Форвард СКА Танков о переломе шейного позвонка: «Не чувствовал одну руку и ногу, дышать было тяжело. Было желание закрыть глаза, уснуть, чтобы все закончилось»
Нападающий СКА Кирилл Танков вспомнил о серьезной травме, полученной год назад.
В 2022 году хоккеист принимал участие в матче чемпионата ВХЛ за «СКА-Неву» против «Динамо» из Санкт-Петербурга.
В одном из эпизодов второго периода Танков на скорости двигался к шайбе, которая скользила в сторону закругления борта, за форвардом следовал защитник Артем Мальцев, который толкнул Танкова в спину. У игрока системы СКА диагностировали перелом шейного позвонка. Он вернулся в хоккей после года реабилитации.
– Ты помнишь сам эпизод с твоей травмой? Объехал защитника справа на скорости, что там было дальше?
– Мне кажется, произошел несчастный случай. Просто тогда все сложилось не в мою пользу. Какого-то умышленного, целенаправленного толчка от Мальцева в том моменте не было. Артем не думал, что так получится. Но толчок у него, пусть и не специально, но получился. И именно в тот момент, когда я делал перестроение коньками. Поэтому я и полетел в борт таким образом. Если бы толчок произошел в момент, когда коньки стояли ровно, я бы успел сгруппироваться.
– Сразу понял: произошло что-то страшное?
– Догадался. Я сразу не чувствовал одну руку и одну ногу, дышать было тяжело. В общем, много всего и сразу. Сознания я не терял, но у меня в тот момент было желание закрыть глаза, уснуть, чтобы все закончилось. Но врачи меня держали в сознании, кололи обезболивающее, чтобы не отключался.
Было плохо, пока везли в больницу, но когда довезли, возможно, из-за состояния шока вроде бы начал чувствовать конечности и даже шею. Я понимал, что лежу как-то неправильно, шея наклонена в сторону, но, может, там просто сильное растяжение или разрыв связок. Вскоре объяснили, что все намного хуже.
– Ты действительно был на грани жизни и смерти, как говорил Роман Ротенберг?
– Я это понял уже после операции. Первые дни вообще были самые трудные, но врачи мне детально объяснили ситуацию уже после. Вот тогда я понял, что на самом деле мне очень сильно повезло, и я не только остался жив, но и могу играть в хоккей.
– Спрашивал врачей до операции? Они давали какие-то прогнозы?
– Они очень аккуратно мне давали информацию. Говорили, все всегда индивидуально. И предупреждали: есть риск, что, когда я проснусь, не буду чувствовать руку, ногу или еще что-то. Все зависело не только от операции, но и от того, как организм будет реагировать, как все встанет и как закрепится. Когда мне сказали, что могу проснуться и что-то не почувствовать, вот тогда мне и стало по-настоящему страшно.
– Когда проснулся после операции – сразу все почувствовал?
– Там не так все просто было… В первый раз проснулось только мое сознание, но не тело. Я не чувствовал вообще ничего, будто парализовало. Наступил дикий страх, меня начало трясти, пульс поднялся. И еще эта трубка, через которую я дышал, начала издавать такие странные звуки, как у Дарта Вейдера. В общем, весь персонал переполошился, а я снова уснул.
И когда проснулся уже во второй раз, начал и одну ногу поднимать, и вторую – заставлял себя прочувствовать все конечности, чтобы успокоиться. В свое третье пробуждение уже был настоящим живчиком: понимал, что все нормально. Ко мне там было особое внимание, даже главврач приходил смотреть, как прошла операция.
– И они уже тогда сказали, что ты сможешь играть?
– Это уже после рентгена стало ясно, когда меня перевели в обычную палату после операционной, через пару дней. Сказали, все будет срастаться. Да, нескоро, но в хоккей можно будет играть. Естественно, они не говорили это прямым текстом: никто не хотел брать на себя какие-то риски и давать четкие обещания. Сказали так: если все хорошо срастется, то через какое-то время смогу снова заниматься.
– Долго там еще лежал?
– После операции был в больнице дней восемь. Потом поехал в другую клинику уже на реабилитацию, там полежал еще две недели. Дальше было долгое восстановление в медицинском центре СКА.
– Ты ходил? Или как передвигался?
– Первое время я просто лежал, потом начал очень медленно вставать и пытаться передвигаться. Это сложно все было: по сути, учился заново ходить, но при этом шеей нельзя было двигать вообще никак. На первый месяц после операции на меня повесили здоровый жесткий ошейник, на 100% фиксировавший шею. Еще два месяца ходил в мягком ошейнике. В нем тоже шеей особо не подвигаешь, но хотя бы начал ее разрабатывать, проводить терапию.
– С Мальцевым потом созвонился?
– Он звонил, даже хотел приехать ко мне, но я подумал – достаточно просто поговорить по телефону. Он передо мной извинился и сказал, что не хотел этого делать. Но я на него обиды и не держу, понимаю: да, толчок был, но если бы он хотел сделать специально, то итог был бы намного страшнее. А так он просто положил руки и «довез» меня до бортика. Дело случая, – сказал Танков.