«Живу здесь, но это не моя страна» – «Может, вам свалить отсюда?» Абдул-Джаббар боролся за справедливость, а стал врагом государства
Против войны во Вьетнаме и государства, нарушающего гражданские права.
20 июля 1968 года центровой UCLA Лью Алсиндор пришел в студию канала NBC, чтобы обсудить программу развития молодежного баскетбола в Нью-Йорке – летом лучший игрок в истории студенческого баскетбола зарабатывал тем, что выступал на семинарах для детей афроамериканцев и пуэрториканцев.
Ведущий Джо Гараджола (сам в прошлом профессиональный бейсболист) начал интервью с неожиданного вопроса и попросил объяснить, почему Алсиндор все же отказывается выступать на Олимпийских играх.
В ходе все накаляющегося спора прозвучало несколько исторических фраз.
Алсиндор: «Да, я живу здесь, но в действительности это не мой страна.
Гараджола: «Ну что ж, тогда существует только одно решение: возможно, вам стоит отсюда свалить».
Алсиндор: «Да меня это, в принципе, устраивает, знаете ли, вопрос в том, куда нам всем деваться».
На этом моменте эфир прервали на рекламу. Когда трансляция возобновилась, баскетболисту так и не дали возможности донести свою точку зрения.
Подобное заявление на национальном телевидении всколыхнуло всю Америку. 21-летний баскетболист до этого старательно избегал открытой конфронтации, но по стечению обстоятельств выступил лидером чернокожих спортсменов, выступающих за бойкот Олимпиады в Мехико.
Через несколько дней его уже допрашивали нью-йоркские журналисты.
«Я пытался донести до них, что пока нет равноправия для представителей всех рас, я не могу считать Америку моей страной, – говорил Алсиндор. – Мы всегда были расисткой страной, в которой хорошо живется только людям первого класса. Я решил не ехать на Олимпиаду, чтобы громко заявить о своей позиции». Он еще раз повторил, что вообще-то пришел на эфир для того, чтобы обсуждать спортивный проект для детей Нью-Йорка, хотя до этого дело так и не дошло. «Я, конечно, предполагал, что он может спросить об Олимпиаде, наверное, надо было подготовиться к такому, хотя я так и не понимаю, что именно имел в виду Гараджола… Куда он хотел меня отправить – в Африку, что ли? Люди дискредитируют себя подобными заявлениями».
На долгие годы Алсиндор превратился в изгоя. Его освистывали с трибун. Ему присылали письма с угрозами. Его называли «чванливым ниггером», «неблагодарным ниггером» и «предателем». От руководства UCLA неоднократно требовали, чтобы студент был отчислен. Центровой ограничил круг общения лишь самыми близкими – всю оставшуюся жизнь его будут знать как человека мрачноватого и нелюдимого. Он избегал каких-либо сборищ, не общался с партнерами вне раздевалки, на выездах все время проводил в номере, в общественных местах делал все, чтобы обходить людей стороной.
Юный Алсиндор не видел себя политическим активистом. Он просто играл в баскетбол – помог своей школе одержать 71 победу подряд, установил рекорд по очкам для школ Нью-Йорка, дважды брал титул чемпионов штата.
В июле 1964-го белый полицейский застрелил на Манхэттене чернокожего подростка: сам он настаивал на том, что тот бросился на него с ножом, хотя свидетели никакого оружия у 15-летнего не заметили. Инцидент пытались замять. Через несколько дней мирная демонстрация протестующих против полицейского произвола в Гарлеме переросла в массовые беспорядки. Почти неделю чернокожее население района уже закидывало полицейские участники коктейлями Молотова и грабило соседние магазины. В итоге один человек погиб, сотни получили ранения, 465 человек были арестованы.
Алсиндора потрясла смерть мальчика. Он, на тот момент 17-летний, наблюдал за гарлемскими погромами в непосредственной близости и готовил о них материалы для молодежной газеты: делал интервью с чернокожими, которые жаловались на сегрегацию в школах, на плохие жилищные условия, на дискриминацию при устройстве на работу и полицейский беспредел.
«Я звезда баскетбола, герой выходного дня, любимец всей Америки, – рассказывал он. – И вот тем летом меня чуть не убил коп-расист, который палил на улицах Гарлема. Он просто стрелял на улице, где толпились чернокожие. Ему было плевать. Для него мы были всего лишь ниггерами. В тот момент я осознал, что нам так достается просто потому, что мы черные. И каждый из нас должен сопротивляться этому».
Чуть позже в Гарлем приехал Мартин Лютер Кинг. Он убеждал жителей выступать с мирными протестами и отказаться от насилия, но Алсиндора позиция лидера гражданского сопротивления скорее разочаровала. К тому моменту он решил, что победить белую Америку можно только силой. «Прямо тогда я понял, кто я такой, кем мне нужно стать, – написал он позже. – Я видел себя олицетворением черной ярости, живым воплощением «Black Power». И признавался: «До этого я не вполне понимал, о чем говорит мой школьный тренер мистер Донахью. Он был уверен, что расизм не умрет, пока не умрут расисты. И я тоже. Я ему тогда не говорил, что надеялся на то, что это произойдет быстрее и я был бы рад им помочь. Я не вполне был готов браться за оружие, но сам импульс был мне знаком».
В середине 60-х Алсиндор уже был одним из самых известных баскетболистов в Америке. Его UCLA не просто взял три чемпионских титула. За три года «Брюинз» одержали 88 побед при двух поражениях (одно из них случилось после того, как центровому повредили глаз, а другое – из-за того, что соперники в отсутствие счетчика на атаку тянули время). Saturday Evening Post вынесла в заголовок вопрос, который мучил всех тренеров: «Выживет ли баскетбол после появления Лью Алсиндора?» После чего самого Алсиндора искусственно ограничили – NCAA ввела правило, запрещающее баскетболистам ставить сверху. Позже он подчеркивал, что побед было так много, что они утомляли: он не получал удовольствия от баскетбола и искал смысл жизни за пределами своего основного занятия.
Летом 1967 года его, как будущую звезду, пригласили на встречу с Мухаммедом Али. Тот объяснял лидерам движения за гражданские права, почему не собирается воевать во Вьетнаме, и просил у них поддержки: «Почему меня просят надевать форму и лететь за десять тысяч миль от дома, чтобы уничтожать цветных людей во Вьетнаме, в то время как к так называемым неграм в Луисвилле относятся как к собакам?»
«Помню, что я был очень горд и польщен, что меня пригласили туда, – рассказывал Алсиндор. – Там присутствовали профессиональные спортсмены, а я еще учился в университете. Я на сто процентов поддерживал отношение Мухаммеда к тому, что мне казалось «несправедливой войной». Это доверие побудило Алсиндора все громче заявлять о своей позиции по политическим вопросам. Он даже схлестнулся с тренером UCLA Джоном Вуденом. Ветеран ВМФ считал, что антивоенные протесты подрывают усилия американской армии во Вьетнаме и постоянно спорил с центровым: «Драться за страну – это привилегия, а не обязаловка. Ты разве не видишь, что он вредит собственной стране?»
В конце 1967-го Алсиндор уже сам оказался на месте Али – в качестве лидера протеста против войны и против ущемления гражданских прав чернокожих. Профессор Гарри Эдвардс из университета Сан-Хосе создал «Олимпийский проект за гражданские права» и агитировал спортсменов в университетах бойкотировать Игры в Мехико. Ему удалось вызвать дискуссию по всей стране, спровоцировать появление центров сопротивления во многих колледжах, создать реальную угрозу бойкота, но своей цели достичь он так и не смог. Одним из немногих, кого увлекла эта идея, стал Алсиндор, к собственному удивлению обнаруживший себя во главе протеста.
Он с самого начала не скрывал, что мотивация у него была вполне эгоистичная. В то время игроки не могли оказаться в НБА, не окончив университет. Но Алсиндору удалось пройти четырехлетний курс за три года и успеть как раз к июню – он не хотел ехать в Мехико, потому что для него это бы означало потерю целого сезона в профессиональной лиге. К тому же добавлял он: «Все понимали, что Америка все равно завоюет золото. Мое появление там было лишним. Сколько раз можно победить в одну и ту же игру?»
Центровой заявлял об этом публично, но журналисты не хотели слушать доводы. Его фактически вынудили признаться, что у подобного решения может быть исключительно политическая подоплека. «Они то и дело расспрашивали меня, потому что им нужно было создать скандал вокруг моего имени, – позже анализировал он. – Им было совсем неинтересно облегчить мои страдания».
Спустя годы он писал:
«То решение не далось мне просто. Я действительно очень сильно хотел присоединиться к команде. Было бы интересно поиграть против лучших баскетболистов мира и выступать рядом с лучшими студентами страны. Плюс для молодого человека очень притягательной была сама поездка в Мехико, возможность общаться со спортсменами со всего мира.
Но мысли о развлечениях в Мехико представлялись мне эгоистичными в свете расового насилия, бушевавшего в стране. Предыдущим летом мы видели два погрома – один в Ньюарке, другой в Детройте – которые продолжались пять и восемь дней соответственно. 4 апреля 1968 года убили Мартина Лютера Кинга. Белая Америка делала все, чтобы задавить движение за гражданские права, и мне казалось, что если я поеду в Мехико, то будет казаться, что я убегаю от проблемы или что я больше забочусь о себе, чем о справедливости. Я не мог отделаться от ощущения, что если бы поехал и мы победили, то я бы прославлял страну, которая ущемляет права чернокожих. Такое же чувство у меня было, когда тренер Донахью назвал меня ниггером.
Тогда вышла автобиография Малколма Икс, его убили за три года до этого. Я не просто прочитал ее, я пожирал каждую главу, каждую страницу, каждое слово. Его жизнь очень сильно отличалась от моей – бывший сутенер и наркоторговец попал в тюрьму, принял ислам и вышел из-за решетки просвещенным политиком – но я чувствовал, как будто все оскорбления, которые он перенес, и все откровения, которые он сделал, были и моими тоже. Его слова тронули мое сердце: он сформулировал то, о чем я только размышлял.
Малколма убили. Доктора Кинга убили.
Лидерам чернокожих грозила смерть. Меня это бесило. Тогда правительство, а конкретно Джона Эдгара Гувера и ФБР, подозревали в том, что они проводят специальные кампании с целью дискредитировать, унизить и уничтожить репутацию вожаков чернокожих. Белая Америка списывала это на паранойю, так как никаких доказательств не было. Лишь позже наши подозрения подтвердились, когда антивоенные активисты проникли в офис ФБР и обнаружили документы, в которых описывались действия ФБР против лидеров чернокожих. В 60-х дискриминация была обычным явлением. Из-за того, что правительство не делало ничего, чтобы предотвратить этого, то расисты вели себя смелее и даже не скрывали нападения на чернокожих. В 68-м нам казалось, что нам объявили войну, и мы не могли обратиться к властям, ведь именно они нас и атаковали. Беспорядки прокатились по сотне городов, и по телевизору чуть ли не каждый день показывали, как полицейские избивают чернокожих протестующих и студентов.
Америка разозлилась на меня за то, что я не выражал благодарность стране, которая предоставила мне столько возможностей. Я был ей благодарен, но я также считал неправильным демонстрировать это, когда столько людей лишены этих же возможностей».
Летом 1968 года Алсиндор полностью переродился. Увлечение трудами Малколма Икс, принятие мусульманства, уже не сглаживающая углы антивоенная и антирасистская риторика произвели на свет Карима Абдул-Джаббара. На тот момент он все еще был студентом и рисковал своим будущим ради убеждений. Главными героями Олимпиады в Мехико стали Томми Смит и Джон Карлос, вскинувшие вверх руки в черных перчатках во время исполнения американского гимна на награждении. Их жизнь после Игр сложилась трагически, в том числе из-за угроз и всей той ненависти, которая на них обрушилась. То же самое пришлось вынести и Джаббару, за тем исключением, что благодаря таланту и великой карьере в НБА житейских неприятностей на его пути было поменьше.
Спустя много лет Абдул-Джаббар обнаружил, что его поддерживал тот, от кого он этого совсем не ожидал. Джон Вуден сделал все, чтобы центрового не исключили из UCLA, но никогда не признавался в этом подопечному.
Лишь за несколько лет перед смертью специалиста, в руки Джаббара попало его письмо, адресованное женщине, которая требовала от тренера санкций по отношению к игроку:
«Уважаемая миссис Хоф,
Заявления этого необычайнейшего молодого человека тоже меня покоробили, но я не раз видел, как он переживает из-за реплик белых людей в его адрес, из-за чего, по всей видимости, отношусь к этому спокойнее.
Я слышал, как ему кричали: «Эй, посмотрите на этого черного страшилу», «Вы когда-нибудь видели такого здоровенного негритоса?» и подобные вещи, от которых у нормального человека кипит кровь. Очень боюсь, что он никогда не обретет внутреннюю гармонию, даже если будет зарабатывать миллионы долларов. Он сможет позволить себе дорогие вещи, но не настоящее спокойствие.
Возможно, вы читали его последнее интервью. В нем он перечислял все проблемы, с которыми сталкивается его раса в этой стране, и объяснял, почему ему тяжело назвать ее своей.
Спасибо за ваше письмо,
Джон Вуден».
В одной из книг Джаббар с удовлетворением констатирует, что к последним годам жизни его бывший тренер пересмотрел прежние взгляды и называл себя сторонником Демократической партии.
В конечном счете страхи великого тренера оказались оправданы. На протяжении всей баскетбольной карьеры Абдул-Джаббар просуществовал в конфликте с окружающим миром и во многом с самим собой, так как не мог отделаться от ощущения, что тратит жизнь на то, чтобы всего лишь развлекать белых людей. Свою известность он использовал как платформу для политического активизма. Он зарекомендовал себя самым бескомпромиссным борцом за гражданские права среди всех американских спортсменов, но ему в заслугу это поставили уже в наше время. Будучи баскетболистом, центровой возмущал зрителей, настраивал против себя журналистов, не добавил лиге болельщиков во время безнадежных 70-х. Его резюме одного из кандидатов на место величайшего игрока всех времен – 6 титулов, 6 MVP, наибольшее число очков – отказывались замечать, так как Джаббар решил, что бороться за свои убеждения для него важнее, чем баскетбольная слава и прилагающиеся плюшки.
Самая безумная, яркая и сексуальная команда НБА – в новом сериале от HBO. Это про «Лейкерс» 80-х
Фото: globallookpress.com/Imagespace/ZUMAPRESS.com, Neal Waters/ZUMAPRESS.com; Gettyimages.ru/Sean M. HaffeyImages, Stephen Dunn
Советское телевидение тогда только начало показывать матчи НБА, это было обалденной новинкой. Удалось посмотреть и на "Мэджика" Джонсона, и на Ларри Бёрда, и на Карима - ему было уже за сорок, но "небесный крюк" был великолепен...
Думаю, сыграл свою роль и высокий интеллект Карима: наверное ему как никому другому было тяжело от ощущения роли типа «мартышки для развлечения зрителей в цирке». Зарплата, контракты, все это понятно, но для развитой личности это не заменяет ощущения себя равным среди равных.
Великий игрок и настоящий чемпион.