Хореограф Плишкин о воге на льду: «Хендрикс пробует, хотя лучше бы она этого не делала. Для такого танца нужно очень много времени провести в зале»

– Если говорить о хореографии в фигурном катании, там существует понятие моды?

– Для меня да.

– И что же сейчас «носят»?

– Здесь проще отталкиваться от обратного. Сказать, что вышло из моды. Например, народные танцы. Если начать перебирать олимпийские постановки, сколько мы вспомним хороших танцев народов мира?

– Но ведь был совершенно феноменальный риверданс у канадцев?

– Вы про Ше-Линн Бурн и Виктора Краатца? Это 1994 год. Я тогда ни про какие коньки вообще не задумывался в силу возраста. Но люблю эту программу, обожаю просто. Это для меня до сих пор образцово-показательная постановка.

– Я почему-то думала, после олимпийского ритм-танца Габриэлы Пападакис и Гийома Сизерона в стиле vogue все кинутся махать руками на льду.

– Так некоторые и кинулись, но не справились. В этом сезоне пробует Луна Хендрикс, хотя, по мне, лучше бы она этого не делала. Для такого танца нужно очень много времени провести в зале.

– При этом только ленивый не говорил об однообразности Пападакис и Сизерона.

– С моей точки зрения, это не так. Вообще, хочется сказать слова благодарности за то, что Габриэла и Гийом принесли этот стиль в наш вид спорта. Соединили модерн на полу с коньками. Но в исполнении этой пары был не только модерн. Программы-то были разными. По эмоциональному наполнению, по музыкальному.

Было ли схоже? Ну так и про Пикассо можно сказать: он одно и то же на протяжении всей своей карьеры художника выдавал. А это почерк, стиль. Просто у фигуристов кисть – это их собственное тело.

А говоря про моду... Сейчас, например, у нас начинают возвращаться какие-то музыкальные произведения и стили, но не уверен, смогли бы они вернуться, если бы не обстоятельства, в которых мы сейчас живем. Многое диктуется извне. Можно брать отечественную музыку, но не всю, ведь кто-то является иноагентом.

– Или поет не на том языке, как в первоначальной постановке Rammstein у Гуменника?

– Совершенно верно. Язык не принадлежит какому-то абстрактному «злому» государству. Он принадлежит тому человеку, который его знает и им пользуется, – сказал Плишкин.