8 мин.

«Московский Спартак. История народной команды в стране рабочих» / Часть 35-я: воображаемые сообщества

341
источник: РИА Новости

Кто и как болел за "Спартак" в 1940-м году? Почему 1937-й год не прибавил болельщиков московскому "Динамо"? Что означает быть частью "воображаемого сообщества" рассказывает историк Боб Эдельман.

Несмотря на то, что «Спартак» выиграл дубль в 1939-м, в игре команды все еще были заметны слабости. В статьях для «Вечерней Москвы» в декабре того года, Николай Старостин отмечал, что у игроков по-прежнему есть проблемы в атаке. Сильнейшей линией оставалась оборона, главным образом благодаря паре вратарей Акимов – Жмельков. В защите у «Спартака» играли большие и физически мощные ребята. Эти игроки брали свое силой и напором. А вот атака, несмотря на наличие в ней хороших атлетов, часто казалась несыгранной. Старостин предположил, что эти проблемы усугубились благодаря оборонительной направленности тактической схемы дубль-вэ, и обещал к 1940-му году «освоить новый советский стиль игры». Для команды, прославившейся своим умением перенимать все лучшее с запада, это казалось шагом назад. Однако в конце 1939-го года уже разгоралась Вторая Мировая война. Советский Союз был связан со своими новыми нацистскими друзьями пактом Молотова – Риббентропа, и на этом фоне играть по схеме придуманной профессионалами с политической точки зрения было опасно (футбол в Германии оставался любительским). Более того, стали возникать и первые знаки спортивной ксенофобии, на футбольную среду оказывалось политическое давление извне, требующее отказаться от дубль-вэ. Результатом этих перемен для «Спартака» в последний предвоенный сезон перед вторжением Германии стали неразбериха и серия поражений.

источник: content.foto.mail.ru

во главе команды - Александр Старостин и Анатолий Акимов

У «Спартака» могли быть миллионы болельщиков, однако были и другие враги, помимо Берии. Многие из футбольных коллег были не в восторге от Старостиных. Оппоненты завидовали их успеху, и выражали свои профессиональные сомнения насчет методов спартаковской работы. В 1939-м году, на встрече представителей московских футбольных команд, делегат от «Локомотива» отмечал (вполне справедливо), что «Спартак» контролирует выбор судей на собственные матчи. Особенно он был недоволен поведением на поле Андрея Старостина. Точнее говоря, он отмечал, что горячий Андрей не перестает жаловаться и апеллировать к судьям во время матчей, и те арбитры, что не реагируют на его призывы, затем больше на спартаковских играх не работают.

В газетах также было несколько очевидно проспартаковских журналистов, что, впрочем, не мешало главной спортивной газете страны, «Красному спорту», печатному органу спорткомитета, публично критиковать Старостиных. Елена Кнопова, занявшая пост главы комитета после старостинского союзника И.И. Харченко, давила на репортеров, чтобы те печатали негативные заметки о «Спартаке». Разумеется, вне контекста сталинизма, все это не имело бы такого уж большого значения, однако в конце 30-х любая критика в адрес Старостиных лила воду на мельницу противников идей профессионализма в спорте. Впрочем, все эти обстоятельства не могли изменить той массовой поддержки, которую «Спартак» имел среди московских рабочих, составлявших основную массу футбольных болельщиков в тот период.

«Спартак» и советский рабочий класс

Если и не все рабочие были болельщиками, то с уверенностью можно сказать, что практически все болельщики в 30-е годы были рабочими. Воспоминания бывших игроков не оставляют сомнений в этом вопросе. Создание болельщицких сообществ, которые описывал Абрамян, было одним из тех немногих выборов, которые советские люди могли совершить свободно и по любви, без политического вмешательства. Поддерживать гражданскую команду, «Спартак», против милицейской команды «Динамо» означало несколько дистанцироваться от партии и государства. И наоборот, боление за «Динамо» предполагало большее принятие советского порядка. Все это оставалось сферой повседневной политики, полем постоянных перемен, выбора своей политической и культурной идентичности. Не каждый динамовский фанат был коммунистом, также как и не каждый болельщик «Спартака» - беспартийным. В противоположность этому, даже на самом пике сталинизма, в этом мире политика могла быть более расплывчатой, и не оказывала непосредственного влияния на государство. Здесь были представлены гораздо более аморфные властные отношения, на низком уровне — те отношения, что обычные люди могли использовать в своих собственных интересах.

Советские города, особенно столица, весьма значительно выросли со времен первой пятилетки. Четверть от живших в Москве 3.6 миллионов человек в 1934-м году были заводскими и фабричными рабочими. Еще 649.900 составляли социальную категорию белых воротничков, так называемых «служащих». Такой резкий прирост привел к перенаселению в городах и резкому падению уровня жизни. Как и до революции, московский рабочий класс оставался достаточно гетерогенным, и включал в себя, в том числе, тысячи женщин и крестьян, прибывших из деревень на работу в столицу. Почти все из недавно прибывших в город крестьян – как это бывало во всем мире – были мало задействованы в спортивных делах. То же касается и женщин, хотя и ставших фабричными рабочими, однако получавшими свой футбольный опыт исключительно на трибунах, за просмотром мужских матчей. В немногих оставшихся кинохрониках довоенного футбола (все вместе едва ли минут на 40), женщин можно увидеть на трибунах. Почти все матчи, сохранившиеся на пленках, были кубковыми финалами или другими важными играми, почти все были засняты на хорошо охраняемом стадионе «Динамо». Женщины, попадающие в кадр, как правило молоды, стильно одеты и сидят на скамейках рядом друг с другом. Разумно было бы предположить, что это жены и подруги футболистов.

Нам следует быть осторожными в обобщениях, однако, кажется, у нас достаточно свидетельств, чтобы считать рабочих, приходящих на футбол, более искушенными в городской жизни, чем прибывающих в город недавних крестьян. Люди, ходившие на футбол до революции и в период нэпа, продолжили делать это и в 30-е. Многие из них завели семьи и передали свою любовь к футболу своим сыновьям. Несколько советских исследователей этого периода отмечают, что советские рабочие стали старше и опытнее, что также обратило их в сторону спортивных дел. Поворот в большой городской экономике от ориентированного на женщин текстильного производства в сторону более маскулинной работы в тяжелой промышленности также можно считать знаком перехода к использованию более квалифицированной и обученной рабочей силы. В плане третьей пятилетки, опубликованном в 1938-м, упор на тяжелую индустрию должен был только увеличиться, особенно в части оборонной промышленности.

Хаос первой пятилетки оставлял совсем мало времени на подготовку рабочих, так что новые горожане, как правило, были малоквалифицированны. За прошедшие с тех пор почти 10 лет ситуация изменилась. С момента основания лиги в 1936-м и до войны, столичные рабочие стали более опытными и искушенными, не только в своей заводской работе, но и в городской жизни в целом. Они становились все больше похожими на социологический стандарт футбольной публики в других странах, особенно Великобритании, где также была видна связь между рабочим опытом и увлеченностью спортом. Тут, впрочем, надо заметить, что термин «квалификация», который используют советские исследователи, довольно сложен и не в полной мере соответствует британской «рабочей аристократии».

Говоря о «Спартаке» и рабочем классе, мы понимаем, насколько общо и неопределенно может быть использование термина «класс». Я бы говорил о более общем понятии. Внутри своего класса, по словам Олещука, в Москве половина всех болельщиков поддерживала «Спартак», а вторая половина – всех остальных, это общее внешнее наблюдение. Впрочем, нигде в литературе или в архивных материалах мы не находим этому прямого подтверждения. Все это не означает, что все спартаковские болельщики были социально или экономически связаны между собой, что какой-то отдельный сегмент рабочего класса поддерживал «Спартак», другой – «Динамо», «Торпедо» или «Локомотив». Как уже отмечалось ранее, Промкооперация, спартаковский спонсор, представлял прежде всего сферу обслуживания и работников торговли. С 1928-го по 1932-го организация выросла от 600.000 членов до 1.6 миллиона., в то же время процент рабочих, задействованных в торговле и перераспределении ресурсов, вырос с 5.3. до 9.2 процентов от всего рабочего класса. Индустриальные рабочие, которые не были большинством в Москве 30-х, вполне могли иметь совсем разные взгляды и интересы, однако болеть за «Спартак», наряду со своими менее успешными локальными заводскими командами.

Со всеми необходимыми пояснениями, мы все же можем сказать, что значительная часть московских рабочих мужского пола делала свой выбор (один из немногих, что были им доступны), и выбор своей команды был пусть небольшим, но важным и осмысленным способом утвердить некоторую независимость от политического режима. Романтизирующий все эти обстоятельства Николай Старостин так писал об этом в своей последней книге: «Не знаю, убедительно ли прозвучит моя мысль, но мне кажется, что социальная роль футбола, его общественная значимость в предвоенные годы сформировалась, благодаря особому к нему отношению людей. Его словно отделяли от всего, что происходило вокруг. Это было похоже на неподвластное здравому смыслу поклонение грешников, жаждущих забыться в слепом обращении к божеству. Футбол для большинства был единственной, а иногда последней возможностью и надеждой сохранить в душе маленький островок искренних чувств и человеческих отношений».

Выбор, который делали рабочие, был далек от определенного, и сказать, что болельщики «Спартака» были сплошь антикоммунистами и сторонниками капитализма, означало бы погрешить против истины. Государство хотело видеть своих «стражей порядка» успешными на футбольном поле и принятыми в болельщицкой среде. В статье для «Красного спорта» в 1936-м Иван Харченко называл «Динамо» «образцом для других спортобществ». Впрочем, массовые репрессии совсем не способствовали росту популярности «Динамо». Избранные сообщества оставались избранными — люди вольны были сами выбирать себе собственных героев. Наверняка многие болельщики осознанно выбирали себе любимой командой «Динамо» и искренне поддерживали режим. Болельщиков «Спартака» могло быть больше, но это не значит, что у «Динамо» их не было вовсе. Сообщества болельщиков имели свою специфику, они собирались воедино, а затем распадались, чтобы снова собраться в день игры. Они были теми самыми «воображаемыми сообществами», если вспомнить знаменитое определение Бенедикта Андерсона — группами людей, чья связь между собой была сконструирована культурой, вне каких-либо четких географических границ. Шумные болельщики на трибунах могли считать, что они действительно представляют собой некое сообщество, но это было справедливо лишь на это мгновение.

Итак, в конце 30-х, болеть за «Спартак» для московских рабочий означало делать определенный социальный выбор. Разумеется, выбор этот был весьма расплывчатым. В политическом контексте того времени он не мог принимать никакой организованной формы. Так или иначе, выбирая «Спартак» из числа других команд, тысячи московских мужчин определяли свою дистанцию по отношению к тому, что окружало их в повседневной жизни. Это не делало «Спартак», если использовать слово из более позднего времени - «диссидентской командой». Болельщики «Спартака» не собирались свергать коммунистов. По воспоминаниям Олещука, он сам и его друзья-болельщики одновременно считали, что «Спартак» великолепен, «Динамо» ужасно, а Сталин — молодец.

из личного архива Н.А. Старостиной

в ожидании продолжения

logoболельщики
logoДинамо Москва
logoНиколай Старостин
logoСпартак
logoистория