«Московский Спартак. История народной команды в стране рабочих» / Часть 39-я: «Золотой век» футбола, 1945-1948
Смог бы Джордж Оруэлл написать свой роман "1984" о послевоенной Москве? О новой роли футбола конца 40-х рассказывает Боб Эдельман.
Самая достоверная картина жизни в СССР первых лет после окончания Великой Отечественной войны по мнению многих была представлена в антиутопии Джорджа Оруэлла «1984» (вышедшей в 1949-м году). «В истории становления идеи тоталитаризма (и его визуального образа) не было книги важнее», как писал об этом Эббот Глисон. Тоталитарная модель, разработанная западными учеными в первые годы Холодной войны, уравнивавшая нацистский и советский режимы, фокусировалась на использовании политического террора, вторгавшегося в самые интимные сферы частной жизни людей, с целью полностью подчинить их одной идеологии. СССР, определенно, сам сделал многое для того, чтобы его представляли именно таким образом. Сталинизм был заточен под то, чтобы представляться внешнему миру в облике «идеологически целостного и эффективно контролирующегося общества».
Но как обстояло дело в реальной жизни? Давайте на минуту представим, что Оруэлл действительно жил в Москве в конце 40-х (чего он не делал), и был футбольным болельщиком (каковым он не был). Если бы он решил сходить на футбол, то увидел бы нечто, мало похожее на картины из своей книги. Прежде всего, многие вещи были разрушены самой войной. Инфраструктура советской массовой культуры была расколота и не могла действовать с описываемой Оруэллом эффективностью «ангсоца». Дефицит бумаги сократил количество выпускаемых книг. Киностудии и их оборудование были уничтожены, как и тысячи кинотеатров по всей стране. Театры были в запустении. Зато стадионы, в том числе в Москве, особенно не пострадали. В футбол продолжали играть и во время войны. Игроки не потеряли формы. Этого было достаточно для того, чтобы напечатать билеты и открыть ворота стадионов. И когда эти ворота открылись, болельщики стали приходить туда сотнями тысяч. При почти полном отсутствии альтернатив, футбол стал, как впоследствии вспоминал один из болельщиков того времени, «нашим единственным представлением». Если бы Оруэлл захотел выбраться на какой-нибудь из центральных матчей, ему пришлось бы придти в кассы стадиона «Динамо» хотя бы за месяц до того, как билеты поступят в свободную продажу. Если б он был действительно серьезно настроен попасть на игру, ему стоило бы занять очередь накануне вечером и провести вечер на улице у стадиона, в компании тысяч других болельщиков.
Оруэлла-писателя наверняка мог бы заинтересовать грандиозный успех британского тура московского «Динамо» в ноябре 1945-го (на самом деле Оруэлл был против проведения этого турне). Выиграв только что закончившийся чемпионат СССР, московское «Динамо», усиленное несколькими игроками из других клубов, блестяще сыграло серию игр против знаменитых британских команд, таких как «Арсенал», «Челси» и «Глазго Рейнджерс». Миллионы советских болельщиков склонились над своими радиоприемниками, когда великий радиокомментатор Вадим Синявский рассказывал им о триумфе их товарищей. Старостины, находясь в изгнании, разделили с болельщиками этот опыт. Выводы напрашивались сами собой. Если Великобритания была родиной футбола, а Советский Союз играл в свой собственный, то все разговоры о превосходстве «советской школы» больше уже не казались преувеличением. Московские болельщики теперь знали, что смотрят первоклассный спектакль, лучше всяких скучных фильмов, книг, газет, спектаклей и музыки послевоенного времени. Этот успех был подкреплен вступлением СССР в ФИФА в 1946-м году.
Чтобы оказаться свидетелями этих матчей, болельщики приходили на стадион «Динамо» как можно раньше в день игры. Поезда на открытой неподалеку станции метро были переполнены еще за несколько часов до начала матча. Все эскалаторы метро работали только на выход. Милиция спрессовывала толпу через ворота стадиона. Оказаться рядом со стадионом могли в некоторых случаях, до полумиллиона человек. Официальная вместимость стадиона «Динамо» составляла 55 тысяч, однако зачастую на матчи могло набиваться до 90 тысяч. Болельщики поддерживали свои команды очень страстно и шумно праздновали забитые мячи. Эта счастливая и свободная толпа приходила на игры, чтобы расслабиться и отпраздновать свою тяжелейшую победу в войне с нацизмом. В этом москвичи были похожи на своих собратьев по всему миру. Повсюду посещаемость выросла в геометрической прогрессии. Нью-Йорк, с его тремя командами, стал столицей американского бейсбола. Стадионы по всей Великобритании были переполнены. Как и во многих других областях жизни, Москва, с ее набором команд в высшей лиге, была центром советского футбола. Как все это соотносилось с много раз повторявшимся образом послевоенной советской истории как образа тоталитарного?
Некоторые могут предположить, что футбол был исключением, подтверждавшим правило. Следуя этой логике, футбол должен был быть сознательно сконструирован режимом, чтобы дать возможность безопасного выхода для эмоций своих сограждан. Это могло быть нечто вроде карнавала, особенного момента культурной инверсии, которая на самом деле служила как раз для утверждения и укрепления существовавшего порядка. Опубликованные после 1991-го года архивные и прочие свидетельства не подтверждают этой точки зрения. Власть продолжала смотреть на футбол с дидактической точки зрения, так же как и на все остальные формы популярной культуры. «Безопасное веселье» никогда не было осознанной частью советского культурного репертуара. Советские спортивные функционеры продолжали жаловаться — публично и в частных беседах — на плохое поведение футбольных болельщиков, игроков, официальных представителей команд, журналистов и даже судей.
Напротив, исследования последних лет показывают, что футбол при сталинизме был связан и с другими культурными практиками. Хотя еще слишком рано для того, чтобы декларировать, что мы можем предложить полную альтернативу старой тоталитарной модели тех лет, сейчас уже очевидно, что у нас есть новая, более тонкая и полная нюансов картина того времени. Этот взгляд помогает нам понять, почему «оруэлловская Москва» так не похожа на мир из его романа «1984». Давайте более внимательно посмотрим на источники перемен в послевоенном советском обществе, перемены, которые будут играть важную роль в будущем развитии футбола и всего советского спорта в целом.
в ожидании продолжения
80 000 и даже 90 000 - скорее красивая легенда. Несмотря на "три человека на одно место", заполненные проходы и прочие болельщицкие приёмы.
Это как "более 60 000 на ст. Центральный в Волгограде". на встрече с Фиделем Кастро.
http://rotor-volgograd.ru/uploads/posts/2015-08/1439724777_old-fidel-kastro.jpg