«Я Гашеку много забивал, а в финале Олимпиады-98 упустил момент». Интервью Валерия Каменского
Поговорил Денис Романцов.
Валерий Каменский одним из первых вошел в Тройной золотой клуб, выиграв после ЧМ с Олимпиадой и Кубок Стэнли. Третий бомбардир чемпионского «Колорадо»-1996 работает сегодня вице-президентом КХЛ по развитию и, устраиваясь за столиком кафе бизнес-центра, где базируется лига, вспоминает, с чего все начиналось.
– Родились вы в год открытия в Воскресенске ледового дворца. Как попадали туда в детстве?
– У дворца просил кого-нибудь: «Дядя, проведи». А иной раз в дыру какую-нибудь прошмыгнешь. Позже, когда в школе занимался, можно было после тренировки остаться и посмотреть игру. Всегда находил лазейки.
В «Химике» тогда играли братья Сырцовы. Один из них, Геннадий Николаевич, тренировал меня в хоккейной школе. Когда мы хулиганили, наказывал по-отцовски, не брал на турниры. Главный мой детский тренер. До сих пор живет хоккеем, дай Бог ему здоровья.
– За что наказывал?
– Матом ругались, курили за углом. В подростковом-то возрасте чего только не случалось. За домом, где я жил, – огромное озеро. Весной, когда лед сходил, делали большую прорубь, и рыба выходила дышать. Однажды я пошел рыбачить и провалился в воду – хорошо, друг рядом был: подал сачок и вытащил.
Друг, что спас меня, – мой старший товарищ. Тоже в хоккей играл, как и все дети тогдашнего Воскресенска, но на высокий уровень не вышел.
– В проруби-то испугались?
– Когда окунулся – нет. Страшно потом стало – когда понял, что мог утонуть. И мать, конечно, сильно испугалась, увидев меня мокрым, в валенках и телогрейке.
– Росли вы без отца?
– Да, но был старший (на восемь лет) брат. Он стал кандидатом в мастера спорта по боксу, порой сурово меня воспитывал. А отец был военным, служил на подводной лодке. Мне только год исполнился, когда он умер от рака мозга. Знаю его только по фотографиям и рассказам матери.
Работала она аппаратчицей широкого профиля на химкомбинате. Я тоже проходил там практику, когда после десятого класса поступил в техническое училище: два раза в неделю работал в цеху. В основном мусор убирал. К серьезным делам не подпускали – боялись за нас. Работа-то вредная. На пенсию работники химкомбината уходили в 45 лет.
Сейчас там очистные сооружения, а раньше можно было встать весной – и казалось, что на дворе осень: экология была такая, что листья облетали.
«Васильев выгнал из «Химика», но мама пришла к нему и попросила взять меня обратно»
– Меняли в детстве амплуа?
– Сразу стал нападающим, но всегда хотел быть вратарем. Когда только пришел в хоккей, мы поехали на «Золотую шайбу» в Барнаул. Второго вратаря у нас не было, и меня взяли вторым, на всякий случай. Этим вратарская карьера и ограничилась.
– Тренер «Химика» Владимир Васильев вспоминал, что взял вас из четвертого звена молодежки.
– А я и в школе «Химика» в основном играл в третьем-четвертом звене. Но отличился на молодежном чемпионате страны в Минске, где мы стали третьими, попал в юниорскую сборную, и Владимир Филиппович меня заметил.
Поначалу я играл за два «Химика», основной и молодежный, и не уставал (еще и во двор выходил играть вечером). Васильев поставил меня в тройку к двум Сергеям – Одинцову и Карпову. Первый – спокойный, рассудительный. Второй, сын тренера чемпионского «Спартака» Николая Карпова, – более вспыльчивый. Но оба здорово мне помогли.
Дальше я вообще с кумирами играл – Александром Черных и Андреем Ломакиным. Андрей умер в 42 года из-за болезни, а Саша (в 1985-м нас вместе в ЦСКА забрали) сейчас тренирует детей в Воскресенске: 12-го сентября поздравил его с 60-летием, на ближайшей игре «Химика» будем чествовать.
«Химик» Васильева – дружная команда, потому и взяли в 1984-м бронзу. Спасибо ветеранам клуба (Локотко, Брагину, Веригину, Давыдкину), что приняли меня в свою хоккейную семью. Правда, я не наиграл тогда достаточно матчей для получения медали.
– Что за традиция была у «Химика» – заезжать после московских матчей в магазин на Волгоградском проспекте?
– Это обычный универсам, где мы на суточные – два-три рубля – покупали колбасу, хлеб, напитки. Что-то сразу ели, потому что проголодались, что-то везли домой – московские продукты тогда ценились, в Воскресенске таких не было.
– За что Васильев убирал вас из «Химика»?
– Молодежь тогда собиралась на танцы в дворце культуры, и в выходной мне туда захотелось – не все же время о хоккее думать. Немножко гульнул, выпил – и попался. Город-то маленький: все обо всем быстро узнают и докладывают. И Васильев выгнал меня из команды.
Спасибо маме: пришла к тренеру и попросила, чтобы меня обратно взяли. Владимир Филиппович пошел навстречу. Благодаря разуму мамы и тренера остался в хоккее. А так – мог закончить и пойти туда, где гуляют.
– С женой тоже на танцах познакомились?
– Летом, после свадьбы [защитника «Химика»] Александра Смирнова, пошли на танцплощадку. Танцевать я не умел, просто ходил и смотрел. Заметил двух девчонок – понравились, разговорились, так и прогуляли всю ночь.
«После чемпионатов мира ехали на сбор в Сочи – отдыхающие смотрели на нас с удивлением»
– Что чувствовали, попав в ЦСКА?
– Было страшно, но интересно. Поиграть с великими, с лучшей пятеркой мира, – о большем я и мечтать не мог. Центральный нападающий первой пятерки, Игорь Ларионов (тоже из «Химика») помогал мне осваиваться. Объяснял, какие законы в команде, иногда подвозил после матчей в Воскресенск.
Когда он не мог, я домой на электричке ездил. Это нормально, ничего страшного. Ездил на электричке и после того, как стал чемпионом мира. Меня узнавали (тогда всех хоккеистов сборной знали в лицо), но я не возносился, потому что за это вовремя давали по башке – в рамках воспитания в нас победного духа.
– Ваше самое обидное поражение при Викторе Тихонове?
– Наверное, ЧМ-1987 в Вене – из-за новой системы розыгрыша мы стали вторыми, не проиграв ни одного матча, а у чемпионов, шведов, было аж три поражения. Отыграли последний матч, утром встали и выстроились перед гостиницей. Шведы и финны отдыхают, пиво пьют, а мы побежали в парк тренироваться.
– Зачем?
– [Второй тренер] Юрзинов сказал: «Пора готовиться к следующему турниру». Еще одна особенность команд Тихонова – после чемпионатов мира (неважно, выиграли или проиграли) мы ехали на сбор в Сочи. Отдыхающие смотрели на нас с удивлением, а мы тренировались два-три раза в день.
– Почему после матчей ЦСКА ехали в Воскресенск?
– Квартиру поначалу не давали, снять жилье за деньги не мог, поэтому жил, как и все неженатые, на базе в Архангельском, а на выходные возвращался к семье. Квартиры в ЦСКА выделяли обычно после свадьбы, а потом, когда появлялись дети, твою однокомнатную передавали кому-то помладше, а ты заезжал в двухкомнатную.
Я после свадьбы получил квартиру Зыбина, где до него жил Фетисов. После меня в нее въехал Малахов. Мне тогда дали двухкомнатную, но я в ней толком не пожил – уехал в НХЛ.
– В Квебеке о вас узнали задолго до переезда в НХЛ.
– В феврале 1987-го вместо Матча звезд провели серию НХЛ – СССР. До сих пор мурашки по коже, когда вспоминаю, какой праздник устроили в Квебеке: наш гимн исполнял военный хор Александрова, на игре были Пеле и Уилт Чемберлен.
Перед Рандеву-1987 меня впервые поставили в тройку Хомутова и Быкова. Тихонов как-то почувствовал, что мы сразу, без раскачки сыграемся. В итоге во втором матче я забросил две шайбы, и лучшим в сборной НХЛ признали Гретцки, а в нашей – меня. Мне 20 лет, первые матчи с энхаэловцами – и сразу такой успех.
– И приглашение в Северную Америку?
– Я играл за родину и не думал об отъезде, но уже на ЧМ-1987 в Вене узнал от скаутов, что меня могут выбрать на драфте. В итоге «Квебек» взял всю нашу тройку: сначала меня в седьмом раунде 1988-го, а через год – Быкова и Хомутова.
Тогда как раз пошло потепление, и сначала уехал Пряхин, а за ним другие ребята. Больше конкретики в этом вопросе появилось после Олимпиады в Калгари.
«Тихонов мне сказал: «Куда лезешь? Я тебя уберу и про тебя забудут»
– В восьми матчах Игр-1988 у сборной СССР – семь побед, из них пять разгромные.
– Тренеры повторяли, что любая осечка может стоить нам золотых медалей, и на каждый матч настраивали, как на последний. А обеспечив себе первые место, мы сваляли дурака в последней игре [финального турнира] и уступили финнам. Шведы злились, что мы им второе место не дали занять.
Да и мне обидно, что проиграли. Хотелось пройти турнир без поражений, и 1:2 от финнов чуть смазало впечатление.
– Атмосфера олимпийской деревни – что-то невероятное?
– Все спортсмены – фигуристы, лыжники, конькобежцы, хоккеисты – жили в многоквартирном доме, как одна семья. Хоккеисты занимались весь второй этаж (я делил номер с Сашкой Черных). Остальные – ниже.
Мы часто собирались вместе в холле и смотрели русские фильмы. А что еще делать? Выходить одному из олимпийской деревни запрещалось: только в автобусе с командой. До сих пор при встрече вспоминаем те недели. Смеемся: кто-то из фигуристов выиграл – они там все гуляют, а нам нельзя: к очередному матчу готовимся. Психологически это было тяжело.
А в остальном в деревне было весело. Вспоминаю столовую – с едой из разных стран. Мы могли брать что угодно, да и хотелось многое попробовать, но привыкли перед игрой есть одно и то же – суп, салат и макароны с котлетами – и не изменяли традиции. Только в свободное время позволяли себе еду из «Макдоналдса»: гамбургеры и куриные крылышки.
– Как Тихонов вел себя на той Олимпиаде?
– Во время турнира был жесток и требователен. Держал всех в ежовых рукавицах ради результата. Когда дело сделано, он отпускал вожжи и закрывал глаза на то, как мы отдыхали и праздновали победу: тогда уже в пределах разумного разрешалось нарушение режима.
Когда отмечали золото Калгари, он немножко побыл с нами. Тренерский штаб поздравил нас, мы выпили шампанского. Потом тренеры пошли своей компанией, а игроки – своей. Провели в Калгари еще один день. Нам разрешили выйти из деревни, и мы отправились в ресторан, погуляли.
– Когда завертелась история с отъездом Фетисова в НХЛ, вы поддержали его в споре с Тихоновым. Что вас мотивировало?
– Справедливость. Фетисову обещали, что отпустят в НХЛ после Олимпиады-1988, а потом решение поменялось. Не знаю кем, Тихоновым или вышестоящим руководством, по молодости я этого не понимал, но мы в команде были одной семьей, и я не мог не поддержать друзей.
– Чем это вам грозило?
– При тогдашней огромной конкуренции любого могли заменить, а я-то вообще был еще молодой игрок – Тихонов мне и сказал: «Ты-то куда лезешь? Я тебя уберу и про тебя забудут». – «Если считаете нужным – убирайте. Но за товарищей я привык стоять до конца».
– Что вас уберегло от изгнания?
– Мы выиграли чемпионат мира-1989, на который Тихонов не хотел брать Фетисова, но по настоянию игроков все же взял. Победа и моя игра на турнире, наверное, и сменили гнев Тихонова на милость.
– На том же ЧМ случился побег Могильного. Вы могли поступить так же и махнуть в «Квебек»?
– Да, за нами ездили и говорили: «Уезжайте». Это всем предлагали, но у меня уже была семья, я не мог убежать. Каждый решал за себя. Саша убежал не из-за того, что он родину не любит, а потому что хотел играть в НХЛ. Это был серьезный поступок – он первый хоккеист, кто таким образом покинул сборную и страну, и ни он, ни мы не знали, чем это ему аукнется.
Слава Богу, все обошлось, и после великолепной карьеры в Америке Могильный живет и работает в России.
– На свадьбы игроков Тихонов ходил?
– На моей не был, но поздравил – и отдельно, и при команде.
– Говорили, что он не отпускал игроков к женам в роддом. Но вас же отпустил?
– Да, у супруги были тяжелые роды, а команда должна была уезжать. Виктор Васильевич пошел мне навстречу, отнесся по-человечески: отпустил, и я был с женой. Благодарен за это Тихонову. Он очень сильный психолог. Знал, когда нужна жесткость, а когда – доброта.
– Что было с сыном?
– При родах был опутан пуповиной и наглотался вод. Отсюда – двусторонняя пневмония. Делали переливание крови. Моя не подошла, и из ЦСКА привели целый взвод ребят, потому что требовалась какая-то особая группа крови. Слава Богу, сын сейчас жив-здоров, женился, подарил нам внука.
– Почему Виктор оставил хоккей?
– В Северной Америке играл в школе и колледже (язык выучил так быстро, что поначалу даже нам с женой переводил), пробовал и в России, но, наверное, сам понял, что это не его. Сказал: «Папа, таким, как ты, я не буду. Лучше пойду учиться». Живет в России, стал трейдером, занимается сжиженным газом. Он на хорошем счету, очень рад за него.
– Дочь тоже занималась спортом?
– Верховой ездой. Очень любила лошадей и даже выигрывала соревнования на детском уровне. С поступлением в университет конкур перешел для нее в разряд хобби. Сейчас работает в США. Она американка, родилась там. Но с удовольствием приезжает сюда, очень любит Москву, мы прекрасно проводим время. Ей и Воскресенск нравится.
«Звонил в Нью-Йорк, чтобы заказать пиццу в Квебек»
– Ваш гол Гранту Фюру в финале Кубка Канады-1987 признали одним из лучших на турнире. Каким он вам запомнился?
– Заканчивалась предпоследняя минута, мы проигрывали 4:5, я подхватил шайбу у борта в средней зоне, пролез между двух и в падении забил в девятку. К тому моменту я уже достаточно поиграл с канадцами и мандража не чувствовал. По составу сборная СССР была командой мечты, и считаю, что я в том Кубке Канады играл в лучший хоккей в своей жизни.
Уникальность тех [финальных] матчей [Кубка Канады-1987], их отличие от Суперсерии-1972, в том, что канадцы заиграли в более комбинационный хоккей, близкий к нашему, – потому игры получились такими зрелищными: 6:5, 5:6, 5:6. Канадцы и сами называют те три матча самыми захватывающими в истории хоккея.
Жаль, что в нашей стране тот финал вспоминают меньше, чем Суперсерию-1972, при всем уважении к ее великим участникам. Канадцы говорили: «Проигравших в финале-1987 не было. Победил хоккей». Когда мы после 5:6 в решающем матче пришли в канадскую гостиницу, местные нам аплодировали, благодарили за яркие игры.
– Общались тогда с Гретцки и Лемье?
– Мы плохо знали язык, да и запрещали с ними разговаривать. Ограничивались рукопожатиями и официальными совместными ужинами. А чтоб вместе в баре пивка попить – нет.
Зато в 1991-м, подписав контракт с «Квебеком», я две недели провел в детской школе Уэйна, пообщавшись с ним, его отцом, понимавшим по-русски, Полом Коффи, Грантом Фюром и Келли Хруди. Впечатлило, что такой великий хоккеист, будучи действующим игроком, уже занимается детским хоккеем.
Гретцки пригласил нас с женой к себе, в дом у озера под Торонто, где он вырос. Это немного даже напомнило мне Воскресенск семидесятых.
– Правда, что в начале девяностых вы колебались, куда уезжать, – в НХЛ или Европу, как Быков с Хомутовым?
– Нет, хотелось в лучшую лигу мира, но понимаю и Славу с Андреем – они уже в возрасте были, смотрели на жизнь более зрело и выбрали Швейцарию, стали там героями (а я поиграл там во время локаута-1994, в «Амбри-Пиотте» у Александра Якушева, с Димой Квартальновым, даже какой-то рекорд побил: 13 голов в 12 матчах).
– Говорят, вратарь Сергей Мыльников, выступавший до вас в Квебеке, отговаривал от поездки туда.
– «Квебек» считался самым непривлекательным клубом лиги, туда мало кто хотел идти – из-за погоды и необходимости говорить по-французски. Но я приехал и ничего дурного не заметил – ко мне все хорошо отнеслись. Да, холодно, это не Лос-Анджелес и даже не Нью-Йорк, но русские люди ко всему привыкают. Главное, что команда была молодая, ее только начинали строить.
Вспоминаю то время с теплотой, было много веселого.
– Например?
– Английский поначалу не знал и набирал в Нью-Йорк агенту, чтобы он позвонил в ресторан, и мне в Квебеке привезли пиццу. Много было нового: привыкал получать зарплату не наличными в кассе, а на счет в банке, ездить после «Жигулей» на «Крайслере». Адаптация проходила и весело, и тяжело. Начать хотя бы с того, что в Канаду я полетел со сломанной ногой.
– Что случилось?
– Сломал в выставочном матче со шведами перед Кубком Канады-1991, за 26 секунд до конца. Лечился в России, потом «Квебек» подписал со мной контракт и осенью 1991-го забрал на лечение к себе. Сказали: «Если поправишься до Олимпиады-1992, отпустим на нее, а потом вернешься в НХЛ».
Но двукратным олимпийским чемпионом я так и не стал. Травма оказалась сложной, поправился уже после окончания Игр. Спасибо «Квебеку» – первые полгода только лечился, а они мне еще и деньги платили. Терпели, ждали, помогали моей семье – с билетами, с переводом, с ребенком. А главная благодарность моей супруге Наталье, которая переживала со мной все победы и травмы.
Повреждения ведь и потом меня не отпускали. В первом моем плей-офф, в 1993-м, защитник «Монреаля» Шнайдер, с которым в «Рейнджерс» потом играли, ударил сзади и отбил мне почки: началось внутреннее кровотечение. Опасное дело, но врачи тщательно проверили меня, и в следующем матче я вернулся на лед.
«Тренер «Колорадо» мог меня на хрен послать, а я его – в ответ»
– Каким нашли Джо Сакика?
– Это счастье играть с таким потрясающим лидером. Он собирал игроков в ресторане, мог заплатить за командный ужин, интересовался моими делами, спрашивал, как семья. Его папа, хорват, говорил со мной по-русски, и Джо тоже знает пару-тройку слов. Когда он обращался ко мне на смеси русского и хорватского, было смешно, но в целом понятно.
Во многом благодаря Сакику «Квебек» был сплоченной командой, и мы не только в баре вместе выпивали, но и на льду бились друг за друга.
– Чем дружба в НХЛ отличается от дружбы в советском хоккее?
– В СССР мы вместе жили на сборах, знали друг о друге все, были ближе друг к другу. А в НХЛ – вместе работали, иногда выпивали и расходились по домам, где у каждого свои семьи и заботы.
Какое-то время я жил в одном номере с немецким защитником Уве Круппом. Обсуждали, какая у них в Германии жизнь и какая у нас. Помню, спросил его: «Чем «Мерседес» отличается от БМВ?» Уве ответил: «Кто не может себе позволить «Мерседес» – покупает БМВ».
– Как на вас отразился переезд команды из Квебека в Денвер?
– Вообще его не почувствовал. Уехал после сезона домой – звонок: «Переезжаем в Колорадо». Мы просто поменяли билеты, прилетели в Денвер, и нам тут же показали, где жить и в какую школу отдать ребенка. Объяснили, как добираться на тренировки и игры, – и все. Смена города прошла на ура.
Кстати, после переезда пополнилась наша русскоязычная диаспора. Мы ходили в баню, которой владел Леонид Высоков из Алма-Аты, и его взяли в команду массажистом. Денвер мне сразу понравился. Тепло, рядом лыжные курорты, много спорта – баскетбол, бейсбол, американский футбол… Много плюсов по сравнению с Квебеком.
– Не только же из-за этого вы сразу взяли Кубок Стэнли.
– В последнем сезоне перед переездом мы вышли в плей-офф и уступили в первом раунде действующим чемпионами, «Рейнджерс». А дальше генеральный менеджер Пьер Лакруа усилил команду обменами, заполучив Озолиньша, Кина, Клода Лемье и Руа. Они добавили нам победного духа.
Раньше Лакруа был агентом. Знал, как найти подход к игрокам. Супруга у него очень отзывчивая. Собирала жен игроков, решала их проблемы, это укрепляло связь между нами.
– Как команду приняли американские болельщики?
– В Денвере была раньше команда «Колорадо Рокиз», но с момента ее переезда в Нью-Джерси прошло почти пятнадцать лет, люди немного отвыкли от хоккея и поначалу присматривались к нам: искали новых кумиров. Победами мы влюбили их в себя, и на хоккей стало ходить очень много народу.
Первое время и из Квебека приезжали болельщики. После победы в Кубке Стэнли некоторые игроки «Колорадо» возили трофей в Квебек, встречались с болельщиками. Им было обидно, что титул мы взяли после переезда, – хаяли руководство за то, что продало команду.
– Ваш партнер по звену Клод Лемье считался одним из самых грязных игроков лиги. Какой он в жизни?
– Иногда подшучивал над партнерами, мазал пеной для бритья. Выглядело странно, но ребята смеялись. Наша тройка с Лемье и Форсбергом стала самой результативной в чемпионате, и, когда мы обсуждали наши взаимодействия, Клод настаивал, чтобы все комбинации завершались его броском.
Форсберг в жизни – спокойный, тише воды ниже травы, а играл как зверь, величайший хоккеист. Руа тоже интересный. Хороший семьянин, заботливый отец, приводил в раздевалку детей, но если в игре что-то не нравилось, мог и тренеру высказать. А однажды кинул в урну телевизор. Считал, что мы дурака валяем, и хотел встряхнуть команду.
– В девяностые вас преследовали травмы. Победный плей-офф тоже провели через боль?
– С выбитым плечом. В регулярке плечо вылетало, но я успел закачать его и отыграл плей-офф в корсете. Кстати, в финале конференции с «Детройтом» началась вражда «Эвеланш» и «Ред Уингс» – с того, что Лемье толкнул в спину Дрэйпера. Соперники мстили, мы отвечали – получилось зрелищно.
После той серии хотелось поскорее поднять над головой кубок – может, потому и обыграли «Флориду» в четырех матчах. После победного – гостевого – матча Майк Кин отправился в самолет прямо в игровой форме. Все радовались, шампанское лилось рекой, самолет аж шатался.
– Что дальше?
– На чемпионском параде нас приветствовал миллион человек. За год мы сделали Денвер хоккейным городом. Там стали строить новый, более вместительный, дворец, открывались школы, где и сын мой начинал играть.
Кстати, у меня в финале один гол, но гораздо чаще вспоминают другую мою шайбу «Флориде» – в регулярке-1996/97. Гусаров мне отдал, пришлось выдумывать – и получилось: гол признали лучшим в сезоне.
– Почему вам не разрешили свозить Кубок Стэнли в Россию?
– Боялись за безопасность. Впервые разрешили через год – нашим ребятам из «Детройта». Я же в 1996-м ограничился вечеринкой во Флориде, где у меня был дом. Собралось человек тридцать. Приехали друзья из России, болельщики из Денвера и мой близкий друг Вовка Константинов (единственный хоккеист среди гостей).
До кубка он не дотрагивался и на следующий год сам его выиграл. Когда с ним случилась трагедия, он лечился во Флориде и жил в моем доме. Я помогал ему чем мог. К сожалению, он так и не поправился.
– Марк Кроуфорд чем удивлял?
– Некоторые тренеры запрещали игрокам приводить детей на тренировки, а Кроуфорд любил это, знал наших детей по именам. Но в разговоре один на один бывал жесток: мог и на хрен послать, а я его – в ответ. Все ради победы.
– Посылали друг друга на скамейке?
– Нет, он запрещал оскорбления внутри команды во время матчей. Другое дело – индивидуальные беседы: вот тогда мы могли зарубиться, матюкнуться. Спорили из-за моей игры. Он, скажем, считал, что я дурака валял, а я – что хорошо играл. Нормальный профессиональный разговор в рамках общего дела.
«Тренер «Нью-Джерси» пытался переучить меня, как ребенка»
– После Кубка мира-1996 не все согласились играть за сборную на Олимпиаде в Нагано. У вас были сомнения, ехать ли?
– В сборную всегда мчался с удовольствием – даже на ЧМ-2000, хотя к тому моменту месяц не играл (там собрали звезд, а команды не сложилось, пропижонили мы тот турнир). Сборная для меня – святое. Не ездил только в 1996-м – ждал контракта, просто не мог играть без страховки. В 1998-м таких проблем уже не было.
Не было уже и подготовки, как при Тихонове, – прилетели из Америки и с листа заиграли. У нас была очень сильная команда – если бы подтянулись Могильный, Малахов и Ларионов, думаю, выступили бы еще лучше. А так – уперлись в финале в чешскую оборону. В других матчах я Гашеку много забивал, а тогда – упустил момент. Обидно уступили 0:1.
После игры мы были очень разочарованы, но пришло руководство, поддержало: «Не расстраивайтесь, серебро – тоже успех». Вот только в наших сердцах оставалось убеждение, что успех – это только золото.
– Почему в 1999-м сменили «Колорадо» на «Рейнджерс»?
– Новый тренер Боб Хартли строил новую команду и не видел меня в составе – это бизнес, не обижаюсь (к тому же омоложение привело «Эвеланш» ко второму Кубку Стэнли). Я отправился туда, где меня хотели, но, так вышло, снова пришел в новую команду с перелом: теперь – руки. Потом сменился тренер, и ко двору я не пришелся.
К тому же в «Рейнджерс» возник перебор звезд: не команду строили, а собирали известных хоккеистов, чтоб зритель шел. Это была ошибка. Результата не было, и капитан Марк Мессье, сильный духом лидер, очень переживал, собирал нас, пытался объединить.
Нью-Йорк специфический город: после пары неудачных матчей с трибун несется: «Бу-у-у-у!» Но и любят игроков невероятно – недавно был там и видел, что Стефану Матто, автору победного гола в седьмом матче полуфинала-1994 (когда «Рейнджерс» взяли Кубок), стоя аплодирует вся арена.
– Самый необычный тафгай в ваших командах?
– Крис Саймон. Индеец. Рассказывал, как охотился. Очень любил русских. Ходил с нами всюду, интересовался, что едим, какие у нас традиции, делился своими. Русские поначалу были для него в диковинку. Они же там думали, что у нас медведи по улицам ходят и все водку пьют, а потом оказалось: североамериканцы иной раз больше нас водки выпивают.
– Последний сезон в НХЛ вы провели в «Далласе» и «Нью-Джерси». Что там пошло не так?
– Кен Хичкок из «Далласа» – великий тренер, но своеобразный. Ему нужны игроки под его – оборонительную – тактику. Очень любил Майка Модано, Сергея Зубова… А генеральный менеджер набрал ему техничных нападающих вроде меня и Ручински – Хичкок нам и шанса толком не дал.
В «Девилс» Кевин Константин пытался переучить меня, как ребенка. Зачем 35-летнего игрока заставлять под шайбу ложиться? Нужно использовать его сильные стороны. А Кевин еще и условия ставил: «Вот видишь, хорошо отыграл по моему заданию. Значит, и в следующем матче выйдешь. Если не выполнишь задание, будешь сидеть».
Меня это поразило: «Я что, маленький? Если не видите меня в команде, не ставьте». Естественно, у нас возник конфликт (словесный, до драки не дошло), и я закончил карьеру в НХЛ.
– Как вернулись в «Химик»?
– Год не играл, тренировался с колледжем в Нью-Йорке, руководство «Химика» попросило помочь. Были предложения и из «Магнитки» с Казанью, но я решил: где начинал – там и закончу. Быт в нашем хоккее тогда еще не наладили, но ничего, родина всегда согреет. Отыграл за родной клуб два года – и ездил тогда, кстати, на «Волге», купил ее играя в НХЛ.
После двух сезонов в «Химике» вернулся в Америку, и однажды туда приехала команда «Газпромэкспорт» с Александром Ивановичем Медведевым (он до сих пор в хоккей играет). Пригласили выступить за них. Я ездил с ними по разным городам, а потом создалась КХЛ, и Медведев предложил поработать в новой лиге.
Сидеть на диване и быть пенсионером не хотелось, ну и финансовый момент: деньги-то заканчиваются, а детям надо за колледж платить. Нужно было работать, двигаться – иначе с ума бы сошел. С тех пор работаю в КХЛ, передаю опыт. Горжусь, что лига развивается и матчи с каждым годом становятся интереснее.
Фото: Gettyimages/Brian Bahr / Staff, Robert Laberge / Staff, Al Bello / Staff, Rick Stewart / Stringer, Jed Jacobsohn / Staff, Kellie Landis / Staff, Tony Marshall – EMPICS / Contributor; East News/AP Photo; РИА Новости/Сергей Гунеев, Дмитрий Донской, Фред Гринберг, Алексей Куденко
Каменский- легенда.
как он классно забил на Кубке Канады 1987, а в Нагано в финале не реализовал единственный голевой шанс, который был у России за всю игру...