34 мин.

Александр Ткачев: «После Ибанды никакой Насри уже не страшен»

667
2 k
163

Ебанда, подонки

— Сколько матчей Евро-2012 вы посмотрели?

— Я отработал 7, а всего посмотрел 20-22 из 28. Какое-то количество матчей в группах в первом и последнем турах я не увидел. На Украине два канала показывали Евро, и ночью они давали повторы, поэтому большую часть того, что мне интересно, я все равно успевал посмотреть.

— Какой матч запомнился вам сильнее других?

— Я отношусь к тем, кто считает: футбол, хоккей и все прочие виды спорта надо смотреть со стадиона. Так вот, из тех, что я работал — последний, Италия—Англия. Ну и, пожалуй, Голландия — Германия еще.

— Самый скучный матч?

— Вернувшись в Россию, я еще застал баталии по поводу неинтересности Евро. Я так понял, что Стас Минин у вас на сайте выступает в амплуа эстета, доказывает, что скучных матчей не было, и вообще вы зря гоните на Испанию — а ему отвечают: нет, пусть они 10:9 играют… Ну, наверное, Франция — Англия, из тех что я работал. Он не был особо скучным, просто это стартовый матч на турнире для обеих команд, к середине второго тайма они негласно согласились на ничью, да и силенок тогда еще не хватало. По статистике там было 15-1 по ударам в створ, но с голевыми моментами вышло куда хуже.

— Вы сами вызвались комментировать футбол на Евро или вас просто назначили? (roninsasha83)

— Я не приходил к руководству и не говорил: пошлите меня на Евро. Мне предложили, я согласился.

— Многие считают так: Ткачев не любит футбол, это не его вид спорта.

— Совсем не любить футбол я не могу, хотя бы потому, что у меня семейная династия вратарей-неудачников. У меня отец занимался футболом, играл на достаточно высоком уровне, все мое детство прошло в промежутках между футболом и хоккеем. Отец меня водил на футбол, объяснял что-то там про тактику, знакомил с футболистами, тренерами… Это давно было, но я к футболу приучен с малых лет, именно потому, что отец играл. Футбол я комментирую столько же лет, сколько и хоккей, с конца 1997 года. Так получалось, что на «Плюсе» у меня футбола было много: у меня был, например, уникальный совершенно опыт, когда я один сезон комментировал все домашние матчи «Торпедо-ЗИЛ», после этого не страшно комментировать ничего.

— Вы и первый дивизион комментировали?

— И его тоже. Еще чемпионат Украины, чемпионат Германии, Франции, Бразилии, еще что-то латиноамериканское… Это то, что на «Плюсе» было. Потом на «России-2» еще – наш, английский, всевозможные молодежные чемпионаты мира, пляжный футбол… Я как-то комментировал финал чемпионата Европы, наши играли с испанцами, там было 25 пенальти.

Тут вопрос в чем: в футбольных комментаторах нет недостатка в стране. Не знаю, достаточно ли комментаторов хороших, но футбольных всегда больше, чем каких-то других. Если нам надо срочно отправить 10 человек освещать баскетбол, то надо со всей страны собирать, а футбольных много всегда. На «Плюсе» чемпионатов было много, но у меня всегда был второй, третий выбор матча. Ну то есть второй матч бундеслиги — это еще ничего, третий — уже скучно обычно. Второй матч чемпионата Украины, особенно если в первом играют «Динамо» с «Шахтером» — ну вы понимаете, что это. Так что когда у меня был выбор, «Детройт» — «Колорадо» или «Ильичевец» — «Волынь», хоккей все-таки несколько привлекательнее. Кстати, в чемпионате Украины был случай, после которого Самир Насри и его фамилия мне уже не представляется серьезной проблемой. Был там игрок в киевском «Арсенале», который мне раз семь за сезон попадался – по фамилии Ебанда (Патрика Ибанда Александр называет именно так – Sports.ru). Ладно он там разок, отбегал незаметно, можно его в общем-то игнорировать. А тут человек выходит на замену, его показывают близко, фамилия на спине — Ебанда. Попробуйте поставить ударение на любой слог — не спасает ничего. Ты его кое-как назвал, а он же активный, все к 60-й минуте подустали, а он бегает. И каждые пять минут: «Ебанда, Ебанда». После этого никакие «Насри в штрафной» не страшны.

— Вы бы поехали на Евро просто так, если бы у вас был отпуск в июне?

— Не знаю. Съездил бы, наверное, на матчи сборной Италии. У меня же итальянские корни – дедушка жил под Миланом, итальянец, хотя я его не видел, к сожалению. Что там дальше, мне сложно копать, потому что я не особо в это генеалогическое древо влезал. Отец родился в Одессе, играл за «Черноморец», потом за «Спартак», мать родилась в Питере. Но вообще когда я впервые приехал в Италию на фестиваль спортивного кино, где мы фильм презентовали и он, кстати, выиграл, второй раз за всю историю России, я там был достаточно долго, дней восемь, и что-то такое действительно почувствовал: не то чтобы как дома, но что-то есть.

— Вы болеете за сборную Италии?

— Ну, сейчас-то во мне российской крови на порядок больше, чем итальянской, так что я все-таки нашу сборную поддерживаю. Хорошо, что матчи России с Италией случаются нечасто, товарняк последний я вообще не смотрел. А за Италию я даже в хоккее, вот честно. У меня была мысль надеть к вам хоккейный свитер Италии, дай думаю приколюсь, но посмотрел в окно – жарко. Это даже забавно: есть Россия, Канада, все очень серьезно, а есть Италия какая-то, которая бьется там героически, а потом обратно в дивизион Б уползает. Ребята там, конечно, мучаются, не играют, а работают, но стараются. Есть еще «Милан», которому я с 6 лет симпатизирую, это тоже в канву итальянского футбола укладывается. Итальянский чемпионат мне нравится наравне с английским.

— Кто из игроков на Евро вас удивил?

— Про открытия говорить нельзя, наверное. В принципе, понравились многие игроки сборной Франции, но там таких много. Сборная Германии в целом понравилась. Но обе команды мне понравились через призму работы тренера, поэтому я несколько расстроен тем, что Блан уходит, потому что то, что он делал со сборной Франции, было интересно. У французов понравился Жиру, правда он на замену в основном выходил. Много было критики в адрес Бензема, но если не воспринимать его как чистого нападающего, а именно в схеме Блана, то ведь он очень много возвращался в центр поля, даже на свою половину. Для человека, который вынужден был перестраиваться из нападающего в такого активного и атакующего, но все-таки полузащитника, он не так плохо выступил.

— Про Жиру: некоторые считали, что Блан не ставил его в состав, потому что Жиру гей, а Блан – гомофоб.

— Я слышал. Но слышал и то, что Жиру не попадает в состав, потому что Блану не нравится его прямолинейность в игре. Это как-то попроще.

— Сборная России покинула Евро еще две недели назад, но глупо было бы про нее не спросить. Был для вас этот вылет трагедией?

— Я могу сказать, что не согласен с той травлей, которая тянется до сих пор. Я абсолютно не принимаю то, как игроков сборной вымазали в дерьме после турнира. Это ведь болельщики с журналистами кричали в твиттерах, в блогах, в фэйсбуках, что мы всех порвем, соперников для нас в группе нет, дави всех — после первой игры с чехами, я имею ввиду. А там было на что посмотреть и в первые 15 минут, между прочим. Но если вы возносите людей на пьедестал, если вы позволяете себе утверждать, что сборная всех порвет, то будьте любезны, не превращайте тех же людей через неделю в подонков и негодяев. Сборная России наиграла на то, что заслужила. Вопрос ее выхода-невыхода решался на последней секунде последним ударом: влетел бы мяч в ворота сборной Чехии, и все, и были бы молодцы, и вышли бы мы, ура. У нас сейчас весь этот конгломерат — и СМИ, и чиновники, и миллионы болельщиков – все заточено на желтизну, поэтому неудивительно, что слова Аршавина раздули. Аршавин поступил глупо, но он не соврал. Если у кого-то были такие ожидания, это его проблема, а они сыграли как могли.

Это самая возрастная сборная на турнире, физически плохо готовая, что выяснилось даже не к третьему матчу, а ко второму — но это сборная которая старалась. Пешком Аршавин ходил, весь матч, да? Я не согласен. Не попадает Кержаков? А он всегда попадал до этого? Теперь давайте всей страной 25 тыcяч картинок об этом налепим. Мне стыдно за людей, которые себя так ведут. Это весело, да, вот «обложка» журнала Esquire, куда Кержаков не попал — это было смешно, согласен, но мне это может все так же не нравиться. Я на стороне футболистов в том смысле, что мне их жаль. Хотя я не испытываю тех же чувств к тренеру, который получал совокупную зарплату немаленького какого-нибудь города за год. Сборная России и ее капитан совершили глупость — не подошли к трибунам. Любой человек должен понимать, что людям, которые приехали вас поддержать, было реально плохо в тот момент, надо быть в своем уме, похлопать, поблагодарить болельщиков за поддержку. Так принято во все мире, думайте все что угодно, но это надо было сделать. Не сделали — но они ж не подонки после этого. Наше место на чемпионате Европы, на мой взляд, — в восьмерке. На четверку не наиграли, а в восьмерку мы не попали на пределе нескольких секунд.

— Что вы делали после матча с греками? Многие в России пошли пить.

— Ну, у меня работа была. Я вообще редко пью, на природе там, с друзьями, на рыбалке. Ну если предположить, что у меня не было бы на следующий день трансляции, я бы выпил пару бокалов пива. Было обидно и горько, но всего этого говнопотока еще не полилось. Я был разочарован, да. Но самое большое разочарование от сборной России у меня было не тогда, а еще в 1986 году. Тогда показывали матчи не впрямую, но мне сказали, что наши проиграли бельгийцам. Я потом смотрел этот матч и не верил. До последней секунды я не верил, что так и закончится, потому что это было несправедливо. Здесь мне было обидно, но не так сильно.

Срач, каменты

— Как именно происходил процесс перехода к комментированию футбола: «наверстывали» все перед турниром, или же достаточно следите за футболом, чтобы без проблем вкатиться в процесс? (Николай Здобин)

— На «Спорте-1» у нас постоянно шла премьер-лига, и я в среднем должен был комментировать по одному матчу в тур в Англии, а тут мы купили НХЛ, не заранее как-то, а в последний момент, на самом уже старте сезона, конкуренцию выиграли и купили права. В стране есть двое людей, которые комментируют НХЛ относительно долго, ну лет 10: Розанов и я. И в ситуации, когда у «России-2» есть НХЛ и есть Ткачев, мне становится как-то не до футбола, и даже не до КХЛ. Я вообще перешел на месяца два на ночной образ жизни. Вынужденная во многом ситуация. И из-за этого всего количество футбола стало значительно ниже. Потом подтянули людей комментировать НХЛ, стало чуть больше времени — но тут стал набегать Кубок Гагарина. Так получилось, что в этот промежуток я два-три футбольных матча успел прокомментировать, и естественно это не плюс: отсутствие практики всегда сказывается негативно. Погружаться специально в футбол снова, наверстывать — да не было такого. Все равно же я по возможности следил, за Англией и Италии так всегда было, по Германии, Франции, России подтягивать надо было по-любому. Пришлось заняться этим плотнее, хотя времени было немного. Сначала я слетал по маршруту Москва — Омск — Москва — Омск — Москва — Омск, потом улетел в Хельсинки, где случилась прекрасная история с ларингитом, начавшимся на фоне аллергии. Я мог бы не работать, но я же ждал, когда сборная России приедет, и поэтому я там чудеса героизма совершал, но комментировал. Потом я вернулся и у меня была неделя-полторы, за которые можно было спокойно полистать, вспомнить, интенсивно, конечно. Но в справочники я не зарывался, волосы не рвал на себе.

— Сколько вы готовитесь к матчу?

— Часа три. Вы удивились, может, ну а мне не западло время потратить. Нет, я не говорю, что те, кто делают по-другому — плохие. Я меньше всего хочу, чтобы мои слова воспринимались как критика в чей-то адрес, но я убежден в одном: те, кто не готовятся к матчу, своих зрителей не уважают. Все эти претензии «он уже достал своей информацией, меня не волнует, что сказал Лоран Блан» я пропускаю: ну не волнует вас, что сказал Блан, вас, видимо, и футбол мало волнует. Я комментирую уже 15 лет, и меня сейчас уже трудно убедить измениться. Но я считаю, что не готовиться к матчу — это разгильдяйство, цензурно говоря. Это на основании того, что я чаще смотрю не российские трансляции, а например итальянские. Я финал Лиги чемпионов смотрел в Хельсинки, потому что это было за день до финала ЧМ, и комментарий этого матча — это, наверное, лучшая работа, которую я слышал за последние пару лет. Он гонял мяч нон-стопом вообще 90 минут. Все эти советские истории про то, что слушателю надо давать воздух, 30 секунд помолчать, комментировать футбол как фигурное катание или теннис, с этими паузами ради пауз — это все оттого, что неохота готовиться.

— Вам регулярно пишут в отзывы о вашей работе в Твиттере и Фэйсбуке. Самый смешной комментарий?

— Есть сериал «Друзья», там один из героев, актер-неудачник Джо, радуется, когда у него появляются не поклонники, а сумасшедшие фанатки. Типа, у меня они есть — я звезда. У меня вот тоже появился. Один человек, который называет себя политологом и ведет блог на «Эхе Москвы», постоянно в личных сообщениях, на форуме, Скворцову в твиттер (мой, видимо, еще не нашел) строчит: «Не надо ничего лишнего в эфире, говорите, у кого мяч, кто его кому отдал». Ну это двадцатый век. Хотя некоторые даже с этим не справляются. У кого-то до сих пор «Зенит» атакует, а не сборная России. А комментарии я стараюсь не читать, хотя по отношению к читателям это неправильно. Но не потому, что меня это может задеть. Ну с чего это меня заденет мнение людей, которых я не знаю? Любой может придумать ник, зарегистрироваться и написать, что Ткачев — говно. Ну я рад за него, а мне что дальше делать — зайти на его страничку и написать, что он говно? Комментаторов поливают все, кому не лень. Когда не был каментов – это делали письмами.

— Вам писали?

— На «Радио Спорт» был случай. Группа каких-то ветеранов писала Лужкову о том, что главный редактор «Радио Спорт» Ткачев вместе со своей буржуазной кликой насаждает в людях мелкобуржуазные ценности, пропагандирует чуждую нам музыку под названием «рок» и вообще не способствует позитивному развитию общества. Это мне из мэрии переслали, типа почитайте, вам будет смешно. Ну ведь и в советское время считалось, что из 100 писем 80 пишут не совсем здоровые люди. Мне очень жаль так говорить, но я считаю, что в какой-то форме регулирование в интернете нужно, потому что вот это количество грязи – оно в первую очередь от полной анонимности. Ну и люди интересуются не спортом, а срачем в каментах, и я понимаю, отчего это идет, и я сочувствую СМИ, потому что понимаю, что это вынужденная жертва, это бизнес. Людям интересно, кто кому дал в морду. И происходит так: «Вот ты напиши, чтоб было 200 каментов — нормальная статья». Я утрирую, но это плохая тенденция. У нас в России спортивная журналистика вообще считается низким жанром, те, кто могут выбрать, пойдут не в спортивную журналистику, а там, где больше бабок. Я не идеализирую то, что было в моем детстве — там о спорте вообще мало что было, но про что писали тогда? Анализ игры такой-то команды, анализ первого круга. Да, не хватало тогда здоровой желтизны, но сейчас этой желтизны слишком много. Спортивную журналистику надо спасать не ради журналистики, а ради болельщиков. Многие, кто дойдут до этого места, напишут, что Ткачева маразм совсем хватил — ну, может быть.

– Вы работаете на телевидении больше 15 лет. Комментатор, на которого вы равнялись в молодости?

– Когда мы пришли на НТВ, то первые несколько месяцев шел процесс тренировок: нас учили, пробовали, потом снова учили, не сразу в эфир допускали. Кто-то работал комментатором, кто-то корреспондентом, как я – в «Футбольном клубе» и «Щелчке». С точки зрения телевизионной работы, корреспондентской, не касающейся комментария, то это Василий Уткин и Дмитрий Федоров. Что касается непосредственно комментария, то это покойные Дмитрий Леонтьевич Рыжков и Евгений Саныч Майоров, который был моим любимым хоккейным комментатором. Но многих иностранных комментаторов, в том числе моих знакомых, я в среднем ставлю выше наших. По причине того, что они готовятся к матчам. Меня знаете какая вещь потрясла больше всего, когда я первый раз попал в НХЛ? Я пошел искать коллег, у меня время было перед игрой, часа четыре. А они уже были на стадионе. У нас не каждого комментатора за четыре часа до игры можно на арене найти. Мне сказали, что сидят они в служебном туалете, я туда и направился. Там служебная территория, и они спокойно сидят и готовятся. На двоих у них было 4 чемпионских перстня, это бывшие игроки были. А они заучивают статистику и обсуждают, что каждый из них будет говорить, если в матче случится то-то и то-то. По-моему, это показательный момент. Но не для тех, кто считает, что нужно прийти, разложить пасьянс и начать.

– Самый курьезный случай в вашей комментаторской карьере?

– Он был как раз в том сезоне, когда я комментировал все домашние матчи «Торпедо-ЗИЛ». Пусть болельщики не обижаются, но команда играла невыносимо скучно. Всего матчей было 21, это был где-то пятнадцатый. Операторы и режиссеры еще менялись, а я все время работал. И вот идет 93-я минута матча, естественно 0:0, ноль ударов в створ ворот. И тут вдруг кто-то по левому флангу ускоряется (уже событие), проходит метров 15, режет угол и с правдой как вдарит! Вокруг никто не двигается, даже вратарь соперника. А режиссер за минуту до гола увидел, как над стадионом летит стая птиц, ранняя осень, красивый план. И все операторы свои камеры устремили в небо, снимать косяк журавлей. И вот я бьюсь в экстазе, кричу, что чудо голевое увидел. А мне в гарнитуру говорят: «Чудо оно чудо, только гол никто не видел». Ну я не растерялся, говорю зрителям: «Гол вы не видели, но на повторе точно все сможете посмотреть». Снова в ухе: «Нет, на повторе тоже ничего не увидят. Мы все снимали журавлей». Как этот мяч залетел помню только я и те 200 болельщиков, сидевших на стадионе. Всем остальным я сказал: «Вы, конечно, не видели, но даю слово: гол был классный».

– Сергей Гимаев во время одной из трансляций сказал, что Александр Ткачев знает о «Финикс Койотис» больше всех в России. Правда?

– Наверное, да. У нас вообще не очень много фанатов «Финикса», а с тренерами и игроками общаюсь только я один, наверное. На самом деле, это история про «Виннипег Джетс». В конце 1975-го – начале 1976-го был «Приз Известий», куда приезжал «Виннипег». Мне было три года, меня на этот турнир отнесли, и я увидел Бобби Халла. Мне этот «Виннипег» вообще был не особо, у нас тут ЦСКА, «Спартак», «Динамо». А вот Бобби Халл снес крышу. Я такого не видел никогда. Я и сейчас думаю, что если бы ему современные клюшки и коньки отправить в то время, то он бы еще больше забил. И эта симпатия сохранилась. К тому же, были суперсерии, в которых кого-то из «Виннипега» можно было увидеть. Самое интересное, что в самом Виннипеге я так и не бывал, но точно знаю, что это не то место, куда люди стремятся. Бывает, человек говорит: «Я болею за «Флориду»! Там тепло!» Там действительно офигенно играть в хоккей. А Илья Брызгалов не врал про Виннипег: степь, минус 40, ужасные условия. Хотя там и очень любят хоккей. С годами информации становилось больше, «Виннипег» перебрался в Финикс. Теперь «Виннипег» появился по новой, но это не «Джетс», а «Атланта» какая-то. Но это единственная хоть как-то сохранившаяся симпатия. Какой из меня теперь болельщик? Я искренне завидую Мише Мельникову, который сохранил в себе способность болеть за 23 или за 38 команд. Я без тени иронии, правда.

– С кем из «Финикса» вы общаетесь до сих пор?

– С Шоном Бурком, тренером вратарей, подарившим Илье Брызгалову такой хороший контракт. Еще я общался с Дэйвом Кингом, который у нас известен как большой писатель, он там работал в свое время. Этот разговор был в Риге, Бурк позвал Кинга познакомиться со мной со словами: «Дэйв, ты обязан это видеть! Он живет в России и реально помнит, как «Джетс» приезжали сюда». Кинг, такой весь из себя писатель, недовольный, подошел ко мне, спросил меня что-то и убедился, что я не вру. Потом мы с ним про книгу поговорили. Он признался, что рассказал в ней процентов пять из того, что мог.

– Один из самых ярких моментов этого сезона НХЛ – приезд Теему Селянне в Виннипег. Вы это видели?

– Я смотрел на людей, видел, как они реагируют. За них я был рад. Рад за Теему. Я видел слезы на глазах людей. Я не могу сказать, что я был в восторге, когда его обменяли. Его вины в этом нет, но он ушел и сделал себе карьеру, а команда провела худший обмен в своей истории. Чего мне радоваться?

Бармен, расстрел

– Чем вы занимались до прихода на «НТВ плюс»?

– Ой, много чем. Первое образование у меня медицинское, так что могу людям давать установку на добро. Я закончил стоматологический институт им. Семашко в Москве, но на лечебном отделении, не по зубам. Врачом я так и не поработал – почти сразу пошел на телевидение. В процессе учебы я понял, что не хочу заниматься этим. У меня были варианты уехать в Швейцарию, два года там надо было проучиться со стипендией, получить швейцарский диплом и практиковать там психотерапевтом и психоаналитиком. Но у меня как-то тяжело со всеми стремлениями перебраться туда, где нас нет. Вариантов было много, но я здесь родился. Здесь, наверное, и помру.

Еще у меня есть среднее астрономическое образование. В советское время был такой самый старый в Европе кружок Московского планетария, пять лет учили астрономии, а потом тебе это помогало поступить. Он к ПТУ не приравнивался, конечно, но тем не менее. Дополнительных образований у меня масса. Еще я сравнительно недавно получил спортивное образование, 32 мне было, кажется. Это был момент, когда меня активно стали звать в Канаду, пробовать с кем-то работать и сказали, что желательно иметь образование. Во РГУФК у нас люди в основном идут на журналистику, а я пошел получить смешную специальность «специалист по специальности Физическая культура и спорт». Это так учитель физкультуры сейчас называется.

– Сколько у вас записей в трудовой книжке?

– Куча. Я обрабатывал научные данные на компьютере в конце восьмидесятых в институте профилактической кардиологии чего-то там чего-то там. Чтобы поступить в медицинский, нужно было иметь два года стажа. А когда учился в институте, то с деньгами было туго, и я подрабатывал барменом. Сначала это были невероятные понты, первый в Москве европейский клуб, назывался «Каро». Находился он кинотеатре «Пушкинский». Туда даже экзамены были, нас чему-то учили. Потом я еще и в другом месте успел поработать, даже какие-то коктейльные шоу устраивал. Чего ради денег не сделаешь? Я писал в разные журналы и газеты начиная с 1988 года, кажется. В девяностых, еще до телевидения, был еженедельник «Футбол», в котором тогда были Миша Мельников, Олег Винокуров, Саша Шмурнов. У господина Львова по-разному назывались издания: «Твой Футбол», «Наш Футбол», «Мой футбол», много было вариантов. Мы там с Лехой Лебедевым пересекались. Еще иногда подворачивалась какая-то халтура. Например, однажды я помогал строить сцену на концерте Майкла Джексона. Разовая работа, но деньги же! На радио я работал, во время и после работы барменом, вел программу «Пейте с нами, пейте как мы, пейте лучше нас», о том как правильно делать коктейли.

– Работа, от которой вам хотелось плеваться?

– Сейчас я уже спокойно все вспоминаю. Сейчас все про себя в интернете пишут, что они умные, а все вокруг дураки. Я когда данные на компьютере обрабатывал, то сталкивался с удивительными вещами. Мы работали с опросами и некоторые вещи потрясали мое воображение. Был, например, типичный вопрос: «Продолжительность вашего менструального цикла?». И несмотря на то, что 80% ответов было «20-30 дней», оставшаяся часть была «2-3 дня», «1 день». Люди не понимают вопроса, им лень задуматься, они пришли заполнить анкету. Самый типичный вопрос у солдат: «Вы курите?». Солдат отвечат: «Нет». Следующий вопрос: «Сколько сигарет в день?» Солдат пишет: «10-15 сигарет». Это ощущение, когда люди не понимают, о чем они пишут, не покидает меня, когда я вижу какие-то дебаты и споры в интернете. И это слегка бесит.

– Существуют два мифа про барменов: «Все бармены воруют» и «У всех барменов огромное количество девушек». Что из этого правда?

– Воруют не все. А на отсутствие внимания со стороны девушек я никогда не жаловался. Я на момент работы барменом все-таки собирался стать практикующим врачом и воспринимал это занятие как полезную психологическую практику. Люди ведь, которые общаются с барменом, общаются с ним в совершенно особенной манере, так общаются только с попутчиками в поезде. Невероятно доверительные отношения. Если отвлечься от того, что в восприятии россиян это профессия холуйская, я очень ценил возможность так пообщаться с людьми.

– Как вас и вашу команду выдавливали с «Радио Спорт»? (Zehuling)

– Мне, главному редактору, и моей команде владельцы радиостанции сказали: «Сделайте хорошо». Мы сделали хорошо. Меня никто не выгонял. Это частная станция, у нее есть хозяева. Мое решение было продиктовано решением владельцев изменить приоритеты. Было сочтено, что сделали хорошо, но дорого. А было действительно недешево, было много программ. Если вы хотите, чтобы у вас Юрий Розанов работал, то это одни деньги, а если Вася Пупкин, то это можно сделать дешево, просто это будет хуже. Проблема «Радио Спорт», если судить по количеству рекламы в их эфире, была в том, что они плохо продавались. В общем, когда мне сказали, что надо сделать это же, но дешево, я сказал, что меня это не устраивает. Мы по-доброму расстались. Часть людей ушла со мной, часть осталась. Произошедшее после я бы не хотел комментировать. Включите да послушайте.

– Какое-то время вы работали в Северной Америке. Как это вышло?

– Отработал это громко сказано. Мне там не платили так, чтобы я мог назвать это реальной работой. Первый раз в Северной Америке я мог остаться, когда мне было 18 лет: я поступил в UCLA, у меня была спортивная стипендия марафонца. Там была серьезная легкоатлетическая программа, да и вообще это довольно модно, там на меня люди чуть пальцами не показывали: «О, русский! Вот это да!» Но за два дня до окончательного зачисления мне позвонила мама и сказала, что ей здесь без меня будет тяжело. Я не могу сказать, что это вызвало у меня восторг. В тот раз я действительно хотел остаться – 1991 год, у нас разброд и шатания, а там нормальное американское образование, с которым можно потом идти хоть куда. Да и вообще в Калифорнии клево! Но я вернулся, и все следующие варианты рассматривал через призму того, что в 18 лет уехать нормально, а потом уже как-то не особо. Мне многие вещи нравятся в цивилизованных странах, во многом там людям живется лучше.

– Как вы вообще поступили в американский университет в 1991 году?

– Друг детства моего отца уехал туда в свое время, стал известным физиком, миллионером, что-то изобрел. И у него сын был моего возраста. Они просто узнавали, есть ли у меня интерес. И еще до моего приезда туда они начали подавать запросы, мне стали слать какие-то документы, какие-то тесты. Но что я запомнил по-настоящему – это свое возвращение в Москву. Утром 19 августа 1991 года я вернулся в Россию. Тогда самолеты летали не то что не напрямую, а с двумя дозаправками. Сам рейс до Москвы был из Нью-Йорка, потом он садился на севере Канады, дозаправлялся. И нам в Канаде говорили, что могут нас оставить, что в Москву лететь не надо, что там сейчас творится не пойми что. А о московских событиях мы с отцом узнали в Ирландии, в Шенноне. Там была очень яркая картина. Мы сидим, пьем пиво, а мимо пролетает стайка девочек-школьниц с криками. Огромный экран в зале, мы с отцом подходим и видим как по CNN рассказывают, что Горбачев убит, что все расстреляны, Москва захвачена и вообще полная хана. И мы начинаем понимать, что сейчас нам уже не очень хочется домой. А ирландцы, как услышали про все это и узнали, что мы русские, чуть ли не силой нас в самолет запихнули.

Мы летели в Москву, и я очень хорошо запомнил двух бабок, которые сидели передо мной. Весь самолет молчал, потому что люди подозревали, что как только самолет сядет – нас всех как врагов советской власти расстреляют. Абсолютная тишина в самолете, а две бабки обсуждают купончики на «Пепси». Одна его использовала, а вторая нет. Четыре часа они обсуждали, действительно ли по купончику можно получить бесплатную «Пепси». Весь самолет хотел их убить.

Сильное впечатление было уже в Москве, когда я на улицах увидел танки. Но не менее сильно на меня подействовала атмосфера в аэропорту. На контроле: «Паспорт есть? Все, идите. Вещи ваши выбросили где-то там, найдете». Мне 18 лет, я впервые побывал за границей, всю жизнь прожил в нашем Советском союзе, который людей разнообразием не баловал. И тут я прилетаю и меня ка-а-а-ак макнули во все это. Жил я в центре, на Малой Грузинской улице, доехал домой, кинул вещи, выдал подарки и пошел к Белому дому. Веселый путь из Америки в Россию.

– Вы три месяца жили в Калифорнии, вам было 18 лет. Были ли у вас романы?

– (Улыбается). Что-то было. Не буду говорить что. В Калифорнию со всей Америки ломятся симпатичные девочки. Заходишь в закусочную, там официантка. Думаешь, блин, да она же с конкурса красоты. А потом выясняется, что она какая-нибудь «Мисс Оклахома» или что-то вроде того. И так везде.

Неформал, текила

— Вы уже полтора часа дразните нас прекрасной футболкой с надписью Iron Maiden. Сколько у вас таких?

— Много, больше, чем спортивных. Есть еще хоккейный свитер Iron Maiden, хоккейный свитер Led Zeppelin. Меня это прикалывает. Всего их чуть меньше ста, наверное. Было бы больше, если бы квартира была большой, а кое-то мне не говорил: вот это уже старая, давай выкидывать. У меня и дисков раньше было очень много, но потом пришли цифровые форматы без потери качества, и сейчас дисков уже относительно мало.

– У вас же было свое музыкальное шоу?

– У меня на «Радио Спорт» была программа, которая называлась «Секс, спорт, рок-н-ролл» и выходила в вечернее время. Туда я старался приглашать музыкантов, которые более-менее интересуются спортом. И один раз был Сергей Попов, который, по-моему, до сих играет в «Арии» на гитаре. Он болельщик «Спартака» яростный, и у нас случился разговор, который могут понять только люди нашего возраста, потому что у них сто пудов что-то такое возникало. Так вот, ты добился успеха, но ты стоял перед выбором. У меня такой выбор был: медицина, спорт или бизнес. Я ведь еще и мебелью торговал, телефонами оптом. Не то что бы на всю жизнь хватало, но продашь гарнитур — и можно пару месяцев о стипендии не переживать. Так вот в 86-м я еще и металлистом стал. А у меня была английская школа, достаточно престижная, и там к неформалам относились не очень хорошо, да и в институте потом, строго говоря, так себе. В последние годы в школе я уже не просто бренчал на гитаре, а взялся за это дело серьезнее, на несколько лет поступил в рок-лицей. И до телевидения у меня был серьезный шанс уйти в шоу-бизнес. Мне Сережа и говорит: «Нет, ну ты посмотри на себя, ты же комментируешь футбол, это клево, вот бы и мне!» А я ему: «Ну как же, вот ты выходишь, играешь такие прекрасные вещи, вот бы мне». И мы оба улыбнулись. Не можешь ты себя полностью и во всем реализовать в жизни. Наверное все эти майки, длинные волосы — это не способ самовыражения, мне как-то вообще пофигу, что люди скажут, вот честно. Это, наверное, просто позволяет мне оставаться молодым.

— Как вы могли оказаться в шоу-бизнесе?

— У меня отец играл в дубле «Черноморца», потом поступил в университет в Москве, перешел в «Спартак», а через несколько лет ему сказали: выбирай – или учеба, или футбол. Он из «Спартака» ушел и стал востоковедом, писателем. И у него был круг общения из творческих людей — я не хочу говорить интеллигенция, но это были режиссеры, писатели, музыканты… В профессиональном плане эти люди мне ничем не помогли, но я привык с ними общаться, мне с ними комфортнее. Рокеров там не было, но я помню, как однажды мы на каком-то кораблике плыли по Москве-реке, и мне сказали: вот, смотри, помощник какого-то крутого продюсера, у них было три попсовых проекта, а теперь делают роковый. Ты, мол, мордой вышел, бренчать можешь — вперед. Как-то так и закрутилось, хотя и не превратилось ни во что, конечно. В России рок никогда востребован не был. Разве что какой-нибудь социальный, а мне по душе больше такой, чтоб прям «эррр!» У нас группа своя была, но перед мной поставили задачу постоять с гитарой и поизображать, что я на ней играю, хотя играть и не надо было. Это как у нас тогда какая-то артистка перепела Анну Герман, а сзади стоят два гитариста и кривляются, хотя в песне-то нет гитары вообще. Я так подумал: вроде популярность, девчонки, бабло, серьезный продюсер предлагает, все отлично. Но я так не могу. Может быть, после попсы мне и дали бы шанс проявить себя в настоящем роке. Но я как-то очень в этом сомневался.

— Кое-то из нас отдал бы душу за знакомство с двумя музыкантами: Бобом Диланом и Стивом Ли – вокалистом Gotthard, который погиб несколько лет назад. Ради общения с каким музыкантом пошли бы на все вы?

— У меня есть кумир, это абсолютно уникальный человек — Ронни Джеймс Дио. Для меня это лучший музыкант, от него я тащусь. Он и по жизни был хороший человек, духовный, для меня это тоже очень важно. Я вот недавно прочитал в «Правилах жизни» Вигго Мортенсена в Esquire: «Мне жалко, что люди забыли простую истину: в твоем последнем костюме не будет карманов». Я считаю, это одна из лучших фраз, которые я слышал в жизни. Люди гонятся за популярностью, зарабатывают бабло, пытаются стать известными, но они не хотят сознавать тот факт, что они смертные. Если бы они об этом думали, они были бы добрее, думаю, потому что доброты и духовности людям сегодня сильно не хватает. Люди должны помнить о том, что они смертны, и тогда они будут жить по совести.

– Пару недель назад вы с Губерниевым и Градиленко очень круто закончили один из обзоров Евро – козой в камеру и фразой «Ронни Джеймс Дио жив». Чья это была идея?

– Губерниева. Ну, это и его эфир все-таки. Он тоже очень любит Дио, а Градиленко как раз совсем не металлист. Он потом такой: «Так, кто-кто это?» И пошел в Гугл вбивать, кто такой Ронни Джеймс Дио. Я сразу сказал: «Включай Heaven & Hell». Вроде посмотрел, не знаю, мы с ним после этого не виделись. А с Губерниевым у нас постоянно обмен мнений: кто какой альбом слушал, кто на каком концерте был. Я слушаю не только тяжелую музыку, классику тоже. Да и в роке это достаточно широкий диапазон: Iron Maiden, Ронни Джеймс Дио, но и относительно легкие вещи. У The Rasmus, которые для меня попса, был достаточно милый последний альбом. Я даже на концерт Джеймса Бланта в Москве как-то пошел. Но не вынес. Джеймс – молодец, но публика не моя. Там все такие аккуратненькие, в беленьких рубашечках с галстуками. Писклявыми голосами: «Джеймс! Джеймс!» Это забавный нюанс. Когда ты приходишь на металлические концерт или с байкерами общаешься, большинство людей тебе близки. Есть о чем поговорить. Но вообще я просто люблю хорошую музыку: и классиков вроде Led Zeppelin, The Beatles и Rolling Stone, и таких людей, как Бон Джови. Я, кстати, в 80-х был президентом первого российского фан-клуба Бон Джови.

– Ого.

– Тогда его еще мало кто знал. Был я, заместитель, еще какой-то парень и 27 девах. Как все происходило? Отлично (улыбается). Давайте следующий вопрос.

– Вы сами играете только на гитаре?

– Еще пытался петь, когда мы… исследовали Death Metal. У-у-у-у (хрипит басом – прим. Sports.ru). Но это все-таки не мой стиль. А на гитаре я сейчас редко играю. У меня две – одна старая-старая, а другую купил недавно. Но это не Fender Stratocaster, подешевле. Не то что я не могу замахнуться на старика нашего Леса Пола, просто если покупать дорогую, нужно на ней постоянно играть. А я играю редко.

– Рок-н-ролл и алкоголь – это прекрасный союз. Ваш рекорд выпитого?

– Ну не все ведь Аксели Роузы. Хотя я помню отличную историю, как Себастьян Бах давал пресс-конференцию по поводу: «Мы против алкоголя и наркотиков». А через час после этого они ползали по полу и хлебали Jack Daniels из горла. А у меня… Когда мы были молоды, крепкого сорокоградусного алкоголя литр с чем-то мог выпить. Хотя у меня вот друг был – бывший боксер-тяжеловес. Крепкий парень, выпить мог много. У него однажды что-то случилось и он то ли под конец смены, то ли уже после, стал выпивать «Текилу-бум». Это такой коктейль, который выпьешь раз пять и уже бум. А он бумкнул 15, и только тогда его отнесли в подсобку. Я бы столько не продержался.

Сейчас мы периодически с друзьями выезжаем на сплавы на природу, и там ты плывешь часов 20, если длинный световой день. Выпил рюмку – плывешь дальше. К концу пути можно очень прилично выпить, но все равно не напиваешься. Последний раз ездили в тайгу, но куда именно – не буду говорить. Сейчас мало мест, где можно побыть в одиночестве, поэтому не буду рассказывать. Это круто – идешь, а вокруг тебя на расстоянии 100 километров никого кроме пары медведей и одного охотника нет. Очищает мозги.

— Возвращаясь к музыке: концерт, который снес вам крышу?

– В прошлом году я ездил на потрясающий концерт Бон Джови в Германии. 40 тысяч человек, открытый воздух, шоу, которое длилось два часа сорок минут. Очень круто. Но все же это не мой любимый концерт. Это была отдельная история, очень яркая для меня В 86 году я стал рокером. Это произошло из-за альбома Heaven & Hell группы Black Sabbath, в которой тогда пел Ронни Джеймс Дио. До 93-го они просуществовали и распались. У Дио была сольная карьера, Black Sabbath одного нанимали, другого, возвращался Оззи, Дио забегал на один альбомчик. Но вместе они больше никогда не играли. И в 2007-м году они вдруг объявили о том, что объединяются для того, чтобы дать тур Heaven & Hell спустя 21 год после того, как я стал металлистом. Мне в этот момент просто стало пофиг, что сколько стоит, куда надо ехать, я был готов на все. Денег перезайму, отпуск за свой счет, надо успеть оформить визу. Причем тур был короткий, людям уже сколько лет, я боялся, что больше никогда этого не увижу. И полетел в Англию, в Шеффилд – потому что это место появления первого профессионального английского клуба, моего любимого – «Уэнсдей», и родина группы Def Leppard. Кстати, майку «Уэнсдей» я так и не купил – там просто задница, даже магазина нет. Мне говорят: «Ну извините, сходите в «Юнайтед». Я отвечаю: «Да нахрен мне к ним-то? Я вашу майку хотел». Если бы мне нужно было просто что-то из Шеффилда, я бы открытку на почте купил. Так вот, про концерт.

– Да.

– Сначала был концерт в Шеффилде, и это самое потрясающее, что я видел в жизни. А потом в Лондоне. Те, кто знают, кто такой Тонни Айоми и Ронни Джеймс Дио, сейчас поймут о том, что я буду говорить. Ну а те, кто не знают – для них и Стас Михайлов музыкант. Я приехал в Лондон. Концерт был на «Уэмбли» – не на открытом футбольном, а на закрытом, который рядом. Там тысяч 10-12. Уйма народа, со всех стран, которые, как и я говорили: «Ох, счастье!» Я жил в Лондоне в самом центре, у метро. Концерт закончился и спустя час я вернулся в свою маленькую гостиницу и открыл окно. И в этот момент я слышу, как сотни человек на улицах хором поют этот сумасшедший рифф из Heaven & Hell – один из пяти самых узнаваемых риффов на планете. Я не знаю, с чем это можно сравнить. С пением самых крутых болельщиков на заполненном стадионе. Только это может повториться в следующем матче, а то пение – один раз в жизни. Люди ждали этого 20 лет. Я ждал этого 20 лет. И это было прекрасно.

Фото: Ольга Тугунова

Владимир Янко: «У нас тактика простая: ветер в харю, а я шпарю»

Михаил Мельников: «Однажды я в январе побрился. Обморозил лицо»

Олег Пирожков: «Адвокат – очень русский человек»

Александр Ткачев
logoЕвро-2012