Себастиан Дайслер - "Талант века". Десять лет спустя. Часть первая.
Мой первый текст в блоге посвящен Себастиану Дайслеру. Он никогда не был моим любимым игроком, на это было несколько причин, главная из которых - он слишком редко играл, чтобы принять его в своем сердце, даже если это сердце фаната. Пожалуй, это даже самая главная причина - когда он был в состоянии играть, делал он это на уровне от "удовлетворительно" в худшие дни до "фантастически" в дни лучшие.
Собственно, это и не мой текст, а мой перевод 2-х интервью с ним, появившихся друг за другом с интервалом в полтора года в немецком еженедельнике ZEIT. Надеюсь, старался не зря, и те из вас, кто прочтут, не будут сожалеть о потерянном зря времени. Это человек очень печальной судьбы, все проблемы которого понимаешь только став немного старше. Очень грустно, что все получилось таким образом.
Внимание: очень многа букафф!
NB: Первое интервью является перепечаткой из берлинской ежедневной газеты Tagesspiegel.
Интервью первое
http://www.zeit.de/online/2007/40/sebstian-deisler-interview?page=all
«Пустой, старый и уставший»
Себастиан Дайслер, 27, считался талантливейшим немецким футболистом своего поколения. Его путь вел через Мёнхенгладбах и Берлин в Баварию - пока он не сошел с поезда. Tagesspiegel он впервые рассказывает об этом решении.
- Господин Дайслер, 8 месяцев назад Вы закончили свою карьеру и с тех пор ничего не высказали публично. Почему и как Ваши дела?
- Спасибо, у меня все нормально. Сначала мне нужно было дистанцироваться от всего и насладиться спокойствием. И я не хочу ничего в этом менять. Я не хочу становиться темой для разговоров. Я хочу вести жизнь, которую буду определять только я. Но я могу раскрыться и дать Вам понять, что привело меня к окончанию карьеры.
- Вы сделали это в 27 лет, возрасте расцвета для футболиста. Не хватает ли Вам футбола?
- Футбол, которого мне не хватает, совсем другой, нежели тот, который я покинул. Я пришел к пониманию, что, судя по тому, как все развивалось, я не был создан для этого бизнеса.В конце я был опустошен, постаревшим и уставшим. Я шел столько, сколько меня несли мои ноги, и не далее.
- Давайте все немного упорядочим. Вы приняли решение уйти в начале года в Дубаи, в тренировочном лагере Баварии.
- Я не видел для себя иного выхода. Я был зол, в том числе на самого себя. Я не могу требовать,чтобы меня понял каждый. Постепенно я прихожу в себя и хочу найти для себя что-то новое вдали от общественности. Я только прошу, чтобы это решение уважали.
- Как проходили дни после Вашего решения?
- Я был рад, я ощутил облегчение. После моих травм я столько раз возвращался назад, но в конце у меня просто не осталось сил. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы войти в новый ритм. Это не было просто. Постепенно я к этому привыкаю.
- Ули Хёнесс сказал тогда: Мы проиграли войну за Себастиана Дайслера. Вы воспринимали это так же: Вы проиграли войну за самого себя?
- Нет, я вижу это по-другому. Знаете, я так долго боролся с собой, вел войну против себя, пока я уже не мог этого выносить. Поэтому я подвел подо всем черту. Ули Хёнессу я благодарен за то, что он меня выслушал, понял меня. Но в январе я дошел до точки, когда я предъявил к самому себе безгранично завышенные требования, со всеми моими проблемами, болячками и мечтами. В последней тестовой игре в Дубаи, против Марселя, я едва снова не получил травму, был на волосок от этого.
- Каким видится это решение сегодня?
- Победой, но такой, у которой очень горький привкус. Я долго и интенсивно размышлял о своем прошлом. Сейчас для меня все видится в более ярком свете. Я могу объяснить себе, почему все произошло именно так, почему, в конце концов, ничего и не могло получиться.
- Не могли бы Вы поделиться с нами этими результатами этих размышлений? Как все пришло к такому концу?
- Для этого мне нужно вернуться далеко назад. Я могу рассказать Вам об этом, потому что я верю, что причины лежат в моем прошлом. Я ушел из дома практически на одной ноге. В Лёррахе, моей родине, было много ребят, игравших в футбол во дворе. Я всегда был самым маленьким. Нам было тогда 14 или 15 лет. Ростом я не был даже выше 1,6 метра. Я играл в футбол намного лучше, чем остальные. С какого-то времени мои друзья начали меня высмеивать. Они смеялись надо мной из-за моего роста. У меня не было самых модных вещей, потому что мои родители придавали значение другим ценностям. Сегодня я им очень благодарен за это, тогда это было пыткой. Я очень страдал из-за этого.
- Но это были всего лишь дети.
- Да, но и я был всего лишь ребенком. Эта проблема приобрела для меня космический масштаб. Частично все это - детское баловство, я знаю, но тогда меня это сильно ранило.
- Что говорили Вам родители?
- У меня было хорошее родительское воспитание, но в тот момент родители ни как не могли мне помочь. У них были собственные проблемы, проблемы, которые встречаются во многих семьях. Мой дом в тот период не был для меня тем местом, где я мог бы найти отдушину. Мама не хотела, чтобы я уезжал. Я же видел свой шанс только в этом. Все эти вещи заставляли меня покинуть свой дом. Сейчас я понимаю, что это было слишком рано. А тогда я хотел во что бы то ни стало доказать все моим друзьям и самому себе.
- И с этим давлением и болью Вы начали свой путь.
- Да, со всем этим балластом. К этому добавлялись мое честолюбие и мой талант. Я выстрелил как ракета. Это был конец 90-х. Сегодня я знаю, что всего было слишком много, и все шло слишком быстро. Обрушившейся на меня волне было невозможно потивостоять.
- Немецкий футбол лежал в руинах. Вы были носителем надежд. Целая нация проецировала свои желания, надежды и ожидания на Вас.
- Да, надо себе такое только представить. Меня считали гарантом возрождения немецкого футбола. Мне было 19 лет!
- Между тем, через Мёнхенгладбах вы очутились в Берлине.
- О да, Берлин. Где все внезапно вышло за границы разумного. В Берлине для меня все началось прыжком с нуля до тысячи. Все хотели знать какие джинсы я ношу и какой парфюм. В один миг у меня не стало частной жизни. Из меня хотели сделать Бэкхэма со Шпрее, но это не тот, кем я был. И тем не менее, я старался, насколько это было возможно, подыгрывать. Я хотел обернуть ситуацию к лучшему, чтобы вместе в этим передавалось и что-то другое.
- Что именно?
- Во время раздачи автографов я стрался каждому сказать что-то личное. Меня подавляло, когда каждый второй вопрос был: Какую машину ты водишь? Сколько ты зарабатываешь? Если всех интересует только это, тогда спокойной ночи. Я тоже рад сидеть за рулем хорошей машины, я радуюсь тому, что могу финансово поддержать свою семью. Но тогда все это меня очень раздражало.
- Что вы имеете ввиду, когда говорите: Я не был создан для этого бизнеса?
- Я не хочу быть неправильно понятым. Я хотел быть частью всего этого. В футболе зачастую все вертится вокруг статуса, титулов, эго, власти. Это то, что я видел в этом мире. Долгое время я пытался делать вид. Я носил маску, но внутри я протестовал против этого. Я искал нечно другое.
- Что же?
- Я хотел дарить удовольствие и радость. Очки от Gucci и рубашки от Prada не имели большого значения. Конечно, были периоды, когда я пытался найти свое место в этом показном. Но я казался самому себе таким жалким. Знаете, в Берлине я сидел в своей квартире, я был известен во всей Германии, я был на вершине, и перед дверью стоял Мерседес. Но все это не могло сделать меня счастливым. И это все? -, спрашивал я сам себя. Я был смертельно несчастен.
- Почему Вы ничего не предпринимали против этого?
- Это было не так легко. Уже в Берлине у меня было чувство, что все несется в бетонную стену. Потом была эта история с чеком.
- В октябре 2001 года в Bild появилясь выписка с Вашего счета. Бавария перевела Вам 20 миллионов марок, чтобы Вы перешли в Мюнхен в 2002 году...
- Да, это было перед обедом, а вечером я играл против Гамбурга и получил первое серьезное повреждение в моей карьере. За месяцы до этого, летом 2001 года, я сказал Дитеру Хёнессу, менеджеру Герты, что в 2002 году я перейду в Баварию. Он попросил меня ничего не говорить на публике, а подождать полгода, чтобы не допустить волнений. Я это понял, тем более, что я был многим обязан клубу, в это время я стал игроком национальной сборной. Но не иметь возможности хоть что-нибудь рассказать было ужасным для меня. Каждый день мне задавали вопросы болельщики, журналисты, товарищи по команде. В октябре история вылезла наружу. И в глазах всех я был предателем. Внезапно все в Берлине стали меня ненавидеть. Меня оскорбляли, когда я сидел на трибуне с костылями и не мог играть. Мне следовало закончить тогда, но я пока не мог все бросить.
- Рассказывайте дальше...
- Я не хотел уходить таким образом. Я хотел покинуть Берлин с поднятой головой. В оставшиеся месяцы я хотел показать, что сделаю все для клуба, но я был травмирован. Сейчас я знаю, что мне следовало высказать все, что было у меня на душе. Меня сделали виноватым за то, к чему я не имел никакого отношения. Сегодня меня удивляет, как у меня не сдали нервы.
- Почему этого не произошло?
- Я стал вести абсолютно закрытый образ жизни, вообще никого не подпускал к себе. Мне был нужен только покой. 3 недели назад я увидел одну мою фотографию. Она висит в одном из греческих ресторанов Берлина. Мой бывший одноклубник по Герте Костас Константинидис пригласил меня туда, это было, кажется, в 2001 году. Мы сделали одну фотографию с владельцем ресторана. Я её увидел только сейчас. Это фотография, на которую мне трудно смотреть. В ней я вижу всю мою боль, все мои проблемы. Сегодня я могу об этом говорить, потому что осознал, как все дошло до такого. Но тогда я не был к этому готов. Я стал очень депрессивным.
- Между тем, Вы уже были в Баварии.
- Да, я думал, что смогу затеряться среди всех звезд. Но, говоря откровенно, я приехал в Мюнхен с травмой. Мое колено было сломано, как и моя психика. Позднее, как известно, я прошел курс лечения от депрессии. Это был непростой шаг. Но тем не менее, я снова смог вернуться на свой уровень. Я хотел попробовать еще один раз. При этом я совсем не рассчитал свои силы. Боже, у меня были утопические фантазии. Я хотел вести игру в Баварии, привнести новый дух, больше радости от игры, больше взаимоконтакта, а не этого эгоизма.
- Не было ли наивным полагать, что такой игрок как Вы способен изменить Баварию?
- В Герте и национальной сборной я был центральным игроком. Там я мог вести игру, задавать направление. В качестве центрального игрока ты имеешь необходимую для этого позицию. Для меня было важным сделать так, чтобы мои партнеры по команде выглядели лучше. Тогда они заметят, что к ним приходит что-то позитивное, которое они вернут сторицей. Но в Баварии у меня для этого не было ни необходимой позиции, ни в целом предпосылок, а конце и сил.
- Вы смирились?
- С самого начала у меня не было твердого, сильного фундамента. В 15 лет я поставил все, что у меня было, на футбольную карту, слишком рано покинув родительский дом. Уже тогда у меня были проблемы. Мой талант стал моей защитой. В футболе тоже есть люди, для которых смысл заключается в чем-то другом. Например, я очень завидовал Роке Санта Крузу из-за его внутреннего фундамента. Я пытался хоть как-то удержаться на воде. В 2002 году я познакомился с моей подругой. В ней я нашел опору. У нас родился сын, ему сейчас 3 с половиной года. Они дали мне силы, все же попытаться осуществить мечту: играть в футбол и тем не менее жить в собственном мире. Меня восхищало в Роке то, насколько крепко он связан со своей большой семьей. У него всегда душа нараспашку, я же полностью закрылся.
- Почему?
- Я не хотел больше травмироваться, как тогда, в 15 лет. Я пытался выжить в этом бизнесе. И при этом я настолько просчитался. Мне следовало прислушаться к своему телу. Слишком многое я пытался скрыть.
- И тогда Вы прекратили борьбу за Вашу мечту?
- Я очень долго старался быть таким, как многие футболисты. Оливер Кан однажды сказал, что в этом бизнесе чувства притупляются. Так и есть. Но я не мог стать таким. Как игрок и человек я живу моей интуицией, моим чувством. На поле у меня никогда не было одного четкого плана: я видел сильные и слабые стороны моих партнеров, я видел, в каком мяче, какой передаче кто нуждается. Понимаете, что я имею в виду? Это моя интуиция, мое созидание, это моя фантазия. Это то, почему в свое время я так хорошо играл.
- Вы боялись, что Ваши чувства притупятся, и Вы потеряете Вашу игру?
- В конце я пытался свыкнуться с мыслью, что я играю на правой бровке. Но я никогда не был игроком такого плана. Находясь один метр от боковой линии, я чувствовал себя ограниченным, зажатым. Я не мог удовлетвориться таким ограничением, с другой стороны, я был рад, что вообще могу играть, с моим-то коленом. В конце у меня не было сил, я был выхолощен. Поэтому я был вынужден закончить.
- Вы сожалели об этом решении?
- О, нет. В начале все было очень эмоционально. Сегодня я смотрю на это под другим углом. Я не был тем, кто плывет по течению, я был слишком хорош для этого. Но и Эффенбергом я тоже не был. Очень долго я пыталя выжить в футболе, быть твердым и хладнокровным. Но я не такой. Я сам себе нанес травму. Мне следовало гораздо ранее сделать попытку открыться. Но я этого боялся.
- Вам не хотелось, чтобы говорили, что Вы слишком слабы?
- Я не слаб, поверьте. Возможно, сейчас считается, что я слишком мягок для всего этого, но я перенес и вытерпел то, что не каждому дано пережить в этом бизнесе. Представьте себе заголовок: Спаситель немецкого футбола нуждается в спасении. В этом мире ты кто-то, если не показываешь слабости. Либо ты выигрываешь, либо проигрываешь. Мне бы очень хотелось на кого-нибудь опереться, перевести дух. Что, мне следовало сказать это Bild?
- Но сейчас же Вы это говорите.
- Да, и в последний раз. Все это слишком быстро взяло контроль надо мной. У меня не было времени, чтобы вырасти, не было времени, чтобы стать взрослым, даже не было времени, чтобы совершать ошибки. В Баварии пытались дать мне время. И за это я очень благодарен Ули Хёнессу. Он до конца верил в меня, но идти дальше было невозможно. Если коротко: все пошло наперекосяк, не так ли?
P.S. Если хоть кто-то дочитает это до конца или прочитает вообще хоть сколько-нибудь, чувствуйте себя в праве указывать на грамматические, синтаксические, стилистические и какие угодно ошибки.
