Пристрелить пианиста. Или чего ожидать от этой Сборной?
"Кто все эти люди?" – Вот какая мысль судорожно проскакивала в головах тех, кто решил, заглянуть на тайм-другой на вечерний матч Российской сборной. «Мы не эксперты,нет.. мы так, за компанию...», – Сеня еще с детства был влюблен в ледовые дворцы и коньковую сталь, Мишу и посей день, завораживают головокружительные виражи пилотов Формулы 1, Яша же и вовсе предпочитает созерцать пляжный женский волейбол, в жаркую знойную погоду, подобную этой.
Хм, ну раз уж такое дело, так давай те же: отчаянно, из сердца, с запасенными проклятьями в рукаве и ребяческим азартом за пазухой, взглянем пристально, обсудим это действо. "Вроде как и матч решающий, да и соперник не немец вовсе. Где наша не пропадала?, – зарешать должны и можем!»
Только кто все эти люди?
"Керж забил, - должен в старте выходить. Где Дзагоев? – кто будет обострять? – нам победа нужна, мы можем, – сейчас или никогда! Да и Жиркова посадили, и тут нелады. Не хватает нам креатива, кто в обводку пойдет? – кто игру на себя возьмет в самый ответственный момент, чтобы не оплашаться? Шава бы не помешал, – все-таки лучший игрок десятилетия как-никак, а на мундиале так и не довелось сыграть, наверняка таких корейцев он с минуты 70-ой бы накрутил – ведь Может же, Видели, Знаем."
Вот и капитан наш дома сидит. Техничный, тонкий, с неустанной мыслью и грацией, ведь так и чувствуется в каждом его движении на поле это изящество, этот вкус, свойственный дорогому, бережно хранимому, тщательно выдержанному до предела, но так и не распитому в праздничный день напитку. Он один из нас теперь, такой же, как мы с вами, дома сидит. Не сможем мы, не уровень у нас.
"И что же это было?" – спросите вы. Как же видавший виды, причуды и кульбиты футбольной жизни, Капелло, на исходе 2-го тайма, все же поддался этому опьянению, этому столь свойственным только нам авантюрно-романтичному угару, как поддается робкий юнец, обольстительным чарам юной девки, и в преждевременном детском порыве получает смачно по щщам. Так и здесь, он помчался вперед, неглядя, "с шашкой наголо", опьяненный безосновательной надеждой, когда мог вполне себе прагматично бетонировать достигнутое, в свойственной ему, привычной, аппенинской манере.
У этой сборной нет лица. Она безлика, команда безлика. За лицом можете идти прямиком в группу F, где возможно самый гениальный гений от футбола, отточенным до филигранного совершенства ударом, вырвавшимся в неистовом, неудержимом творческом порыве завершает очередной фантасмагорический акт футбольной феерии имени себя. Или же пожалуйте дальше, по алфавиту, в группу G, где неуступчивый португальский обладатель золотого мяча и не менее впечатляющего рельефного торса с отблеском глянца, через боль, на последних секундах, мастерски вырезает вдаль очередной кросс неугасающей надежды.
Но это не про нас, не про этих ребят. Они вовсе не команда игроков, они перестали таковой быть. Не сразу, постепенно, от матча к матчу, на протяжении последней пары лет, теряя своих лучших исполнителей, теряя свой класс, свою топовую величественность, – ни для кого не осталось места, все слилось воедино, в коллективную, коньюктурно-приспособленческую структуру, способную адаптироваться под внешнего раздражителя, с единственно-желанной целью – выжить.
На жарких бразильских полях вы не найдете Аршавиных и Широковых, здесь на траву выходят игроки команды, здесь все равны, все из одного теста, хоть у них и разные таланты, особенности, возможности, разные номера на спине, в конце концов. Среди них нет ярчайших исполнителей, нет и форварда с инстинктом и взглядом убийцы, но есть второй номер, которой успешно кроет Азара, того самого, чье имя красуется на вершинах современных Европейских рейтингов эффективности.
Вероятно через пару дней, они вновь превратятся в необоснованно распиаренных звезд, хором посыплются проклятья и личные оскорбления, проблеск надежды таки испустит свой последний дух, и с треском откупорит ту старую мяслянистую бочку с накопившейся желчью, которую мы с вами завсегда запасливо держим наготове. И уже спустя пару часов мы вновь узнаем очертания давно знакомых лиц, все тех же, баловней судьбы, осознаем их несовершенство, неповторимость, отдельность.
А сейчас же, Команда борется, извивается, попутно заглушая в себе остатки индивидуальностей её ингредиентов.
Её вожаку не нужны бунтари и соперники в стае, ему нужен безотказный механизм, нужны его взаимозаменяемые части, чтобы где-то подкрутить, что-то усилить, где-то замедлить ход, заменить деталь. Но работа движется, еще немного, и можно выжать максимум из этой лошадки. Команда местами теряется, пытается уловить, поймать этот такт, это единство и слаженность действий, ощутить себя, огрызается на именитых соперников, огрызается на собственных болельщиков, защищает себя, свою едва вырисовывающуюся манеру игры, моментально реагирует на ошибки своих составных единиц.
В муках, растворяя и переваривая остатки Эго своих исполнителей, обретает свою, неповторимую, большинством неожидаемую, и многими презираемую индивидуальность. Но она, такая какая есть, – ни дать, ни взять. Что с ней поделать, любить, не любить – личное дело каждого. Но не принять нельзя. Ведь сейчас она есть, и не считаться с ней – дурость. Теперь уже невозможно болеть и обвинять кого-то одного, можно верить в них, и ненавидеть их, всех вместе взятых, скопом, не поодиночке. Больше нет разъединенности. Ни между ними, ни между нами с ними. По-крайней мере на пару ближайших дней, они уже не отделяют нас от себя, и себя от команды. Мы можем наивно верить в них или яростно ненавидеть их, попутно презирая себя и свою инертность, свою неспособность мириться с иррациональностью своих ожиданий. А можем, найти что-то среднее, весьма далекое от крайностей, менее утопичное, но реальное, то, что имеет потенциал, расти и развиваться. Меняться, как в лучшую так и в худшую сторону, для того чтобы наконец стать тем, чем оно может быть, а не тем, чем оно Должно являться.
Так что, давайте, пристрелите пианиста, он играет как умеет. Поначалу невнятно, путая клавиши, но с каждым разом все напористей, отчетливей, не боясь ошибиться, упорото выискивая свой ритм, совершенно без страха опозориться и посрамиться – он давно уже понял, не ошибаются только трусы. И когда вы спросите его о том, что он думает о своей игре, он пробормочет что-то невнятное в ответ, ведь у него не появлялость надобности до этого момента, думать об этом, он – часть команды – часть ансамбля.
Его игра – его откровение. Фантомные страхи и фобии остались там, в недрах и сердцах огромной страны, откуда через десяток другой футбольных лет возможно вынырнет, выползет наружу какой-нибудь наш, доморощенный Мемфис Депай, способный сходу выдать лунную сонату, а пока, –
Разбираться будем позже, когда Кокорин опять станет постить фотки в инстаграмм, и с помощью своей, от природы данной харизмы, своим неуловимым, только ему одному понятным шармом, необъяснимо завлекать полчища юных американок. Денисов продолжит отчаянно бороться с социальным неравенством, попутно выбивая очередной семизначный контракт. Акинфеев же систематически и планомерно будет подбираться к планке в долгожданных двести тридцать сухарей, временами допуская чудные ляпы, которые, впрочем, послужат хорошим материалом для неплохой нарезки клипов на ютюбе, и нисколько не помешают ему увековечить свое имя в памяти футбола.
