15 мин.

«Футбол и хоккей заменяют советским людям религию и культуру. Единственный соперник – алкоголь». Довлатов и спорт

78

Любовь Курчавова перелистывает страницы.

Проза Сергея Довлатова всегда казалась мне очень спортивной.

Открывая книгу, попадаешь в мир живого языка, поражающего своей выверенной простотой. Это словно приятельский разговор, который не надоедает. Меткие тексты читаются за вечер и действуют без промедления – не оторвешься. Интересно же, чем все закончится у этого неказистого героя, который почему-то попал в книгу. Но главное, за что мы любим Довлатова: все понятно. Не нужно ломать голову, продираясь через горы навороченных предложений. Да и все обстоятельства чертовски знакомы, ты думаешь: «Как же это на меня похоже». Ты ощущаешь автора равным, а закрывая книгу, наивно думаешь: «Кажется, и я могу написать что-то подобное».

Включая футбольный матч, не сомневаешься: впереди полтора часа приятно-понятного мира. Не слишком мало и не слишком много – устать невозможно (если, конечно, не попался унылый перекат). Внимательно следишь за сюжетом: от экрана лучше не отходить, ведь все может неожиданно измениться в любую минуту. Если матч не нравится, выключить все равно сложно: вдруг после 80-й минуты игра взорвется? И вот Серхио Рамос забивает на 92:48, ты кричишь от восторга или отчаяния. Да, завтра в школу, но уснуть невозможно: бешено колотится сердце. Выключая телевизор, наивно думаешь: повторю такой гол, когда соберемся на коробке после уроков.

Вот почему проза Сергея Довлатова всегда казалась мне очень спортивной.

После такой аналогии остановиться трудно: ты ищешь подтверждение своим мыслям. И шагаешь в сторону биографии.

В случае с Довлатовым этот шаг оборачивается разочарованием.

Он не любил спорт.

«Увы, к спорту я совершенно равнодушен, – писал Довлатов в газете «Новый американец», которую выпускал в Нью-Йорке вместе с другими эмигрантами. – Припоминается единственное в моей жизни спортивное достижение. Случилось это на чемпионате вузов по боксу. Минуту сорок пролежал я тогда в глубоком обмороке. И долго еще меня преследовал запах нашатырного спирта... Короче, не мое это дело».

Ну нет. Так не пойдет. И ты копаешь еще глубже.

Довлатов напоминал «распустившегося спортсмена». Поправившись, он садился на своеобразную диету и занимался гимнастикой

Увидев фото Довлатова, думаешь: он не особо похож на писателя, а вот на спортсмена – да. Читаешь письма к отцу из армии: тягал штангу, немного боксировал (про эту его любовь мы расскажем в отдельном тексте), стал чемпионом подразделения по рукопашному бою, без труда уложился в норму ГТО второй степени по лыжам (а ведь до армии ни разу на них не вставал!), бегал по пять километров в полной форме и с оружием. Узнаешь, что все это делал человек ростом почти два метра, и ощущаешь внушительность. Но после армии спорт приходил в его жизнь ситуативно.

«Склонный к полноте, Довлатов напоминал с удовольствием распустившегося спортсмена, – пишет Александр Генис, работавший с ним в «Новом американце», в книге «Довлатов и окрестности». – Толстым, однако, он бывал не всегда. Когда живот начинал выпирать арбузом, Сергей спохватывался и бешено худел. Довлатов смирял плоть с таким энтузиазмом, что даже следить за ним было утомительно. Как-то в период диеты он заказал в «Макдоналдсе» самое здоровое блюдо – чикен макнаггетс. Увидев, что по размеру, как и по всему прочему, эти «самородки» похожи на куриный помет, Довлатов рассвирепел и повторил заказ одиннадцать раз.

Худея, Довлатов занимался гимнастикой. Сам я этого не видел, но его пудовые гири в руках держал. Сергей ворчал, что мимо них не может спокойно пройти ни один интеллигент – помусолит, а назад не поставит».

Довлатов надеялся на чудо в матче Корчного с Карповым и переживал за «Зенит». Ему нравилось болеть за тех, кто слабее

Спорт в СССР был любительским по форме, но профессиональным по содержанию. Любительский статус подчеркивала даже главная программа страны «Время»: о спорте рассказывали только после новостей о международной, внутренней политике и культуре – таков протокол.

Все изменилось летом 1978 года, когда новости о результатах матча между Анатолием Карповым и Виктором Корчным за титул чемпиона мира по шахматам давали в первом блоке. Три с половиной месяца мир ждал, чем закончится шахматно-политическое сражение на Филиппинах.

Карпов стал новым кумиром СССР, его обожали все. Корчной – полный антипод: невозвращенец, оставшийся в Нидерландах после турнира в Амстердаме летом 1976 года (потом переехал в Швейцарию).

За матчем, конечно, следил и Довлатов. И болел за Корчного.

«Вообще, неправильно, что я болею за Корчного, – рассуждал Довлатов в «Новом американце». – Болеть положено за того, кто лучше играет. Но я всегда болел неправильно. Например, с детства переживал за «Зенит». Но не потому что команда ленинградская, а потому что в ней играл Левин-Коган. Мне нравилось, что еврей хорошо играет в футбол, особенно головой. Хотя еврейской голове можно найти и лучшее применение...

Мне говорили, что у Корчного плохой характер, что он бывает агрессивным, резким и даже грубым. Что он недопустимо выругал Карпова, публично назвал его гаденышем.

На месте Корчного я бы поступил иначе. Я бы схватил шахматную доску и треснул Карпова по голове. Хотя это не спортивно и даже наказуемо в уголовном порядке. Но я бы поступил именно так.

Я бы ударил Карпова по голове за то, что он молод, за то, что у него все хорошо, за то, что его окружают десятки советников и гувернеров.

А за Корчного я болею не потому, что он живет на Западе и, разумеется, не потому, что он – еврей. А потому, что он в разлуке с женой и сыном. И еще потому, что он не решился стукнуть Карпова доской по голове. Полагаю, он желал этого не меньше, чем я.

Конечно, я плохой болельщик. Не разбираюсь в спорте и застенчиво предпочитаю Достоевского баскетболисту Алачачяну.

Но за Корчного я болею тяжело и сильно. Только чудо может спасти его от поражения. И я, неверующий, циничный журналист, молю о чуде...»

Чуда не случилось: Корчной проиграл Карпову и этот матч, и следующий.

Без профессора-слависта, влюбленного в баскетбол, Довлатов мог не оказаться в США

Карл Проффер мечтал стать профессиональным баскетболистом, но вместо этого получил ученую степень по славистике, ходил в майке «русская литература лучше секса» и вместе с женой основал издательство «Ардис». Возможно, без Проффера Иосифа Бродского, Сашу Соколова и Сергея Довлатова узнало бы намного меньше читателей.

«Я не был самым одаренным парнем, но безумно хотел играть в баскетбол и готов был выходить на три минуты в самом конце матча, лишь бы чувствовать себя частью игры, – говорил Проффер. – До определенного момента литература была для меня интересным опытом, пережитым другими людьми, не более. Учась в университете, я ходил на баскетбольные матчи, часто тренировался самостоятельно и представлял, как сражу тренеров своей блистательной формой уже в ближайшее межсезонье».

Побывав в СССР, Проффер открыл литературу, созданную людьми, которых называли «антисоветчиками» и «тунеядцами». Потом он помог Бродскому покинуть СССР: тайно переправил писателя из Вены в США и дал ему место преподавателя в Мичиганском университете.

С Довлатовым получилось проще: никаких эффектных побегов. «Сергея бы заметили на границе с Мексикой», – шутил Проффер. В 1977-м его издательство «Ардис» опубликовало «Невидимую книгу» Довлатова, а год спустя писатель благодаря литературным гонорарам и деньгам, которые ему одолжил Карл, переехал в Нью-Йорк.

Помогая советским авторам, Проффер не забывал о главной любви: баскетболе. Он организовал команду из писателей, в которой играл, например, Саша Соколов. Переезд Довлатова в США Проффер описывал с юмором: «Знакомство, издательство книг, лесть и деньги: все это было лишь для того, чтобы в нашей команде появился хороший центровой».

Ожидания не оправдались – Довлатов же не любил спорт. «Карл успевал играть в баскетбол, – рассказывала его жена Эллинда. – Со всеми, кроме Довлатова. У того либо уже не было сил, либо их было нужно копить для вечера, в зависимости от времени суток».

Но кто знает, может, без этого влюбленного в баскетбол профессора-слависта мы бы никогда не узнали о Довлатове?

Один из героев Довлатова – спортивный журналист. И мы знаем, кто его прототип

«Эрик Баскин был известным спортивным журналистом, – пишет Довлатов в «Ремесле». – Редактором журнала «Хоккей-футбол». А футбол и хоккей заменяют советским людям религию и культуру. По части эмоционального воздействия у хоккея единственный соперник – алкоголь. Когда Баскин приезжал с лекциями в Харьков и Челябинск, останавливались тракторные заводы. Вечерняя смена уходила с предприятий.

Эмигрировал Баскин, поругавшись с влиятельным инструктором ЦК. Случилось это на идейной почве. Поскольку спорт у нас – явление идеологическое. А Эрик в одном из репортажей чересчур хвалил канадских хоккеистов. И его уволили после неприятного разговора в Центральном Комитете. Прощаясь, инструктор сказал:

– У меня к вам просьба. Объясните коллегам, что вы уходите из редакции по состоянию здоровья. Надеюсь, вам понятно?

Баскин ответил:

– Товарищ инструктор! Вообразите такую ситуацию. Допустим, вам изменила жена. И после этого заразила вас гонореей. Вы подаете на развод. А жена обращается к вам с просьбой: «Вася, объясни коллегам, что мы разводимся, поскольку ты – импотент».

Инструктор позеленел и указал Баскину на дверь...»

Эрик Баскин – это Евгений Рубин, знаменитый спортивный журналист 1970-х. Он был одним из создателей «Нового американца», Довлатов присоединился к редакции позднее и начинал как редактор отдела культуры. «Сергей сказал при встрече: «В спорте я не понимаю ни-че-го. Совершенно не интересуюсь. В Ленинграде был приятель-боксер, так ты второй мой знакомый из спорта. Но фамилию твою слышал», – говорил Рубин в интервью «Коммерсанту».

«Новый американец» заявил об интересе к спорту сразу, на первой странице первого номера, в передовице Бориса Меттера (№1, февраль 1980-го). Там же спортивный редактор Рубин обещал: «Последние страницы нашей газеты всегда будут отданы спорту».

«Новый американец» выступал против Олимпиады в Москве. Довлатов высмеял эффективность бойкота

Кое-чем в «Новом американце» занимались особенно активно – продвигали идею бойкота московской Олимпиады-1980.

«Мухаммед Али, троекратный чемпион мира по боксу в тяжелом весе, продолжает свою поездку по странам Африки, которую он предпринял по просьбе президента Картера, чтобы попытаться убедить африканцев поддержать предложение Америки о бойкоте Олимпийских игр в Москве, – пишет Довлатов в одном из выпусков. – Али был сильно задет тем, что президент Танзании Ньерере отказался принять его, и даже подумывал о том, чтобы прекратить поездку. Однако потом решил продолжить свою миссию. Он был принят кенийским президентом. Кения – вторая страна на пути Али – уже заявила, что поддерживает идею бойкота».

И это не все.

На четвертой странице первого выпуска газеты – подборка «Московская Олимпиада: За и против». За – президент Олимпийского комитета США Роберт Кэйн, против – бывший корреспондент «Советского спорта» Алексей Орлов, работавший в «Новом американце».

Девятый номер – открытое письмо олимпийскому комитету США («Спорт – вне политики. Поэтому Олимпиада не должна происходить в стране, нарушившей это святое правило. Международный спорт и война несовместимы»). Подписались Александр Гинзбург, «новоамериканцы» Орлов и Рубин, тренеры, судьи, журналисты.

В десятом номере – подробный рассказ Рубина о голосовании Американского Олимпийского комитета.

Евгений Рубин, побыв некоторое время главным редактором, быстро покинул газету после конфликта, и с 13-го номера у руля встал Довлатов. Но после ухода легенды спортивной журналистики московской Олимпиады в «Новом американце» меньше не стало. Лишь немного изменилась тональность: ушел прежний пафос, вместо кулака нашлись сатира и остроумие. А главное – самопризнание в провале бойкота.

Вот, к примеру, 23-й номер (11-16 июля), до открытия Игр – восемь дней. В регулярной «Колонке редактора» равнодушный к спорту Довлатов язвительно пишет: «А вот начала московской Олимпиады – ждал. И следил за ходом подготовки. Оно и понятно. Все прогрессивное человечество обсуждало идею бойкота.

В результате кто-то едет, кто-то не едет. Не будет японских гимнастов. Не будет американских метателей. Не будет кого-то из ФРГ...

Вот так прогрессивное человечество реагировало на захват Афганистана. Плюс – частичное зерновое эмбарго. Да еще какой-то научный симпозиум отменили. Или перенесли. Какой-то шведский джаз (саксофон, рояль, ударные) в Москву не едет...

Короче, дали отповедь захватчикам. Рубанули с плеча. Ответили ударом на удар. Прихлопнули бандитов моральным остракизмом...

У писателя Зощенко есть такая сцена. Идет по улице милиционер с цветком. Навстречу ему преступник.

– Сейчас я тебя накажу, – говорит милиционер, – не дам цветка.

Вот так и мы сидим, гадаем, как они там без нашего цветка?..

Да советские вожди плевать хотели на моральный остракизм.

Советские вожди догадываются, что их называют бандитами. Они привыкли. <...>

Советские начальники знали, во что им обойдется Афганистан. Уверен, что заранее подсчитали цену этой акции. И знают теперь, во что им обойдется следующая. Их устраивает такая цена.

Хапнут завтра советы какую-нибудь Полинезию. А мы в припадке благородного негодования отменим симпозиум. Какой-нибудь биологический форум по изучению ящериц. Да что там – экспорт устриц приостановим. В общем, не дадим цветка! Пусть мучаются...»

Но позиция не была ограниченно-однозначной. Вот цитата из интервью с десятиборцем, победителем Олимпиады-1976 Брюсом Дженнером, опубликованного в том же 23-м номере: «Советский Союз никогда не открывал широко двери для иностранцев, и в этой стране не было ничего подобного Олимпийским играм. И вот теперь – такая пощечина! Отсутствие Америки и других стран потрясет Советский Союз».

Противоречила взгляду Довлатова и публикация «Олимпиада без чемпионов», в которой перечисляли тех, кто в СССР не поедет. «В Москве будут страсти и азарт, победы и рекорды, – пишут авторы, скрывшиеся под псевдонимом Андрей Двинский. – Но ради Бога, не называйте то, что будет в Москве, – Олимпиадой».

Тексты о спорте в карьере Довлатова тоже случались. Один такой мы публиковали.

***

«Довлатов был очень крепким мужчиной, – пишет Александр Генис в книге «Довлатов и окрестности». – И роста он все-таки был огромного. «Высокий, как удои», – описывал его Бахчанян. Что говорить, Сергей был таким здоровым, что не влез в обычный гроб.

И всю эту физическую силу Довлатов принес в жертву словесности. Определенная брутальность, которую Довлатов не без самодовольства в себе культивировал, категорически противоречила его литературному автопортрету. Все описанные им драки кончаются для рассказчика одинаково:

«Я размахнулся, вспомнив уроки тяжеловеса Шарафутдинова. Размахнулся – и опрокинулся на спину... Увидел небо, такое огромное, бледное, загадочное... Я любовался им, пока меня не ударили ботинком в глаз».

«Если побегу, то уже не вернусь…» И еще три афористичных цитаты о спорте из Довлатова

💪 «Жена советует: «Тебе надо бегать по утрам». А я отвечаю: «Если побегу, то уже не вернусь…» («Компромисс»).

💪 «По ленинградскому телевидению демонстрировался боксерский матч. Негр, черный, как вакса, дрался с белокурым поляком.

 Диктор пояснил:

– Негритянского боксера вы можете отличить по светло-голубой каемке на трусах» («Соло на ундервуде»).

💪 «Жизнь капитана Токаря состояла из мужества и пьянства. Капитан, спотыкаясь, брел узкой полоской земли между этими двумя океанами.

Короче, жизнь его – не задалась. Жена в Москве и под другой фамилией танцует на эстраде. А сын – жокей. Недавно прислал свою фотографию: лошадь, ведро и какие-то доски…

Воплощением мужества для капитана стали: опрятность, резкий голос и умение пить, не закусывая…

Токарь снимает шинель. На шее его, как дурное предзнаменование, белеет узкая линия воротничка.

– Где Барковец? – спрашивает он. – Зовите!

Ефрейтор Барковец появляется в дверях. Он шалит ногой, плечом, закатывает глаза.  То есть просто, грубо и совершенно неубедительно разыгрывает чувство вины.

Токарь согнутым пальцем расправляет диагоналевую офицерскую гимнастерку.

– Ефрейтор Барковец, – говорит он, – стыдитесь! Кто послал вчера на три буквы лейтенанта Хуриева?

– Товарищ капитан...

– Молчать!

– Если бы вы там присутствовали...

– Приказываю – молчать!

– Вы бы убедились...

– Я вас арестую, Барковец!

– Что я его справедливо... одернул...

– Трое суток ареста, – говорит капитан, – выходит – по числу букв...

Когда ефрейтор удаляется, Токарь говорит мне:

– А ведь москвичи люди с юмором.

– Это верно.

– Ты бывал в Москве?

– Дважды, на сборах.

– А на скачках бывал?

– Никогда.

– Интересно, что за люди – жокеи?

– Вот не знаю.

– Физкультурники?

– Что-то вроде...» («Зона»).

Телеграм-канал Любы Курчавовой

«Шофер в Бразилии – это помесь Пеле и камикадзе». Бродский и футбол: любил Стрельцова, цитировал Беккенбауэра, не болел за «Зенит»

Фото: East News/AP Photo/Neal Ulevich; РИА Новости/Дмитрий Донской, Вольдемар Мааск; azbooka.ru/Нина Аловерт; commons.wikimedia.org; sergeidovlatov.com

logoкниги
logoпочитать