Галерея не сыгравших. Эрл Мэниголт. Козел forever! или Из ада – в легенды. Часть третья

Часть вторая

Лидерами «Бруклина» были Войн Харпер и Элдридж Уэбб, который и противостоял непосредственно Козлу. Уэбб – весьма любопытный персонаж, на котором стоит, пожалуй, остановиться поподробнее.

Сегодня даже достаточно продвинутому и эрудированному любителю баскетбола это имя ничего не скажет. А ведь в своё время от Уэбба ждали многого, ох, как многого – но его история до боли напоминает историю самого Козла (потому что и тот, и другой были без царя в голове).

Некоторые совпадения действительно удивительны. Например, то, что в семье Уэббов тоже было девятеро детей (правда, в отличие от Эрла, у Элдриджа были не только братья, но и сёстры). И семья эта очень быстро развалилась – отца Элдридж видел лишь по большим праздникам, потому что тот гулял направо и налево, а мать была запойной пьянчугой. Ещё подростком Элдридж и сам тесно познакомился с алкоголем – и длинный шлейф задержаний и обвинений в вождении в нетрезвом состоянии тянулся за ним ещё с тех пор. Как и для Мэниголта, для Уэбба единственным интересом в жизни был баскетбол, а на образование он плевать хотел.

Уэбб играл за знаменитую в то время школу, название которой на русский можно перевести дословно, как «Старшая школа для мальчиков и девочек». Достаточно сказать, что за несколько лет до описываемых событий из стен этой школы вышли такие «мальчики», как Ленни Уилкенс и чуть позже -  Конни Ястреб Хокинс. И нашлись те, кто продолжил их дело. Парочка в лице Уэбба и Харпера наводила шороху в школьном баскетболе Нью-Йорка. Харпер, будучи невысокого по баскетбольным меркам роста (194 см), но обладая завидной прыгучестью, больше всего на свете любил собирать подборы – хотя и про очки не забывал. Так, в одном из сезонов за «Сиракузы» (болельщики «Оранжевых» прозвали его «Кенгурёнок») он делал по 14.4 подбора в среднем за игру и, поскольку команда испытывала острый недостаток в рослых игроках, едва ли не большую часть своей студенческой карьеры Войн и вовсе провёл на позиции центрового. На том же драфте-68 его, как и Ньюболда, выбрал «Детройт», но пробиться в состав Харпер не смог – и избрал для себя совершенно иную стезю. Войн, обладая приятным, мягким тембром голоса, пошёл работать на радио – и не прогадал. Он быстро стал известным в Нью-Йорке ведущим и ди-джеем, а завоёванная популярность помогла ему организовать ряд благотворительных программ. Но всё же в этом дуэте он был ведомым – звезда Уэбба светила куда ярче.

Том Кончельски – легендарный редактор (он же – и автор, и издатель) «High School Basketball Illustrated Report», которого называют «гуру нью-йоркского баскетбола» и «скаутом от Бога», считает Уэбба одним из тридцати лучших баскетболистов, родившихся и выступавших в Большом яблоке за тот период, за который сам Кончельски внимательно следит за игрой – с начала 60-х годов: «У него было всё: скорость, физическая сила, атлетизм, бросок – и со средней, и с дальней дистанций. В большей степени он был скорером, нежели распасовщиком». В этот список Том включил, конечно, и Эрла. И охарактеризовал его довольно просто и лаконично: «Эрл Козёл Мэниголт. Настоящая городская икона и самая знаменитая легенда уличных площадок Нью-Йорка – и этим всё сказано. Является героем многочисленных историй и баек; на основе его жизни снят фильм. Алсиндор называл его величайшим игроком, которого он когда-либо видел». 

В «Талсе», куда Уэбб поступил после школы, он был не просто звездой и лидером – его там боготворили. Люди, видевшие Элдриджа на пике его студенческой карьеры, вспоминают, что Уэбб не мог попасть в «Фэйрграундс Павильон», в котором команда колледжа проводила домашние матчи, или выйти оттуда без помощи полиции – столько было желающих получить у него автограф. Из стен «Талсы» вышло несколько хороших игроков, но ни одной настоящей суперзвезды уровня НБА. Уэбб обещал стать таким. Во всяком случае, все, кто так или иначе сталкивались с ним на площадке, сходятся во мнении, что у него был редкий талант. И в это можно поверить – хотя бы потому, что баскетболом он начал заниматься достаточно поздно – в восьмом классе. Но, когда Элдридж приехал в университет, то смотрелся там в сравнении с остальными не новичком, а игроком из какой-то высшей лиги.

Учиться в университете он вообще не хотел, но всё-таки отправился в «Талсу» по настоянию своего школьного тренера, другом которого был кудесник дриблинга Маркес Хэйнс. Тот обратил на одарённого паренька внимание и посоветовал этому самому тренеру командировать Уэбба именно в «Талсу».

На тот момент в истории университетской команды насчитывалось лишь два добротных игрока – Боб Паттерсон и Джим Кинг, которые, как и сам Уэбб, были, по большому счёту, самоучками (Кинг, кстати, даже поучаствовал разок в All-Star Game НБА в 68-м году). Уэбб стал членом первого набора в истории «Талсы», в который входили афроамериканцы. Но, прибыв в колледж, он заставил всех обратить внимание в первую очередь на его игру, а не на цвет кожи.

Как правило, Уэбба характеризуют, как ослепительного шутера, хотя он мог и пасы-конфетки выдавать сериями, когда хотел. Тот же Кинг, который на момент появления Уэбба в «Талсе» уже играл за «Лейкерс», вспоминает об Элдридже так: «В том году я участвовал в летней лиге и там выходил как раз против него. И я сразу же понял, когда столкнулся с Уэббом: этот парнишка официально ещё даже не стал фрешменом, но у него есть всё, чтобы показать себя в НБА. У него был дар свыше. Очень быстрый, подвижный, изворотливый, с уже отточенными движениями. Нетрудно было предсказать, что он станет сверхновой звездой в своей конференции».

В то время фрешмены не имели права выступать за основные команды своих колледжей. Поэтому тренер «Талсы» Джо Суонк не мог использовать Уэбба по полной программе. Но тот был слишком хорош, чтобы оставаться незамеченным. И даже на игры резервного состава, в котором пока задействовали Уэбба (набиравшего по 19.2 очка в среднем за матч), собирались толпы болельщиков…

Став софомором и, наконец, получив возможность присоединиться к главной команде университета, Уэбб даже превзошёл ожидания. Он приносил «Талсе» победу за победой, набрасывая за игру по 25 очков – пока во втором семестре его не отстранили от баскетбола за академическую неуспеваемость. Однако Элдридж на какое-то время сумел взяться за ум, чтобы вернуться и провести выдающийся джуниорский сезон. Хотя результативность резко упала – до 18-и очков, его влияние на игру команды стало даже сильнее. Возможно, лучше всего о потенциале Уэбба говорит даже не то, что в том сезоне его выбрали в первую символическую команду конференции «Миссури Вэлли», а тот факт, что при голосовании он отстал от занявшего первое место Уэса Анселда из «Луисвилля» всего лишь на три голоса. А ведь про Уэса, или, как его гораздо чаще называли в те дни, Уэстли, все уже тогда точно знали: это – будущая звезда, а уж по меркам NCAA он и вовсе был «великим и ужасным». Если заглянуть в газеты того времени, то можно увидеть, например, следующее описание Уэбба: «6-футовый защитник из «Талсы» (рост Уэбба, указанный в разных источниках, сильно отличается; где-то можно прочитать, что у него было 195 см, а где-то – лишь в районе 184-х. И, скорее всего, именно последняя цифра ближе всего к истине), опаснейший скорер и превосходный плеймейкер... Уэбб – один из лучших пасующих в студенческом баскетболе при организации и развитии быстрого прорыва… Тренер «Талсы» Суонк говорит: «Мы не собираемся искать ему замену в лице какого-нибудь другого игрока задней линии. Да, у него были проблемы с учёбой в прошлом году, но с тех пор он полностью пересмотрел своё отношение к этому вопросу…» Пройдёт много-много лет – и Суонк скажет: «Он был ультра-талантлив. Талантливее любого другого игрока за всю историю «Талсы». Но Уэбб был трагической фигурой. Его карьера, да и вся жизнь оказались совсем не такими, какими могли бы быть, из-за этих его личных проблем. И гораздо короче, чем должны были бы быть. Но те, кто, как и я, видел, как он играл, до сих пор, даже спустя сорок лет, вспоминают о нём с трепетом в душе».

В итоге вся звёздная карьера Уэбба ограничилась тремя семестрами – он просто вылетел из колледжа. Хотя на драфте-68 его выбрали «Сан-Диего Рокетс» под общим 65-м номером, в НБА Уэбб не провёл ни одной минуты – потому что уже начал стремительно деградировать. Впрочем, это не помешало Хэйнсу, который продолжал за ним следить, пригласить его в свою команду «Гарлемские Маги» (не путать с «Гарлем Глобтроттерс»). Маркес подписал с Элдриджем весьма нехилый контракт – на 12 000 долларов, но, как он сам потом говорил: «Я ни разу об этом не пожалел. Это был лучший новичок изо всех, кого я когда-либо подписывал». Уэбб пять лет выступал с «Магами» (и за это время, как сам он хвастался, объехал всю Америку и поиграл во всех 50-и штатах), потом провёл ещё сезон в команде АБА «Лос-Анджелес Старз» (но, насколько можно судить по найденной статистике, не сыграл за них ни одного матча), а потом… а впрочем, это «потом» к моему рассказу отношения уже не имеет. Да и не было его, этого «потом». Был путь вниз. Были пьянки, были наркотики, были многочисленные «приводы» и аресты … Жизнь Уэбба оборвалась в 2001-м, когда ему было всего-то 56 лет. На похоронах один из его друзей скажет: «Печальная история. Элдридж мог бы стать великим игроком, но всё в жизни приходило к нему слишком легко, и он не знал, как ему с этим справиться – и с успехами, и с последовавшими затем разочарованиями».

«Лос-Анджелес Старз» перед началом сезона 1968-69. А вот и Элдридж Уэбб – вон он, сидит в нижнем ряду крайним слева вполоборота и широко улыбается. Любопытно, что, сложись всё по-другому, и Мэниголт с Уэббом могли бы стать партнёрами именно в этой команде (точнее, в её правопреемнике) – но не случилось...

Но всё это будет ещё нескоро, а пока… пока Элдридж – в зените своей славы, и газеты уже совсем скоро восторженно напишут о нём: «Запомните это имя – Элдридж Уэбб из Нью-Йорка! Без сомнений, он попадёт в команду All-American – если не в этом сезоне, то уж точно, когда станет джуниором и сеньором. Он владеет всеми возможными видами броска. В матче против «Мичигана» в одном из владений он, проходя к щиту, обыграл трёх соперников тремя разными обманными движениями и закончил атаку точным лэй-апом». Пока он разогревается перед игрой, прыгает, как резиновый мячик, будто бы хочет совсем улететь с этой грешной земли, напевает под нос любимую песенку, подбадривая самого себя: «Детка, выше! – мамбо! – оле-оле!» И безо всяких объяснений становится понятно, почему в Нью-Йорке ему дали такое прозвище – Стальные Пружины (именно во множественном числе, имея в виду его ноги). Энергия так и плещется…

…Это противостояние, проходившее по большей части в воздухе, где-то там, на уровне колец, а не на разогретом асфальте, и так изобиловало эффектными моментами. Но потом наступила минута – в самом начале второй половины (игра проходила по стандартным правилам Ракер-парка – две половины по двадцать минут) – когда Мэниголт отколол нечто особенное, в своём духе. То был эпизод, после которого все присутствующие замолкают на какое-то мгновение, замирают от сознания того, что только что на глазах у них произошло маленькое чудо, а уже в следующую секунду начинают орать, прыгать, топать ногами, размахивать руками – только что кипятком от восторга не писаются (хотя, рассказывают, были в парке и такие случаи). И ещё долго не могут успокоиться, продолжая вечером того же дня, а потом ещё недели две подряд, рассказывать всем встречным, которым не повезло побывать на матче: «А наш Козёл-то… слышал, чего сотворил?..» – неизменно излагая всё это с ахами-охами и цокая языком…

По старой детской привычке наклонив голову, Эрл устремился вперёд – в быстрый прорыв. Между ним и чужим щитом не было никого – только открытый асфальт. Ближе всех в Эрлу находился Уэбб – но казалось невероятным, что он успеет перехватить Мэниголта. С каждым шагом Козла публика ревела всё громче и громче в предвкушении очередного громового данка, но в этот день у Эрла Мэниголта были другие планы. Козёл разогнался до максимума, сделал ещё пару широких шагов к корзине и… вдруг остановился. Люди на трибунах подавились криком и впали в ступор, не зная, что задумал Козёл.

Продолжая стучать мячом, Эрл бросил взгляд через плечо, улыбнулся дьявольской улыбкой, которую успели заметить все, сидевшие близко, и двинулся обратно – в направлении набегающего Элдриджа. Тот уже было притормозил, поняв, что Мэниголта ему не догнать, но, увидев, что Эрл не стал забивать сразу, а почему-то медлит, да ещё и лыбится при этом, припустил с места с перекошенной от ярости физиономией. Тогда Мэниголт врубил зажигание и снова рванул к корзине.

Когда Козёл добежал до щита, его самого настиг Уэбб. В этот момент Эрл взял мяч в правую руку, опустил её ниже пояса – и вознёсся ввысь. То был один из фантастических полётов, благодаря которым Мэниголт и заскочил прямиком в городской нью-йоркский фольклор. Когда те, кто присутствовал на матче, захлёбываясь, рассказывали потом об этом своим друзьям, они говорили, что «Козёл прыгнул – и оставил отметину на облаках…» В то же мгновение вверх взвился и Уэбб, подняв руки над головой в попытке блокировать казавшийся неминуемым данк.

Видя вытянутые над кольцом руки Уэбба, Козёл сделал нечто такое, на что был не способен почти никто другой. Уже в прыжке он смог неведомым образом словно бы оттолкнуться ещё раз от какой-то невидимой ступеньки – или просто от воздуха, будто от ракеты отделилась очередная ступень – завёл руку с мячом за спину и, глядя откуда-то из поднебесья вниз, на кончики пальцев Элдриджа, раскрутил сумасшедшую «мельницу» и с дикой силой вогнал мяч в обруч на глазах у совершенно ошалевшей публики, которая не могла поверить в реальность происходящего. И вы никогда в жизни не сможете доказать всем этим людям, что «мельницу» только по прошествии доброго десятка-полутора лет придумал Уилкинс; они ответят вам, что видели её в исполнении Козла задолго до него – уже тогда, когда сам Доминик ещё под стол пешком ходил…

Там, среди зрителей, сидел в тот день и совсем ещё молодой Джо Разрушитель Хэммонд. И у него, как и у всех остальных, тоже перехватило дыхание, и тот трюк Козла отпечатался в его памяти на всю жизнь: «Один из величайших данков, которые я когда-либо видел. Ребят, вам стоило бы, конечно, посмотреть на рожу Элдриджа в ту минуту. Я хочу сказать, что он, типа, не мог поверить, что с ним такое сделали. Никто из нас не мог поверить. У меня до сих пор это стоит перед глазами. Просто иногда случаются такие моменты, которые вы запоминаете навсегда; увидите один раз – и они остаются с вами и дальше. Тот данк Мэниголта был как раз из таких».

Вот вскоре после этого представления Мэниголт и отправился в Северную Каролину. И, казалось бы, в жизни Эрла и впрямь наступила светлая полоса. В атмосфере «Лоринберга», тёплой и безоблачной, он словно бы оттаял душой и едва ли не впервые почувствовал себя человеком не только на баскетбольной площадке, но и за её пределами – просто в учебных аудиториях. Мэниголт наконец-то научился там читать, хотя и продолжал делать это с грехом пополам, и даже смог получить аттестат, о чём, наверное, уже и не помышлял (впрочем, сам Козёл со всей присущей ему откровенностью всегда говорил: «Не, ребята, я его не заслужил. Ну, в смысле, мне его дали только за то, что я хорошо там играл в баскетбол. Наверное, во всей школе был только один парень, который учился ещё хуже, чем я...») При этом Эрл и в «Лоринберге» оставался всё тем же – игроком и шоуменом…

– «Лоринберг» был единственной школой, которую я любил, – скажет потом Мэниголт. – Они меня хоть чему-то там научили. В Нью-Йорке я вообще мог не ходить на уроки. Я был мудаком…

– О-о-о, он был одним из наших мальчиков, – вспоминал Фрэнк МакДаффи. – Он бросил вызов гравитации. Но была одна проблема: Эрл Мэниголт делал только то, что хотелось Эрлу Мэниголту. Тем не менее, мы все были от него в восторге.

Ну, по крайней мере, одна барышня-то точно была в восторге. Едва появившись в «Лоринберге», Эрл сумел преодолеть свою обычную робость и познакомился с одноклассницей, которую звали Ивонн Элстон. Но на этом не остановился – и расхрабрился настолько, что в положенное время у них родился сын. Но об этом – чуть позже; пока всё, что он делал – это играл…

А играл Эрл за «Лоринберг» так, что его слава распространялась со скоростью лесного пожара. Он составил там ураганную заднюю линию со своим приятелем по баталиям на уличных площадках Нью-Йорка Чарли Скоттом, который был на четыре года моложе (в будущем – чемпионом Олимпийских игр-68 в Мехико, новичком сезона в АБА и одним из лучших скореров этой лиги, пятикратным участником All-Star Game АБА и НБА, чемпионом-76 в составе «Бостона» – и это далеко не все достижения Скотта). И уже очень скоро после его появления там в почтовом ящике школы стали скапливаться пригласительные письма из колледжей; оно и неудивительно, учитывая среднюю результативность Эрла – 31 очко за игру, к которым он прибавлял по 13 подборов. Письма продолжали приходить, приходить и приходить… И речь идёт о каком-то страшном количестве; кто-то из его приятелей по «Лоринбергу» говорит, что было их, как минимум, семьдесят пять, другие рассказывают, что видели собственными глазами пачку из двухсот конвертов... Не знаю, конечно, на самом ли деле там фигурировала именно такая цифра, но верится с трудом. Всё-таки в то время скаутингу было, мягко говоря, куда как далеко до нынешнего уровня, а имя Мэниголта, какая бы слава ни была у Козла в пределах Нью-Йорка, вряд ли гремело по всем штатам. Тем не менее, эти самые «двести университетов» всплывают во многих источниках. И среди них было много громких, так называемых «больших» колледжей-грандов. Например, «Северная Каролина», «Дьюк», «Индиана», UCLA, «Мичиган», различные армейские академии (правда, тот же «Дьюк» такого реноме, каким он может похвастаться сегодня, ещё не заслужил). Недаром сам Мэниголт вспоминал: «Когда мне было девятнадцать, все вокруг говорили, что я обязательно буду играть в профи».

Так или иначе, точно можно сказать, что присылали этих приглашений немало – было над чем задуматься. И, как обычно, посовещавшись с Холкомбом Ракером, он остановился на университете «Джонсон Смит». К сожалению, это был тот редчайший случай, когда Ракер дал одному из своих подопечных очень недальновидный совет. Быть может, ответь Козёл согласием на любое другое из писем – и вся его карьера, и вся жизнь сложились бы совсем иначе, хотя и далеко не факт, конечно, но всё же… А так… так получилось, что Мэниголта угораздило выбрать из этого изобилия наихудший вариант – он оказался в совсем неподходящем для себя месте.

Впрочем, сам Эрл, проводивший куда больше времени на улицах, чем в классах, лучше других понимал, что нормальный учебный процесс в каком-нибудь именитом колледже он просто не потянет – не хватит у него для этого ни знаний, ни способностей, ни, самое главное, усидчивости, усердия и прилежания: «Ну, я знал, конечно, что другие ребята, типа, получают там какие-то стипендии в колледжах, но у меня не было того образования, что у них, я был совсем не таким умным, недостаточно умным, я хочу сказать. Всё, что я умел делать – это играть в баскетбол. Но я не смотрел на это, как на работу, как на главное дело в жизни. Позже, когда я уже потерял все шансы, когда я подсел на наркотики, я, наконец-то, задумался обо всём этом – но моё время ушло…»

Не стоит забывать и о пресловутом расовом вопросе. Ведь Мэниголт даже среди чернокожих сверстников очень долго считался отщепенцем и даже чуть ли не изгоем, а уж перспектива оказаться в каком-нибудь престижном университете среди белых студентов, по признанию самого Эрла, и вовсе повергала его в ужас. А в «Джонсоне Смите», располагавшемся в той же Северной Каролине, в Шарлотте, учились преимущественно афроамериканцы.

Ясно, что имел в виду Кит Эдвардс, партнёр Мэниголта по «Молодой жизни», который, отдавая должное таланту Козла, тем не менее, характеризовал его так: «Но, конечно, для него было нереально повторить путь Алсиндора. Если бы вы знали его лично, то просто не смогли бы представить себе такого – что он пошёл учиться в какое-нибудь место вроде UCLA, как сделал это Лью. Он никогда не был парнем, который задумывается о том, что у него есть какие-то обязанности, заботится о своём будущем. Он просто не хотел заморачиваться о том, что ждёт его впереди. Такого понятия, как «дисциплина», для него не существовало».

По воспоминаниям Эрла, живя в тамошнем кампусе, первого числа каждого месяца он находил под свежими полотенцами 25 долларов. Вообще-то это было незаконно – студенты не могли получать такие нелегальные деньги. У Эрла были версии, кто был его тайным покровителем, но он никогда их не оглашал, отмечая при этом, что эти смешные, в общем-то, суммы здорово ему помогали. И всё же, как показали дальнейшие события, поступление именно в этот колледж было очень неудачным решением, которое ему быстро аукнулось. Эрл, как и следовало ожидать, продолжал испытывать немалые проблемы с учёбой, но, что для него было куда хуже, он не нашёл взаимопонимания со своим новым тренером. В итоге он задержался в университете меньше, чем на полгода.

Дело в том, что наставник «Джонсона Смита», Билл МакКэллоу, представлял собой ярко выраженный тип тренера-диктатора: он требовал неукоснительного соблюдения своих установок и не позволял ни малейшей импровизации со стороны игроков в матче – причём это касалось не только запасных, но и всех лидеров команды. Если кто-то пытался проявить инициативу, то тут же получал нагоняй. К тому же МакКэллоу практиковал баскетбол тягучий, комбинационный, основанный на активном движении мяча, что выливалось в длительные перепасовки при розыгрышах в нападении. Сказать, что игровая манера Козла не подходила для подобного стиля – это как-то даже неправильно; Эрл просто никогда не сталкивался на площадке с чем-то похожим, он вообще не видел такого нигде в Нью-Йорке – ни в школьных чемпионатах, ни на улицах, и, уж тем более, он сам так не играл… И это, вполне возможно, как раз-таки и свидетельствует об ограниченности Козла – тот же Пи Уи Кирклэнд с видимой лёгкостью приспосабливался абсолютно к любым тактическим рамкам, в которые его загонял тренер – если надо, он будет чистым скорером, если потребуется, он тут же переквалифицируется в  классического первого номера. Наверное, именно поэтому практически все, поигравшие с Риком, рассказывая о нём, в первую очередь отмечали эту его особенность – потому что для чисто уличного игрока это действительно что-то уникальное; обладал ею, хотя и в гораздо меньшей степени, и Разрушитель Хэммонд.

А вот Эрл в «Джонсоне Смите» предстал именно таким – уличным до мозга костей – баскетболистом. Ну да, городской стиль: побей своего оппонента, обыграй его, унизь его, уделай его один-на-один любым доступным способом, в любой момент – и ты герой! Не уверен, что, даже если бы у Козла было время, он как-то смог бы адаптироваться к новому для него баскетболу; может, и смог бы, а может, и нет. А, может статься, он просто и не захотел бы что-то менять. Ведь Эрл уже привык к тому, что он и так везде лучший, и так всегда побеждает – и зачем же теперь изобретать велосипед? Нужно просто играть так, как тебе нравится, как ты считаешь нужным. Для такого своевольного человека, как Мэниголт, попасть в руки к кому-нибудь вроде МакКэллоу было смерти подобно… Позже МакКэллоу вспоминал: «Он был зверем. Он был натуральным зверем – в самом буквальном смысле этого слова. Человек безо всякого образования – и баскетбольного в том числе. В каком-то смысле это было даже хорошо: его игра строилась на чистых инстинктах, и я больше не встречал ни одного парня, у которого они были бы развиты до такой степени. Индивидуально он был абсолютно сильнейшим в команде – никто и близко к его уровню не подходил. Но он не хотел меняться, не хотел пересмотреть своего отношения к игре, к партнёрам в раздевалке. Он считал, что, если обладает всеми этими яркими, эффектными, ослепительными движениями, уже не нужно учиться чему-то другому, играть в командную игру – или хотя бы прислушиваться к тому, что ему говорят. И вот это было уже очень плохо…»

Плохо – потому что тренер такого отношения к игре принять никак не мог, и мириться с «уличными» замашками своего нового подопечного не собирался, они приходились МакКэллоу явно не нутру. Поэтому особых возможностей освоить незнакомую Эрлу тактику он не предоставил – просто сразу же, с первых игр сезона, усадил Козла на скамейку.

Хотя нет – не с первых же. В матче открытия сезона 65-66 Мэниголт вышел в старте, набрал 27 очков и принёс команде, соответственно, первую же победу – и всё-таки следующую игру начал на лавке. И здесь уже, по-видимому, сказалось редкое упрямство МакКэллоу – даже увидев, что Козёл может давать результат и, возможно, способен стать лидером команды, если не держать его в ежовых рукавицах и предоставлять хоть какую-то волю, тренер всё равно не хотел допустить, чтобы кто-то на площадке отклонялся от его плана.

Для Эрла это тоже было уж слишком: «Тренер не желал меня заигрывать в моём первом сезоне. Знаете, он сказал мне: «Я, говорит, хочу дать шанс сеньорам». Ну, я глянул на него и спрашиваю: «Чего? Сеньорам? Дать шанс сеньорам? Каким, блин, сеньорам?! Вы чё, шутите, что ли?! Я же лучше их всех!» Но он не шутил, не, даже не думал шутить. Да ещё прочитал мне целую лекцию о том, что я не выполняю его указаний – это после того матча, в котором я набрал 27 очков, и мы выиграли! Так что там оставалось только два варианта: или я сваливаю на фиг, или тренер передумает насчёт меня. Но я-то чувствовал: ни хрена он не передумает! И чего ради мне там было оставаться? Ну, я и уехал…» Была и ещё одна причина – в Нью-Йорке Ивонн как раз родила от него сына. Впрочем, вряд ли на этом пока стоит останавливаться: я и рад бы сказать, что Эрл был тогда заботливым и любящим отцом, но это – неправда. Никаких родительских чувств он в то время не испытывал. Кажется, он даже не задумывался, что теперь у него есть ребёнок. Совсем…

Так свободолюбивый Козёл, не желавший, со своей стороны, плясать под чью-то дудку, не нашёл ничего лучшего, как просто сбежать из колледжа в рождественские каникулы того же 65-о и вернуться в родной Гарлем. Вернуться – и остаться там. Роковое решение… Впрочем, даже тогда всё могло бы, наверное, сложиться по-другому. Но, приехав домой, Козёл узнал страшную для себя новость. Страшнее и не придумаешь: Холкомб Ракер, его ангел-хранитель, умер от рака. Того, кто удерживал Мэниголта и многих других подальше от неприятностей, больше не было. «Мистер Ракер – человек, перед которым я действительно в долгу, – говорил много лет спустя Эрл. – Больше ни перед кем – только перед ним. И не только я. Он был единственным, кто о нас заботился, кто пытался что-то сделать, чтобы мы пробились в этой жизни. Он всегда в моей душе…»

По словам Мэниголта, он тогда пережил нечто вроде депрессии (Козёл назвал своё состояние по-другому, конечно, но я, пожалуй, не буду этого переводить). И окончательно решил для себя: после первой неудачной попытки иметь хоть какое-то отношение к студенческому баскетболу он больше не хочет. Ведь теперь он вернулся туда, где ему было удобно, приятно и комфортно, где его всегда ждали, где он ощущал себя своим: на старые добрые игровые площадки, на которых он был одним из высших богов и продолжал своё тотальное доминирование. Вся его жизнь продолжала вращаться вокруг баскетбола; он проводил всё время там, между двумя кольцами – пока не спускалась уже полная темень. Его слава достигла своего пика. Тысячи жителей Гарлема и других районов Нью-Йорка шли в парки специально «на Мэниголта». Согласно одной из многочисленных легенд, как-то раз к нему сквозь толпу восторженных поклонников пробился худощавый паренёк и восхищённо произнёс: «Боже, всё, что я о вас слышал, – всё это правда». Звали этого пацана Джулиусом Ирвингом…

Говорят, что и на этой фотографии на первом плане – Козёл. И вновь я не готов ни подтвердить, ни опровергнуть это...

Ох, а дальше начинаются самые мрачные, чёрные страницы жизни Эрла Козла Мэниголта. Читать их будет неприятно, да и писать – тоже тяжеловато. И что-то сегодня у меня нет ни малейшего желания погружаться во всё это дерьмо вместе с ним. Сделаю-ка я пока передышку и расскажу совсем о другом – чтобы задержаться ещё немного в том времени, когда всё для Козла складывалось относительно неплохо…

Да, кажется, настал момент притормозить и поподробнее поговорить о его главном достоянии. О том, благодаря чему он и остался в истории спорта. Эрл был одним из тех, кто двигал в те годы игру вперёд. Да, пусть он и не сыграл ни минуты ни в НБА, ни в АБА, но не будет преувеличением сказать, что он входил в число людей, стоявших у истоков современного баскетбола, поднимавших его на новый уровень – и в буквальном, и в переносном смысле. Хорош он, этот баскетбол, или не очень – это уже дело вкуса; он такой, какой есть, и, в любом случае, тот, что мы наблюдаем сегодня, возник во многом именно благодаря таким, как Козёл. Это они когда-то зарождали и развивали культуру данка, несли её в массы. Вот и хотелось бы сказать пару-другую слов о них, об этих супер-летунах прошлого – и настоящего тоже. Или просто вспомнить их имена – не все, конечно, но хотя бы несколько. Какие-то из них известны настолько, что, в общем-то, и не нуждаются в излишних представлениях, а какие-то широкому кругу болельщиков и вовсе незнакомы – тем не менее, когда-то они потрясали публику. И ещё было бы интересно сравнить, кто же прыгал выше остальных – или эффектнее. Не влезая в тонкости и дебри – без особой смысловой нагрузки, в ненавязчивой форме. Ну, и всё-таки рассмотреть, насколько правдоподобны были какие-то трюки, которые приписываются тому же Эрлу и другим воздушным акробатам от баскетбола.  

О щитах, четвертаках и великих прыгунах. Пространное нелирическое псевдонаучное отступление с изрядной примесью фольклора, ереси и мракобесия

Однажды в начале матча кто-то крикнул с трибуны: «Эй, Козёл! Тебе никогда не забить 20 обратных данков подряд, как бы крут ты ни был! Я 60 баксов готов на это поставить!» Эрл попросил остановить игру на какое-то время – 60 долларов были для него очень большими деньгами, и он не мог отказаться от такого вызова. Вместо требуемых 20-и он наколотил 36 обратных данков без особенного разбега, практически стоя под щитом – и выиграл очередное пари.

Таких историй о Мэниголте ходило множество, просто это – одна из самых известных. В те дни в гарлемских бильярдных и парикмахерских, в барах и общественных клубах только и было разговоров, что об Эрле. Может, это была и не главная тема для обсуждений, но одна из основных – уж точно. Правда, в этих рассказах не услышишь о том, как Козёл вскружил своим дриблингом голову всей пятёрке соперников, или как он сломал анкл-брейкером опекуна, прорываясь к щиту, или как он выиграл мяч на последней секунде самонаводящимся броском с дальней или хотя бы со средней дистанции. Мастаками на такие дела были Пи Уи Кирклэнд и Джо Хэммонд. А Мэниголт творил свои художества в другой системе коодинат – в «высших сферах».

И если только хотя бы половина всех этих былин, которые о нём пели, хотя бы одна четверть были правдой (вроде той, когда он, выходя на кольцо и имея перед собой лишь одного защитника – какого-то парнишку такого же роста, как и сам Козёл, а, быть может, даже и пониже – недолго думая, взмыл в воздух и, оттолкнувшись ото лба этого бедняги, засадил данк) – следует признать, что его прыгучесть была чем-то из ряда вон выходящим и… здесь так и хочется сказать: сверхчеловеческим, но раз он это делал (а ведь хоть что-то он наверняка делал в реальности – просто не могут все истории о Мэниголте до одной быть сказками и мифами, слишком уж их много...) так вот, раз он это делал – значит, Козёл просто перешёл куда-то на следующую ступень этих человеческих возможностей, переступил какой-то порог, шагнул в некую область за гранью нашего обычного понимания, куда мало кто, кроме него самого, долетал…

Нью-Йорк начала 60-х – как раз то место и то время, где и когда баскетбол устремился вверх. Конечно, то же самое происходило и в Филадельфии, и, скажем, в Вашингтоне, где жил Элджин Бэйлор. Да и начался этот процесс всё же пораньше – ещё в 50-х годах. Но, во-первых, в 60-х таких людей стало появляться всё больше, а во-вторых – именно в Нью-Йорке эта картина прослеживалась наиболее ярко. До того момента расстояние между полом (паркетом, асфальтом, бетоном, землёй и так далее) и кольцом было просто пустым пространством; ну, правда, если вас звали Уилтом Чемберленом или Биллом Расселлом, вы смотрели на это по-другому, но много ли таких титанов было? Фигуры вроде них, или того же Элджина Бэйлора, выглядели в НБА настоящими уникумами. В то же время в Ракере уже вовсю рождались один за другим люди-птицы: Джеки Джексон, Герман Ноуинс, Конни Хокинс, Эрл Мэниголт. Потом им на смену пришёл Джулиус Ирвинг… И это – лишь самые известные имена. А ведь были и те, о ком сейчас практически не вспоминают, потому что о них никто толком и не слышал – персонажи вроде Олли Тэйлора, Фила Селлерса или Арти Грина.

Постоянное желание оторваться от земли, взмыть вверх одним махом, с неукротимой силой и мощью, как ракета, и лететь всё выше и выше было для Мэниголта всем – и формой, и содержанием, и целью игры. И главным стилевым признаком, и его наследием, которое он оставил в летописи игры. Он делал это с удивительной лёгкостью – в его ногах крылась какая-то неведомая энергия; со стороны эти прыжки казались чем-то противоестественным, но для него были самым обычным делом. Билл Брэдли – звезда «Никс» и член Зала славы – говорил: «Тогда, в 60-70-х годах, баскетбольная жизнь на улицах Нью-Йорка фонтанировала. Такого, наверное, никогда больше не будет. И я бы сказал, что лучшим олицетворением этого уличного баскетбола был Эрл Мэниголт. Просто в нём, как ни в ком другом, сошлось всё то, что вы себе представляете, когда говорите «нью-йоркская городская игра».

Нередко можно услышать, что Эрл – король в этом ряду прыгунов. Но это всё очень субъективно. Для меня, например, самые-самые здесь – это Ирвинг и Джексон. А кто-то, к примеру, считает, что и Ястреб Хокинс летал покруче, чем Козёл. Но всё равно – заслуг Мэниголта эти вкусовые разночтения нисколько не умаляют, и то, что он – один из величайших данкеров в истории игры, признают все.

Как все знают, от паркета до кольца – высота в 10 футов, или в 305 см. Уже сама по себе эта цифра выглядит внушительной, но по-настоящему понимаешь, как же это высоко, только когда сам встаёшь под корзиной и смотришь на неё снизу вверх. Потом поднимаешь руку, вытягиваешь её, прыгаешь – раз, другой, третий… Только в этот момент до конца осознаёшь, что кольцо от тебя куда дальше, чем ты мог предположить. И когда ты до него допрыгнешь – большой вопрос. Это уже потом, когда ты всё-таки прикоснёшься к нему (и не факт, что это вообще произойдёт), начинаешь воспринимать всё немного по-другому. А уж до тех пор-то сам факт того, что кто-то на это способен, кажется тебе чудом, а сами эти люди – немного волшебниками. Ну, а те, кто взлетает над корзиной действительно высоко, так они вообще – Супермены.

Что ж, добраться туда, в это околоземное пространство, и впрямь под силу лишь единицам. Лично я уже давным-давно ценю в баскетболе превыше всего искусную, тонкую и точную, как лазерный луч, передачу. Но при этом отлично знаю, кто запоминается болельщикам-новичкам лучше всех остальных – они самые, великие прыгуны-летуны; в конце концов, на то он и баскетбол. При этом далеко не все из них дотягивают до звёздного уровня, многих вообще трудновато назвать хорошими игроками, в лучшем случае для них подходит определение «посредственность». Нередко они, кроме как прыгать, и делать-то больше ничего не умеют – и, тем не менее, о ком-то из них продолжают говорить даже спустя годы благодаря этой их фантастической способности парить над паркетом. Всё же есть в ней для всех остальных людей что-то магическое, мистическое.

В своё время, ещё когда Дэвид Скайуокер Томпсон был задействован в системе «Шарлотт Хорнетс», пресс-секретарь, работавшая в команде, сказала: «Я знаю только двух игроков, которые делали то, во что я не могла поверить – Джордана и Томпсона. Видела это собственными глазами – и всё равно не могла поверить. Это просто выходило за рамки моего понимания; то же самое, что смотреть с земли на луну – и знать, что на ней побывал человек».

И, наверное, самые звучные прозвища в баскетболе даются тоже именно таким людям: Скайуокер, Вертолёт, Лифт, Клайд-Глайд, Эйр Джордан, Ястреб, Родан, Джо-Попрыгунчик, Сайдкар, Человек-Хайлайт, Кенгурёнок, Эйр Канада – таких наберётся десятки… Кто-то даже на фоне других делает что-то такое, что болельщики неофициально присуждают ему докторскую степень: Доктор Данк, Доктор Джем, Доктор Данкенштейн… В общем-то, и сам Доктор Джей отлично вписывается в этот ряд, хотя он-то как раз стал Доктором совсем по другой причине. Кто-то вытворяет эдакое, что его наделяют рыцарским титулом или королевским саном: Сэр Джемалот, Сэр Слэм, Принц Воздуха, Король Неба…

Эти люди словно бы живут на площадке по своим законам. По ним существовало, например, то легендарное братство (просто командой назвать это явление язык не поворачивается) по прозвищу «Фай Слэма-Джема» – одна из самых весёлых банд за всю историю студенческого баскетбола, представлявшая Хьюстонский университет, в чей состав входили Хаким (тогда ещё – Аким) Оладжьювон и Клайд Дрекслер, которая возвела данки в абсолют, сделала их своей игровой философией.

Многие журналисты и просто болельщики, заставшие 60-е годы, где-то к середине 80-х вдруг поймали себя на мысли, что вспоминают старые времена где-то даже и с ностальгией. Потому что они вдруг обнаружили, что теперь данки стали чем-то обыденным и рядовым, даже заурядным. И в каждом матче можно увидеть их столько всяких-разных, что они уже и близко не вызывают того волнения, что раньше. А эти люди ещё помнили те дни, когда положить мяч сверху могли лишь избранные, и каждый такой эпизод казался чем-то необычайным и новым, и потом любой данк обсасывали в обсуждениях игр со всех сторон – как самый красивый бриллиант. Теперь же все эти любители баскетбола со стажем с некоторым удивлением читали в газетах о том, что некий паренёк, которого звали Лерой Ноуэллс, как-то заглянул в спортивный зал университета Джорджии и увидел там Доминика Уилкинса, на тот момент – студента. И Ноуэллс вызвал Уилкинсом на поединок – кто эффектнее забьёт сверху. Рассказывают, что Лерой, конечно, проиграл – но при этом даже на фоне Доминика не смотрелся уж совсем профаном. Это выглядело тем поразительнее, что рост парня был всего лишь 180 см, и он был простым работником прачечной кампуса. Этим самым немолодым болельщикам даже не хотелось верить в то, что человек с улицы, никогда не занимавшийся баскетболом профессионально, участвовал в поединке с будущей суперзвездой НБА – и забивал данки...

Да, как раз тогда, примерно к 85-у, броски сверху постигла настоящая инфляция. Что уж говорить про более поздние дни? Сейчас чуть ли не все умеют делать данки – если они действительно всерьёз увлекаются баскетболом, конечно. Данки подешевели. Как сказал Род Торн, игравший в НБА в 60-х, а потом ставший вице-президентом лиги: «Сегодня я прихожу в спортзалы, где играют восьмиклассники, и вижу, как мальчишки ростом 180 см заколачивают данки из-за головы. Мне как-то нелегко к такому привыкнуть».

Оказалось, что уже вообще не обязательно быть баскетболистом, чтобы засаживать совершенно потрясающие данки. Скажем, в весьма далёком уже 1988-м популярные соревнования по броскам сверху среди знаменитостей выиграл Майк Конли (188 см), чьей спортивной специальностью был тройной прыжок. И не стоит думать, что это было шоу чистой воды – за такой данк было бы не стыдно любой легенде НБА; Конли оторвался от паркета на линии штрафных, а может, даже и пораньше – в лучших традициях Ирвинга, Джордана и всех остальных. Недаром SLAM Magazine включил Конли – ну совсем не баскетболиста – в список 50-и лучших данкеров всех времён, поставив его там далеко не на последнее место – выше Шона Мэриона, Элджина Бэйлора, Трэйси МакГрейди, Криса Уэббера, Гаса Джонсона… Рухнули все барьеры – не только расовые (тот же Том Чамберс уже давно доказал, что белые подчас тоже умеют летать так, что на пути у них лучше не становиться – а тот, кто в это не верит, пусть спросит у Марка Джексона; да и не только Чамберс), но и половые – женщины и здесь не собираются отставать, и уже несколько представительниц прекрасной половины человечества могут похвастать тем, что способны при удачно сложившихся обстоятельствах данкануть. Даже писатели – и те научились данковать. Кёртис Банн, например, ещё когда работал спортивным репортёром «New York Newsday», демонстрировал всем желающим, что владеет весьма недурственным арсеналом бросков сверху.

Крис Уоллес, бывший генеральный менеджер «Бостона» и нынешний – «Мемфиса», много лет назад сказал: «Раньше всё было по-другому. Теперь всё это уже совсем не так горячит болельщиков. Сегодня они относятся к этому, как… ну, почти как к танцам, как к бурлеску. Раньше всё это было в диковинку, а сегодня к данкам все уже привыкли. Они уже совсем не так возбуждают зрителей, как в былые годы…»

Но так было не всегда – ведь когда-то были и отцы-основатели, законы эти устанавливавшие и диктовавшие, оставившие эти заветы грядущим поколениям. И в те дни, когда на гарлемских уличных площадках играл Эрл Мэниголт, полёты, завершавшиеся данками, являлись самой твёрдой валютой, на которую можно было купить себе репутацию.

Даже и сегодня не все ощущения притупились. Новые поколения прыгунов не дают заскучать нам. По крайней мере, стараются. Вспомнить хотя бы Картера. И, как и везде, здесь есть просто «все остальные» – и элита. Есть элитные шутеры, элитные плеймейкеры, элитные блок-шотеры, элитные ребаундеры. И пусть в НБА уже давным-давно забить сверху может каждый – есть и будут и элитные данкеры.

В конце 80-х Митча Капчака (тогда ещё – зама генерального «Лейкерс») спросили, кого бы он отнёс к таковым из действовавших на тот момент игроков. Капчак озвучил следующую четвёрку: Джордан, Доминик Уилкинс, Спад Уэбб и Клайд Дрекслер. Ступенью ниже, по мнению Капчака, располагались Чарльз Баркли, Лэрри Нэнс, Орландо Вулридж, Рой Хинсон, Том Чамберс и Хаким Оладжьювон. При этом Митч отметил, что много молодых, да и не очень по спортивным меркам, парней умели парить над площадкой – но были быстро перемолоты травмами и 82-матчевыми сезонами. Вроде Даррелла Гриффита из «Юты» (как говорил про себя сам Гриффит в третьем лице: «Пришло время Доктору Данкенштейну платить за все свои данки» – имея в виду как раз травмы).

Доктор Данкенштейн в действии – пока ещё в составе «Луисвилля».

Нет никаких вопросов – мистика данка остаётся.

Знаменитый спортивный комментатор Боб Костас, который когда-то работал на радиотрансляциях матчей команды АБА «Дух Сент-Луиса», видел, какая сумасшедшая атмосфера царила на тамошних трибунах. Он говорит, что её создавали именно прыгуны-данкеры. И видит объяснение такого благоговения перед этими игроками со стороны болельщиков в психологии:

– Давайте взглянем на это под таким углом. Возьмём, ну, допустим, бейсбол. Ведь, когда болельщики смотрят его, им не кажется, что перед ними происходит нечто особенное. Ну, действительно: один парень бросает мяч, другой его отбивает. Что здесь такого, подумаешь! И я так смогу! То есть, сидя на стадионе или перед телевизором, болельщики считают, что они тоже способны попасть битой по мячу. Это мнение абсолютно ошибочное, по крайней мере, если говорить о подавляющем большинстве зрителей, но оно присутствует практически у всех. Конечно, у них ничего не получится, потому что сделать это куда труднее, чем оно выглядит со стороны. Но, когда они видят, как какой-нибудь прыгун в баскетболе забивает данк, они сразу же, в то же мгновение понимают: им никогда в жизни не повторить этого, потому что только ничтожно малому количеству людей дано прыгать так высоко.

Одним из первых и главных отцов-зачинателей культа данка был Джеки Попрыгунчик Джексон, известный также, как Сайдкар Джексон. Я уже говорил о нём – в том числе и как о человеке, который породил один из самых главных баскетбольных мифов - «о щитах и четвертаках» (на котором я очень подробно остановлюсь в следующей части). Для тех, кто видел его воочию, Джексон вообще навсегда остался «номером один»; истории о Джеки – это и есть сама баскетбольная мифология во плоти, её сердце. О нём известно не так уж много – и, возможно, это даже и к лучшему, потому что ничто не тускнеет и не теряет своей прелести в ярком свете фактов так быстро, как легенды.

Достоверно можно сказать, что Джеки родился в городишке Нью-Берн, что в Северной Каролине, вырос и начал летать в Бруклине, учился в Вирджинском университете (который относился, ясное дело, к исторически «чёрным» колледжам), а потом несколько лет входил в состав «Гарлем Глобтроттерс» и играл в Восточной баскетбольной лиге.

Участники «Глобтроттерс» говорили, что рост Джексона – 6 футов 5 дюймов (195 см), хотя Сонни Хилл, о котором речь пойдёт парой абзацев ниже, абсолютно уверен, что Попрыгунчик никак не выше 6-и футов 3-х дюймов (190 см) – это максимум. «Я видел всех этих ребят, – вспоминал Хилл. – Джулиуса, Гаса (Джонсона), Джо Пого Колдуэлла (я рассказывал о нём в истории Джо Хэммонда)…  Но самый-самый крутой прыгун, которого я когда-либо встречал – это, конечно, Джеки. Вне всяких сомнений. Никто изо всех, кто играл когда-нибудь в эту игру, не мог подняться на ту высоту, что Джеки. Один раз я видел, как он в игре Восточной лиги убегал в быстрый прорыв. Джей Норман, парень, который защищался совершенно феноменальным образом, встал на линии штрафных бросков и занял оборонительную позицию. Джеки взлетел, просто перепрыгнул через голову Нормана и засандалил данк».

Чемберлен говорил, что Джеки Попрыгунчик Джексон – единственный парень, который «втыкал» через него сверху в парках.

Другая легенда, которую тоже часто связывают именно с именем Джексона (и Германа Ноуинса тоже), повествует о том, как он сам играл в защите. Якобы игрок, которого он опекал, входил в трёхсекундную зону (чему сам Джеки никак не препятствовал), делал хэд-фэйк, на который Попрыгунчик, опять же, с кажущейся лёгкостью покупался и взмывал в воздух. И вот этот игрок ждёт, когда же Джеки начнёт опускаться. И ждёт, и ждёт, и ждёт… Ждёт слишком долго – потому что Джеки всё ещё в полёте, а судья свистит этому парню три секунды.

«Я помню и другого парнишку, – говорил Чемберлен. – Да, пацан по прозвищу «Вертолёт» (речь идёт как раз о Ноуинсе). У него был просто какой-то непостижимый, безразмерный размах рук. И его прыжок был абсолютно удивительным – это я вам говорю. И ещё у него были широченные плечи. Одним словом, он был сложен, как Орландо (Вулридж). А ростом он был, наверное, 6 футов 7 дюймов, может, 8 дюймов (200-203 см). Когда он поднимался в воздух и расправлял эти свои руки-крылья – это было что-то… Он действительно умел летать, парить…

Был ещё один парень, который прославился чудовищными данками. Ну, и мы все прозвали его «Родан» (монстр из японских фильмов, один из врагов Годзиллы). Потому что Родан был единственным летающим чудовищем, которого мы тогда знали. Это был филадельфийский малец Сонни Хилл. Рост у него – 5 футов 10 дюймов (178 см) (Хилл говорил, что на самом деле даже меньше – 5 футов 9 дюймов (176 см)). Он был первым парнем с таким ростом, кого я видел, способным сделать силовой данк. В те дни никто вообще не мог забить сверху, кроме Уилта Чемберлена, так что Сонни был настоящим чудом.

Вы спросите, почему эти ребята не играли в НБА? Ну, есть на то свои причины. Все эти великие прыгуны – чёрные. В конце 50-х-начале 60-х в лиге не очень-то радовались чёрным ребятам на площадке. Да и команд было мало. Ну, и большинство из них росли в таких районах, где школ и образования мало, а вот наркотиков – очень много. Это я сейчас говорю об Эрле Мэниголте.

Видите ли, я называю этих парней «джазменами в кроссовках». Вы должны понимать, что у них не было никакой возможности попасть в колледж. Баскетбол был для них всего лишь баскетболом, они играли в него ради развлечения. Большинство колледжей и профессиональных команд просто были не готовы рисковать и иметь дело с этими ребятами. Некоторые из них были, я бы так сказал, чертовски эксцентричны

И, если уж на то пошло, кто-то из них не попал в НБА, потому что всё, что они умели делать– это прыгать. Парни вроде Джеки Джексона, которые отлично играли на обеих сторонах площадки, были среди них редкостью, исключением».

Но, конечно же, это относится далеко не ко всем великим прыгунам. Были, были среди них такие, кто не просто мог, но и хотел попасть в НБА – и делал это. Речь о Джо Пого Колдуэлле, Джонни Попрыгунчике Грине (которые стали звёздами лиги) и Томми Хокинсе (да-да, я не ошибся и имел в виду именно Томми, а не Конни; Томми переехал вместе с «Лейкерс» из Миннеаполиса в Лос-Анджелес в 60-м и тоже носил прозвище «Ястреб» отнюдь не только из-за фамилии, но и благодаря завидному прыжку).

Хотя, естественно, до Конни ему было далеко. Одну из любимейших историй Хокинса, как они резвились с Чемберленом на уличных площадках, ещё когда были совсем молодыми ребятами (а Конни – так и вовсе подростком), я уже воспроизводил в «Дорогах, которые мы выбираем», так что повторяться не буду. Расскажу лучше другую – тем более, что в ней тоже присутствует и Уилт (как и во многих знаковых историях той эпохи), и Джеки Джексон. Этот эпизод – один из тех, что навсегда вошли в анналы турниров Ракера, и его помнят все, кто видел.

Говорит Пи Уи Кирклэнд: «Я помню, как пришёл на игру, когда мне было десять или одиннадцать лет (стало быть, сам этот матч проходил в 1955-56 году, и на тот момент Уилту было 19-20 лет, Хокинсу – 14-15, а Джексону – 15-16). Уилт Чемберлен играл за одну из команд. Конни Хокинс и парень по имени Джеки Джексон играли за другую. Ну, знаете, всё выглядело так, что, мол, суперзвезда-семифутер приехала в парк, чтобы преподать урок баскетбола сопливым пацанам из гетто. Ха, но он ничего не слышал о Конни, в котором было 6 футов 8 дюймов (203 см) или около того».

Конни Ястреб Хокинс, о котором говорят: «Есть Картер, до него был Джордан, а перед ним – Ирвинг, но раньше всех был Конни...»

Правда, сам Конни вспоминает, что это было не совсем так, и Уилт его уже знал: «В первый раз мы встретились, когда я играл в матче школьного турнира в Бруклине, и он пришёл посмотреть, на что я способен. Вот тогда-то и я, наконец, впервые увидел своими глазами этого парня, о котором все вокруг только и говорили: «Уилт Чемберлен из Филадельфии, Уилт Чемберлен из Филадельфии…» Я не мог поверить, до чего же высоченным он был! У него было прозвище Уилт-Ходуля (Wilt the Stilt), но, когда я посмотрел на его ноги, мне показалось, что каждая из них – как всё моё тело. Я учился тогда в средней школе, во мне было где-то 187-190 см, а он был самым большим человеком, какого я когда-нибудь встречал в жизни. Это было просто невероятно – какой же он большой. Вот такое у нас было первое знакомство.

А в первый раз я сыграл против него в рамках Ракер-турнира. Тем летом мы играли все дни напролёт. Мы тогда собрали свою команду Бруклина и вышли на матч против команды Нью-Йорка, к которой присоединился и Уилт.

У нас был парень, которого звали Джеки Джексон, и он был одним из тех, кто умел летать реально высоко. Любимым приёмом Уилта был бросок, при котором он выпрыгивал, отклонялся и выпускал мяч в верхнюю часть щита – так что потом он падал прямо в корзину. Он всегда тогда так делал. Ну, и мы у себя на школьной площадке пробовали воспроизвести это. Мы сказали друг другу, что хотим его переиграть – и это можно сделать. Так что пусть он совершает эти свои броски с отклонением – тогда на них будет выходить Джеки с другой стороны площадки и перехватывать их на щите. Вот такая ловушка. Мы условились с ним, что так и будем делать».

Джексон: «Ага, Уилт частенько тогда использовал такие вот джамп-шоты с отклонением. Он, наверное, как раз их изобрёл – и теперь вовсю обкатывал. И никто не знал, как им противостоять. Но я тоже кое-чего придумал. И я говорю Конни: «Слушай, как увидишь, что мяч попал к нему, и он собирается так бросать, просто беги на него, прыгай ему в лицо и поднимай вверх руки так высоко, как только можешь – а всё остальное я сделаю сам».

Кирклэнд: «И с чего начинается игра? Да с того, что Конни получает мяч в районе центрального круга, идёт вперёд, набирает скорость, прыгает и долбит данк через Чемберлена – прямо поверх головы Уилта! А потом? Под своим щитом он блокирует один из бросков Чемберлена! Уилт был ошарашен – это было видно по его лицу, видно всем. Он был ошарашен настолько, что был в состоянии делать только эти свои броски с отклонением. И тогда Джеки Джексон снова его блокирует! Ну, тут Уилт просто обезумел…»

Хокинс: «Да, люди говорят о том, как я сделал данк через Чемберлена. Но ведь это – только начало истории. Слушайте, если от этого моего данка он начал психовать, то Джеки Джексон – вот человек, который по-настоящему свёл в той игре Уилта с ума. Да уж, Джеки был великим прыгуном – одним из величайших. Я сам видел, как он прыгал и снимал с верхнего края щита четверть доллара (между прочим, Конни говорил это не где-нибудь, а в Спрингфилде, непосредственно перед церемонией принятия в Зал славы, и весьма большой группе журналистов).

И вот они доводят мяч до Уилта, он идёт на наше кольцо, и тут Джеки напоминает мне, чтобы я дал Чемберлену бросить этот его бросок с отклонением одной рукой в верх щита. Я выхожу на Уилта, он поворачивается, бросает. И, когда Уилт это делает, Джеки выпрыгивает на мяч с другой стороны – и блокирует его, да ещё и прижимает к щиту. Тот летел выше дужки где-то на два-три фута – а Джеки его заблокировал! Ну, тут все просто обалдели, заорали, завопили...»

Джексон: «Так всё и вышло – Уилт бросил, Конни сделал, что от него требовалось, а я прижал мяч к верхней части щита. А потом я швырнул его Конни в быстрый прорыв. Конни повернулся и пошёл спиной к кольцу, дожидаясь, пока я прибегу слева. Я получил от него мяч обратно, как только пересёк центральную линию. Я взял мяч в обе руки и выпрыгнул, чтобы сделать данк с левой стороны. Чемберлен шёл прямо на меня; я опустил мяч вниз, пригнул голову под кольцом, пролетел под его вытянутыми руками – и заколотил сверху с другой стороны от корзины. Кто-то из ребят попадал с деревьев, те, кто сидел на трибунах, выбежали на площадку, каждый старался обнять меня, так что матч пришлось останавливать на двадцать минут. Это была одна из величайших игр, в которых мне когда-либо довелось поучаствовать. И это был один из моих лучших данков – но мне случалось делать и куда круче».

Хокинс: «Мы тоже начали бегать кругами, хлопать друг друга по ладоням, потому что не знали, как ещё выразить свой восторг от того, что сделал Джеки. И зрители аплодировали. И всё это происходило на уличной площадке, прямо напротив жилых домов, и все трибуны, забитые битком, съехали с катушек... Но и это тоже был ещё не конец. Я оглянулся – и вижу, как Уилт на нас смотрит. Он ничего не говорил, а просто смотрел, как… ну, этого словами не передашь, это нужно было видеть. А потом он попросил тайм-аут. Все вокруг продолжали горланить, но мне уже было не до того – я не мог отвести взгляда от Уилта. И он тоже – он как уставился на нас, так и не сводил глаз. Короче, мы с Джеки разозлили его по-настоящему. Следующие десять владений Уилт только кричал своим: «Дайте мне мяч!» и данковал – каждый раз. Данковал так, что мало никому не показалось. А может быть, их было двадцать, этих данков, а может, и все тридцать – я устал считать. Он данковал, данковал и данковал – и никто уже не мог ничего с ним поделать. Тогда на уличных площадках на кольцах почти всегда не было сеток, и один раз он так засадил сверху, что мяч отскочил от асфальта и перелетел через ограждение высотой 4 с половиной метра. Когда парень, который бегал за мячом, вернулся обратно, кольцо всё ещё тряслось. Вот как крут был Уилт. Он был доминирующей силой – и всё тут. Да уж, Уилту не нравилось, когда из него делали клоуна…

Мне сегодня становится смешно, потому что многие просто не понимают, насколько велик он был на самом деле. Сегодня люди говорят о Майкле Джордане и других, но при этом они почему-то не обращают внимания на тот факт, отказываются принять то, что некоторые рекорды, установленные Уилтом, никогда не будут побиты. Он играл 13 или 14 лет – и ни разу не был удалён с площадки за перебор фолов. Он набрал 100 очков в одной игре. Как-то он провёл в матче на площадке, по-моему, 54 минуты – и ни разу не присел на скамейку. В одной игре он сделал 55 подборов. Каждый год он совершал нечто феноменальное, и я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь это повторит. Посмотрите старые видеозаписи, на которых он ещё играет за школу. Там он подбирает мяч под своим щитом и идёт с дриблингом через всю площадку. То есть он мог делать такое ещё школьником – даже тогда. Он был похож на десятиборца, он играл в лакросс, и, насколько я знаю, когда он жил в Лос-Анджелесе, он очень много играл в волейбол. Мало кто слышал об этом, но вполне вероятно, что в нём умер волейболист мирового класса».

Видимо, именно это имел в виду Хокинс, когда говорил, что «мы с Джеки разозлили его по-настоящему»...

Ещё одним прыгуном-динозавром, который умел и летать, и играть, был, конечно, Гас Джонсон – хиппующий форвард ростом 198 см с визитной карточкой в виде весьма запоминающейся улыбки. Он первым из игроков НБА вставил в один из зубов (в один из резцов, если уж быть совсем точным) золотую звезду (правда, в конце карьеры её снял). Джонсон был многокрасочным, громовым данкером и только по официальным данным разнёс к чёртовой бабушке три щита. Каждый раз, когда Джонсон делал данки в домашних играх, под сводами арены из динамиков разносился звук винтовочного выстрела (почти всю карьеру Гас отыграл в «Балтимор Буллетс» («Балтиморские Пули»)). Сам Джонсон очень любил вспоминать об этом: «Когда я в первый раз услышал этот выстрел после своего данка, то сказал себе: ого, Гас, тот, кто это придумал, кое-чего кумекает в баскетболе. Чуваки, слушать это всегда было для меня сладкой музыкой. Я сразу же начинал себя великолепно чувствовать – даже если что-то шло не так».

Вообще с Гасом, которого нередко называют «самым первым Майклом Джорданом» (потому что потом был Дэвид Томпсон и другие), связано много разных историй – он действительно был очень колоритным персонажем, и каждый, кто так или иначе сталкивался с ним, запоминал его на всю жизнь.

Так, Эрл Монро говорил в автобиографии: «Да уж, Гас был тем ещё хиппарём – с этой золотой звездой в одном из передних зубов, в яркой, цветастой одежде, со своим неповторимым стилем, одной из примет которого была козлиная бородка, которую он какое-то время носил – как у Фу Манчу (персонаж, придуманный писателем Саксом Ромером – воплощение зла, криминальный гений, в общем – аналог профессора Мориарти и Фантомаса). Думаю, что он был первым человеком такого рода в тогдашней НБА. Неудивительно, что всех чернокожих чуваков в командах, в которых он играл, так к нему и тянуло – как к магниту. У него была своеобразная – эдакая прихрамывающая, утиная – походка, но даже из неё он всё равно ухитрялся сделать что-то такое, что очень круто выглядело со стороны. У Гаса был 48-дюймовый вертикальный прыжок, и он мог допрыгнуть до верхней кромки щита и снять с неё четвертак. Он был простым парнем с улицы, который матерился и орал трэш-ток во время матчей, не переставая – а при случае давал волю кулакам, не особенно задумываясь. Но при этом он оставался очень симпатичным, располагающим к себе чуваком. И всё-таки, шутить с ним никто бы не захотел. Гас был одной из самых харизматичных личностей, которых я встречал. Он с такой лёгкостью собирал вокруг себя людей, просто оставаясь самим собой – и мне это очень нравилось в нём. И ещё у него была крайне забавная манера говорить. Никогда не забуду, как мы с ним ходили в бары, и он там делал заказы этим своим низким, очень низким, неповторимым, непохожим ни на чей другой голосом: «Дайте мне один из этих великолепнейших стейков и полейте его чем-нибудь вроде этого божественного Военного Честерширского соуса» (непереводимая игра слов – Джонсон имел в виду ворчестерширский соус, но произносил не «Worcestershire sauce», а «War (военный) Chestershire sauce»). Меня это каждый раз здорово смешило».

Но, конечно же, главной фишкой Гаса была не его внешность, не манеры и не голос – всё это лишь придавало ему шарма. Основной формой его самовыражения на площадке были гипер-данки.

Вторая половина 60-х – начало 70-х – время расцвета движения хиппи. В НБА его олицетворял Гас Джонсон (на заднем плане – Дэйв ДеБушер). Данкер-хиппарь...

Вспоминает Билли Каннингем (тоже отличный прыгун, прекрасно знающий толк в том, чтобы хорошенько задолбить сверху), игравший вместе с Чемберленом за «Филадельфию»: «Самая великая игра, в которой я когда-либо участвовал, да и вообще – самая великая изо всех, которые я видел – это один из последних матчей сезона 1966-67. Мы играли с «Балтимором». Мы тогда как раз боролись за то, чтобы установить рекорд регулярки по количеству побед (своей цели «76-е» добились, выиграв в том чемпионате 68 раз).

Матч начался с того, что Гас Джонсон данканул через Уилта. Это было целое шоу! Гас был очень, очень сильным парнем. Я весил тогда почти 100 килограммов (сам Джонсон был на 4 кг тяжелее), но Гас отодвигал меня с пути одной рукой легко, словно пушинку.

Знаете, этот человек был образчиком того, что мы понимаем под «физической мощью». Он состоял из одних мускулов! Он любил данковать и был просто ярчайшим игроком, на которых и ходят посмотреть зрители.

Когда он забил через Уилта – он его действительно унизил, и достаточно было бросить на Чемберлена один-единственный взгляд, чтобы понять, как ему это не понравилось.

Позже Гас убежал в быстрый прорыв – и между ним и кольцом оставался только один человек, которым был Уилт. Джонсон хотел забить сверху – ещё раз. Гас взял мяч в руку и взвился в воздух – у него была отличная скорость, и к корзине он выходил как раз под самым удобным для себя углом. И тут же взлетел и Уилт – и вырвал мяч у Гаса. Абсолютно чисто! А потом он сунул мяч обратно Гасу – и просто придавил его к полу! Вместе с этим мячом (типичное уличное унижение, характерное для Ракер-парка и других площадок – в предыдущей части я о нём рассказывал)!

Гаса просто размазало по паркету, и его унесли под трибуны. Не уверен, что больше в истории не случалось похожих случаев, но, насколько я знаю, Гас Джонсон – это единственный игрок в лиге, который получил вывих плеча после того, как его данк заблокировали…

Но началось-то всё с того, что он забил через Уилта…»

Если кто-то прыгает неважнецки, это нередко называют «болезнью белого человека». Это выражение используют и белые, и чёрные ребята, и оно уже давно превратилось в добрую шутку.

Первый белый парень появился лишь на четвёртом по счёту конкурсе по броскам сверху. Был это, как нетрудно догадаться, уже упоминавшийся Том Чамберс. В общем-то, ничем таким особенным он там не отличился. Хотя это мало о чём говорит: попробуй-ка прояви себя, когда твои оппоненты – Теренс Стэнсбери, Клайд Дрекслер или Майкл Джордан. А вообще-то, Чамберс был великолепным прыгуном. И, конечно же, были и другие белые, которые могли при случае знатно данкануть. Тот же Джерри Уэст, к примеру, – хотя броски сверху, конечно, и близко не были его основной баскетбольной специализацией. Или, уж тем более, тот самый Билли Каннингем, которого прозвали «Кенгурёнком» совсем не из-за того, что у него была сумка на животе. Бобби Джонс тоже умел славно спикировать на кольцо. 193-см Тодда Лихти в НБА травмы изрешетили, словно пули из скорострельного пулемёта – но, когда он учился в «Стэнфорде», Тодда называли «одним из величайших прыгунов – вне зависимости от расы, вероисповедания и цвета кожи».

Как-то Чемберлена спросили, а были ли среди белых те, кого он мог бы назвать «большими прыгунами». Уилт подумал, перебрал несколько имён и закончил следующими словами: «Знаете, был один белый парнишка, который играл за «Атланту» в 1970-м году. Ну как – играл? Он, в принципе, и со скамейки-то не вставал, но, когда я наблюдал за тем, как он данкует во время разминки, я с удивлением подумал, что он делает это лучше, чем все, кого я видел в этой жизни».

Уилт так и не смог вспомнить имя этого парня, но Род Торн подсказал, кто это был. Этого таинственного прыгуна звали Херб Уайт. В том единственном для себя сезоне в лиге разыгрывающий ростом 188 см провёл 38 игр, в которых выходил в среднем на 8.3 минуты и набирал 2.4 очка. В общем, ничем не запомнился, кроме как своими очень голубыми глазами. И, тем не менее, ему хватило одной разминки, чтобы произвести на самого Чемберлена неизгладимое впечатление – и тот назвал его лучшим данкером из когда-либо им виденных.

Как это часто бывает с великими прыгунами, слава Херба летела впереди него. Когда он заканчивал школу в своём посёлке Декейтер в Джорджии (и, к слову, его признали лучшим школьником-выпускником штата), ему стали присылать приглашения колледжи со Среднего Запада – те самые, «исторически чёрные», предлагая стать первым белым игроком в их рядах (надо думать, потому, то его стиль был типично «чёрным»). Однако Херб такой прецедент создавать не захотел – и отправился в университет Джорджии, где был просто одним из многих белых баскетболистов. И играл он тогда мощного форварда – весьма посредственно играл, стоит отметить.

Перед выпускным годом в колледже Хербу удалось поиграть с несколькими ребятами из «Атланты» – и те были потрясены так же, как и Чемберлен иозже. После чего немедленно отправились к своему тренеру Ричи Герину и сказали ему: так и так, есть вот такой вот совершенно удивительный прыгун Херб Уайт – совсем рядом, под боком. Герин отправился посмотреть на Уайта собственными глазами, после чего «Хокс» выбрали его на драфте. Так Херб стал запасным разыгрывающим и, по совместительству, соседом по номеру в отелях во время выездных матчей другого новобранца «Атланты» – Пита Маравича.

Уайт даже выходил в старте в пяти матчах – но оказался слишком жадным для первого номера, потом на него обрушились травмы – и он закончил карьеру в профессиональной лиге в Мексике.

Его роль в «Атланте» была весьма своеобразной. Тут приходит в голову аналогия с рок-концертом – там какая-нибудь группа из не очень-то известных вовсю старается, наяривает, чтобы разогреть как следует публику перед выходом на сцену главной банды. Вот то же происходило в том сезоне и на матчах «Атланты». Это потом, в игре, представление устраивал Маравич. Но те минуты, которые длилась предматчевая разминка, превращались в шоу одного актёра – Херба Уайта, или, как все его сразу прозвали, «Лифта из Декейтера» («Элевэйтор фром Декейтер»). Да, это был его маленький «Шоутайм». Когда «Атланта» приехала в Нью-Йорк, весь «Мэдисон-сквер-гарден» стоял на ушах от его данков и аплодировал стоя. А ведь это была, повторюсь, всего лишь разминка. Он делал обратный данк двумя мячами сразу. Бросал мяч в щит, ловил его – и заколачивал в корзину… В общем, можно сказать, что Херб входит в первую символическую разминочно-разогревочную пятёрку НБА всех времён.

«Я выиграл в том сезоне неофициальный титул лучшего данкера НБА, – вспоминает с улыбкой Уайт. – Во время разминок мы всегда вызывали на поединок соперников и устраивали с ними небольшие конкурсы. Все команды так делали перед игрой. И вот эта слава о том, кто лучший данкер, передавалась из уст в уста, от одного болельщика к другому, от одной арены к другой, и к концу сезона все сошлись во мнении, что самые крутые – это парень из «Портленда», которого звали Клод Инглиш, и я. Помню, что последний матч в том сезоне мы играли как раз с «Портлендом»» (здесь память Уайта подводит, но это в данном случае неважно). И вот перед игрой мы затеяли с Инглишем такой себе конкурс по броскам сверху. Он сделал данк с разворотом на 360 градусов одной рукой. Я сделал данк с разворотом на 360 градусов двумя руками. И зрители, и он признали, что я был лучшим».

Кстати, карьера Клода Инглиша, которому вместе с Уайтом, по словам последнего, болельщики отдали в том сезоне неофициальный титул лучшего данкера, в НБА получилась даже ещё более бледной, чем у самого Херба. В смысле – практически никакой карьеры не было. Тем не менее, в той регулярке и тот, и другой были для мальчишек-зрителей вполне состоявшимися кумирами. И многие приходили посмотреть не только на Маравича, но всё-таки и на Уайта. Всё по той же причине, по которой Чемберлен, не зная имени этого парня, запомнил его на всю жизнь – из-за магии данка.

Будучи персональным болельщиком Уилкинса, Уайт регулярно приходил на матчи «Атланты». Как-то его спросили: в состоянии ли ещё старый Лифт подниматься?

– Ха-ха, в удачный день – определённо, –  последовал ответ. – Около года назад я играл на улице с несколькими чёрными ребятами. Я попробовал сделать данк с разворотом на 360 – и у меня получилось. Я сходил домой и вернулся с рулеткой, померял высоту до дужки и сказал: «Ничего себе, парень, ты всё ещё можешь прыгать на 40 дюймов (102 см)!

Херб Уайт – он же «Лифт из Декейтора», «Элевэйтор фром Декейтер» – был настолько... э-э-э, средним баскетболистом, что даже невозможно найти его игровые фото. Чемберлен вообще забыл, как его зовут – или даже никогда этого и не знал. Но всё равно считал именно этого парня – кто бы мог подумать? – самым лучшим данкером изо всех, кого он видел...

Если вдруг когда-нибудь кто-то решит учредить национальный праздник Данка, то, вне всяких сомнений, он должен будет отмечаться 8-о февраля, в годовщину легендарной последней All-Star Game АБА – и первого конкурса по броскам сверху в истории. В НБА в то время не могли и помыслить о чём-то подобном – там такое считали чем-то фривольным, не достойным этой лиги.

А вот в АБА думали не о достоинстве – там думали о стиле. Если вы – напыщенный сноб, то вам вряд ли стоило выходить на эти площадки и брать в руки красно-сине-белый мяч АБА.

Итак, 8-о февраля пять лучших данкеров АБА соревновались между собой, чтобы определить, кто же из них – самый-самый. И Артис Гилмор, и Джордж Гервин, и Лэрри Кенон постарались и продемонстрировали отличные трюки (во всяком случае – по меркам тех дней). Но настоящее вдохновение снизошло на Дэвида Томпсона и Джулиуса Ирвинга – Скайуокер против Доктора.

Док выиграл почётное звание – как принято говорить в таких случаях, в драматической борьбе, начав свой полёт, как потом подсчитали, чуть-чуть, на пару дюймов, заступив за линию штрафных, и завершив его термоядерным данком. Ну, а Томпсону в качестве утешения достался приз лучшего игрока самой All-Star Game.

После того сезона АБА прекратила своё существование, но этот конкурс вызвал в СМИ такой резонанс, что в конечном итоге его идея была принята на вооружение в НБА. А Ирвинг благодаря тому шоу в Денвере вышел на национальную сцену, став в глазах многих крёстным отцом бросков сверху.

Да уж, если бы данкерам раздавали Оскаров, как киноактёрам, Джулиус обязательно получил бы статуэтку за ту лёгкость, с какой он владел своим телом. Некоторые специалисты говорят, что Ирвинг стал вторым после Чемберлена игроком, который совместил в себе два этих понятия, два статуса: суперпрыгун и суперзвезда НБА (что довольно спорно – ведь был ещё и тот же Гас Джонсон). И первым, кто превратил данк в искусство – на профессиональном уровне.

Томпсон был, в общем-то, персонажем сопоставимого калибра, но лишь до определённого момента. После пяти ослепительных сезонов в НБА его звезда стремительно закатилась – в немалой степени из-за кокаина.

Ирвинг пребывал в относительной неизвестности на ранних этапах карьеры. В отличие от Томпсона, который был общепризнанной величиной, уже когда играл в университете Северной Каролины, Джулиус подкрадывался к вершинам незаметно для многих. Хотя он и был всем для своего Массачусетского университета, сам колледж был не на слуху, а потому и об Ирвинге мало кто знал. Та же картина была характерна и для сезонов, которые он провёл в АБА – потому что эта лига вообще была таинственной и загадочной для большей части населения Америки.

«Во многом легенда Ирвинга напоминает те полумифические-полумистические истории, которые бродили в своё время по Дикому Западу. Ну, знаете, обо всех этих ганфайтерах (так называли сорви-голов, бретёров и искателей приключений, которые великолепно управлялись с револьверами и ружьями). Ну, это похоже на то, как если бы кто-то сказал: «Легенда гласит о том, что на этом кладбище покоятся двадцать человек, с которыми в таком-то салуне такой-то парень повздорил как-то вечером, между ними завязалась перестрелка, и он отправил их всех на тот свет». Ну и что, кто-нибудь встречал этого самого парня? Вот так и с Джулиусом – кто-то слышал о нём что-то, изрядно смахивавшее на небылицы, но видели его только те, кто мог ходить на игры АБА», – говорил комментатор Боб Костас.

К тому времени, как Ирвинг в 26-летнем возрасте появился в НБА в 1976-м году, его ноги уже утратили более 25-и процентов своей прыгучести – по его же собственной оценке. Но, даже если это было и так, именно Доктор в глазах многих оставался самым ярким игроком ассоциации до прихода Джордана.

Доктор Джей – и этим, собственно, всё сказано...

Ну, и, конечно же, Дэвид Томпсон!

«Знаете, очень высокие ребята редко когда признаются болельщиками великими прыгунами, – с некоторой обидой сказал как-то Чемберлен. – Мол, если они выпрыгивают выше кольца – так это только потому, что они и так высокие. Это очень расхожее мнение. Большинство считает по-настоящему великими прыгунами только низких парней, которые могут данковать. А между тем, я прыгал выше, чем Джордан – мой «Сарджент» был больше (надеюсь, те, кто не знает, о чём говорил Чемберлен, не подумали ничего такого; о том, что значит «Сарджент», разговор пойдёт в следующей части). Когда я пришёл в университет Канзаса, кольца в тамошнем зале висели на высоте 12-и футов (3.7 метра) – потому что доктор Фог Аллен считал, что они должны быть закреплены именно на такой высоте (я вообще не буду ничего писать об этом человеке, потому что не знаю, как можно рассказать о Фоге в паре фраз – упомяну лишь, что по своей легендарности и вкладу в историю баскетбола его приравнивают по масштабам к самому Джеймсу Нейсмиту, которого Аллен, собственно, и заменил на посту главного тренера «Канзаса», в каковом качестве и заслужил неофициальное звание «отца баскетбольного тренерского ремесла». Аллен успел рекрутировать Чемберлена в колледж, но потренировать Уилта лично ему уже не удалось – как уже гворилось, по правилам тогдашней NCAA фрешмен не имел права играть за основной состав, а когда Чемберлен стал софомором, Аллен уже отошёл от дел). И я пробовал забивать сверху в эти корзины. Да, это были лишь попытки, но я точно смог бы сделать это, если бы постарался.

Когда я был фрешменом, я по-всякому дурачился со штрафными бросками. Я вставал внутрь круга для штрафных, в его верхнюю половину – ту, что ближе к центральной линии, делал ещё шаг назад, чтобы оказаться на самой дуге, потом немного разбегался, прыгал с линии и данковал. Конечно, это было против всяких правил, и я, в любом случае, не сделал бы такого в игре. Впрочем, в колледже я хорошо бросал штрафные…» (на самом деле бросал он их с процентом 62, что может считаться хорошим результатом разве что в сравнении с 51-м процентом, которые он показывал в профи).

О сезоне 58-59, который Чемберлен провёл в «Гарлем Глобтроттерс», у него сохранились такие воспоминания: «Джо Попрыгунчик Бакхолтер и я вставали напротив друг друга – на разных концах штрафной линии, а Жаворонок Лемон стоял между нами и бросал штрафной. И вот, когда он выпускал мяч, мы с Джо выпрыгивали и пожимали друг другу руки над кольцом».

Во второй половине 80-х очень многие (из тех, кто его знал, конечно же) были совершенно уверены, что человек, являющийся на тот момент лучшим прыгуном в баскетболе, пока ещё не играет в НБА (и так туда в итоге и не попадёт). Хотя отношение к этой лиге он всё-таки имел – пусть и весьма опосредованное. Речь – о Джоуи, младшем брате звезды ассоциации Денниса Джонсона, который тогда защищал цвета «Бостона».

Деннис никогда не мог похвалиться высоким прыжком, но вот Джоуи – совсем другая история...

При росте 190 см он обладал сказочной силой в ногах, находившей выход в фантастических взлётах.

Джоуи зарекомендовал себя хорошим игроком в своей школе «Баннинг» в Уилмингтоне, после чего поступил в колледж в Южном Айдахо, откуда перевёлся в Аризонский университет, поцапался там с тренером и был отлучён от команды, став «краснорубашечником». Что, повторюсь, не помешало ему завоевать славу одного из лучших, если не лучшего прыгуна тех дней.

Джо Кларк, основатель и президент Южно-Центрального атлетического клуба Лос-Анджелеса, работал в те годы с большинством талантливых ребят из Города ангелов, которые обещали вырасти в неплохих баскетболистов. И он пригласил Джоуи поучаствовать в одном тренировочном турнире в Аризоне в рамках своей спортивной программы.

Джоуи приехал, но в лагере ему почему-то не смогли подобрать подходящую по размерам форму. Поэтому в один прекрасный день он явился в зал в своих обычных майке и кроссовках, в которых играл на улице.

Кое-кто из ребят начал практиковаться в данках. «Джоуи это увидел, – вспоминал Кларк. – Он даже не стал зашнуровывать свои кроссовки. На его голове была бейсболка. И вот он подходит к щиту, становится под ним и поворачивается боком. И безо всякого разбега, прямо с места, просто прыгает вверх с вытянутыми по швам руками, наклоняет голову – и укладывает свою бейсболку в корзину».

В Южном Айдахо слава Джоуи росла, как на дрожжах – соответственно высоте его прыжка. Кстати, там он занялся и лёгкой атлетикой – уже непосредственно прыжками в высоту. Будучи фрешменом и тренируясь, как говорят, по десять часов в день, Джоуи брал высоту 222 см, на следующий год, охладев к этому делу и почти не занимаясь – 228 см. В перерыве одной из игр Джоуи уговорили продемонстрировать всем свой прыжок. Как есть – в баскетбольной форме и кроссовках – он без предварительной подготовки прыгнул явно выше 7-и футов (213 см).

«Люди клянутся, что он был выше на целый фут, – сказал после этого тренер «Айдахо» Фред Тренкл. – Я был там в этот момент, и могу сказать, что это не так – там не шло речи о футе. Но он точно был выше на добрых 6-8 дюймов. Однажды он пришёл в спортзал утром – а к нам как раз приехала съёмочная группа. Они попросили его показать, как высоко он может прыгать – без какой-либо разминки, без разогрева, прямо в той одежде, в которой он пришёл. Джоуи прыгнул с места и достал подбородком до дужки. У меня и видеокассета есть, чтобы доказать это».

Карл Кляйнкопф, который на протяжении девяти лет тренировал команду «Южного Айдахо» по лёгкой атлетике, говорил тогда: «У меня нет никаких сомнений, что к 1992-у году Джоуи сможет прыгать на 8 футов (244 см). Легко».

Есть такое местечко – бар, или закусочная, под названием «Клуб на углу». Находится оно в Москве – не в столице России, понятное дело, а в Айдахо, неподалёку от кампуса местного университета, за команду которого играл когда-то сам Гас Джонсон. Там, в этом баре, была раньше любопытная штука – гвоздь, заколоченный очень высоко прямо в стену. Это не просто «гвоздь, это – «Гвоздь», один из самых легендарных предметов баскетбольного фольклора. Как-то, в 1962-м, Джонсон пришёл вечерком посидеть в этом баре – и поспорил с его владельцем, Гермом Гетцем, что хоть сейчас готов прыгнуть выше, чем тот в состоянии себе представить. «Клуб на углу» был весьма скромным заведением с недорогой мебелью; украшением служила лишь белая лепнина под мощными балками, поддерживающими потолок. Джонсон отошёл к входной двери, разбежался и прыгнул, проведя пальцами по одной из балок.  После замеров оказалось, что отметина находится на высоте 11-и футов 6-и дюймов от пола (3 м 51 см). Согласно другим источникам, речь шла о чуть меньшей высоте – 3 м 37 см. Гетц торжественно вбил гвоздь в балку в этом месте и не менее торжественно поклялся, что тот, кто это повторит, сможет пить в его баре, сколько душе угодно. Он чувствовал себя в полной безопасности: казалось невероятным, что найдётся кто-нибудь, кто сумеет сигануть так же высоко, как и Гас. Помимо этого, место, с которого разбегался Джонсон, было обведено кругом диаметром в 1 метр – любой желающий продублировать полёт Гаса должен был стать в него обеими ногами и стартовать именно оттуда.

Это был умопомрачительный прыжок. В следующие 24 года много кто пытался воспроизвести трюк Гаса. Например, Билл Уолтон – но ни у него («Я съел в тот вечер слишком много пиццы и выпил слишком много пива»), ни у кого-то другого ничего не получилось. В 1987-м, после смерти Джонсона, под Гвоздь складывали цветы в знак памяти. До наших дней он не сохранился – в 91-м как раз та часть бара, где находился Гвоздь, была снесена.

Тренкл был наслышан об этом эпизоде, поэтому, когда его команда проезжала через Москву в январе 1986-о, направляясь на игру с университетом Северного Айдахо, он попросил водителя автобуса остановиться у «Клуба на углу» – и позвал туда Джоуи...

Продолжение следует...

Comments

[zap1979]

Тут не только за объемы плюс ставить надо ) Кстати, прыжка в 48 дюймов парню ростом 198 никак не хватит, чтобы до верхнего края щита достать. Так что легенды они и есть легенды )

[Кирилл Евсеев]

Ещё не успел прочитать, лишь пролистал. Поставил плюс как минимум за объём работы. Круто!

[КристапсПорзингис]

Очень круто!Автор спасибо тебе большое!после всех этих фантастических рассказов(про Разрушителя и Пи Уи)очень хочется побывать в НЮ,и в ракер парке в частности!помню в подростковые годы жил стрит бол,и почему ч раньше про всех них нечего не знал!

[Clayman]

Насчет прозвищ - прозвища прыгунов, имхо, отражают данк как таковой: зрелищно, с выдумкой, красиво(один Данкенштейн чего стоит).. но по факту - те же два очка, то же прозвище - только с кучей пафоса.

А вот лучшие - как раз у лучших игроков: Мечта, Легенда, Мэджик, Супермен etc. Показывают нереальность умений игроков. Отдельной строкой - белый шоколад)

[Morb]

Интересно. А это откуда перевод?

[Shkipper]

Ответ Clayman

Насчет прозвищ - прозвища прыгунов, имхо, отражают данк как таковой: зрелищно, с выдумкой, красиво(один Данкенштейн чего стоит).. но по факту - те же два очка, то же прозвище - только с кучей пафоса. А вот лучшие - как раз у лучших игроков: Мечта, Легенда, Мэджик, Супермен etc. Показывают нереальность умений игроков. Отдельной строкой - белый шоколад)

Какая-то несерьёзная тема для обсуждения, но, если уж на то пошло... Кто имеется в виду под "Суперменом" - Шак или Ховард (или кто-то третий?)? Если Дизель - то и его когда-то прозвали "Суперменом" в том числе и за вертикальные взлёты. А Ховард превратился для фанатов "Орландо" в "Супермена" во многом потому, что они видели в нём замену Шакилу (кто-то и вовсе обвинял Дуайта, что он внаглую спёр прозвище у О`Нила) - но не секрет, что для болельщиков во всём мире, особенно для тех, кто знаком с баскетболом не так уж глубоко, Ховард стал "Суперменом" именно после своих полётов и данков на конкурсах перед All--Star Game, которые не видел только ленивый...

Ну, а лучшие игроки... Разве Конни Хокинс, Дэвид Томпсон, Билли Каннингем, Доминик Уилкинс, Клайд Дрекслер, Винс Картер - список можно продолжить, но хватит и этого - не входили в число лучших в своё время? И все они заслужили прозвища, опять же, именно за свои фантастические полёты. Конечно, это дело вкуса, но для меня каждый из этих Игроков - в чём-то по-своему уникален и исключителен...

[Shkipper]

Ответ Clayman

Насчет прозвищ - прозвища прыгунов, имхо, отражают данк как таковой: зрелищно, с выдумкой, красиво(один Данкенштейн чего стоит).. но по факту - те же два очка, то же прозвище - только с кучей пафоса. А вот лучшие - как раз у лучших игроков: Мечта, Легенда, Мэджик, Супермен etc. Показывают нереальность умений игроков. Отдельной строкой - белый шоколад)

Какая-то несерьёзная тема для обсуждения, но, если уж на то пошло... Кто имеется в виду под "Суперменом" - Шак или Ховард (или кто-то третий?)? Если Дизель - то и его когда-то прозвали "Суперменом" в том числе и за вертикальные взлёты. А Ховард превратился для фанатов "Орландо" в "Супермена" во многом потому, что они видели в нём замену Шакилу (кто-то и вовсе обвинял Дуайта, что он внаглую спёр прозвище у О`Нила) - но не секрет, что для болельщиков во всём мире, особенно для тех, кто знаком с баскетболом не так уж глубоко, Ховард стал "Суперменом" именно после своих полётов и данков на конкурсах перед All--Star Game, которые не видел только ленивый...

Ну, а лучшие игроки... Разве Конни Хокинс, Дэвид Томпсон, Билли Каннингем, Доминик Уилкинс, Клайд Дрекслер, Винс Картер - список можно продолжить, но хватит и этого - не входили в число лучших в своё время? И все они заслужили прозвища, опять же, именно за свои фантастические полёты. Конечно, это дело вкуса, но для меня каждый из этих Игроков - в чём-то по-своему уникален и исключителен...

А Белым Шоколадом, к слову, на уличных площадках Америки называют почти любого белого, который способен составить достойную конкуренцию чёрным ребятам - далеко не одного только Джейсона Уильямса.

[Shkipper]

Ответ Morb

Интересно. А это откуда перевод?

Да это, собственно, ниоткуда перевод. Ну, или, вернее - много откуда. Просто я уже при всём желании не смогу вспомнить все источники и всех людей, из и от которых почерпнута эта информация - так давно это начиналось. Если я перевожу и цитирую большой кусок из какой-нибудь книги или статьи непосредственно в процессе работы - то сразу же об этом оговариваюсь. Систематизированные (и местами - в литературной обработке) знания по теме, которая интересует меня уже немало лет, накопленные и собранные за это время, пропущенные через себя, личное отношение к героям - это и есть моя "Галерея не сыгравших".