Интервью Василия Уткина – об отстранении с Первого канала и самых разных извинениях

Автор – Головин.

– 9 июня вы опубликовали пост, что будете комментировать матчи чемпионата мира. Время и место, где эта новость застала вас?

– За день до этого – в пятницу. В кабинете Константина Львовича Эрнста.

Вообще, предложение работать на Первом канале поступило в последних числах апреля. Тогда мы встречались с руководителем спортивной дирекции Ольгой Черносвитовой. Я достаточно давно неплохо ее знаю – раньше работала в Bosco и вообще вызывает симпатию. По прошествии времени в том числе. Черносвитова сказала, что хочет, чтобы я работал на Первом канале. У этого была предыстория, но к ней потом вернемся.

Я ответил, что не очень в это верю, но почему бы не попробовать. Стало понятно, что это должно пройти через Эрнста. Но понятно было и то, что никто не станет предметно разговаривать о чемпионате мира, пока не состоятся две вещи: инаугурация президента, которая сопровождается огромной телетрансляцией, и парад 9 мая. Время тянулось, тянулось. Потом еще тянулось. Думаю, у Эрнста имелись свои сомнения. А я скучал. В какой-то момент съездил в Питер повидаться с друзьями – в частности, с Сережей Шнуровым. Дальше в один день звонит Невзоров – мы с ним в теплых отношениях. Не буду пересказывать разговор, но он рассказал, что переговорил с Эрнстом.

– Вы его не просили?

– Нет. Скорее всего, Шнуров попросил. Но Шнура я тоже не просил.

Через несколько часов после Невзорова мне позвонили и сказали, что Эрнст хочет меня видеть. Я человек разумный и понял, что вряд ли он зовет, чтобы отказать. Это можно было сделать и без встречи. Я приехал, и все так случилось.

– То есть на Эрнста повлиял Невзоров?

– Они разговаривали. И очень давно знакомы, еще с довзглядовских времен. Глебыч долгое время работал советником Эрнста. А повлиял ли… Послушай, все на всех влияют. Я уверяю: есть область знаний, в которой Эрнсту пригодится и твой совет. Просто ты об этом не знаешь. Но такой день наступит, важно его не упустить. Я сейчас покажу одну фотографию. Кто бы мог подумать: был момент в истории России, когда Нобель Арустамян показывал путь Владимиру Путину.

– Зимой говорили, что поверите в Деда Мороза, если сможете поработать на чемпионате мира на ТВ.

– Ну да, я поверил в него. Он действительно существует. Но существуют еще пулеметы. Мороз пришел, подарок передал, но его тут же посекли.

– Вы сказали о предыстории.

– Да. Если помнишь, в канун Нового года я выложил большой пост в фейсбуке. Написал, что, судя по всему, чемпионат мира – мимо меня. Уж если Первый канал показывает класико и не приглашает, очевидно, что планы на меня не распространяются. Но дело в том, что мне предложили прокомментировать класико. Только я этого не сделал.

– Почему?

– Были неприемлемые условия. Мне позвонили в пятницу (22 декабря, пост Уткина появился 18 декабря – Sports.ru), игра – в субботу. Я готовился всю неделю к эфиру на «Силе». А в Мадриде уже находились два комментатора Первого – Карпин и Дементьев. Я уточнил: «Как же они?» – «Карпин будет там, а вы – в Москве» – «А Дементьев?» – «А ему пока не говорите». Я, естественно, объяснил, что это неприемлемо. Я не хотел так возродиться.

– То есть Первый хотел кинуть Кирилла?

– Это не называется «кинуть», на самом деле. Рабочие отношения – не то же самое, что человеческие. Речь идет о канале, который ведет тяжелую конкурентную борьбу. Он может принимать любые решения. Там этика не совсем то, что нужно, а интересы дела превыше всего. Например, снимается программа с эфира. Человек, может, всю жизнь в нее вложил, но какая разница, если она не нужна.

– А вы ведь для этого писали тот пост? Чтобы вас прочитали, вспомнили и пригласили?

– Все тексты направлены на то, чтобы их прочитали. Все вызывают разные последствия. Но чтобы заметили – не значилось моей целью. Просто это случилось под Новый год. В момент, когда мысли о жизненных рубежах лезут в голову. Я как бы подвел определенный итог и поделился им с друзьями. Но кто-то определенный его, видимо, тоже прочитал. И мне позвонили за сутки до матча, когда полететь в Испанию уже было нельзя. Если бы сказали раньше – один комментатор с канала мог не лететь. Но тут человек уже в городе. У него есть билет, место – он в любом случае пойдет на игру. Он приходит, а комментирует не он. Сидит и смотрит, как коллега комментирует с тем, кто работает из Москвы. Я бы не хотел оказаться на этом месте. Поэтому и отказался.

Кстати, в какой-то мере ситуация повторилась со мной в Ростове. Когда я сидел на трибуне на матче, который должен был комментировать. И тоже с Карпиным. А комментировал не я – Занозин.

– Вы на его месте отказались бы?

– Нет. Это решение канала, а он сотрудник канала.

– В случае с Дементьевым тоже было решение канала.

– Ну да. Но я не считаю необходимым ситуации равнять. Тогда я просто решил, что этого не сделаю.

***

– Как вам сообщили, что сотрудничество с Первым заканчивается?

– Было смешно. Я прокомментировал Испания – Португалия в Сочи, с утра на машине выдвинулся в Краснодар, чтобы оттуда поехать в Ростов. Дал большое интервью «Афише» по телефону. Следующий звонок был о том, что мы вынуждены приостановиться.

– Кто звонил?

– Не скажу. Какое это имеет значение?

– Ваша реакция?

– Всегда жду худшего, так что оказался прав.

– Но в Ростов и Волгоград вы поехали. То есть если бы из Москвы позвонили и разрешили, вы прокомментировали бы?

– Да, я был назначен. И мне же сказали, что сотрудничество приостанавливается. Конечно, поехал дальше – до Ростова. Там ждал, чем дело кончится. Оно не кончилось. И не должно было кончиться в тот день. А в понедельник все стало ясно. И я из Волгограда улетел в Москву. На следующий день мы встретились с Эрнстом и Файфманом (генеральный продюсер Первого канала – Sports.ru).

– Как они объяснили отстранение?

– Хочу сразу объяснить. Помнишь, какую формулировку я применил, когда записал видео? Я хочу об этом не рассказывать. Дело в чем. Во-первых, о том, что произошло, очень легко догадаться. Во-вторых, я готов рассказывать, что я сделал. Но зачем я буду помогать тем, у кого это получилось? Я не должен это объяснять. Обращайся к ним.

– А к кому обращаться? Миллеру, Громову (первый замруководителя администрации президента, курирует вопросы СМИ – Sports.ru)?

– Ну это уже как хочешь. Сам подумай. Но ситуация – проще не придумаешь.

– Я слышал несколько версий. Одна из них: вы прокомментировали первый матч, и кто-то со Старой площади вдруг услышал ваш голос. Позвонил Эрнсту и сказал: «Костя, это же неблагонадежный человек. Это же Болотная».

– Смотри. О том, что я буду комментировать на Первом канале, сообщила его пресс-служба. Сообщило огромное количество ресурсов. Это один из самых залайканных моих постов в фейсбуке, а у меня там немало народу. Плюс фейсбук для телевизионщиков – это такое корпоративное СМИ. После этого я ходил к Урганту, потом канал сделал такой псевдопафосный ролик, который активно крутился дня четыре. Дальше я был в программе «Время» перед матчем Испания – Португалия. Я прокомментировал этот матч, и мне после него позвонили и сказали, что сарафан прекрасный. Потом рассказали, что отличные цифры и что не соглашусь ли я заехать еще и в Волгоград – прокомментировать там игру со Слуцким. Мы с ним даже созвонились и все обсудили. А потом оказалось, что это невозможно.

Я готов допустить, как ты говоришь, что кто-то на Старой площади не знал, а потом узнал. Но думаю, дело не в этом.

– Еще одна версия: вы что-то не то написали в соцсетях. Например, пост про Навального, хотя Первый просил не писать о политике во время турнира.

– Не было таких условий, и от этого вообще ничего не зависит. Половина людей видит, что я работал и оказался отстранен, поэтому считает, что это я в эфире произнес слово «Навальный». Они правда так думают. Поэтому какая разница, говорю я о политике или нет.

Да и потом. Когда меня приглашают в гости на прием фонда «Выход» (благотворительный фонд содействия решению проблем аутизма, которому помогает Уткин – Sports.ru), меня просят прийти и не пахнуть говном? Нет. Так и здесь. У меня не возникает сомнений, писать заметки о говне или нет, когда я работаю на чемпионате мира.

– Вы же сами говорили, что неконтролируемый.

– Да. Но это не значит, что у меня слюни изо рта идут на ровном месте. Я в другом случае неконтролируемый.

А здесь очень жесткая и конкретная логика, которую легко понять. И которую я не расскажу. Я и так сказал достаточно, чтобы понять. Хочу пояснить еще одно. В силу особенностей проектов на ютубе я сам модерировал хвост комментов. Читал все комментарии, которые там писали. И понял, что у людей возникло ощущение, что Первый каким-то образом меня выгнал или передумал. В воздухе переобулся. Это не так.

Когда мы разговаривали о прекращении сотрудничества, я понял, что у меня есть редкая возможность сказать Эрнсту, что я о нем думаю. В этот момент стало очевидно, что мне он ничего плохого сделать уже не может. И мне нечего его бояться, не о чем просить, потому что только что наше сотрудничество закончилось. И я сказал, что всегда хотел поработать с ним. Мне очень приятно, что эта встреча состоялась. Я сожалею, что так прервалось, но Первый канал здесь совершенно ни при чем. У меня не может быть никакой обиды на него. Вообще.

– По моей информации, Эрнст даже предложил вам поработать осенью на нескольких матчах сборной. А вы сказали, что он разбил мечту, и вышли из кабинета.

– Неправда. Все совершенно не так.

– Но вам предлагали посотрудничать осенью?

– Мы вообще не разрывали отношения, если ты обратил внимание. Первый канал де-юре исполнил контракт. У нас была договоренность о работе, которую я проделал. И по которой он полностью со мной рассчитался. Гонорар еще не выплатил – надо подписать договор. Но выплатит. Хотя я даже не знаю, какой там гонорар.

– Как не знаете, если сразу сказали, что отдадите его на благотворительность?

– Сколько заработаю – столько переведу. Еще и от себя добавлю.

– Вам было неинтересно, сколько заплатят?

– А какая разница, если я с самого начала решил, что не буду получать за это деньги? И сейчас не собираюсь брать. Что я, Дзюба, что ли?

– Уже несколько раз вы повторили, что не имеете претензий к Первому каналу. Из-за того, что решение принималось не внутри него, а пришло сверху, и Эрнст не мог сопротивляться?

– Я же сказал, что хочу об этом не рассказывать. Я сказал достаточно, чтобы догадаться обо всем. Это не моя загадка, у меня нет проблем.

А к Константину Львовичу действительно не чувствую ничего, кроме благодарности. Я представляю его работу неплохо. Понимаю, что ему приходится выдерживать. Что на его команду давят. Мне кажется, я правильно себе представляю, что команда Первого делает ряд вещей, прилагая большие усилия вопреки разным силам. Находя компромиссы. Это немало. Мне бы на это не хватило сил. А когда мне не хватило бы – я уважаю таких людей.

– Те люди, из-за которых прекратилось сотрудничество с Первым, и те, из-за кого вы не поехали на Евро-2016 (в январе 2018-го Уткин говорил, что не поехал на Евро по решению «Газпром-Медиа» – Sports.ru), – одни и те же?

– Не знаю. Но думаю, что знакомы. У меня есть представление, кто они. Но я не присутствовал при принятии решения.  

***

– Что чувствует человек, чью мечту разбили?

– Не сказал бы, что прям мечта. Что я, маленький, что ли? Но, конечно, мне хотелось прокомментировать домашний чемпионат мира.

– Как не мечта? Вы постоянно говорили об этом.  

– Потому что об этом спрашивали. Я мечтал, но ровно так, как может мечтать 46-летний человек. Но у 46-летних мечты не разбиваются – они не сбываются. Разбиваются у 18-летних.

– Слезы были?

– Нет, конечно.

– А когда последний раз плакали?

– Сейчас легко вспомнить. Когда Марио Фернандес забил. Не навзрыд, я все-таки работал. Но слезы навернулись.

– До турнира вам поступали предложения поработать на чемпионате в других странах?

– Да, Средняя Азия, Украина. Но я что, дурак, что ли? У меня в стране происходит чемпионат, а я из страны поеду? Что за бред? Я не собирался уезжать.

– А из России, кроме Первого, обращались?

– Конечно. У меня не было прямого разговора с топ-менеджерами «Матча». Но возникало несколько разговоров с людьми, когда я понимал, что спрашивают оттуда.

Учитывая, как мы расстались и что происходило два с чем-то года, было очевидно, что вряд ли кто-то из топ-менеджеров «Матча» позвонит мне и скажет: «А не выпить ли нам с тобой, Вась, стаканчик вискаря?». Такого разговора получиться не могло. Поэтому шли разговоры через общих знакомых. Естественно, я дал понять, что об этом не может быть никакой речи.

– Это плавные заходы? «Что ты думаешь, как бы отнесся?».

– Да.

– Не так, что «давай на «Матч», дадим тебе зеленый свет»?

– Это вопросы интонаций. Все было понятно. Никто этого не скрывал. Это общие знакомые. Таких разговоров на протяжении полугода начиналось много. Порядка десяти.

***

– Было ощущение, что после отстранения коллеги и зрители вас похоронили – могли триумфально вернуться в профессию, но потеряли идеальный шанс.

– Кто меня может похоронить? Я делаю что хочу. Наоборот, пропали последние препятствия. И сейчас я даже вижу много плюсов, что так получилось. По крайней мере, теперь мне не нужно объяснять, почему я не работаю на телевидении. Потому.

– И запустили «Футбольный клуб» в ютубе.

– Он был бы в любом случае. Но тот вид, который приобрел в итоге, – это третья итерация. Сначала-то мы готовились делать с коллегами проект, который предполагал, что я нигде не работаю. Мне не хотелось идти на матчи. Думал где-то закрыться и смотреть турнир от начала и до конца по ТВ. Писать об этом, говорить и делать выпуски. Все бы происходило на фоне загородного антуража. Проект бюджетный, мы основательно заработали бы. Но потом поступило предложение Первого канала и идею пришлось задвинуть, потому что она требовала подготовки.

Нельзя же привлечь средства и сказать: «Вы знаете, я передумал, я работаю на Первом канале». Точно так же нельзя говорить Первому: «Ребята, вы знаете, уже 15 мая. Мне надо давать ответ партнерам, а вы все тянете. Я теперь точно не поеду в Сочи комментировать Испания – Португалия». Это было бы глупо. Поэтому я сидел и ждал.

Когда наступала ясность с Первым, стало понятно, что можно делать первые дней десять. Расписание, которое мне предложили, подразумевало путешествие с юга на север к Москве. Я помнил проект «Три репортера» и думал проделать весь путь на машине, проезжая города, села и даже веси. Но между первой и второй весью меня застигла новость, что это прекратится. Я вернулся в Москву, два дня подождал. И запустил третью версию.

– В этом плане отстранение помогло развитию ютуб-канала. До него ролики собирали мало просмотров, после – взрыв.

– Неправда. Давай посмотрим прямо сейчас. Вот самый первый ролик после России и Саудовской Аравии. У него 207 тысяч просмотров. Здесь 39 тысяч, но это больше количества подписчиков в тот момент – их было 29 тысяч. Вот 81, вот 139. Это даже записано еще до звонка Первого канала. Вот тебе 110.

– А потом 800, 300 и 500.

– Да, рост. Но что происходит, то происходит. Кто знает, что было бы – если бы. Конечно, когда мы расставались с Первым, я сказал: «Ребят, извините, но я хочу, чтобы первым объявил это я сам у себя». Любой человек на моем месте поступил бы точно так же.

– Сколько тратите на продакшн?

– Не скажу. Это не ваше дело. Но несколько больше, чем Юра Дудь на выпуск.

– Как? Вы же просто стоите перед камерой и рассказываете колонку. Должно быть меньше.

– На самом деле все сложнее. Но не расскажу. У меня дороже, потому что качественнее.

– Тогда скажите, сколько стоит рекламная интеграция.  

– По-разному. В одни программы стояла очередь – накануне или после матча сборной России. Накануне и по итогам финала. Но все это представляет коммерческую тайну.

Я надеялся, что, может, затраты на производство удастся отбить. Так и получилось. Нам удалось отбить и немножко заработать – 25% от вложенной суммы. Вообще, если речь идет о глобальном проекте, то первые шаги я делаю на свои. Если скажу: «Дайте мне миллион рублей на пилот», то ответят: «Старик, может, ты сделаешь проще или сам? Или пополам?». Почему в меня должен верить сторонний человек, если я могу сам? В итоге все получилось оптимистично. Сегодня получил серебряную кнопку ютуба за 100 тысяч подписчиков. А их уже 190 тысяч. Я горд результатами, динамикой. Особенно тем, что происходит то, чего я ждал.

– Прям ожидали? Дудь думал, что если у него 100 тысяч будет – уже супер.

– Юра же не такой опытный человек, как я. Может, ты не помнишь, но в позапрошлом году он решил сделать эпический материал для Sports.ru о «Футбольном клубе». Для этого материала брал у меня большое интервью. Когда расставались, он спросил: «А правда, что ты хочешь сделать «Футбольный клуб» в ютубе?» – «Да» – «Думаешь, получится там?». Проходит год, Юра – король ютуба. А я делаю чуть позже.

– Почему не тогда?

– Такую очередность выбрал для себя в определенный момент. Имелись другие дела и планы. В прошлый год брался за все работы. В каком-то смысле это было подтверждение востребованности. Сначала приходится делать что-то, потом появлялось еще что-то и еще. А какие-то обязательства на тебе уже лежат, неудобно отказываться. И к концу прошлого года мне приходилось тяжеловато. Понимал, что от многого нужно отказаться. В результате запустил канал только сейчас.  

– Нет ощущения, что ютуб – телевидение на коленке?  

– Это не так. Просто ютуб дает очень простой инструментарий для производства. В сущности, ты можешь делать там что угодно. Если бы 10 лет назад мне кто-то сказал, что выйти в прямой эфир из центра Москвы стоит 25 тысяч рублей, не поверил бы. Сейчас такое реально. Дальше вопрос – чем ты это наполнишь. Тут зависит от тебя.

Телевидение на коленке – самое правильное телевидение. Иначе как же так получается, что в 2014-м в стране происходит колоссальное спортивное событие, мы говорим, какая удача – Олимпиада, а что творится со СМИ? Было два спортивных канала, стал один. Во всех спортивных газетах поменялись главные редакторы. Некоторые из них закрылись. «Совспорт» агонизирует. Влияние «СЭ» с каждым годом все меньше. Рейтинговые  показатели «Матч ТВ» меньше, чем у «России 2». И платная подписка меньше, чем была у «Плюса».

– Это точно?

– Как может быть больше, если чемпионат России они показывают без гео-ограничений в ютубе? А потом не дают использовать это блогерам, хотя сами только что бесплатно показали. О каком заработке тут речь?

А то, что делаю я, Юра, Парфенов – это настоящее, прямое и честное телевидение. Не потому, что оно говорит, а как функционирует. Ты собираешь аудиторию и попутно продаешь им товары и услуги. Вот это телевидение.

Традиционные спортивные СМИ – не для читателей. Они для руководителей федераций, тех, кто башляет футбольным клубам. Но это аномальный способ функционирования. Их не очень интересуют тираж и цифры. А меня – очень.

– Не думаете, что ваш ютуб так попер только из-за чемпионата мира? Дальше цифры будут намного меньше.

– При чем тут эффект? Все знали, что будет эффект, но воспользовался им я.

***

– Весной вы мочили Черчесова.

– Я не мочил. Мочат слабых. У меня очень простой принцип: я выступаю только против сильных. Один мой друг сказал, что очень разочарован моими действиями после хорватов, потому что я не сказал о Смолове. Я ответил, что сказал. А, во-вторых, человека в таком положении пусть мочит кто-нибудь другой. Мне вообще не нравится, когда люди вымещают злобу на красивых, талантливых, богатых. Это по определению плохо. Это реакция толпы. Ей хочется возвыситься, а проще всего это сделать на слабых. Не скажу, что я всегда воздерживаюсь от этого, но стараюсь.

А тогда я написал, что Черчесова необходимо заменить после двух игр – с Бразилией и Францией. Когда начался сбор, сказал, что проехали. Что теперь можно рассчитывать только на то, что сборная сыграет за себя и страну.

– Не тренер придумает, а сборная сыграет?

– Что она сыграла выше сил – это выше и значимее того, что ей мог дать Черчесов, даже если бы он был супергением. Даже если бы мы все его поддерживали. Этот результат нельзя предвидеть. Люди забывают, что заметка живет один день, потому что меняется картина событий. Именно поэтому я ненавижу слово «переобулся». Не потому, что явления такого нет, а потому, что оно стало словом-паразитом. А вы что, не переобуваетесь изо дня в день? Погода поменялась – переобуваетесь.

– Но после всего этого не возникло желания извиниться?

– Странная постановка вопроса. «Оказавшись перед богом, что вы ему скажете?» –  «Извините»? Я не верю в бога. За что я должен извиниться?

– За то, что поливали говном.

– Не поливал.

– Слишком критически относились.

– Что определяет эту меру? Как я могу извиняться, что ошибся? Не ошибается только Лукомский, потому что пишет после того, как игра состоялась. Как можно говорить о том, что будет, и не закладываться, что произойдет ошибка? Да, я могу быть неправ. Я бы извинился, если бы понял, что какие-то факты нарочно принижал, подгонял под ответ. Но я не вижу, где это делал.

Да и потом. Если бы Черчесова интересовало, что я говорю, он мог бы об этом позаботиться и объяснить, что сам делает. Не мне – всем нам. Но он же ничего не объяснял. А мы пытались понять на основе фактов. Они такие: он рассказывает, как Комбаров может сдержать Салаха, а через две недели после этого Комбарова нет в составе сборной. Это за гранью моего понимания.

Или как я могу отнестись, если на пресс-конференции Черчесов говорит, что Акинфеев продолжает мое дело, а я играл на трех чемпионатах мира. Он на двух играл, на одном из которых сидел. Как к этому можно отнестись? Что он обсчитался, не умеет считать до двух и путает с тремя? Я не буду этого говорить, потому что уважаю его и не могу допустить, что он путает два и три.

Или извиниться за Жиркова? За то, что я сказал, что как можно брать одного Жиркова на позицию левого защитника, если ему за 30, у него куча травм и он не выдержит три матча подряд? А что, так не получилось, что ли? Каким флангом нас атаковали хорваты весь первый тайм? Разве не правым, где слева у нас играл Кудряшов? Что, у нас слева атаки развивались? У нас не было дублера на позицию Жиркова вообще. В большом турнире, где, если верить Черчесову, он надеялся на выход из группы. Это что, расчет какой-то? Это не расчет. Но прокатило.

Кстати, я регулярно делал опросы в твиттере, и с моими оценками люди соглашались. Я точно не прав только в одной оценке, которую эксплуатировал неоднократно – употреблял слово «профнепригоден». Это слишком сильное слово. Я действительно ошибался. Но извиняться за это не буду. Все остальное. Вот раньше говорили, что чемпионат мира – ярмарка талантов. Сейчас понимают, что это не так, потому что в определенный момент времени футболист может ярко блеснуть. А на протяжении сезона у него не получается. А чем футболист отличается от тренера?

Вполне объективное объяснение ситуации с Черчесовым – он оседлал волну. Понял, что под ним волна, и на ней поплыл. Это нормально, такое бывает. Просто в другой момент ее может не быть. Помнишь, что Дзюба и Черышев вышли на замену в первом матче? И Черышев вообще из-за травмы Дзагоева. Его не было на сборах и в матче. Разве это не описывается понятием «оседлать волну»?

Чтобы закрыть тему с извинениями. То была моя оценка. Я в ней ошибся. Но где здесь повод для извинения? Удивительная тенденция – мы все ищем, чтобы кто-то перед кем-то извинился. Чего все обидчивые стали? Тогда чего вы мне ничего не сказали? Все вы, которые просят сейчас извинений. Может, тогда вы тоже извинитесь?

Я считаю, что извиняются за грубость, хамство в трамвае. За ошибки – нет. А если хотите почитать человека, который не ошибается, сразу скажу: «Ребят, меня не читайте». Я всегда говорил: святое право комментатора – нести ##### [чушь]. Так же и святое право журналиста – ошибаться.

– При этом вы написали, что Рабинер должен фильтровать базар. Почему, если журналист может нести ##### [чушь]?

– А как там было сказано? «Глупо получать по ##### [лицу] за такой сервильный и бездарный текст». Уж если решил что-то сказать, то скажи как есть. Что ты там вышиваешь? Хотя я против рукоприкладства по определению.

Но в целом – подрались два человека, ровесники, никто из них не инвалид и не боксер. Ну чего это обсуждать? Как можно обсуждать, стоит ли солидаризироваться с «СЭ?» С кем и когда они сами солидаризировались? Когда меня ножом в спину ударили, никто об этом даже не написал. И я что-то не помню, чтобы «СЭ» поддерживал какие-то акции из-за того, что журналисты погибали. Хотя все сообщество это делало. А вот то, что зам главного редактора «СЭ» написал, что травма Кокорина – это кармическое воздаяние, хорошо помню.

Понимаю, человека бы избили – тогда это повод для обращения в суд. Но тут просто синяк под глазом. И чего? Мне Павлюченко обещал язык отрезать. Я сказал: «Ну попробуй».

– Когда вы последний раз получали за свои высказывания?

– В жизни были две серьезные драки из-за этого. Но не скажу, когда и как. Ты даже не знаешь с кем.

– Малосолов рассказывал, как в ресторане фанаты ударили вас «вскользячку» за то, что вы постоянно наезжали на них. Вы ничего не ответили и молча слушали оскорбления.

– Этого не было. И Малосолова там не было. Тогда мы с коллегами праздновали мой день рождения. Но никто меня не бил. Вообще, ниже моего достоинства комментировать слова Малосолова. Просто ниже плинтуса. У человека ни стыда, ни совести, ни профессии.

***

– Когда вы последний раз бухали?

– Употреблял алкоголь? В конце марта. А 11 месяцев в году практически не пью. Позволяю только на день рождения и вокруг Нового года. Мне так удобнее жить. Мне алкоголь совершенно не нужен. В определенный момент отказался от него – это возрастная вещь. Понял, что от него хуже. Хуже себя чувствую, хуже восстанавливаюсь. Это своего рода диета. Мне надоело, вот и все.

– Тогда в каком состоянии писали твит про Равшана Ирматова?

– Я же сказал, что употреблял в конце марта. Больше того, тот матч я смотрел в ресторане «Бабель» в компании одного бывшего и одного действующего члена Совета Федерации. И вообще там собралась большая компания. А после окончания игры я записал «Футбольный клуб» с названием «Катастрофа Месси».

– Но даже трезвым вы должны были фильтровать базар?  

– Я извинился. И, кстати, на прошлой неделе списывался с Казанским. Он комментировал в Узбекистане полуфиналы и финал. И сказал, что Равшан передал мне подарок.

– Это хорошо, но давайте про извинения. Они были, но в очень странной форме. Заканчивались так: «10. Девятого достаточно».

– В них я объяснил логику своего поступка.

– Если бы сидели с Ирматовым за одним столом, могли бы ему в лицо сказать?

– Зачем мне говорить в лицо? Люди, которые говорят, что судья – пидорас, они ему это в лицо произносят когда-нибудь? А он бы судил за столом, как другие играют в футбол? Нет. Ну и вот. Меня вообще удивляет вопрос: «А мог бы ты сказать ему это в глаза?». Вот мне нужно бегать за человеком. А если я про Рауля написал текст, мне нужно бегать за ним тоже? Я журналист.

– Зачем вы наехали на Ирматова изначально?

– Не наехал. Это был эпатаж, попытка изобразить эмоцию.

– И вы специально часто делаете такие эпатажные вещи?

– Да.

– Наезжаете на белорусов, например.

– Это не относится к случаю с Ирматовым, но в целом мне нравится правило, что дураки и гуси существуют для того, чтобы их дразнить.

– Почему белорусы – дураки?

– Я этого не говорил. Ты просто спросил, почему я троллю. Я ответил. Разумеется, надо знать меру, я ее знаю. Если интересует, я не езжу в Белоруссию.

– Почему выбрали ее объектом троллинга?

– Я не выбирал, так получилось. Мне это осточертело уже. Но иногда я продолжаю, когда нарываюсь на ответ, который выдает в отвечающем дурака или гуся.

– Вы понимаете, что оскорбляете нацию?

– Не оскорбляю, неправда.

– «Белорусы – конченные провинциалы».

– А что, это оскорбление? Пусть кто-нибудь из конченных провинциалов подаст на меня в суд. Это не оскорбление. Оскорбление – конкретное юридическое понятие.

– Есть законы, а есть правила, по которым мы живем.

– А есть люди, которые обижаются на местоимение «ты». Те, кому в глаза не посмотреть. А за выражение «## твою мать» на Кавказе вообще убить могут.

– Сейчас я плесну в вас водой. Под юридическое понятие это не подпадет, но вы оскорбитесь.

– Могу оскорбиться, не знаю. Если тебе интересно, попробуй.

– Вы же понимаете, что поступать как вы – нехорошо?

– Я нехороший человек. Не претендую на то, чтобы называться хорошим.

– Для чего вы это делаете?

– У меня нет какой-то одной причины для объяснения всех своих поступков. Но если мой поступок хоть сколько-нибудь относится к журналистике, то напомню, что журналист – это тот, кто в доме повешенного говорит о веревке.

– Троллинг белорусов…

– Я не троллю белорусов. Если люди, которых я троллю – из Белоруссии, это не значит, что они для меня белорусы.

– Не думаете, что ведете себя как мудак?

– Мне все равно, как оценивают мои поступки другие люди. Есть небольшое количество людей, чье мнение о поступках меня интересует. И нет ни одного человека, чье мнение меня интересовало бы по каждому моему поступку. Я очень ценю мнение мамы, но не буду спрашивать ее о журналистской деятельности.

– «Ирматов – ишачий сын». Вы повели себя как мудак?

– В определенном смысле, конечно, да, потому что не ожидал той реакции, что последовала. Это как тогда, когда я стер публикацию в инстаграме – собака в окружении овец. Косвенно речь шла о матче «Спартак» – «Терек». Я пошутил на одну тему, а меня не поняли. Конечно, там имело смысл стереть и извиниться, потому что меня не поняли.

– Вы стерли, потому что вам позвонили из Чечни.

– Какая разница откуда? Я стер, потому что меня поняли неправильно. Не могу показать, но есть прекрасная переписка с Магомедом Даудовым. Кстати, после этого случая он неоднократно приглашал меня в Чечню. Делился впечатлениями от встречи с Салахом.

И как ты еще поймешь, что тебя неправильно поняли, если тебе не сказали? Или ты считаешь, что для меня звонок из Чечни – автоматически повод извиниться? Как будто возникало мало конфликтных ситуаций с людьми оттуда. В том числе с окружением «Терека».

– И вы не всегда делали так, как они просили?

– Надо находить общий язык. Реакция обычно бывает быстрая, но она и проходит быстро.

– То есть чеченцы на вас не давили?

– Мы беседовали на эту тему. И я уверяю, что Даудов разговаривал предельно вежливо по сравнению с тем, что можно ожидать в такой ситуации от представителя «Терека». Одно время я собирал факсы. Они пропали, но их накопилось листов 30 – с требованиями принять меры по поводу того, что я говорил на «Плюсе» о клубе из Грозного. И не только я. Там возникали очень разные выражения. И в разговорах разные. В разговоре с Даудовым не было ничего грубее слова «жопа».

– У вас был выбор – удалить или нет?

– Всегда есть выбор.

– Что, если бы вы оставили публикацию?

– Слушай, я сделал поступок, принял решение. А что было бы, если бы я сейчас не заказал клубничный лимонад? Что-то было бы, наверное.

– После того как вы что-то публикуете, а потом удаляете или обещаете, но не выполняете, вас воспринимают ########## [балаболом].

– Знаешь, в мире нет человека, с кем я поспорил лично и не компенсировал ему исполнение пари. Если ты про бритье налысо, то тогда я ни с кем конкретно не спорил, и никто не вправе мне предъявлять. Нет такого человека.

Ты спрашивал меня про воздержание от алкоголя. Первый мой случай как раз был связан с пари. У меня есть знакомый, который тогда держал сеть аптек. Хороший товарищ, собутыльник. Мы разговаривали, и речь зашла о воздержании. Слово за слово – поспорили. На то, что я 7 месяцев не пью. Если проигрываю – 7 дней подряд работаю у него в аптеке в общем зале. Если он – платит деньги. 7 тысяч евро – по тысяче за каждый день, причем все и сразу. Я выиграл, он заплатил. Но если бы я проиграл – честно отработал бы у него.

– Если по поводу бритья ни с кем не спорили, зачем произносили это?

– Да так, вырвалось.

Фото: instagram.com/realradioutkin; instagram.com/egrisi_afc; youtube.com/channel/Василий Уткин; РИА Новости/Александр Вильф, Алексей Даничев, Григорий Соколов