«Фильм о Русской пятерке не досмотрел – из-за рассказа про аварию». Ларионов и Федоров вспоминают «Детройт» 90-х
Встреча, о которой мы мечтали.
У Игоря Ларионова вышел новый выпуск его подкаста – и есть полное ощущение, что лучше гостя уже не будет. К Профессору пришел Сергей Федоров – легенда «Детройта» номер 91 и бывший партнер по Русской пятерке. Разумеется, большая часть разговора посвящена «Ред Уингс» и воспоминаниям о той чемпионской эпохе, но затронули и другие моменты в карьере одного из самых универсальных игроков в истории НХЛ.
Истории о переходе в «Магнитку», работе на разных важных постах в ЦСКА, игре за «Анахайм» вы можете посмотреть в полной видеоверсии разговора. А ниже – самое интересное из того, что касается «Детройта», Russian Five и сборной России текстом.
Боумэн выпустил Русскую пятерку на лед без тренировок
Ларионов: Этот год особенный – 30 лет назад, в октябре, Русская пятерка первый раз вышла на лед. Какие воспоминания, какие чувства в связи с произошедшим 30 лет назад? Как все это было?
Федоров: Ну, встречный вопрос. Кто кого уговорил?
Ларионов: Вас [перед этим] было уже трое: Слава Козлов, Владик Константинов и ты – вы уже были игроками состоявшимися. И насколько твое влияние вот на тот момент позволило это дело создать?
Федоров: Ну, Кенни Холланд, который в том временном отрезке был главным менеджером, со мной точно советовался. Он спрашивал меня про тебя, про Вячеслава Александровича [Фетисова]. Я спрашивал: «Реально?!» И после этого говорил ему: «Да, конечно». Про Володьку Малахова спрашивал, про Сашку Могильного. Это было в какие-то отрезки еще до вашего прихода со Славой.
Вот я ему однозначно сказал, что если ваши обмены реальны – то да, [нужно выменивать]. Про ваш возраст мы не говорили. Он даже деталей не стал спрашивать – видимо, уловил мою какую-то энергию, энтузиазм. Я не мог поверить…
Вообще я спать не мог какое-то время после этого разговора. Думал, что, может, это какие-то планы – а планы не всегда, ты знаешь, воплощаются в реальность. Но случилось так, как случилось.
Ларионов: Насколько Скотти [Боумэн] был вовлечен?
Федоров: Мне сложно сказать, но, я так понимаю, он к этому подводил менеджмент. Там же все равно субординация какая-то была. Мы же потом увидели тарасовские перчатки – он был большим поклонником, даже фанатом советской школы хоккея. Может быть, он и придумал эту тему, но я точно не знаю.
Мне кажется, предисловие было какое-то с его стороны. А возможности появились, наверное, позже.
Ларионов: Это крутая история. Об этом много сказано, об этом много написано, снят фильм. А сегодня, когда мы подходим к 30-летней годовщине, ты понимаешь, насколько та химия, та гармония, которая была в пятерке, в твоем понимании повлияла и на твою игру, и на игру команды «Детройт», и вообще на философию игры в НХЛ?
Федоров: Ну, последний вопрос, сам знаешь, очень объемный. Да, нас всех собрали. Но мы регулярно вместе не играли до какого-то момента. Год прошел или сколько?
Ларионов: С момента, как собрали? Меньше. Я перешел последним, обменяли из «Сан-Хосе» – уже шел сезон. Приехал сразу к игре в Калгари. Слава [Фетисов] уже играл в «Детройте» [с апреля того года]. Так что я включился последним. И когда, значит, 27 октября я прилетел в Калгари, мы вообще вышли пятеркой «с листа».
Федоров: А, тогда никто никого не уговаривал, получается. Получается, что Скотти давно знал, что он хотел.
Ларионов: Вот так вот, да?
Федоров: Да. Но помнишь, он один раз нас вызвал? Уже все были в «Детройте», и спустя несколько месяцев он сказал: «То, что вы делаете – я не понимаю, но продолжайте это делать».
И когда он нас вдруг раз поставил [вместе] – мне понравилось. Игра была тяжелая. Мы 3:0 выиграли, но мы, по-моему, все шайбы забросили. Помню одно, что, когда мы были на льду, шайба постоянно держалась где-то у нас. Мы какими-то ездили линиями.
Ларионов: Если не ошибаюсь, «Калгари» в том матче (27 октября, при первом появлении Русской пятерки – Спортс’’) установил свой антирекорд: 8 бросков, а у нас – 26 бросков.
Федоров: Для меня это большой сюрприз. Когда мы играли, не думали о таких вещах. А сейчас это прилично.
Ларионов: Когда выходят пять русских – это большой риск для тренера, который собирает их впервые и ставит вместе. Это может быть как успех, так и провал. Но мы начали творить, начали делать свои вещи, которые были необычными. Сейчас, как тебе кажется, насколько вовремя это было сделано? Или, может быть, [собрать пятерку] стоило еще раньше?
Федоров: Ты приехал в команду последним – и, как сказал, Скотти сразу с листа нас поставил. Значит, у него был план, было понимания, что мы как минимум можем вместе играть. А можем вместе играть – значит, что-то еще можем. А вот что – он, мне кажется, уже не знал.
И, как ты правильно сказал, он все равно все просчитывал. Продумывал, какой это шаг. Они же смотрят разные моменты – особенно химию, мне кажется, в команде.
И тут у нас начало получаться Ты понимаешь, после появления нашей пятерки все шишки поначалу на нас валились. Потому что не сразу удалось выиграть кубок, хотя игру-то мы классную показывали.
Ларионов: Тот сезон, Серый, ты помнишь: 62 победы – рекорд. И тогда еще не было буллитов – игра могла закончиться вничью. И практически все нам мысленно отдавали Кубок Стэнли еще до начала плей-офф. И тогда мы попали на довольно-таки жесткий «Колорадо» с сильными игроками: Сакик, Форсберг, Фут, Валера Каменский.
На твой взгляд, на тот момент чего нам не хватило? Мы шли так уверенно по ходу сезона – по-моему, раза три их обыграли довольно-таки спокойно.
Федоров: По ходу сезона с 62 победами мы вообще, по-моему, никого не замечали. Но плей-офф – другая тема.
Все шишки на нас посыпались, хотя, думаю, не столько в нас была причина. Мне кажется, у нас не было… ну, как обычно начинается: вратарь, потом защитники и так далее. А в атаке-то мы играли, дай бог каждому.
С высоты прошедших лет кажется, что нам не хватало вот именно защитников, которые могли в обороне сыграть.
Ларионов: То есть не было баланса?
Федоров: Мне кажется, да. У нас было все заточено под атаку. Так можно играть, но не в плей-офф.
И вот эта самодостаточность в плане побед в регулярке тоже… Когда все уже точили ножи под плей-офф. Может, мы где-то киксанули, не ожидали такого напора, потому что все равно требуется какой-то определенный опыт.
Победа в Кубке Стэнли-1997 – триумф, ставший трагедией
Ларионов: Когда мы начали следующий сезон – 1996/97 – мы понимали, что перед нами большие задачи, в том числе и в связи с рекордом. Но пошла пресса, что русские не готовы играть в плей-офф, никогда не играли, им неинтересно...
И тогда, в тот сезон, буквально перед концовкой регулярки, мы играли в Калифорнии, с «Сан-Хосе». Ты помнишь тот ужин в «Распутине», когда мы впятером собрали всю команду?
Федоров: Честно, припоминаю. Сейчас я вспомню, отмотаю кассету.
Ларионов: Я к чему: насколько тот вечер, то сплочение, буквально за месяц-полтора до начала плей-офф, повлияло? Не было только тренеров, но был персонал – и мы, наверное, где-то до 3-4 утра общались, отмечали. У нас была музыка живая – и в тот вечер это был наш ресторан.
Федоров: Считаю, это имело ключевое значение. Почему? Потому что Russian Five выбились в лидеры. И мы собрали команду, и показали реально русский доброжелательный стол и атмосферу – для них необычна тема с живой музыкой. Я про выпивку уже не говорю. Это была тоже часть программы, ну, своеобразная.
Мы попросили команду собраться – и отлично провели время. Считаю, это ключевой момент, что мы не отгородились от команды, хотя про нас, по-моему, говорили сутками напролет. Пацаны поняли, что мы часть команды, а не обособленная группа людей, которая [вместе с ними] только на льду. Хотя Саныч всегда играл во всякие игры в хвосте самолета. Но сам факт такого праздника – а это был праздник – при правильно выбранном времени имел большое значение. Но это я сейчас понимаю. Тогда – не совсем.
Ларионов: Ну когда мы путешествовали на нашем самолете, кто-то играл в карты, кто-то – в домино. У нас была хорошая группа 2 на 2: ты играл с Серегой Чекмаревым, я – с Дарреном Маккарти. Это именно те вещи, которые, наверное, все-таки давали понять, что, правильно ты сказал, русские – это часть команды. И для нас главное, естественно, победа. Победа – она одна на всех.
Победа – первый Кубок Стэнли, 1997 год. Естественно, фантастическая радость для людей, для организации. Ведущие игроки, которые вели за собой команду – это ты, Сергей, и Стив Айзерман. Но все закончилось довольно-таки быстро: на пятый день – тяжелейшая авария. Какие были чувства в то время?
Я понимаю, что это не самый легкий вопрос, потому что я, когда касаюсь этого, всегда эмоционален. Потому что вот так все – жизнь буквально обрывается за полсекунды.
Федоров: Знаешь, я начну с того, что фильм про «Русскую пятерку» так и не досмотрел. Потому что там есть часть именно про это. Я просто спустя столько лет…
Ларионов: Я – то же самое. У меня мурашки до сих пор идут.
Федоров: У меня сейчас мурашки идут, когда я вспоминаю все это… Я не досмотрел фильм – и сейчас очень странно, что все это случилось с нашими ребятами. Все эти водители непонятные… Это был наш праздник, они должны заниматься своим делом. Ну, не повезло, конечно.
Я узнал об этом, когда с Дугги Брауном ехал домой с этого гольф-корта, закончив 18 лунок. Не поверил сначала. Я Дуга по пути домой спрашивал раз, наверное, сто: «Ты уверен? Ты точно знаешь?» Он отвечал: «Да-да-да, поехали, поехали».
Потом я узнал, что у дома моих родителей стоят две машины полицейских из штата Мичиган. Я приехал, потому что по радио говорили, что я был в той машине. Ну, «Сергей» и «Сергей», а какой Сергей? Приехал домой, успокоил родителей. Они тогда не особо по-английски понимали и говорили – я представляю их эмоции.
Отпустили эти машины. И в госпиталь поехали – и все. С этого все началось. Мир перевернулся просто. И на пути в госпиталь увидел развороченный лимузин со свернувшейся мордой. Я мимо того дерева ездил потом еще много-много лет – ты же знаешь, где я жил. Мы с Дугги переглянулись и поняли, что все серьезно.
Дальше я не могу об этом говорить. Это до сих пор что-то за душу так берет.
Ларионов: Да, да, это до сих пор. Ужасная штука.
Федоров: Мы не заслужили этого. Ну никак. Но жизнь распорядилась по-другому, конечно.
Ларионов: Следующий сезон – 1997/98. Мы знали, что Влади находится рядом, хотя, к сожалению, прикован к коляске. Сергей Мнацаканов – то же самое. У нас был патч «Believe» в течение всего сезона, лежала форма Влади, в раздевалку его приводили. Какие были чувства? Банальный вопрос, понятно, но…
Федоров: Нет, это отличный вопрос. Я сейчас чуть-чуть вспоминаю ту кубаторию: была какая-то недосказанность, злость. Думаю, нам всем хотелось доказать и реально отпраздновать – вместе с нашими ребятами, которые получили все эти ранения.
Да, был триумф на льду [в 1997-м], но потом такое тяжелое лето было. И поэтому мы пришли готовые к работе, к повторению этого большого шага. Мы злые были. Злые на все.
Единственное, что нас останавливало от каких-то противоправных действий – это, наверное, хоккей, наши тренировки и наша дружба; те же игры в карты в самолете.
Плюс команда сохранилась. Думаю, мы играли еще лучше, точнее, быстрее. Движение было, наверное, сумасшедшее. Не знаю, как мы не повторили 62 победы, но из последних 22 или 24 игр мы, по-моему, 20 выиграли, что-то такое. Мы завершали сезон на высокой ноте, если я не ошибаюсь, конечно.
Ларионов: Это висело. Это было в сердце каждого игрока, потому что мы понимали, для кого мы играем, ради чего мы играем, и понимали, что…
Федоров: Это несправедливо.
Пента-трик Федорова случился после посиделок с Ларионовым под «Метаксу»
Ларионов: Перейдем к легендарному матчу. «Вашингтон» – «Детройт» (в котором Федоров забросил 5 шайб – Спортс’’). Во время Рождества, согласно правилам, игроки НХЛ не могут тренироваться в течение двух-трех дней. То есть 26 декабря игра, а 25-го мы с супругой, с детьми в гостях у тебя и твоих родителей. Это был крутой вечер.
Федоров: Много майонеза и «Метаксы».
Ларионов: Когда на следующий день такое произошло – это, конечно, было феноменально. Феноменально даже быть свидетелем, быть на льду рядом, скажу честно. Какие твои чувства были? Какие ожидания? Может, ты предполагал, что так будет после бурного вечера за день до игры?
Федоров: Ну, мы не поздно разошлись, но посидели хорошо.
Ларионов: Начали рано.
Федоров: Да, начали рано – в 6-7, по-моему. А раскатка была, я не помню?
Ларионов: По-моему, не было.
Федоров: То есть ну мы все выспались ночью, пришли на игру довольные. У меня ощущение от этой игры такое, что мы все время проигрывали.
Ларионов: Да, мы догоняли.
Федоров: Единственная такая горечь какая-то осталась – мы все время догоняли соперников. Соперник был колючий, хорошая команда, высокие защитники, достаточно быстрое нападение. Мы там побегали нормально. Если б не наше взаимодействие, движение шайбы, они с нами бегали бы еще три периода. Хорошо шайба быстрее ходит – как мы говорили.
Ну, а голы – все быстро как-то было. Взаимодействие сумасшедшее. Мне показалось, у нас были силы и игровой настрой – мы даже не спешили. Они нас долбили нормально, в тело играли так, что мама не горюй – там все ощущали это. Но как-то мы уворачивались или шайбу передавали на грани фола. Ну тогда правил-то не было, как мы выяснили спустя 10-15 лет, когда НХЛ все переделала. То взаимодействие, я не знаю… Все были в нужный момент там, где им надо было.
А завершение… Я вот даже пересматривая, только ощущения помню. Особенно этот гол, когда, помнишь, во втором периоде убежал один на один. Я вижу, что Володя разворачивается – знаю, он будет выбрасывать. Не в курсе, видел он или меня, нет, но я знал, что я буду под дальней синей.
Ларионов: Все правильно, все правильно. Но это круто было, я скажу честно
Федоров: Но все голы наши и наши комбинации! Мы в пустые забили, один на один убежали – комбинации там невероятные. Кто-то кого-то потерял.
Все равно нас всегда на каком-то пространстве на одного было больше. Вовка подключался, бегал. Я не помню, Славка бегал или нет.
Ларионов: Вообще атмосфера того матча была, конечно, просто фантастическая, потому что продолжалось еще Рождество – на трибунах народ кто с пивом, кто с коньяком. Все стоя смотрели эту игру, это было круто.
Федоров: Ну да, ликовали все.
Ларионов: И когда ты забил тот гол в овертайме – по-моему, 5:4 сделал – на «Джо Луис Арена», 20 тысяч человек вечеринка продолжалась, не заканчивалась. Все встали – это просто было круто.
Но это большая дань уважения тебе как лидеру пятерки, лидеру команды. И в этом плане вклад в тот успех, конечно, был фантастический. Люди это оценили.
Переходим дальше – сезон-2001/02. Небольшие изменения – команда пополняется: у нас уже в составе Гашек, Крис Челиос, Люк Робитайл, Бретт Халл, Фредди Олауссон. Десять человек из того состава вошли в Зал хоккейной славы.
Тебе уже было 32. Насколько ты верил, что эта команда готова выиграть все?
Федоров: Ну, честно признаюсь, глубоких мыслей не было, потому что я был игроком и не думал как менеджмент, ну, ни разу.
Но я понимал, что все те, кто пришел, играют в тот хоккей, который приносит результат. Это была интересная пора. Выиграть/не выиграть – не знаю, мы понимали, что у нас опять «Колорадо», еще какие-нибудь серьезные соперники были бы.
Вообще изначально я думал, что мы 3−4 кубка подряд заберем. Но помню момент, когда мы третий не взяли подряд – у меня мозги бежали, а тело стояло. Я физически ощутил это.
Ларионов: Это 1999 год, да?
Федоров: Да. Я реально физически ощутил. Понял: «Ну, здесь физиология». Ты три года подряд играешь 9 месяцев из 12 – это, конечно, был сумасшедший ритм и график. Мозги-то свежие, а тело – никак. Вообще никак. А вот в 2001 году, когда мы начали набирать этих ребят, мне показалось, что у нас достаточно опытная и спокойная команда.
Нас, Русскую пятерку, разбивали. Потом мы вместе. По-моему, с «Вашингтоном», да, закончили?
Ларионов: 1998-й.
Федоров: Да. Раскусили нас. Ну, мне кажется, ребята наши уже подсели от этой русской пятерки.
Ларионов: Да. Ну Скотти грамотно все разбил, да – там были правильные сочетания.
Федоров: Чтобы не было там каких-то моментов. Ну, и для соперника, когда надо, он нас соединял, но уже редко. Редко. Хотя мы доставали…
Ларионов: А уже Влади уже не было, поэтому…
Федоров: Да, и Влади уже не было, уже вчетвером.
Я хотел еще такую вещь сказать. Когда мы вместе играли и уже все вошли во вкус, я на игры уже не настраивался специально. То есть я не переживал – вообще ноль морального стресса. Вот так я ощущал себя год-два – примерно когда мы играли вместе.
А 2002 год с теми именами, которые ты назвал… Я понял, что у нас играющая будет команда, и скорости достаточно, и опыта, и в завершении можем играть, и в обороне. Мы были в запале, могли выстрелить.
Овечкин и Семин просили перейти на три звена в финале ЧМ-2008
Ларионов: По ходу сезона-2007/08 ты перешел из «Коламбуса» в «Вашингтон», где молодой Ови, Витя Козлов, Семин, Варламов. Приехал человек, который имеет за спиной массу-массу игр, массу успеха. И это наверняка повлияло именно на формирование той команды, того направления, что было в «Вашингтоне», которое только начинало строиться.
Как ты вспоминаешь о «Вашингтоне», о том времени, когда ты там оказался? По-моему, дедлайн был, да? Или пораньше?
Федоров: Ну да – за две-три недели до него. Я прихожу в команду, а нам надо выиграть 12 игр из 13.
Ларионов: То есть попасть в плей-офф? И вы это делаете?
Федоров: Да, мы это делаем. Но я, конечно, русским ребятам говорю: «Давайте просто одну игру выиграем – посмотрим, как будет дальше». Это для всех была невыполнимая тема. Мы с нашими ребятами на ужины ходили, еще куда-то, знакомились. Успокоились, было весело. Сашка с Семой шутили, мы с Витей их успокаивали, клички пошли и так далее.
Было весело, но в плане подготовки к играм – я говорю: «Есть такая задача – давайте хоть подумаем, как ее выполнить». Мы все отрезали, просто от матча к матчу идем и стараемся играть на высоких скоростях.
А у Сани был хороший контакт с тренером – Брюсом Будро. И как-то он старался, чтобы мы все-таки с русскими играли: я с Семой или с Сашкой. Ну, в зависимости от соперника, понятно.
Смотрим: уже 11 выиграли из 13 – ну, что-то такое. И потом делаем этот результат – и в плей-офф попадаем. И я в плей-офф вхожу как лидер команды, но в плей-офф не играю. Ну, время падает, на большинстве я не играю (здесь нестыковка – в Кубке Стэнли-2008 он отыграл все 7 матчей, средний айстайм – 21:38 – Спортс’’).
Та же история, в мой последний год – Брюс меня чего-то не выпускал. Я такой: «Брюс…».
Ларионов: «Я здесь, про меня не забыл, да?»
Федоров: Ну, конечно, не так, но… Вот такая история была. Особенно последний сезон. А потом я узнаю спустя много-много лет, что там 11 человек на односторонних контрактах в тот год приходили, и мои жалкие 4 рубля не вписывались в их потолок.
Ларионов: Серый, ну в том же 2008-м был яркий финал за сборную, где ты сыграл ключевую роль. Я хочу это отметить, потому что был на том финале, смотрел игру.
Федоров: На арене?
Ларионов: На арене был, да. Меня же там принимали как раз в Зал славы ИИХФ.
Федоров: Извини, Николаевич, просто не знал.
Ларионов: Ну там не до этого было. Но твое влияние в тот момент, оно было феноменальным, потому что ты играл с Семиным и, по-моему, с Сашкой Овечкиным – ваша тройка вашингтонская. И твой опыт…
Федоров: Так договорились.
Ларионов: Да, и твой опыт, понимаешь, сыграл ключевую роль в том, что вернули звание чемпионов мира спустя 15 лет.
Ты приехал в сборную на ЧМ в Канаде, 100 лет канадскому хоккею. На тебе свитер сборной России, рядом – молодая команда, твои партнеры по «Вашингтону» и люди, которые приехали из России. На мой взгляд, то, что вы сделали – это было просто что-то необыкновенное.
Насколько ты себя почувствовал в спокойном душевном таком состоянии, придя туда, где все говорят по-русски? Тут новое поколение ребят – и ты выполняешь свою роль, чтобы помочь команде стать одним кулаком и выиграть титул.
Федоров: Маленькое предисловие. Я всегда буду благодарен Вячеславу Аркадьевичу Быкову и Игорю Владимировичу Захаркину. Они приехали в Вашингтон. Когда ты живешь в графике НХЛ – с играми через день – ты не совсем понимаешь, что там где-то чемпионат мира за горами. Плюс ты не каждый год участвуешь, а то и вообще раз в несколько лет. Но они объяснили свою составляющую, почему они приехали, и самое главное, они сказали: «Мы хотим вас видеть».
Я как опытный динозавр – все-таки мне 38 уже было – спрашиваю: «А мы вместе будем играть?». Это был такой чисто риторический вопрос. Они сразу: «Да, вы вместе будете играть». И только потом я понял, каким важным был этот вопрос. Он, в принципе, и сыграл роль, потому что вообще все удобно было.
Приехали туда – как всегда, командный ужин. Не помню уже деталей – ребята помнят больше меня, но мне дали слово. У меня пара предложений было: «Сплачиваться времени особо нету. Так что давайте договариваемся, что положим все на стол для победы. Серьезно, самоотверженно, как мы умеем».
Ужин прошел – ровно так, в принципе, и играли. Я сейчас вспоминаю, что финнов боялись – как-то сборная не могла их обыграть, не знаю. И у меня такое впечатление сложилось. И тренеры об этом говорили – в общем, мы 4:0 прошли финнов. Ну вот финал – канадцы к нам [в арену] приезжают, а там нет кондиционера во дворце. Мы игр семь там привыкали к жаре. Эти мысли уже позже приходят.
И вот такая ситуация: 2:4 – горим в одну калитку. Вообще в одну калитку. Что-то ничего не можем.
Меня... Можно их назову, как я их называл? «Гиббоны» – это Сашка [Овечкин] и Сашка [Семин] – начинают на скамейке: «Папа Федс, ты скажи это: «Давай в три [звена]!» Ну вот прямо так. И весь второй период горим – ни ритма, ничего. Мы понимаем, что в три – это другой темп. Я говорю: «Да подождите вы, подождите вы!». Как игрок думаю, правильное решение или неправильное.
Ну это доли секунд – и ты идешь играть.
Ларионов: Да-да.
Федоров: Уходим в раздевалку – 2:4, все это кисло. Ничего не понятно, что делать. Стадион орет, канадцы прут, играют, как будто нас вообще нет. Я так что-то посидел 5 минут, потом пошел в тренерскую. Говорю: «Аркадьич, давай перейдем на три звена – у нас будет выше темп, я тебе гарантирую».
Я знал, что наш темп будет выше их. А Хичкок у меня был тренером в «Коламбусе» – он никогда в три не будет играть. Хоть стой, хоть падай. Он в четыре будет долбить тему постоянно – такой своеобразный в этом плане тренер. Я не знал, примут Аркадьевич и Игорь Владимирович эти решения или нет, но как-то я ребятам сказал: «Ребят, 2:4. Мы забыли счет – у нас 20 минут, будем играть, все».
А дальше было в руках реально тренерского штаба. Я не знал, как они поступят. Даже не знал, есть ли это в планах, в понимании. Это тоже нелегко: посадить пятерку достаточно самодостаточных мастеровитых игроков. Кого сажать в общем, чтобы играть в три? Ну, получилось как получилось.
Илюха не мог забить 10 игр. Я уже подхожу перед последней игрой: «Илюх, ну сегодня точно забьешь».
Ларионов: Он забил решающую.
Федоров: Он одну забил в основное. В игре забил важную – 4:4. И в овертайме – ну просто прям эпопея. А до этого он просто не мог забить. А я с ним играл в Солт-Лейк-Сити, ему 18 лет еще было. Тоже моментов миллион – ну, ты помнишь, он просто…
Ларионов: Я помню, мы же там вместе были.
Федоров: Забить не мог. Ну, такая фигня случилась с ним там. Но как-то преодолели мы эти вещи, вот таким макаром.
Фото: East News/AP Photo, AP Photo/Carlos Osorio, AP Photo/Paul Sancya, AP Photo/Carlos Osorio, AP Photo/Karl B DeBlaker; Julian H. Gonzalez/Keystone Press Agency/Global Look Press; РИА Новости/Игорь Золотарев
Остальное почти все знал.
Еще заметил - какие большие ладони у Сергея, даже в сравнении с Игорем Николаевичем.
Легенда.