Джереми Реник: «Я уйду с высоко поднятой головой»

– В прошлом году вы согласились выступать в НХЛ за минимальную зарплату и все решили, что это будет ваш последний сезон в лиге. Почему вы решили вернуться в этом сезоне?

– Я подумал, что это поможет восстановить мою репутацию. Этот поступок показывает, что я люблю хоккей и горю желанием играть на самом высоком уровне. В нашей команде есть хороший костяк из молодых хоккеистов, и я благодарен генеральному менеджеру Дугу Уилсону за то, что он позволил мне стать частью «Сан-Хосе». Когда я все же завершу карьеру, то сделаю это с высоко поднятой головой. Я отдал хоккею все что мог и хочу, чтобы меня помнили за то, как я играл.

– Вы упомянули восстановление вашей репутации. Значит, были моменты, которые ее подпортили?

– Конечно. Люди с презрением смотрят на то, что я когда-то сделал или сказал. Некоторые отнюдь не считают меня примером для подражания. Другим нравится моя честность. Можете думать про меня все, что вам угодно, но я всегда говорю от чистого сердца.

– За годы вашей карьеры вы совершили немало ярких поступков. Сожалеете о чем-либо?

– Не то чтобы сожалею, но то, как я покинул «Чикаго», оставило неприятное чувство. Я мог бы провести всю свою карьеру в этом городе. Но мне нравились и остальные города, где я выступал.

– Вроде Филадельфии?

– Да, это было нечто. Несколько моих лучших лет в карьере выпали на этот город. Перебраться в «Филадельфию» – одно из моих лучших решений, и за это я должен благодарить Рика Токкета и Эда Снайдера. Мне нравилось выступать перед филадельфийскими фанатами. Я ценил то, с какой страстью они поддерживали команду. Я чувствовал их боль и знал, насколько они жаждут победы. Каждая секунда, проведенная в Филадельфии, была для меня в радость. Это были веселые четыре года.

– Наслаждались каждой секундой под руководством Кена Хичкока? Со стороны так не казалось.

– (Смеясь). Возможно, Хич – один из самых умных тренеров, с кем мне приходилось работать. Для того, кто никогда не играл на профессиональном уровне, он понимал хоккей довольно хорошо. Я всегда говорю что думаю, и поэтому у нас возникали конфликты, ведь Хич намного консервативнее меня.

– Считаете ли вы, что спортсмена Реника многие не понимают?

– Люди, особенно из хоккейного мира, действительно меня не понимают. Те же, кто встречал меня в жизни, относятся ко мне с симпатией. Но те люди, которые меня не знают, думают, что я эгоист. Я первым пожму руки фанатам при встрече или выскажу вам свое мнение. Некоторым это не нравится.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что люди из мира хоккея вас не понимают?

– Я считаю, что НХЛ негативно относится к индивидуальности игроков. Неписанное правило гласит, что во главе угла стоит команда, поэтому никогда нельзя привлекать внимание к себе, иначе вас немедленно нарекут вредителем. Лига не хочет видеть в своих рядах бунтарей, нарушающих правила. Не хочет, чтобы вы посмеивались над другими командами, потому что это бизнес. Я же считаю, что можно быть яркой индивидуальностью с собственным мнением и в то же время полностью отдаваться игре. Когда-нибудь читали интервью с хоккеистом? Одни и те же старые клише. Скучные игроки не способны создавать шоу. НХЛ не желает, чтобы они выходили за установленные рамки и привлекали к себе внимание. Они скорее пошлют генерального менеджера в раздевалку, чтобы объяснить хоккеисту, что ему надо поменьше привлекать к себе внимание и вести себя политкорректно.

– Боб Кларк вам говорил когда-либо подобное?

– Нет, что вы. Про отношение Кларки ко мне можно говорить только в восторженных тонах. Он ведь сам играл в команде с сильными личностями и хотел, чтобы его подопечные были такими же.

– Как в тот раз, когда на Хеллоуин вы вышли на раскатку в белом парике, игровом свитере Кларка и штанах Купероллс (в начале 80-х некоторые команды начали использовать длинные штаны вместо шорт; позднее лига запретила их использование по причине небезопасности)?

– Кларки был без ума от этой шутки. У меня даже не получилось надеть щитки, такими узкими были эти штаны. Моя затея рассмешила Кларки, да и фанатам она тоже понравилась.

– А еще вы однажды опрокинули стакан с пивом, который болельщик поставил на выступ позади борта.

– Да, дело было на раскатке. Я увидел стакан и указал на него пальцем фанату, говоря: «Нет. Нет. Нет». Он вопросительно посмотрел на меня, дескать, почему нет? Тогда я подъехал к борту и врезал по заградительному стеклу. Стакан с пивом упал. Парень посмотрел на меня, спрашивая: «Какого черта?». Я взял у нашего экипировщика Гарри Брикера пять долларов и отдал их парню, просунув купюру через разрез между заградительными стеклами: «На, купи себе пивка за мой счет». Было весело. А еще я всегда бросаю шайбы зрителям. Для меня очень важно иметь связь с болельщиками. Можно посмотреть в глаза или просто подмигнуть. Я даю им понять, что знаю, что они здесь. Я хочу, чтобы они знали, что мы играем для них.

– Почему вы размышляете не так, как остальные игроки в НХЛ?

– Когда мне было семь лет, я пришел на тренировку «Хартфорда». Я стоял за бортом и вдруг ко мне подъехал Горди Хоу, набрал снега на крюк клюшки и вывалил его мне на голову. Он дал мне понять, что знает обо мне. Это был один из самых приятных моментов в моей жизни. Я помню его, как будто это случилось вчера, а между тем прошло уже 32 года. Для Горди это было обычным делом, но для меня это стало чем-то особенным. Вот почему, выходя на лед, я стараюсь подарить две секунды всем, кому могу.

– Но, кажется, вы считаете, что люди путают веселье и тяжелую работу?

– Да, это так. Как только вы увидите меня, не отрабатывающего на все сто за эмблему на груди, можете требовать завершения карьеры. Я люблю веселиться, но в то же время вряд ли вы найдете кого-то, кто скажет, что я за свою 20-летнюю карьеру когда-то не отдавался игре полностью. После этого сезона я смогу уйти, зная это.

– Вы уже точно решили завершить карьеру по окончании сезона?

– Я не уверен на 100 процентов, но близок к этому решению.