Шее тесно в галстуке. Как ЦСКА задушил УНИКС в Москве

Зураб Читая – о том, как УНИКСу не хватило сил на паркете УСК ЦСКА.

На двух тренеров бывает по-настоящему больно смотреть во время матчей их команд: на Леонида Слуцкого и на Евгения Пашутина. Непрерывное и тяжелое усилие, направленное на конструктивное начало: не дать эмоциям сжечь себя изнутри вместе со всей работой по управлению вверенным коллективом. Нерв пульсирует в глазах, шее тесно в галстуке, некуда деть руки... Вот уж послала судьба профессию людям. Завидовать не тянет.

Про Слуцкого-игрока ничего не скажу — не видел. А вот Пашутин был баскетболистом разумным и спокойным. Богом плеймейкерского ремесла не поцелован, но зато рассудителен и тверд. Положиться на такого можно даже там, где ветреный талант рискует сверх меры.

Тем любопытнее контраст. Пашутин-тренер, в публичном общении все так же застегнут на все пуговицы. А во время матчей — сам седеешь, на него глядя.

Фраза «с момента, как УНИКС возглавил Пашутин...» за пару дней, предшествовавших матчу с ЦСКА, набила оскомину хуже всякой гаврилиады. Подразумевалось, что УНИКС совершенно преобразился с той поры, как Аргирису Педулакису был куплен билет в Афины. Чистая правда, к слову. Игроки в самом деле преобразились, отряхнулись, встрепенулись. А УНИКС перестал проигрывать. Одна только победа в Мадриде чего стоит. Качать волшебника Пашутина? Долой шапки?

Может, и долой. Но — после игры с ЦСКА. Эта проверка обещала новому-старому рулевому казанцев мало приятного. Московский дракон и сам по себе страшен — даже с учетом всех его травмированных лидеров. А уж после двух тяжелых выездных матчей подряд...

В итоге именно эти два фактора и сыграли решающую роль. Усталость гостей и прочность ЦСКА. Как боксер, сознающий, что готов он к бою неважно, УНИКС сделал ставку на нокаут в ранних раундах. И половину дела сделал. Первая половина в целом и первая четверть в частности в исполнении казанцев — на пятерку с плюсом. По крайней мере, в той части, где оценки выставляются за оборону. УНИКС защищался агрессивно, быстро, умно. Размены были молниеносными, подстраховка не сбоила. В углах снайперов ЦСКА запирали в каждой второй атаке, а Кауна под кольцом замордовали так, что казалось что это и не Каун вовсе, а юноша из молодежки, не готовый к такому уровню физического давления.

ЦСКА, пытаясь играть в свою игру, пропускал удары один за другим. А сам в ответ бил невнятно: то Фридзон промахнется в быстром отрыве на пустое кольцо, то Хайнс карикатурно врежет мячом в дужку, выполняя данк в абсолютном одиночестве под чужой корзиной.

Все спорилось у УНИКСа, но извлек он из своего преимущества только жалкие «+2» к большому перерыву. А ЦСКА, потерпев сколько было нужно и выжив, начал поиск второго дыхания. А когда оно было найдено, начал даже не побеждать УНИКС по очкам, а забивать его у канатов.

Силы у «зеленых» кончились как-то враз, как в упругий шарик иголкой ткнули. Теперь уже защита москвичей выглядела непроходимой, а скорость перехода от обороны к атаке — хоть за превышение штрафуй. Джексон и Лэнгфорд работали на контрасте. Московский американец мангустом метался по своей половине, создавая всей задней линии соперника невыносимую духоту, и убегал, убегал, убегал в отрывы. Сам подбирал, сам перехватывал, сам раздавал передачи и сам успевал их завершать. А вот американец казанский делал все ровно наоборот. Атаковал сам, а право отрабатывать великодушно оставлял товарищам.

За 3.19 до конца третьей четверти Пашутин брал тайм-аут уже при «-9». Игру, как казалось, еще можно было спасти, а борьбу еще можно было навязать. Уже через минуту пришлось брать тайм-аут еще раз — и теперь пациенту нужен был скорее покой, чем интенсивная терапия. ЦСКА оседлал конька по имени «Кураж» – и поскакал на нем отрезок до верстового столба с отметкой «22:0». Матч, в начале казавшийся таким трудным для хозяев, вдруг превратился в тренировку. Джексон и Воронцевич улыбались, Николс сосредоточенно работал на личную статистику.

Пашутин, как показалось, к концовке даже успокоился. К моменту, когда он бросил в большое дело Губанова и Лиходея, Итудис готовил к нему Стребкова и Астапковича.

Дело, правда, уже было сделано.