10 мин.

«Во время войны в Алжире пил 10 литров воды в день». Русский спорт в эмиграции

2 k

Владислав Воронин поговорил с Андреем Бразолем – русским волейболистом и легкоатлетом, воевавшим за Францию.

alt

В 1920-е Париж сильно обрусел. Волна белой эмиграции выбросила во Францию всех – от ремесленников, открывавших маленькие мастерские и лавки, до владельцев шикарных ресторанов-театров, один из которых – «Казбек» на авеню Клиши – рассылал приглашения на екатерининских ассигнациях достоинством в 100 рублей. Правда, в большинстве случаев эмигранты не могли сохранить социальный статус, и их жизни страшно переворачивало. Например, бывший морской офицер Борис Панфилов вынужденно стал лакеем в богатой буржуазной семье и настолько разочаровался в себе, что однажды снял комнатку в мелком отеле и застрелился.

Сменить профессию пришлось и запасному вратарю сборной Российской Империи по футболу Петру Борейше, который ездил на Олимпиаду 1912 года в Стокгольме. В Санкт-Петербурге он закончил электротехнический институт и большую часть времени тратил на работу корректором в «Биржевых ведомостях» – футбол тогда не был профессиональным и рассматривался как развлечение. В Париже Борейша не пропал, но переквалифицировался в таксисты.

Это считалось невероятной удачей. По данным газеты «Дни», которая с апреля 1928 года публиковала очерки о русских водителях во Франции, средний заработок таксиста за день составлял 100 франков, тогда как на еду требовалось всего 8-12. В 1926 году иностранцам заметно ограничили доступ к службе в такси, но Борейша к тому моменту уже вернулся к любимой работе со словом, став корректором в газете «Последние новости» и вычитывая тексты некоторых русских писателей-эмигрантов (позже трудился корректором в газете «Русские новости»).

В 1922 году Борейша открыл Российское спортивное общество во Франции (РСО) и занимался им почти 30 лет, до самой смерти.

– Началось все с того, что 15-20 русских друзей соскучились по футболу и решили поиграть, – рассказывает нынешний руководитель РСО Андрей Бразоль. – Но поля в Париже принадлежат городу, и чтобы на них разрешили выйти, нужно как-то себя представить. Пришлось создавать ассоциацию.

Потом в обществе появилась баскетбольная команда. Составленная целиком из русских эмигрантов, она официально участвовала в настоящем чемпионате Франции.

– У нас играли очень хорошие баскетболисты, в 1942 году они оказались в финале чемпионата Франции – вернее, той части Франции, что не была занята немцами. Некоторые русские – Дмитрий Волков, Катлома – выступали за сборную Франции. Они к тому моменту получили французкое гражданство, потому что русского их лишили сразу после эмиграции, – отмечает Андрей Бразоль. – Но игра за сборную в то время не была чем-то особенно престижным. Сборную всегда собирали в последний момент. Выглядело это так. Кто-то спрашивал: «В воскресенье играем, условно, с Бельгией – кто хочет ехать?» У многих была основная работа, и сборная их не интересовала, потому что за нее не платили. Сборниками считались человек 60 – все периодически отказывались из-за нагрузки на работе.

Еще лучше обстояли дела с волейболом. Мужская команда как-то стала пятой в чемпионате Франции, а женская завоевала серебряные медали. Лучшая волейболистка среди русских эмигранток Мария Максимова дослужилась до звания капитана сборной Франции.

– Семья Марии убежала из России в двадцатых годах и жила в Кламаре – небольшом городке в десяти километрах от Парижа. Во Франции у нее родились трое детей, она скончалась несколько лет назад, – рассказывает Андрей Бразоль. – Была еще Жанин Даминьяс, у нее совершенно невероятная история. Ее предки убежали из Франции во время революции, когда Робеспьер резал головы направо и налево. Позже все французские аристократы, только освоившиеся в России, убежали назад из-за революции 1917 года. Среди них были и родители Жанин.

Сейчас команды Российского спортивного общества (общий бюджет – 15 тысяч евро на год) выступают в самых слабых французских дивизионах и даже не претендуют на профессиональный статус. Игроков русского происхождения становится все меньше и меньше. Если в 1950-е в волейбольной и баскетбольной командах РСО было восемьдесят процентов русских, то сейчас может быть всего десять.

– Культурное наследие уже слабое, русский язык все реже переходит от поколения к поколению, – говорит Бразоль. – Считается, что в двадцатых годах во Франции было 500 тысяч беженцев из России, почти у всех были дети. Но сейчас тех, кто знает и помнит о своем русском происхождении, кто говорит на русском языке, осталось максимум несколько тысяч. Остальные совершенно растворились во французском мире и не говорят по-русски ни слова.

alt

Андрей Бразоль родился в 1932-м в Париже, его родители (мама из Одессы, папа – из Полтавы) сбежали из СССР через Польшу в начале 1920-х. Оба говорили по-французски, так что без проблем освоились на новом месте: мама делала кукол и продавала их во время праздников, а папе повезло устроиться водителем такси.

– Родителей сразу лишили российского гражданства, во Франции они очень долго жили только с паспортом Нансена – был такой норвежский полярный исследователь, который участвовал в создании специальных документов для беженцев. Французское гражданство родители приняли только в 1936-м или 1937-м, потому что до этого времени мама отказывалась даже думать о смене гражданства. Она не хотела жить во Франции, думала, что революция быстро пройдет и что она скоро вернется домой. Но потом смирилась.

Бразоль получил чисто французское образование. В школу, где учили русскому, он ходил только до 7 лет, да и то уроки проходили раз в неделю, по четвергам. Учили языку, истории, географии и Закону Божьему.

– Так получалось, что в обычных школах в четверг был выходной, и в этот день проводились уроки для русских детей, таких школ было 10-15 на весь Париж и пригороды. С тех пор я отдельно язык не учил, так что сильно не продвинулся и говорю как 7-летний мальчик. Не хватает словарного запаса, делаю много ошибок, сложно объяснить некоторые вещи, потому что не знаю, как описать чувства.

Спорт в жизни Бразоля появился в 1944 году. В 12 лет он начал играть в волейбол с приятелями и вскоре добился приглашения в команду спортивного общества – там уже играл его 5-юродный брат Игорь Булацель, вызывавшийся в сборную Франции и противостоявший СССР на чемпионате Европы.

alt

– В те времена русские очень интересовались волейболом, потому что советская команда была сильнейшей в мире. Когда для победы в сете нужно было набрать 15 очков, никто не мог забить СССР больше 7. В моей команде было 3 игрока сборной Франции, я, естественно, был похуже, но все равно играл неплохо. В итоге я в составе команды, где играли наши эмигранты, поляки и югославы, занял 5-е место в чемпионате Франции.

Сейчас Бразолю 83 года, он практически не выходит на площадку – дело вообще не в физической подготовке, а в координации и реакции.

– Физически я готов хорошо, вчера вот после обеда пробежал 7 километров без остановки и прекрасно себя чувствую. Но у меня ничего не клеится, когда стараюсь оценить траекторию полета мяча и понять, какую позицию нужно занять. 20 лет назад я смотрел на мяч и вставал где надо, а сейчас проклятый мяч попадает не туда, куда я встаю, ха-ха. Уже почти не играю, потому что не хочу морочить голову молодым.

Но самое интересное в жизни Бразоля – это даже не волейбол, а период увлечения легкой атлетикой. В 1941 году его отец умер от разрыва сердца, и маме было невероятно сложно зарабатывать на жизнь. Семью спас дядя Бразоля – известный в Северной Африке геолог Журавский. Он жил в небольшой деревне неподалеку от столицы Марокко (Рабат) и предложил маме Андрея взять на себя все хозяйство.

Именно в марокканской деревне Бразоль начал толкать ядро.

– Если посмотреть на нынешних толкателей ядра, то это 130-килограммовые Геркулесы, а я был совсем не таким, весил всего 75 кило. Как-то просто нашел на улице ядро, было нечего делать. Я достал маленькую книжку, в которой один французский тренер, тренировавший сборную до начала войны, описывал, как надо толкать ядро, метать копье и диск, и стал пробовать. Так и научился.

Вскоре Бразоль стал чемпионом Северной Африки в категории до 20 лет, толкнув 6-килограммовое ядро на 12 метров и 98 сантиметров.

– Не знаю, как так получилось. Видимо, остальные совсем не умели толкать ядро, – отвечает Бразоль. – Благодаря этой победе я поступил в спортивный клуб при лицее. Как-то заведующий мне сказал: «Попробуй еще диск метнуть, чего только с ядром возишься?» Я такой: «А где мне его взять?» – «Мы тебе дадим». Так и получилось с диском, снова сам тренировался в деревне, но уже без особых успехов.

После 20 лет Бразоля перевели во взрослую категорию, а результаты там были намного выше: в сборной Франции все толкали ядро минимум на 14 метров, а рекорд страны и вовсе достигал 15 метров. Андрей хотел нарастать мышечную массу, активно работал с гирей, но пока пытался стать мощнее – рекорд вырос снова. В итоге он забросил легкую атлетику и решил, что в волейболе больше шансов добиться успеха.

Начало новой карьеры притормозила война в Алжире: в ноябре 1956 года Бразоля призвали в армию. Первые шесть месяцев заняла подготовка, еще полтора года Андрей проработал на воздушной базе в пустыне – в тысяче километров от Средиземного моря.

alt

– Моя специальность по диплому – строительство, так что в Алжире сказали заниматься разными постройками и установками, с которых улетали и на которые приземлялись самолеты. Военных битв там не было, потому что какие враги могут быть в пустыне? Приблизиться к нашей базе было сложно, так как все бы быстро закончилось: у нас ведь были боевые самолеты. Главное впечатление – сколько воды надо пить в такую жару. В пустыне было 45-50 градусов, приходилось пить 8-10 литров воды. Очень многие солдаты пили не очень чистую воду из-под крана, и у них были желудочные расстройства, болезни. А у меня были деньги, чтобы покупать 8-10 бутылок минеральной воды в день, потому что меня приняли в армию после получения высшего образования как офицера. Уже в первый день службы я был подпоручиком и имел приличный оклад.

В мирное время Бразоль составлял проекты для строительства различных зданий в Париже – жилых домов, офисных сооружений, госпиталей и так далее. С Россией его по-прежнему связывает многое. Например, его жена – прямой потомок Александра Сергеевича Пушкина.

– Я не специалист по Пушкину, но «Мой дядя самых честных правил» и «Лукоморье» наизусть знаю, конечно. Он гениальный поэт, отношусь к нему с огромным уважением.

Десять лет назад Бразоль вместе с женой ездил в Москву на собрание прямых потомков Пушкина. Там было около 140 семей.

– Мне кажется, что Москва – это что-то жуткое. Все растет беспорядочно, нет никакого плана, везде совершенно дикие постройки. Питер мне нравится больше, город соблюдает единый стиль. Еще я был в Киеве, Екатеринбурге, Рыбинске, плавал на теплоходе по Волге, посещал монастырь в Верхотурье, это 300 километров к северу от Екатеринбурга. Что тут сказать? Видел, что в России сейчас много церквей, многие при этом в очень скверном состоянии.

– Я горжусь русским происхождением, и мне было грустно, когда я увидел результат матча Россия – Уэльс. Но все-таки я родился во Франции, служил в местной армии, получил здесь образование, поэтому можно ли сказать, что я русский – это очень сложный вопрос. Некоторые и сейчас мне говорят: чего не вернешься в Россию? А я совершенно не знаю, что ответить. Да, я часто там бывал, мы ездим в Россию на неделю-две, очень приятно там находиться. Но трудно представить, что я могу бросить страну, где живу почти 80 лет, чтобы очутиться там, где почти никогда не был.

Фото: Gettyimages.ru/Fox Photos; Global Look Press/Kevin Kurek/dpa; Gettyimages.ru/Orlando /Three Lions, Keystone

Андрей Бразоль