«Падай, сукин ты сын! Просто падай!» Как «нырки» стали худшим футбольным преступлением
Представляю вашему вниманию пронзительное эссе бразильца Алехандро Чакоффа, написанное для The Guardian. Журналист отправляется в путешествие по своим воспоминаниям, прослеживает историю и причины появление fair play, размышляет о судьбе бразильского футбола и игроках как образцах для подражания.
Ты усвоил это ещё давно. Если кто–то дёрнул за тебя за рукав, тронул за спину или поставил ногу рядом с твоей, ты тут же замедляешься и падаешь оземь. Твой взор устремляется на арбитра, ты кричишь:
Ты продолжаешь бубнить себе под нос, бросать косые взгляды, вскидывать руки к небу и вновь падать на землю с благочестивым выражением лица святого, хвататься за ноги и корчиться от боли, вызванной несуществующей травмой. Или ты можешь орать так, чтоб услышал весь стадион: «Porra, falta, caralho!»
Зависит от линии поведения, которую ты выберешь. Я предпочитаю сдержанность. Когда противники клали руку на спину или аккуратно били меня по ноге во время импровизированных матчей в школе или игр на раскаленном асфальте неподалёку от дома моего дедушки, я падал, затем медленно поднимался и с ухмылкой загребал мяч рукой под себя. Я не помню, откуда я научился этому. Возможно, это была попытка скопировать действия самых элегантных полузащитников Кубка мира 1994 года — болгарина Христо Стоичкова и румынского гения Георге Хаджи. У меня не было поставленного удара, отработанного паса, дриблинга, я даже бегал не особо хорошо. Я был никчемным игроком. И я часто падал.
Мой кузен, который был на пару лет старше меня, наоборот, был талантлив. Его отец пару раз говорил, что хочет послать его в Рио–да–Жанейро или Сан–Пауло на просмотр в команду высшего дивизиона. Мой дядя был ещё более хорош и, главное, быстр, несмотря на лишние кило. И он тоже падал.
Мой дед играл немного, но был просто одержим футболом. В конце 70–х он стал президентом «Дом Боско», маленького клуба из нашего родного городка, что в штате Мато Гроссо. Он часто рассказывал мне о том сезоне, когда они сдержали «Коринтианс» в выездном матче чемпионата Бразилии (Campeonato Brasileiro) — фанаты «Коринтианс» уже давно забыли об этом, но мой дед вспоминал эту игру до конца своих дней. К моменту моего рождения в 1983 году дед уже покинул пост президента «Дом Боско». Но его дом был завален памятными вещами, вырезками из газет, трофеями, флагами и бело–голубыми футболками, и мне казалось, что он продолжал работать.
Моим любимым предметом в доме была небольшая золочённая статуэтка льва, который, выпятив грудь, смотрел вдаль. Трофей был отсылкой к прозвищу команды — «Лев на горе». Мне нравился этот сентиментальный артефакт, его липкость и дешёвый материал, из которого он был сделан. Сейчас я понимаю, что мне нравилось и одновременно бесило в нём — его наивность. Для Латинской Америки привычно делать символом честности и морали что–то заграничное. В болотистой местности Мато Гроссо много видов животных — аллигаторы, леопарды, тиуиу (вид аистов, величественные птицы с тонкими, удлиненными клювами) и гигантские выдры (могут искалечить до смерти, если разозлить их). Но здесь нет никаких львов, и почти нет гор.
Георге Хаджи пробует на вкус дёрн на Евро–2000
Когда говорят о Лео Месси, постоянно замечают, что он очень честен. Даже если защитники разорвали ему футболку или свалили в штрафной, он постарается удержаться на ногах и забить гол или, что важнее, отдать голевой пас. Такое поведение подкрепляет правдоподобность мифа, окутавшего идола: Месси, великий спортсмен, образец совершенства; хилый мальчишка, имевший проблемы с физическим развитием в детстве (чтобы вырасти, ему пришлось принимать гормоны), поэтому развивавший скорость и ловкость; человек, женившийся на девушке из аргентинской провинции, в которую был влюблен со школы; тот, кто, забив три великолепных гола в одном матче, продолжает прокидывать мяч между ног соперников, а затем бормочит позитивные слова в послематчевых интервью, несмотря на постоянные зуботычины от защитников. К тому же, Месси и «нырок» несовместимы. Но и этот приём можно найти в его арсенале.
Многие мои американские друзья не понимают, почему игроки падают от малейшего касания. «Нырок» находится за гранью их понимания. В этом приёме они видят сразу два серьезных нарушения американской спортивной морали — желание обмануть и демонстрация (возможно, празднование) физической слабости и жалости к самому себе. (Флоп, баскетбольный эквивалент «нырка», менее наигран и больше присущ иностранным игрокам.)
Будучи сильным и атлетичным, искусным игроком, останавливаться, едва войдя в штрафную площадь, кажется абсурдным. И по многим причинам это так и есть. Но в спорте всегда есть место нелепостям. И то, что определяет фол, всегда несёт в себе некую двусмысленность. В теннисе это foot fault или попросту заступ за линию. В американском футболе есть помеха при передаче — когда оборонительный игрок держит или толкает принимающего мяч или намеренно закрывает ему обзор, хотя сам мячом не владеет. Чаще всего определение этого фола остаётся на усмотрение арбитра. И даже самые сильные принимающие специально падают прямо перед судьями.В футболе таких неоднозначных моментов несметное количество. Поле огромно, на игре работают всего четверо рефери, и большое количество ударов по ногам и подкатов означает, что любой момент можно интерпретировать по–разному. Кажется, что неоднозначность неотделима от спорта. Нуно Гомес, бразильский художник и писатель, отмечал разницу между итоговым счётом и количеством возможностей для гола в том же матче — это и придаёт игре элементы трагедии и комедии в равных количествах.
В футболе есть множество неоднозначных действий — защитник как бы рефлекторно поднимает руку, чтобы остановить мяч; тренер меняет игрока на последних минутах, чтобы потянуть время; полузащитник передвигает мяч ближе к воротам соперника во время штрафного; голкипер делает шаг вперёд, чтобы увеличить свои шансы отразить пенальти. Но «нырок» очень сложно скрыть. На него реагируют крайне возмущенно. Когда же замечают другие уловки, просто пожимают плечами.
Лео Месси, человек без ярлыка "ныряльщика", против своих бразильских оппонентов в матче Клубного чемпионата мира
Я не помню, когда «нырки» стали так порицать. Думаю, за отметку можно взять Кубок мира 1994 года — и то только потому, что он остался у меня в воспоминаниях. Вернёмся в то время. На тот момент Бразилия не становилась чемпионом мира уже 24 года. Великий и трагичный форвард сборной Италии Роберто Баджо тогда не забил решающий пенальти в финале, послав мяч над перекладиной. Моя мама схватила меня за плечи и стала трясти из стороны в сторону, приговаривая: «Ты видел? Это исторический момент! Ты видел? Это исторический момент!» Чувство было подлинным, но в том, как она это делало, было что–то театральное. Моя мама — тот человек, который никогда не делает громких заявлений. Что–то странно монотонное было в её голосе.
Сам турнир был весьма странным. Карлос Альберто Перрейра был тренером новой формации, а его странные черты лица — вздутые щёки, большой искривленный нос, которые придавали ему схожесть с персонажами голландской живописи — добавляли странности его образу. Фраза, за которую на него обрушилась волна критики во время отборочного турнира («Лучшая атака — это хорошая защита»), в конечном итоге перестала быть такой неприятной — ведь Бразилия выиграла турнир. Но триумф не был идеальным. Бразилия, как многие сейчас отмечают, на Кубке играла в неказистом, неуклюжем стиле. Большинство матчей было выиграно с разницей в один мяч, в обороне команда играла плотно, полузащитники действовали лениво и без вдохновения. Но больше запомнилась игра Ромарио, который иногда как будто впадал в летаргический сон — он 80 минут шлялся по полю, чтобы потом подхватить мяч, пробежать вперёд и забить гол.
Тренеры стали надевать на матчи приталенные пиджаки и дорогие ботинки, а Перрейра в своём тренировочном костюме казался аскетичным или даже подавленным. Однако главный вопрос турнира заключался в том, надо ли выигрывать или же нужно играть красиво (как делала Бразилия в течение последних 20 лет)? Вопрос, который раньше никогда не возникал. Мои старшие родственники твердили, что величие прошлых команд заключалось как раз в том, что они играли красиво. Но в 94–м всё было по–другому. Произошли сильные изменения.
Футболисты были лучше подготовлены физически. Даже самые медленные из них были способны эффективно покрывать большие расстояния. На мелкорослых, но ярких вратарей, таких как мексиканец Хорхе Кампос и колумбиец Рене Игита, вскоре перестали делать ставку вовсе — претенденты на эту позицию должны были контролировать всю ширину и высоту ворот. Нападающие без страха шли в верховую борьбу, не боясь разбить свой череп. Лучшие защитники стали мастерами длинных пасов. (Ничто так не удивляло моего деда, как защитники, которые решали заниматься чем–то еще, кроме игры в обороне.) Даже дриблинг, навык, которой, возможно, лучше всего иллюстрирует артистичность и непредсказуемость футбола, стал больше зависеть от мощности игрока, чем от его ловкости: финты Криштиану Роналду основываются на его скорости; финты Месси — на рваном ритме бега, когда мяч как будто приклеен к его левой ноге. Звезда сборной Голландии на Чемпионатах мира 1994 и 1998 годов Деннис Бергкамп был одним из первых примеров мощного эффективного гения. Несмотря на креативность, которую он демонстрировал, казалось, что на поле он делает всё с математической точностью. Слухи, что у Месси наблюдается лёгкая форма синдрома Аспергера, говорят не столько о нём самом, сколько об ожиданиях общественности о том, каким должен быть современный футбольный гений.
Трудно сказать, был ли Перрейра, который ставил во главу угла мотивационные лекции, методы управления, повторение одних и тех же установок и профессионализм, источником этих изменений или просто реагировал на них. По всей стране матчи проходили по одному и тому же сценарию. Тягучие упорные игры 1970–х и 1980–х, вызывавшие зевоту — защитники отдавали мяч вратарям, те его возвращали обратно, нападающие слонялись около чужих ворот, попадая в офсайд каждые пару минуты — сменились более темповыми матчами. Как будто какая–то компания купила футбол целиком и добавила ему яркости, чтобы перепродать втридорога. (Метаморфозы за пределами поля и в европейском футболе в целом были не так заметны.)
Терминология тоже видоизменялась. «Тактическая эволюция», «модернизация тактики», «финализация производительности» — сложно представить, как мой дедушка и мои друзья апеллируют этими выражениями. Дриблинг уже не был красивым, он стал «изысканным», пас не был хорошим, он стал «элегантным» и «ювелирным», «умный» полузащитник превратился в «игрока с кипучим интеллектом», «передвигающегося словно на шарнирах».
«Нырка» в новом реестре понятий не было. Передачи «щёчкой», Joga Bonito и любительский футбол встали на борьбу с усовершенствованной, отполированной версией игры. «Нырки» считались отвратительными. Они ассоциировались с сомнительными футболистами, из–за них, казалось, терялся соревновательный дух, ведь игра выходила из–под контроля. Поэтому комментаторы радовались, когда игрок падал в штрафной и получал за это желтую карточку.
— Гальвао Буэно, самый известный, ностальгический комментатор страны, увидев, что игрок понапрасну катается по земле.
Ромарио был лидером Бразилии на триумфальном, но скучном Кубке мира 1994 года
На том чемпионате 1994 года сборная Аргентины сильно отличалась от сегодняшней команды Лео Месси. Диего Армандо Марадона — лучший или второй лучший игрок в истории, в зависимости от вашей национальности — был изгнан с турнира после того, как в его моче был обнаружены пять вариаций эфедрина. Я помню его усталый, бегающий взгляд во время той пресс—конференции, и я, будучи ребёнком, со злорадством смотрел на падение звезды нашего главного соперника. Всего за несколько лет до этого Марадона привёл свою страну ко второму и последнему на данный момент чемпионству в 1986 году и ещё раз к финалу Чемпионату мира 1990 года.
Марадона был кокаинщиком. Говорливым и неуважительным. Сказочный мальчик всех перонистов, взрощенный трущобами Буэнос–Айреса. Любимый эмигрант Кастро. Диего I «Мошенник». В четвертьфинале Кубка мира 1986 года против Англии он подобрал мяч в центре поля, рванул с ним вперёд, оставил за спиной четверых защитников, облапошил голкипера и отправил круглого в сетку ворот. Аргентинский комментатор завопил что есть мочи:
Но был и второй гол. И он был совсем иным. Он тоже попал в историю, но по совсем по–другой причине — он был забит после затяжного прыжка и легкого, едва заметного касания рукой, которой секундой позже Марадона стал с лживым намерением бить по своей голове.
Камеры зафиксировали противоправное прикосновение, а судья в поле — нет. Гол был засчитан. На послематчевой пресс–конференции игрок сказал, что «мяч был забит немного с помощью головы Марадоны, немного с помощью руки Божьей». И конечно, Марадона всегда блистательно «нырял».
"Рука Божья" в исполнении Диего Марадоны в 1986 году
Это цитата Мартина Амиса из «London Review of Books» 1981 года. Немногое изменилось с тех времён. В Бразилии интеллектуалы говорят о футболе так же, как люди, не читающие поэзию, говорят о стихах — со своеобразным уважением, но без должной вдумчивости. Многие любители футбола, с свою очередь, просто игнорируют интеллектуалов. За редким исключением. Аналитические статьи Нуно Рамоса, журналистские эссе Тастао, доктора и легендарного нападающего Бразилии 70–х, работы Пауло Виничиса Коэльо, известного своим эмпирическим подходом к спортивной литературе — страницы бразильских газет усеяны колонками и хрониками, представляющими собой возвышенную и скучную футбольную риторику. Игра как метафора непредсказуемости жизни, удача и случайность в качестве факторов, определяющих конечный результат — идеи настолько расплывчаты и неконкретны, что их можно применить к чему угодно.
Достаточно посмотреть на ситуацию со стороны, и становится ясно, что национальный вид спорта становится зеркалом, в котором одновременно отражается тщеславие и самобичевание общества. Я вырос, что называется, в победоносное поколение — Бразилия выиграла Кубок мира 1994 года, дошла до финала в 1998–м и победила вновь в 2002–м. Вплоть до полуфинала чемпионата 2014–го года, где Германия уничтожила нас со счётом 7:1, мы жили в иллюзии, что бразильский футбол — априори сильнейший в мире. Вопрос «мы играем красиво или же мы выиграем?» был слишком узок. Мне пришлось прожить пять лет в Лондоне, чтобы понять, насколько завышены ожидания от сборной Бразилии.
Поражение от Германии стало причиной изменения общего настроения. Если судить по послематчевым отчётам, Бразилия внезапно превратилась из главного фаворита турнира в самую ретроградную команду, которая когда–либо существовала — уставший, блуждающий призрак, ошеломленный сверхлюдьми из Европы (нельзя не заметить здесь оттенок постколониального самобичевания). То фиаско разверзла бездну, куда свалились все легковесные аргументы в пользу Бразилии. Отражение общества, хронически склонного к импровизации, доказательство нашей готовности изобрести стиль и адаптироваться к глобальным изменениям. Слёзы во время исполнения гимна перед каждым матчем продемонстрировали триумф сентиментальный эмоциональности над рациональной тактикой и мыслью. Один из музыкальных критиков даже невольно вломился на чужую территорию:
Для Бразилии турнир начался с картинного падения нападающего Фреда в штрафной хорватов, закончившегося реализованным пенальти. Если бы команда выиграла чемпионат мира, этот момент стал бы одной из ступенек на пути к победе. Но в атмосфере самокопания он стал ещё одним примером национальной слабости — того, что должно быть исключено из национального самосознания и даже наказуемо.
Театральное падение Фреда в матче против Хорватии
В игре, где есть множество вариантов нарушений правил, именно «нырки» вызывают наибольшее возмущение. Люди спорят, стоит ли называть это фолом, ведь есть другие грязные действие, за которые можно получить карточку. Что хуже грубость или «нырок» — вопрос морали. Если бы все безнравственные действия на поле наказывались одинаково, то и не о чем было говорить. Рамос в интервью 2012 года:
У футбольных судей в Бразилии есть прозвище — «люди в чёрном». Кажется, что это отсылка не к тёмной форме рефери, а к одеждам средневековых палачей. В любом случае, арбитр не может трактовать правила по собственному желанию. Попробуй зафиксировать хотя бы один фол в центре поля, где голуби гадят чаще, чем бегают футболисты, и уже целая банда жаждет твоей расправы — они окружают тебя, толкают, ругаются, пытаются что–то нашептать тебе на ухо. Мне кажется, что самые хитроумные ругательства я слышал либо рядом с полем, либо на стадионе, либо на выходных, когда мы смотрели, как играют наши родители. Ругательства летели не от одного игрока к другому, а от команд — в сторону рефери. Когда мой дед смотрел матч по телевизору, и на экране появлялась фамилия судьи, он часто поворачивался и шептал мне (или, может быть, про себя): «Этот за нас или против нас?»
Были в его арсенале и другие фразы. «Лучше выиграть, забив на последней минуте гол из офсайда, чем победить со счётом 6:0». У него была склонность к эксцентричным заявлениям, и это — которое он сказал небрежно, как будто так и должно быть — очень смутило меня в первый раз. Но вскоре я осознал. Управление маленьким клубом в Бразилии стало причиной появления у него серьёзного невроза — спорные судейские решения не раз стоили победы или ничьи «Дом Боско». Иногда арбитры были благосклонны к нему — эти моменты он вспоминал с радостью и гордостью. Судьи были важной величиной на поле и способом изменить нарратив матча. Возможно, такое отношение демонстрирует конспиративный образ мыслей — но не доверять власти не так уж и плохо. И теперь, спустя два десятилетия я понимаю его немного больше. Действительно, есть что–то волнующее в победном мяче, забитом из офсайда, или с пенальти, или с помощью хитрого движения твоего нападающего, выставившего руку в борьбе на втором этаже.
Мародона тогда хулиганисто ответил про Руку Божью, а Месси сейчас хвалят за то, он хороший парень. Этот контраст кое–что говорит о различии между десятилетиями, в которых играли два этих гения. Нуну Рамос, используя бразильскую сборную в качестве объекта своего тематического исследования, связывает интерес общественности к честной игре и общественное негодование. Тяготение молодых игроков к вечеринкам, выпивке и сексу вызывает пассивно–агрессивную реакцию у представителей среднего класса, которые часто ощущают угрозу в радикальной социальной мобильности в стране, для которой постоянное неравенство было обыденным в течение нескольких поколений.
Ни для кого не секрет, что «пуританство» на поле в последние несколько десятилетий является своеобразным противовесом коррупции вне поля. Морализм не обязательно возникают бессознательно или как выражение национального беспокойства — к нему можно подтолкнуть, как это делает ФИФА, чьи закулисные делишки известны давно. Самым известным образом Чемпионата мира 2014 гола стал не блистательный гол Робина Ван Перси в падении, не решающий гол Гётце в финале, и даже не тот мальчишка в очках, что рыдал в свой бумажный стаканчик, когда немцы разносили бразильцев, а укус уругвайца Луиса Суареса в плечо Джорджо Кьеллини. И наказание за такой проступок было неизбежно. Прогуливаясь возле набережной в Рио, можно было часто натолкнуться на большие мерцающие экраны, на которых в замедленном движении показывали Суареса, чьи зубы раз за раз впивались в ключицу защитника сборной Италии. Каждый человек, от владельца бара и богача–плейбоя и до бродяги, стоявший в нескольких футах от экранов, уже знал, как нужно поступить с уругвайцем. «Его нужно дисквалифицировать на 10 матчей», — говорил один. «Как укус может быть хуже удара по ноге?» — вопрошал другой. Но наказание не имело значения. То, что этот укус Суареса стал скандалом, само по себе было победой для ФИФА.
Аналогичным образом наказание за «нырки» — это показательная расправа. «Нырки» и последующие действия выступают в роли дополнительного элемента шоу и без того зрелищной игры. Как броски в рестлинге. Поле становится сценой для театрального представления: сбитый с толку после падения игрок; медленные, громоздкие шаги судьи в сторону него; рука арбитра, шарящая в кармане в поисках карточки (красная? желтая? так много вариантов...). Самая близкая аналогия — это джентрификация, то есть избавление от мелких преступников и грязных улиц, которое приводит к улучшению общего благосостояния и отношений между людьми. Своеобразный отвлекающий манёвр. Действие политики «разбитых окон» в здании, которое вот–вот рухнет. Даже истерия защитников джентрификации (Вы бы предпочли высокий уровень преступности? То есть всё должно остаться грязным и запущенным?) похожа на истерию противников «нырков». Быстрота, с которой культура решает, что мелкий грешок — на самом деле, смертный грех, — процесс более сложный. Он может включать в себя тенденцию к ориентированию на зарубежные ценности. Например, придумать себе льва на горе в болотистой местности, где нет ни львов, ни гор.
Моралистический толчок произошёл как раз в 80–е годы, почти сразу после «Руки Божьей» Марадоны, когда ФИФА начала свою кампанию фейр–плей. Символическая награда, которая якобы должна стимулировать спортсменов. Первая награда Fifa Fair Play была вручена в 1987 году шотландским болельщикам «Данди Юнайтед» за их хорошее поведение по отношению к своим шведским «коллегам», поклонникам «Гётеборга», команды, выигравшей в финале Кубка УЕФА в том году. Они разделили премию с немецким игроком Франком Орденевитцем, который признался, что сыграл рукой в своей штрафной в матче Бундеслиги между «Кёльном» и «Вердером». Награда так и не прижилась — большая часть общественности едва знает, что она существует — и критерии победы становятся всё более туманными. В 1990 году победителем стал Гари Линекер, который не получил ни одной желтой или красной карточки за всю свою карьеру. В 1991 году приз ушёл правому защитнику сборной Бразилии Жоржиньо просто за «его модель поведения на поле и вне его». В 1998 году награда получила политический оттенок: её обладателями стали федерации футбола США и Ирана за то, что во время матча их сборных на Чемпионате мира во Франции не произошло ни одного инцидента. Они разделили приз с Ассоциацией футбола Северной Ирландии за проведения игры в Белфасте между «Клифтонвиллем» и «Линфилдом», представлявших, соответственно, протестантские и католические общины.
Выражение «честная игра» стала любимым для всего футбольного эстеблишмента настолько, что бывший президент ФИФА и коррупционер Зепп Блаттер после того, как был освистан вместе с президентом Бразилии Дилмой Руссефф во время церемонии открытия Кубка Конфедераций 2013 года в Рио, начал смехотворно взывать к толпе:
Оглядываясь назад, мы понимаем, что два гола Марадоны четвертьфинале 1986 года против Англии породили различное по своей сути, но незыблемое наследие. Второй гол, удивительный по своей гениальности, стал аристотелевским идеалом, мерой всех вещей, совершаемых форвардом. «Рука Божья» запустила движение фейр–плей и способствовала появлению лазейки для проникновения морали в футбол, которая сохранилась и по сей день.
"Моя игра — это честная игра". Ой ли, ФИФА
В 1990 году Аргентина вновь играла против Германии в финале Кубка мира. Мне было семь лет, но я помню, как взрослые тогда вступили в жаркий спор — он продолжался весь день, подключились даже дети, ничего не смыслящие в правилах. Дискуссия заключалось в том, действительно ли на нападающем сборной Германии был фол, за который был назначен пенальти (что решил исход игры и всего турнира), или игрок «нырнул».
С того времени я много раз пересматривал нарезку того матча. Инцидент произошёл на 85–й минуте — ближе к концу худшего (самого жестокого, тусклого, неяркого), как считают многие, финального матча худшего Кубка мира в истории. Стефан Рёйтер, немецкий полузащитник, получает мяч, продвигается с ним вперёд, придерживает его, ища возможные продолжения атаки. Трое форвардов разбегаются в разные стороны как выводок гусей, неожиданно решивших сменить направление своего движения. Рёйтер делает единственно возможную и верную передачу — Руди Фёллера, которого прикрывает Роберто Сенсини, рвётся в штрафную. В момент, когда Фёллер получает мяч, Сенсини оказывается как раз за его спиной. Нападающий не успевает коснуться мяча и тут же падает на землю. Обычный театральный трюк. Сенсини встаёт, поворачивается к арбитру, на его лице это убийственное выражение испуганной невиновности. Партнёры по команде окружают рефери, он руками пробивает себе путь к одиннадцатиметровой точке и делает жест, который уже нельзя будет отменить. Андреас Брёме выступает в качестве палача — точно бьёт в нижний правый угол от Андони Гойкочеа. Немцы ликуют.
«Нырок» Клинсманна, произошедший ранее в этом же матче, вспоминают даже чаще — прыжок после контакта с ногой Педро Монзона, картинные перекатывания по газону, за которыми последовало удаление защитника. Но Фёллер поступил более тонко. Если бы это произошло на нашем школьном поле, его падение нас бы немного встревожило, но одновременно впечатлило бы. Если когда–нибудь будут выбирать идеальный «нырок», то вот главный претендент. Длительность «полёта» идеальна, контекст нейтрален, падение не топорное — настолько идеальный «нырок», что спустя 25 лет человек раз за разом пересматривает повтор на экране компьютера и всё равно не может с уверенностью сказать, что же произошло на самом деле.
Мой дедушка потерял много денег на футболе. Он признал это с гордостью и даже немного с радостью. После того, как он ушел со своего поста, он иногда говорил о возрождении «Дом Боско», с которым в 80–х и 90–х произошёл крутой спад. Он говорил о возрождении так благоговейно, что было понятно — он и сам не верит, что это когда–нибудь случится. Был один человек, я буду называть его Альберто, который работал в «Дон Боско» вместе с моим дедушкой и продолжал контактировать с клубом после его ухода. Он часто приходил в гости, они с моим дедом могли сидеть часами, попивая кофе или экстракт листьев гуараны, разбавленный в воде. Альберто начинал говорить о планах по возрождению клуба, а затем просил денег. Он был словоохотлив, имел чёткое мнение о последних матчах команды, в которых блистали новые таланты, и знал, кого нужно исключить из основного состава. Однако как бы ни начинались разговоры, заканчивались они всегда одинаково — мой дед давал ему денег. Это продолжалось в течение многих лет, и было в этом что—то отвратительное — человек использовал чужую страсть в своих целях. Много лет спустя, когда мой интерес к футболу начал исчезать, я уже не мог заставить себя врать и притворяться, что у меня остался больший интерес к игре, хоть я и знал, что это сильно порадовало бы моего деда.
Но было время, когда мы смотрели много матчей вместе. Он просил своих детей, чтобы они покупали более современные телевизоры с большими экранами — и каждый новый телевизор, казалось, становится таким же важным атрибутом комнаты, как иконы с католическими святыми Святым Францисом и Святым Бенедиктом. В углу комнаты стоял ящик, изготовленный из ценных пород дерева, с маленькими стеклянными дверцами, внутри которой было изображение с пасторальной сценой. Это были волхвы и Дева Мария. Картинка постоянно попадалась на глаза, когда мы смотрели матч, что жутко раздражало. В комнате было прохладно из–за работающего кондиционера — это придавало чувство приятного уединения. Снаружи стояла невыносимая жара, и я сравнивал текучие передвижения толпы на улице с прохладой и покоем, которые предпочёл я. Думаю, и дедушка тоже предпочёл это. И когда нападающий начинал петлять вокруг штрафной площади, бесцельно используя дриблинг, не определившись, бить ему или отдать мяч, он поднимался из гамака, на котором лежал, откашливался и шипел:
Оценить материал и принять участие в дискуссии на dirty.ru
Другие посты в сообществе "Футбол" на dirty.ru
Последние посты в блоге:
«Я снова получаю удовольствие от жизни». Как побороть рак и вновь выйти на поле
6 футбольных тактик, которые сделали игру такой, какой мы её знаем
«Томми просто обожал эту команду». Джон Терри оплатил похороны 8-летнего болельщика «Челси»
Если вам понравилась статья, ставьте плюс и подписывайтесь на наш блог!
--------------------------
Был еще и второй гол? Скиньте мне пожалуйста на флэшку, дома посмотрю.