Дэвид Голдблатт. «Игра нашей жизни» 2: Чтобы все по-настоящему? Игровой день в Обществе спектакля

Вступление

1. Устремление и иллюзия: Экономика нового футбола

2. Чтобы все по-настоящему? Игровой день в обществе зрелища

3. Английское путешествие. Футбол и урбанистическая Англия, ч.1 и ч.2

4. Играем в расовую игру. Миграция, этническая принадлежность и идентичность

5. Футбол в сумерках. Британский эндшпиль

6. Вы не знаете, что делаете. Неправильное управление английским футболом

7. Последний оставшийся в живых? Английский футбол и гендерная политика

Заключение/Благодарности

***  

Тоска в больших масштабах — это то, что творит историю. Это всего лишь ребенок, стремящийся к местному, но он часть собирающейся толпы, анонимных тысяч, выходящих из автобусов и поездов... и даже если это не миграция или революция, не какое-то потрясение души, они приносят с собой тепло большого города и свои собственные маленькие мечты и отчаяние, что-то невидимое, что преследует наш день.

ДОН ДЕЛИЛЛО, «ПРЕСТУПНЫЙ МИР»

I.

Ги Дебор, поглощенный своей алкогольной меланхолией, предвидел мир в «Обществе спектакля» [Society of the Spectacle], в котором культурная жизнь все больше колонизировалась коммерчески изготовленными образами[1]. Это было будущее, в котором отдаленные, опосредованные, искусственные события были центральными узлами распыленной культуры, скрепленной общим пристрастием к ошеломлению и спектаклю. Интимное, непосредственное, неподготовленное и подлинное в конечном счете было бы вытеснено, оставив только симулякр мира — копию копии. Именно такой результат был достигнут в виде реалити-шоу, «структурированных» документальных фильмов, дневников знаменитостей и шоу талантов. Спорт тоже может быть отлит по этой модели, поскольку медиа-компании, недовольные предлагаемыми играми, изобрели свои собственные, создав в лице WWE, например, целую параллельную вселенную рестлинга. Что спасает футбол от такой участи, так это тот факт, что сырье, из которого медиа–футбольный комплекс конструирует спектакль, остается исключительно местным. Если вы когда-либо смотрели игру на пустом стадионе после того, как было назначено какое-то наказание за плохое поведение болельщиков, вы будете знать, что нет ничего более одинокого и сентиментального. До тех пор, пока вещатели не смогут усовершенствовать аудиторию с цифровым усилением, без них не будет спектакля[2]. За последние двадцать лет требования телевидения и других коммерческих и культурных сил, действующих в мире футбола, сильно повлияли на публику и ее поведение, а также на внешний вид и «хореографию» зрителей, посещающих игру. Однако опыт также упрямо оставался прежним, сопротивляясь вторжению коммерциализма. В центре внимания средств массовой информации спектакль остается крупицей настоящего матча. Здесь спектакль, условно чистое изображение, должен бороться как с материальной реальностью стадиона, полного людей, так и с осязаемыми социальными отношениями, которые существуют между ними.

Единственное самое большое различие между сегодняшней игрой и той, в которую играли в середине 1980-х, заключается в том, что зрителей больше, намного больше. В 2012 году общая посещаемость английского футбола превысила 30 миллионов человек за сезон, ранее этот уровень был достигнут лишь в 1968 году, и то был единичный случай, связанный с недолговечным футбольным безумием после чемпионата мира 1966 года. До этого нужно было вернуться более чем на полвека назад, чтобы увидеть столь большие толпы зрителей[3]. Экономисты и отделы клубного маркетинга утверждают, что этот рост можно объяснить с точки зрения предлагаемого продукта: более безопасные, комфортабельные стадионы без стоячих мест плюс лучший футбол означают большее количество зрителей. Вещатели поздравляют себя с тем, что трансляция футбола в прямом эфире помогла сделать посещаемость еще более привлекательной. Конечно, в этих аргументах есть доля истины. Но это еще не вся история. Последний раз такой всплеск числа посещаемости футбола был в конце 1940-х годов. За окончанием Второй мировой войны последовал перезапуск Футбольной лиги, и количество зрителей резко возросло: с 27 миллионов в 1938/39 годах, последнем полноценном сезоне перед войной, до 35 миллионов в 1947/48 годах, достигнув максимума в следующем сезоне и превысив 40 миллионов[4]. После шести лет пайков и бомбежек трудно утверждать, что предлагаемый продукт был хоть сколько-нибудь лучше, чем до войны: многие стадионы были непригодны для использования из-за повреждений от бомб; игроки, даже те, кто служил в вооруженных силах, едва ли были на пике физической формы; команды давно распались и пришлось их поспешно собирать заново. Тем не менее, когда началась демобилизация, миллионы молодых людей вернулись к гражданской жизни после своих приключений военного времени, и среди них одновременно было желание как возвращения к нормальной жизни, так и какой-то вспышки красок в невыносимой серости послевоенной Британии.

Чего же тогда жаждало наше собственное поколение и что оно нашло на футбольном матче? Sky и их рекламные копирайтеры думают, что знают ответ. Глядя на рекламу, которую компания запустила в 1992 году, анонсируя первый сезон Премьер-лиги, казалось, что мы искали просто хорошего, полезного развлечения[5]. Мама, папа и дети открывают свои рождественские подарки, и угадайте, что принес им Санта? Фаланга игроков из всех двадцати двух команд новой лиги выбегает вместе  из туннеля в своих новых блестящих футболках. Всего пять лет спустя такое семейное веселье казалось смущающе наивным, психологически слишком поверхностным, чтобы объяснить чудо, которым стал футбол на Sky. Премьер-лига больше не была просто Рождеством и твоим днем рождения одновременно, она была Вторым пришествием. Для этого нужен был актер Шон Бин, который копался в клише одержимого футбольного фанатского единения, но придавал им фальшивую ауру глубины своей лаконичной дикцией и напряженным немигающим взглядом. Все это было снято крупным планом в спартанском монохромном цвете и перемежалось с яркими футбольными моментами и реакцией болельщиков. «Нам всем нужен кто-то, на кого можно положиться, кто-то, кто заставит тебя почувствовать, что ты принадлежишь кому-то, кто постоянен. Это экстаз, тоска, радость и отчаяние. Это часть нашей истории, часть нашей страны. Это театр, искусство, война и любовь. Это должно быть предсказуемо, но такого никогда не бывает, чувство, которое мы не можем объяснить, но мы тратим свою жизнь на его объяснение. Это наша религия. Футбол»[6].

Нам, антропологам, трудно не относиться к Sky цинично. Как гласил блестяще разрисованный граффити рекламный щит: «Мы знаем, как вы относитесь к футболу, потому что мы чувствуем то же самое... к деньгам». Главный тезис компании о том, что структурные параллели ритуала и значения между религией и футболом делают их эквивалентами, является старым приемом. Язык веры и спасения, чудес и проклятий давно укоренился в игре, но в отсутствие какой-либо реальной веры в сверхъестественное или божественное, не говоря уже об устоявшейся теологии и морали, сравнение просто не выдержит критики. Что остается от религии в светском мире — а Британия стала одним из самых светских обществ — это постоянная потребность в коллективной энергии, идентичности и общих смыслах. Как выразился Дюркгейм более века назад, «Единственный способ обновить коллективные представления, связанные со священными вещами — это возродить их у самого источника религиозной жизни, то есть в собранных группах... мужчины чувствуют себя увереннее, потому что они чувствуют себя сильнее; и они действительно сильнее, потому что силы, которые ослабели, теперь пробуждаются к сознанию»[7]. В последние годы британская общественность собирается во все большем количестве не только на футбол, но и на другие спортивные мероприятия, собрания евангелистов, карнавалы, уличные парады, музыкальные фестивали, королевские торжества и городские беспорядки.

Почему? Секуляризация — не единственное социальное изменение, происходящее здесь. Уход индустриальной Британии прохудил огромные толпы, которые когда-то собирались на огромных рабочих местах, и раздробил сообщества старого городского рабочего класса. Были огромные индивидуальные выгоды от разрыва с узкими жизненными курсами и удушающим консерватизмом подобных сообществ, но, как показывает рост этой новой постиндустриальной публики, в индивидуализированном и приватизированном мире также существует стремление к общинному и публичному. Возможно, самым заметным социальным изменением из всех в современной Британии является тот факт, что мы все чаще живем в одиночестве. В 1971 году всего три миллиона человек в Англии жили сами по себе. К 2005 году почти семь миллионов человек жили в одиночестве, а число домохозяйств, состоящих из одного человека, по прогнозам, возрастет примерно до девяти миллионов; это увеличение с 6,5% населения примерно до 17% и составляет более трети всех домохозяйств. Если мы добавим домохозяйства, в которых есть один родитель и дети, то более чем в 40% домохозяйств есть лишь один взрослый[8]. Совместное питание, наше самое основное общее занятие, стало менее распространенным в семьях всех видов. В отличие от этого, мы ходим на футбольный матч вместе, и не просто как единая неструктурированная толпа, а как пары, семьи всех видов в различных комбинациях между поколениями, а также в разрозненных клубках знакомств и тесных сетях друзей: менее 10% футбольных болельщиков приходят на игру в одиночку. Мы также все чаще живем порознь. Долгосрочная поляризация в распределении богатства в Англии в сочетании с географией рынка жилья и школ привела к созданию общества, в котором богатые и бедные, фактически все градации классовой культуры, с меньшей вероятностью будут жить и учиться в широком социальном окружении[9]. Футбол, напротив, остается местом социального смешения, где собираются толпы и делают пространство, хотя бы на короткое мгновение, по-настоящему публичным.

Одним из основных способов выражения удовольствия от футбола в прошлом был эскапизм. Побег от тяжелой работы, от жесткости социальных норм, от навязанных извне ограничений и лишений всех видов. Это по-прежнему важно. Нищета линии массового производства, возможно, прошла, но работа остается не менее фрагментированной и скучной для нового пролетариата «белых воротничков» из колл-центров, навязанный эмоциональный труд в сфере розничной торговли и личных услуг не менее отчуждающий. Однако за последние двадцать лет появился, по крайней мере, в письменных источниках, другой вид бегства от поврежденного «я», а не от авторитарного общества; феномен, который отслеживает как более открытое отношение к обсуждению психических заболеваний, так и реальный рост их распространенности. Джон Крейн описал тесную связь между его психическим благополучием и посещением футбола.

В лучшие времена мысль о том, чтобы слоняться с толпами покупателей по главной улице, вызывает у меня тревогу и склонность к убийству. И все же, даже когда я схожу с ума, я чувствую себя в безопасности в футбольной толпе: помимо чувства общей цели. Я чувствую себя так, словно нахожусь в пузыре, где ничто не стоит между мной и настоящим моментом... меня нет: только футбол. Это самый идеальный отдых, тайм-аут от самого себя[10].

Или Ник Хорнби, подавленный, по дороге на игру после посещения своего психиатра: «Я чувствовал себя лучше, менее изолированным, более целеустремленным... Мне больше не нужно было пытаться объяснить самому себе, куда я направляюсь или где я был»[11]. В таком обличье футбол предстает как бальзам от фрагментации общества и психики, от болезней изобилия, а не от жестокостей бедности.

Наконец, есть стремление к повествованию, к историям, которые имеют смысл. Это включает в себя сам матч, но более того, в эпоху невероятных социальных и технологических изменений футбол дает представление о том, как каждый матч и каждый сезон вписываются в более широкое и значимое повествование о личной, спортивной и социальной истории. Конечно, футбольные мемуары и устные истории последних двух десятилетий часто создавались на протяжении всей жизни, связанной с просмотром футбола, и структурировались вокруг перехода от детства к юности, от зрелости к среднему возрасту. Они неизменно отслеживают переходы от послевоенного консенсуса (золотой век стоячих трибун) к гибели социал-демократической индустриальной Британии (расцвет хулиганства, тэтчеризм, «Хиллсборо» и его последствия) к возникновению нерегулируемой, глобализированной и глубоко поляризованной постиндустриальной экономики двадцать первого века (эпоха Премьер-лиги)[12]. Почти все страдают от настоящей меланхолии, которая вплетает наступление совершеннолетия в потерю позолоченного, пусть и проблематичного прошлого. С самых первых дней своего нового коммерциализма футбол одновременно служил гигантским некрологом о смерти индустриальной Британии, уходе мужского мира рабочего класса, грубого, но страстного и живого, и его замене комфортным, но изнеженным буржуазным миром высоких искусств. Как предсказывает Дэвид Томас в Daily Telegraph:

Через десятилетие или два рев толпы вполне может превратиться в одобрительный ропот, когда высококлассная аудитория будет аплодировать тонкому взаимодействию футболистов, двигающихся с балетной грацией.… Но с приближением сумерек призраки футбольных легенд будут смотреть сверху вниз. Они будут помнить страсть. Они будут думать о паре, поднимавшемся от пульсирующей, кричащей, поющей толпы, которая наблюдала, как суровые мужчины занимаются суровым мужским спортом[13].

Ностальгия теперь распространяется со скоростью света. Как только разразился вихрь экономической реструктуризации и коммерциализации, обрушившийся как на футбол, так и на общество в 1980-х и 1990-х годах, прошлое выглядит иначе. Всего через пять лет после «Хиллсборо» старые формы футбольной культуры превратились из смертельной патологии, раковой опухоли в политическом теле, в золотой век доброкачественной общности. 1970-е годы, ранее считавшиеся нецивилизованными и опасно неуправляемыми, теперь предстали как потерянный мир подлинной солидарности. Достижения нового порядка уже сопоставлялись с долгосрочными потерями, и, как бы они ни старались, мастера зрелищности не смогли искоренить эти истории и эти стремления. Они — «нечто невидимое, что витает в свете дня». История все еще творится на этом матче.

II.

С тех пор как в субботу была введена работа по полдня, уступка, полученная новым профсоюзным движением конца девятнадцатого века, британский футбол работал по промышленному времени: структурированная регулярность новой фабрики, включение и выключение часов, пяти с половиной, а затем и пятидневная рабочая неделя с летними остановками на заводах, шахтах и верфях. Футбол начинался в сентябре и заканчивался в апреле, матчи начинались в три часа дня в субботу, финал Кубка Англии ознаменовал окончание сезона. Появление прожекторов, все еще редкое явление в 1940-х годах, принесло бонус в виде вечерних игр в середине недели и, для немногих, экскурсий по экзотическим европейским местам.

Сегодняшняя игра может проходить в любой день недели, а если она проводится в выходные, то в любом из восьми различных временных интервалов. Постмодернистские времена? Конечно, наше использование и восприятие времени стали более сложными и фрагментированными. Устойчивый механический ритм экономики, построенной на массовом производстве, уступил место бесконечно гибким ритмам постиндустриальной экономики: нерегулируемое время открытия и закрытия, услуги 24/7, множество часовых поясов глобализированных рынков. Расписание футбольных матчей, сформированное с учетом потребностей вещательных компаний и расширения еврокубковой конкуренции, все это отражает. В 2002 году, когда «Мидлсбро» играл в Кубке УЕФА, они провели всего один субботний матч в 15:00 дома в период с августа по январь. Поздние и ранние начала матчей способствуют просмотру блокбастеров в течение всего дня и прибыльной рекламе, но они также делают жизнь выездного болельщика более дорогой, порой просто невозможной. Но это не просто вопрос эффективности и практичности, это вопрос смысла и ценностей; опросы болельщиков продолжают подчеркивать жажду, ностальгическую или нет, начала матча в 15:00, ощущения временного порядка, признания ритуального статуса похода на игру[14].

Какой бы ни был день, какое бы ни было время, мы, скорее всего, приедем сюда[15]. Почти половина собравшихся приедет на собственной машине, а еще 10% поймают попутку. Трудно найти исторические данные, но кино- и фотографические свидетельства скопления людей всего тридцать лет назад свидетельствуют о том, что автомобиль, хотя и явно присутствовал, не был повсеместным. Неуклонный отказ от пеших прогулок и общественного транспорта вряд ли удивителен в обществе, где автомобиль оставался приоритетом всей транспортной политики и планирования на протяжении полувека. Это также отражает стареющую публику, где число молодежи, приезжающей без сопровождения (и, следовательно, без автомобиля), резко сократилось. Перенос некоторых стадионов к парковкам загородных торговых центров и на перекрестки магистральных дорог — например, в Рединге, Дерби, Болтоне, Честере и Ковентри — сделал автомобиль почти обязательным; число тех, кто ходит на футбол пешком или приезжает на велосипеде, упорно остается на уровне всего 5%[16]. Но есть исключения. Особенно в Лондоне, где работает общественный транспорт, а стадионы расположены недалеко от вокзалов и оживленных автобусных маршрутов, поездки на автомобиле фактически остаются в меньшинстве. Метро Ньюкасла и новые трамвайные маршруты в Манчестере, которые идут аккурат к стадионам, увеличивают число прибывающих на игры Премьер-лиги на общественном транспорте почти до 30%. Однако, по большей части, домашние болельщики приезжают на машинах, паркуются там, где могут (целая система экономии и географии сама по себе), а затем проходят последний отрезок пешком. Больших парковок на стадионах по американскому образцу, которые позволяют подъезжать к стадиону, минуя любое общественное собрание, по-прежнему немного.

На подходе к стадиону вы, возможно, нащупываете деньги в своем кармане. Вы все еще можете находиться на стадионах низшей лиги, где можно просто прикатить, заплатить наличными и войти, но, скорее всего, вам нужна пластиковая карта, которая теперь является абонементом, или билеты с глянцевым тиснением, которые покупаются онлайн. Гномические персонажи, которые раньше стояли вне стадионов — открытый ранец или мешок, перекинутый через грудь, и самодельная табличка в руке с надписью «пожалуйста, корешки использованных билетов», — и без того редкие, теперь находятся под угрозой исчезновения. Если это крупная игра, спекулянты тоже будут здесь, пробираясь сквозь толпу, не сводя глаз с основного здания, покупая билеты, продавая билеты, но они тоже перешли в онлайн; билет, который выпал из бюджета спонсора, чаще всего был куплен через Интернет и его доставят в ваш отель.

Как бы вы ни купили билет, он обошелся дороже, чем в прошлый раз. Если игра проходит в рамках Премьер-лиги, то намного дороже. Футболистам и менеджерам нравится идея отдавать игре 101%, 110%, 150% или даже 200% своих усилий. Поразительно, но реальный уровень инфляции цен в футболе на самом деле превышает такого рода гиперболу. В 1989 году самый дешевый абонемент на «Ливерпуль» стоил £60, а на «Манчестер Юнайтед» — £96. Если бы цены росли в соответствии с инфляцией, в 2011 году они стоили бы £106 и £170, соответственно. На самом деле они стоят £725 и £532, соответственно, реальные темпы инфляции превышают 500% и 300% процентов соответственно. Если сегодняшняя игра будет против крупного клуба, то мы окажемся в еще более высокой ценовой категории. Вход на трибуну «Норт Бэнк» стадиона «Арсенала» в то время, когда на «Хайбери» была игра против «Челси» в 1989/90 годах, стоил пять фунтов. Двадцать лет спустя самое дешевое место на «Эмирейтс» на ту же игру стоило £51; с учетом инфляции это означает рост цен на 920% процентов[17]. Не считая крупнейших клубов, самые дешевые абонементы колеблются в пределах трехсот-четырехсот фунтов стерлингов за сезон, а разовый билет стоит около £20, хотя их может быть трудно достать. В 2012 году «Шеффилд Юнайтед» и «Хаддерсфилд Таун» по-прежнему брали всего по £10 за игру, а на матч «Монтроуза» из третьего шотландского дивизиона вас впустят всего за шесть фунтов[18]. Но тенденция была безошибочной: футбол на всех уровнях стал намного дороже. Для очень бедных и очень молодых людей даже редкое посещение отнимает значительную часть располагаемого дохода. Для тех, у кого зарплата ниже средней, это все еще выполнимо, но абонемент на топ-клуб значительно сократит ваш бюджет на досуг. Как выразился Роган Тейлор, бывший председатель Ассоциации футбольных болельщиков и давний обладатель абонемента на сезон: «Теперь, когда я приезжаю в Ливерпуль, я в основном вижу не буржуазную публику среднего класса, а обычных людей, которые, должно быть, напрягаются, чтобы позволить себе это»[19].

За час-полтора до начала игры толпы людей все еще собираются в любом доступном им общественном месте или вестибюле. Они собираются сложными и изменчивыми способами, выплескиваясь из пабов по пути на дороги, обычно забитые машинами, они собираются в группы на различных перекрестках, останавливаются в парках, неуклонно густеющим потоком движутся к входам. Еще в середине 1990-х годов ландшафт, вероятно, все еще включал бы высокие, похожие на журавлиные стойки прожекторных башен и горбатые спинки стоячих трибун из шлакобетона, которые сейчас являются редкостью. В этом размытом движении и цвете нас может поразить что-то неподвижное и неизменное. Здесь есть статуи, отлитые из бронзы, воздвигнутые на мраморе, иногда раскрашенные, как святые средневекового собора. Когда-то неизвестные на британских футбольных стадионах, они быстро размножились. Еще в 1980-х футбол не был покровителем изобразительного искусства или местом, где публично вспоминали погибших. Он редко думал о себе как о хранителе истории, достойной публичного увековечения. У «Арсенала» долгое время был бюст Герберта Чэпмена, но он хранился подальше от всеобщего обозрения в мраморных залах восточной трибуны «Хайбери». Когда в 1980-х годах впервые была изготовлена скульптура Стэнли Мэтьюза, она была установлена в его родном городе Хэнли, а не на стадионе «Сток Сити». Публичное присутствие на похоронах и минута молчания, проведенная на «Олд Траффорд» в память о жертвах мюнхенской катастрофы 1958 года, были исключением, а не нормой. Искусство предназначалось для музеев, а коллективные траурные мероприятия были посвящены погибшим на войне, монарху и Черчиллю.

Первый намек на перемены появился в 1981 году. «Ливерпуль» отреагировал на смерть Билла Шенкли как официально, так и спонтанно. На гражданских зданиях были приспущены флаги, на играх «Ливерпуля» была объявлена минута молчания. Самодельные баннеры с надписью «Король мертв» были вывешены в многоквартирном доме недалеко от «Энфилда», вдоль траурного маршрута и на трибунах во время домашних матчей. Толпа начала петь: «Мы все согласны, назовите трибуну в честь Шенкли»[20]. Трибуну он не получил, но получил кое-какое железное изделие; создание ворот Шенкли на «Энфилде» в 1982 году было ранним примером того, что стало потоком памятной архитектуры и инсталляций на футбольных стадионах. Когда в 1988 году умер Джеки Милберн, 20 000 человек выстроились в очередь на его похороны через весь Ньюкасл; самодельные транспаранты гласили «Wor Jackie» [прим.пер.: так его называли уроженцы Ньюкасла на своем диалекте] и «Спасибо за золотые голы, спасибо за золотые воспоминания». К 1990 году у Милберна была трибуна, названная в его честь, и статуи в его родном городе Ашингтоне, а также в центре Ньюкасла.

«Хиллсборо» скорбел в другом ключе, скорбел по тем, кто был похож на вас, а не по полубогам футбольного пантеона. Это искреннее общественное горе нельзя было отделить от более широких социальных условий, которые привели к трагедии. Всем было очевидно, что «Хиллсборо» был, в некотором роде, суммированием многих изменений, которые претерпели футбол и нация. Таким образом, память о погибших и воспоминание о прошедшем времени стали неразрывно связаны в коллективном футбольном воображении. Эта связь была установлена снова, когда в 1993 году в возрасте всего пятидесяти одного года умер Бобби Мур. Запомнившийся, прежде всего, как капитан команды-победительницы чемпионата мира 1966 года, его смерть была отмечена ритуалами общественного траура на матчах «Вест Хэма» и во всем футбольном мире. Guardian описала ощущение того момента: это был «другой вид траура; по миру, как кажется, оглядываясь назад, когда все иногда шло хорошо»[21]. Это было время, когда сборная Англии выиграла чемпионат мира, а герои остались незапятнанными; когда мальчик из рабочего класса мог метафорически стать джентльменом, когда капитан вытер грязь со своих рук, прежде чем пожать руку королевы. Конечно, это был сдержанный, преимущественно мужской вид траура, сдерживаемые слезы и напускная решимость. Чтобы сделать очевидной эту более глубокую тенденцию в эмоциональной жизни нации, понадобился бы женский штрих. Он появился, когда в 1997 году умерла принцесса Диана. То же самое слияние частной трагедии с эмоциональными ранами многих других жизней, та же потребность в коллективном увековечении памяти, которая возникла в футбольной культуре, стала ощутимой для всех.

С середины 1990-х годов футбольные клубы наверстывали упущенное. Было безумное увековечивание памяти. Игроки и менеджеры, основатели, благотворители и директора были увековечены в официальных обращениях, трибунах и ресторанах. Им были присвоены мемориальные доски, названия ворот и улиц, а в случае с Томом Финни в Престоне — мозаика, состоящая из ковшеобразных сидений на трибуне. Дюжина клубов, включая «Арсенал», «Челси», «Ливерпуль», «Ньюкасл» и Волков, фактически открыли музеи на своих стадионах. Однако, чтобы по-настоящему заявить о себе в более широкой исторической памяти, нужно быть отлитым из бронзы. Пантеон делится на четыре категории. Во-первых, великие игроки межвоенного и непосредственно послевоенного периодов, включая второго Стэнли Мэтьюза, на этот раз на стадионе «Британния» в Сток Сити, Билли Райта и Стэна Каллиса в Вулверхэмптоне, Тома Финни в Престоне, Дикси Дина у стадиона «Эвертона» и Уилфа Мэнниона в Мидлсбро. Во-вторых, менеджеры, которые, в соответствии с их восхождением в разделении труда и власти в игре, по большей части являются представителями более позднего поколения. Статуи включают Билла Шенкли, Мэтта Басби, Дона Реви, реабилитированного в бронзе в Лидсе, Альфа Рэмси и Бобби Робсона. Брайану Клафу, самому большому эгоисту из всех, были сделаны три статуи — в Мидлсбро, Дерби и Ноттингеме. Из ныне живущих лишь сэр Алекс Фергюсон был увековечен раньше своего времени. Администраторы, меценаты и директора — третья группа, удостоенная такой чести, с братом Уолфридом из «Селтика», Джеком Уокером из «Блэкберн Роверс», Джимми Хиллом (удивительно, что его поддержали по подписке) из «Ковентри Сити» и Уильямом Макгрегором, основателем футбольной лиги, из «Астон Виллы». Наконец, есть игроки первой телевизионной эры — пока еще в подавляющем большинстве набранные в период с начала 1960-х по конец 1970-х. В 2011 году фигура Тьерри Анри, стоящий на коленях время празднования гола за пределами «Эмирейтс», была редким примером игрока эпохи Премьер-лиги, первого чернокожего и первого иностранного игрока, которого приняли в этот случайный канон.

Лучшими из этого творчества были те произведения, которые сохранили что-то от движения футбола: триптих «Сток Сити», изображающий Стэнли Мэтьюза на трех этапах его карьеры, запечатлевает изгибы его тела, когда он готовится к пасу; Билли Райт, прямой, рeшительный и всегда готовый, почти соскакивает со своего пьедестала на поле «Вулверхэмптон Уондерерс»; Том Финни из «Престон Норт Энд», проехав по огромной грязной луже, практически горизонтально к стадиону, остается уравновешенным, описывая продуманную дугу в брызгах. Возможно, менее удачен выбор позы Боба Стокоу, менеджера «Сандерленда», когда они выиграли Кубок Англии в 1973 году, изображенного скачущим по полю на «Уэмбли». Он выглядит волшебно, но в то же время как-то зловеще; плохой лепрекон или ловец детей из детских кошмаров. Напротив, большинство статуй более поздних игроков, особенно тех, которые сделали себе имя в 1960-х и 1970-х годах, более статичны. Билли Бремнер из «Лидса» и Джимми Джонстон из «Селтика», кажется, балансируют между джигой и прыжком от радости, но по большей части они — стоическая компания, все стоят, устремив глаза в горизонт, с мячом в руке или слегка придерживая его бутсой: Джон Грейг из «Рейнджерс», Джонни Хейнс из «Фулхэма» и Питер Осгуд из «Челси» обладают массой, но не авторитетом. Довольно хрупкое телосложение и почти веретенообразные конечности Беста, Чарльтона и Лоу, смотрящие на «Олд Траффорд», кажутся менее постановочными, но они также кажутся немного грустными на фоне возвышающейся громады восстановленного стадиона. Некоторые образцы просто плохие. Статуя Теда Бейтса, игрока, тренера и директора «Саутгемптона» на протяжении более шестидесяти лет, установленная в 2007 году, была просто ужасной; сходство сравнивали как с тревожно странным британским комиком Джимми Кранки, так и, что еще хуже, с сербским председателем «Портсмута», Миланом Мандаричем. Она была снята, и вместо нее поставили новое изделие. Вторая статуя безвкусная, но, по крайней мере, она похожа на старого доброго Теда.

Во всех статуях по-прежнему зашифровано джентльменское ви́дение игры и ее игроков. Футбольное прошлое остается средоточием аристократической мужественности и коринфской чести еще долгое время после того, как приставшая элита и глобальная империя, которая их создала, были сметены. Как гласит надпись под статуей Бобби Мура на стадионе «Уэмбли»:

Безупречный футболист. Имперский защитник.

Бессмертный герой 1966 года.

Первый англичанин, поднявший Кубок мира в воздух.

Любимый сын лондонского Ист-Энда.

Лучшая легенда «Вест Хэм Юнайтед».

Национальное достояние. Хозяин «Уэмбли».

Повелитель игры. Экстраординарный капитан.

Джентльмен на все времена.

В Британии нет эквивалента французской бронзе Зинедина Зидана возле Центра Помпиду в Париже, на которой запечатлен момент ближе к концу финала чемпионата мира 2006 года, когда он головой ударил Марко Матерацци. Мы предпочитаем, чтобы наши герои были стойкими, невозмутимыми, жесткими, но никогда не были бессмысленно агрессивными; игроки всегда изображаются в одиночку или со своими товарищами по команде, гладиаторские аспекты игры отодвигаются на второй план. Прошлое — это золото.

В игровой день всегда было много приятных моментов. Выпивка, курение, еда и ставки были частью повседневного времяпрепровождения на протяжении большей части двадцатого века, и все вместе их помнят как пирог и пинту пива, сигарету и трепет. Все это остается, но в каждом случае они также совершенно разные. Питание на футболе, как и более широкая культура питания в стране, фрагментировалось и теперь включает в себя мрачные тележки с бургерами за пределами стадиона, неприхотливое массовое питание внутри и высококлассные рестораны для клиентов в ложах. Учитывая численность футбольных болельщиков и их очевидный аппетит, удивительно, как мало уличной еды продается в непосредственной близости от стадиона. На стадионах, все еще расположенных в старых кварталах для рабочего класса, есть местные закусочные, шаурмичные, закусочные с жареными цыплятами и кафе с полным английским завтраком, а на севере Англии поблизости можно найти от недорогих до отличных кондитерских, но наиболее распространенным является передвижной бургерный фургон. Просматривая руководства для выездных болельщиков и их комментарии, трудно найти место, которое могло бы похвастаться фудтраком, выдававший что-либо лучшее, нежели подгоревший лук и калачи. Почетными исключениями являются фургон Mick's Monster Burger в Портсмуте, Mr. Tikka в Вулверхэмптоне, фургон с органическими бургерами, который паркуется возле Фулхэма и Пайбери-Корнер по пути на «Эмирейтс». По крайней мере, фургоны удерживают толпу на улицах и оживляют пространство вокруг стадиона. На некоторых стадионах, и не только на тех, что расположены в загородных торговых центрах или индустриальных парках, основными вариантами являются филиалы крупных сетей складского масштаба, тот же унылый перечень KFC, Burger King, McDonald's, Harvester, Subway; хотя и с редкой уступкой местоположению ресторан McDonald's рядом со стадионом «Рибок» оформлен в стиле «Болтон Уондерерс», а «Блэкберн Роверс» в день матча организовывает сквозное обслуживание.

Внутри стадиона для большей части зрителей выбор блюд мало чем отличается от 1980-х: длинные очереди; газированные напитки, чай и разнообразные сорта некачественного растворимого кофе; шоколадные батончики, чипсы и пакетики со сладостями; вызывающие беспокойство бледные хот-доги. Стойкая к инновациям, невосприимчивая к аргументам лобби здорового питания, стадионная еда, пожалуй, является единственным элементом игрового дня, который упорно сопротивлялся приливу перемен. Символической футбольной закуской остается мясной пирог, не просто самый продаваемый продукт в день матча, но и выпечка с уникальными культурными коннотациями: обед крепкого йомена, удовольствие честного труженика. Пирог, как сообщил Гарри Пирсон, кажется, переносит нас в затерянный мир мюзик-холла и подшучивания в заводской столовой:

Коротко стриженный юноша... огромных размеров... вошел в Гэллоугейт, поедая пирог. Это был один из тех особых футбольных пирогов с асбестово-серым тестом, которое трескается, издавая запах тысячелетней могилы... «Кто съел все пироги?» — взвыла толпа... «Ты жирный ублюдок, ты съел все пироги».

Жирный мальчик отреагировал на это тем, что запихнул половину пирога в рот, а затем рассмеялся... «Он толстый. Он круглый. Он плюется пирогом во все стороны... жирный ублюдок»... пела толпа[22].

Наш юный друг не одинок. Многие люди едят пироги на футболе. По словам Пукки, одного из ведущих производителей пирогов в британском футболе стоимостью более £3 млн., «Среди 35-40 клубов, в которые мы поставляем, обычно 15-20% болельщиков покупают пирог на стадионе... в "Ротерхэме" этот показатель подскакивает до 40-50% процентов». Юг предпочитает стейк с почками, север предпочитает мясо с картофелем, а вторым блюдом для всех является Бельцкий пирог с курицей, который появился в конце 1990-х годов в знак уважения к постколониальной приверженности нации к карри в английском стиле. Что касается продуктов массового производства, то футбольный пирог оказался достаточно вкусным, даже если текстура его теста зависит от капризов микроволновых печей. Что касается ингредиентов, то они могут быть не органическими или местного производства, но единственным футбольным клубом, вынужденным отказаться от пирогов во время скандала с кониной в 2013 году, был «Абердин»[23]. Любопытно, что за последние пять лет появились пироги лучшего качества. Конечно, некоторые редуты ремесла на севере уже давно производят превосходные продукты, ярким примером являются «Пироги у Пула» в Уигане. Теперь к ним присоединяются и другие. Пирог с курицей, ветчиной и луком-пореем от «Моркэма», конкурирующий далеко за пределами зоны комфорта товаров, предназначенных только для футбола, завоевал титул верховного чемпиона на British Pie Awards 2012. Шотландский футбольный пирог года выиграла компания старой школы «Мясники-горцы», продемонстрировавшая фирменный шотландский футбольный пирог с фаршем и перцем[24].

Вегетарианство и приверженность «зеленых» местным и органическим источникам питания мало продвинулись в культуре футбольного питания, но в 2010 году она наконец приобрела чемпиона: «Форест Грин Роверс». Клуб, играющий в верхней части Конференции, базируется в Нейлсворте, Южный Глостершир. Фактически это команда района большой Страуд, известного своей недавней концентрацией богемы и защитников окружающей среды. «Форест Гринг» был куплен Дейлом Винсом, основателем компании по производству экологически чистой энергии Ecotricity. В рамках более широкого стремления создать первый экологически чистый футбольный клуб в стране трибуны «Форест Грин» теперь оснащены сотнями солнечных панелей, на поле разбрасывается конский навоз, чтобы получить сертификат органического происхождения Ассоциации почвоведов, а команде было рекомендовано перейти на вегетарианскую диету. Для гурманов это обязательное блюдо, поскольку мясо исчезло из меню, его заменили «Закрытый пирог радужный Кобленц» с тыквенным соусом, тертой свеклой и морковью, пирог «Зеленый человек» с начинкой из лука-порея и цуккини и «Бургер с грибами Портобелло»[25].

Настоящий продовольственный бизнес находится не здесь. Три миллиона пирогов с наценкой около фунта на каждый — неплохой заработок, но это сущий пустяк по сравнению с тем, что происходит в ложах и залах высоко над главными холлами стадиона. На организацию питания и развлечений в день матча приходится от 8% до 10% годового оборота крупнейших клубов. «Челси» на своем веб-сайте хвастается резюме своего шеф-повара и размещением на своих трибунах сети высококлассных американских ресторанов, в то время как в «Манчестер Сити», где еще в начале 1990-х директора клубов обедали домашней выпечкой, приносимой их женами, теперь соблазняют вас обещанием фьюжн-меню. На верхнем насесте кормушки люди едят первоклассную еду для клиентов; возможно, не отмеченную звездой Мишлен, но умную, корпоративную и без приключений, приправленную успокаивающе дорогими ингредиентами. «Коннел клаб», самое дорогое предложение «Манчестер Сити», открыл свое меню 2012 года велюром из спаржи нового сезона с лимонно-сливочным соусом или парфе из гусиной печени, фуа-гра, вишневой глазурью Блэкстоун и трюфельными тостами. Можно представить себе остальную часть меню. Даже здесь, где клубы пытались воссоздать культурную столицу и статус столичного ресторана, желание тематизировать все, что попадается на глаза, непреодолимо. В «Коннел клаб» можно заказать петифур и кофе в капсуле, названной в честь одной из новых корпоративных добродетелей «Сити» — щедрости, славы, верности, чести и храбрости.

Однако обед — для слабаков; для мастеров футбольной вселенной доступен целый пакет гостеприимства. Кажется, нет предела тому, сколько веселья, еды, напитков, релаксации и азарта можно привнести в день матча для тех, кто готов заплатить. Пакет «1882» в «Тоттенхэме», стоимость которого составляет около £500 с человека, включает в себя парад легенд, серебряные подносы, фотографии в рамках, еще одну легенду за вашим столом, сувенирные подарки и возможность выбрать Человек матча на «олимпийском стуле с высокой спинкой и подогревом»[26]. Присутствие легенды клуба, как их обычно называют, является основой следующего уровня гостеприимства, начиная с лож. От Бутрума «Ливерпуля» до бара «Легенды "Сити"» и клуба «Вест Хэм 1966» на больших стадионах теперь есть лаунджи, бары и закусочные, где общение со знаменитостями и воспоминания о них являются ключевыми пунктами меню. Как это написано в рекламе «Фулхэма», «Когда вы выберете ресторан Джорджа Коэна, вас лично встретит сам Джордж, который останется, чтобы поделиться своей ностальгией»[27]. Конечно, если вы предпочитаете ностальгировать по дешевке, все равно найдутся те, кто принесет с собой термос и бутерброды, ритуально съедят Wagon Wheel или какую-нибудь другую вредную марку закусок в перерыве и поделятся с вами своим пакетом сладостей.

После еды и питья традиционная покупка в день матча — официальная программка. Она тоже стала намного дороже, чем то, что покупалось в конце 1980-х; три или четыре фунта сегодня против менее, чем фунт тогда. Однако, если у вас есть терпение, ее стоит купить, поскольку футбольные программки являются одними из самых ценных футбольных сувениров; уровень инфляции на редкие, коллекционные программки намного превышает и без того головокружительный рост цен игрового дня, вызванный сложной волной ностальгии, навязчивой завершенности и достатка среди футбольных фанатов. К концу 1980-х программки уже приняли что-то вроде их нынешней формы, поскольку глянцевая бумага и цветная фотография от края до края стали нормой и были сделаны первые шаги к сознательному коммерческому брендингу. То, что когда-то производилось собственными силами или преданными полуофициальными командами болельщиков и помощников, неуклонно передавалось на аутсорсинг маркетинговым компаниям. Два десятилетия спустя этот процесс завершен, в результате чего из нее исчезли почти все следы эклектики, разнообразия и оригинальности. Там, где когда-то было головокружительное разнообразие стилей дизайна, экспериментальных шрифтов, продуманного использования цвета и красивых рисунков от руки, сегодняшние лишенные очарования и все более дорогие документы визуально бездушны и читаются хуже, чем среднестатистический журнал авиакомпании.

Это не означает, что программки послевоенной эпохи были одинаково интересными. Было и много шлака. В стиле детских журналов, таких как «Бей!», программки, специализирующихся на мучительно дешевых профилях игроков. Они брали листок из книги таблоидов с фотографиями всех этих девушек «Сити» и малышек «Юнайтед», «экипированных и готовых к действию», и вся эпоха была украшена прискорбным каламбуром в рекламе местных фирм, как в этом примере из «Норвич Сити» 1972 года: «Забейте гол в "Горшочке с горчицей", на расстоянии удара от этого стадиона». И все же, несмотря на весь китч, в них было что-то теплое и человеческое. Еще в 1998 году романист и критик Ди Джей Тейлор все еще находил программку «Норвича» «оазисом порядочности, смирения и хорошего настроения» и полной «вежливости и обходительности»[28]. Это была публикация, в которой девушек из Ганы, ищущих друзей по переписке в Норвиче, называли «теми юными леди», судью — «человеком в центре поля» и даже надеялись, что ему понравится его вечер на «Кэрроу Роуд». Прошло еще десять лет коммерциализации, и этот голос стал очень редким. Какое место она могла бы занять в тексте, подражающем оформлению и ощущение вдохновляющих журналов о мужском здоровье? Программки были превращены в журналы, поскольку публика все чаще обращалась к Интернету и смартфонам; появление цифровых программок для планшетов и электронных читалок, похоже, вряд ли остановит стилистический упадок формата. С той же проблемой столкнулись и фэнзины. В то время как на большинстве стадионов все еще можно встретить двух-трех персонажей с маленькой картонной коробкой (всегда маленькой картонной коробкой из типографии), торгующих своими товарами, онлайн-фэнзины, популярные блоги, доморощенные подкасты и социальные сети вытеснили рынок альтернативных комментариев и помогли сформировать новое поколение болельщиков, которым трудно чтобы понять, почему кто-то когда-либо будет платить за то, что вы читаете.

Хотя алкоголь в целом и пиво в частности остаются излюбленным наркотиком в английском футболе, за ним ведется более строгий контроль, чем в прошлом. В Шотландии он также остается любимым наркотиком, но в подавляющем большинстве случаев в пабе. Драконовский закон об уголовном правосудии 1980 года остается в силе в Шотландии, где хранение алкоголя или опьянение по дороге на футбольный матч считается преступлением, а алкоголь на стадионе запрещен. Аналогичный закон был принят в 1985 году для Англии и Уэльса, но он разрешает пить на стадионе, хотя и не в поле зрения самого поля. Несмотря на давление со стороны клубов и алкогольной индустрии, которые, конечно же, являются крупными спонсорами игры, изменений так и не произошло[29]. Насколько это повлияло на изменение поведения внутри и за пределами стадиона, неясно — в лучшем случае алкоголь был лишь одним из факторов, объясняющих элементы беспорядков 1970-х и 1980-х годов. Это, конечно, не означает, что люди не будут пьяными. Многие продолжают сильно напиваться перед игрой и за пределами стадиона, вместо того чтобы бесконечно стоять в очереди за пинтой пива, которую потом приходится пить в продуваемом ветром холодном коридоре.

Одно недвусмысленное изменение — это отношение футбола к табаку. Футболисты на коллекционных сигаретных карточках впервые появились в 1890-х годах; в 1920-х Дикси Дин поддерживал клубы Каррераса, а в конце 1950-х Стэнли Мэтьюз одолжил свое имя Крейвену А. Взаимно усиливающий и компульсивный характер как никотиновой зависимости, так и зрительского отношения к футболу привел к тому, что трибуны были полны дыма, а с 1980-х годов не только табачного. Ник Хорнби вспоминал вечер, проведенный на стадионе «Астон Виллы» в матче четвертьфинала Кубка лиги в 1986 году: «В этом вечере был... интересный исторический элемент; морозный январский воздух... был пропитан дымом марихуаны, и я впервые заметил, что зарождается своего рода культура стоячих трибун»[30]. Сегодня все, что вы, скорее всего, почувствуете — это запах несвежего пива и растительного масла. Реклама табака и его спонсорство были запрещены в 1998 году, а в 2007 году курение было запрещено на всех стадионах. Чтобы ощутить вкус прошлого, нужно отправиться в уголки автомобильных парковок и на небольшие открытые площадки, которые некоторые клубы предоставляют для перекура в перерыве.

Отношения футбола с азартными играми когда-то были непростыми. В конце девятнадцатого века матчи Кубка Англии, в частности, привлекали фанатов к диким и саморазрушительным ставкам в нелегальных букмекерских конторах. В 1920-х годах появились футбольные ставки, а к 1950-м годам в этом сложном коммунальном тотализаторе почти половина взрослого населения возвращала купон. Футбольная лига сначала боролась со ставочными компаниями, проиграла, затем пришла к непростому соглашению с ними, которое продолжалось до 1980-х годов; но атмосфера морального неодобрения, патрицианской озабоченности опасностями азартных игр и практического беспокойства по поводу их влияния на игроков, у которых могло возникнуть искушение сдать игру. С тех пор количество ставок сократилось, и Национальная лотерея заняла огромную долю рынка случайных азартных игр с небольшими ставками, в то время как новые виды ставок на футбол, в онлайн-букмекерских конторах и в букмекерских конторах, убрали с рынка более «спортивную» составляющую.

В сезоне 2011/12 на футбол в букмекерских конторах было поставлено более £1 млрд. и, возможно, еще пара сотен миллионов онлайн[31]. Моральные и практические соображения были выброшены на ветер. Отмена запрета на рекламу на сайтах онлайн-гемблинга в 2005 году нанесла сильный удар. К 2012 году только в Премьер-лиге сайты онлайн-ставок были спонсорами на футболках пяти клубов (188bet в «Болтоне» и «Уигане», SBOBET в «Вест Хэме», Sporting Bet у Волков и Tombola в «Сандерленде»); и девятнадцать из двадцати клубов имели официального «игрового партнера», как эвфемистически называют букмекеров. Только «Манчестер Сити» при своих новых владельцах из Абу-Даби отказался от их денег. Следовательно, у многих клубов теперь есть букмекерские конторы на стадионе и заметные ссылки на онлайн-букмекеров на своих собственных сайтах. У футбола есть веские причины придерживаться этих новых отношений более осторожно, чем до сих пор: во-первых, потому что есть очень много футболистов, которые в свои долгие свободные часы стали жертвами пристрастия к азартным играм, усугубленного легкостью и уединенностью ставок онлайн или с помощью мобильных устройств. Футболисты — не просто образцы для подражания, они являются авангардом неуклонного роста серьезных проблем, связанных с зависимостью от азартных игр, непосильной задолженностью, распадом семьи и психическими заболеваниями[32]. И, во-вторых, потому что глобальная волна договорных матчей для букмекерских синдикатов в футболе все еще может подорвать доверие к игре — и если зрители подумают, что шоу больше не импровизировано, а написано заранее, они вполне могут просто перестать приходить.

Азартные игры и коррупция — старые грехи. А как насчет зависимости нашего времени? Шоппинг. Тридцать лет назад в клубах были сувенирные лавки, а не супермагазины, и бо́льшая часть торговли памятными вещами и одеждой осуществлялась разношерстными торговцами за пределами стадиона. Теперь их вытеснили на обочину, с ними боролись в судах за нарушение прав на товарный знак и они были побеждены. Если вы хотите пройтись по магазинам, магазин клуба — единственная возможность в городе. В «Селтике» склад гофрокартона, который служит клубным магазином, выглядит так, словно его вывезли аккурат из небольшого промышленного комплекса и поставили на автостоянке. Смотрится как дом. Внутри магазина есть все приспособления и атрибуты основного торгового центра: бежевые фасады, хромированные поручни, телевизоры с плоским экраном, с которых продается одежда для отдыха, фирменные сувениры и книги на журнальных столиках, и все это при ярком освещении, усиленной охране и множестве камер видеонаблюдения. Эта формула повторяется во всех крупных клубах, хотя черный, как смоль, интерьер «Манчестер Юнайтед» и со вкусом подобранная, скудная витрина товаров больше напоминают Urban Outfitters или Hollister, чем магазин «Селтика». В низших лигах предложение «Бристоль Сити» ближе к эксцентричному спортивному магазину на главной улице, разрушенному крупными сетями вроде Sports Direct: пристройка из кирпича и стекла, что-то вроде предварительно укомплектованного зимнего сада на задней части старого киоска, здесь тесно и хаотично. Магазин «Бристоль Роверс», спрятанный под прилавком, больше похож на обанкротившееся почтовое отделение, которое отчаянно пыталось удержаться на плаву, превратившись в фирменный магазин с клубной тематикой: поддельные татуировки, садовые гномы, рюмки-стопки, пушистые кубики и пляжные полотенца. Достаточно. Привлекательность трибун, расположение поля, шум собирающейся толпы все еще наэлектризованы, этого все еще достаточно, чтобы увлечь нас. Пришло время присоединиться к ним.

III.

Стадионы заполняются сложными, но предсказуемыми способами. Самые ранние участники прибывают в представительские ложи, где, в зависимости от того, насколько велик развлекательный пакет, в течение четырех часов до игры будут проводиться автографсессии, фотосессии, экскурсии с гидом и подаваться бесплатные напитки. Выездные болельщики, как правило, прибывают пораньше, поскольку полиция и официальные лица клуба пытаются как можно скорее увести их в свою зону и подальше от всех остальных. Клубы хотели бы, чтобы как можно больше зрителей тоже пришли пораньше на стадион и, конечно, потратили деньги, но только около пятой их части действительно придут на стадион более чем за полчаса до начала матча; возможно, еще две пятых слоняются снаружи или только прибывают, а остальные все еще в пути. Затем начинается ажиотаж, достигающий максимума за пятнадцать минут до начала матча. Основная масса — может быть, две трети людей — проходит от турникетов к своим местам в этом коротком промежутке[33]. Масса цветных ковшеобразных сидений становится фрагментированной, разбитой островами, затем архипелагами, затем скалистыми берегами континентов из людей. Затем, в последние пять минут, опаздывающие спешат внутрь, ленивые неторопливо идут на свое место, а последние, кто выходят из паба, спотыкаясь, идут на свои.

Представьте, что, когда первая группа болельщиков переместится на трибуну напротив нас, мы сможем распределить их демографически. Есть двадцать пять рядов, как в игрушке, каждый длиной в тысячу посадочных мест: трибуна на 25 000 мест, на каждый ряд приходится по 4% зрителей. Что мы видим сейчас? Если мы распределим их по полу, это подтвердит то, что было очевидно с самого начала. Все в рядах с А по V — парни. Опросы, проведенные в 1997 году, показали, что только лишь 12% футбольных болельщиков составляли женщины. Несмотря на заявления о заметном росте числа женщин в футболе, опросы Премьер-лиги показывают, что доля женщин в толпе зрителей выросла всего до 15% — это четыре задних ряда. В некоторых клубах, особенно недавно получивших повышение, таких как «Лестер Сити» и «Ипсвич Таун», посещаемость среди женщин выросла на четверть, но эти изменения были уравновешены, казалось бы, неприступными мужскими бастионами более устоявшихся болельщиков; еще в 2007 году женщины составляли всего 5% зрителей «Астон Виллы» и только более 10% в Шпорах и «Челси»[34].

Если изменения в гендерном балансе были незначительными, то нет никаких сомнений в том, что публика становится старше. Хотя существует некоторая тенденция, особенно судя по фотографическим свидетельствам, преувеличивать количество молодежи, ходившей на футбол в 1970-х и 1980-х годах, имеющиеся данные однозначны[35]. В «Ковентри Сити» в 1983 году только 16-20-летние составляли 22% зрителей. Десять лет спустя эта когорта составляла четверть зрителей «Астон Виллы» и 17% — «Арсенала». К середине 2000-х годов число 16-24–летних, вдвое превышающее численность когорты, участвовавшей в более раннем исследовании, сократилось примерно до 10% от общего числа зрителей, занимая только W-Y ряды на галёрочных местах. Тридцать лет назад они были больше похожи на ряды A–G, четверть толпы, стоящей впереди и часто задающей тон. Доля владельцев абонементов старше сорока возросла с 41% в 2001 году до 54% в 2011 году, в то время как средний возраст зрителей постепенно увеличивался с конца 1930-х до середины 1940-х годов. Поседевшему и облысевшему обывателю всей этой публики в 2007 году исполнилось сорок четыре года.

Несмотря на значительную текучесть кадров в сфере продажи абонементов, когда болельщики приходят на игру и уходят с нее в разное время своей жизни, это преимущественно пожилое мужское ядро публики сохраняет глубокую привязанность к клубу и местности. В среднем публика приезжает из радиуса пятидесяти-пятидесяти пяти километров от стадиона, а около 85% — живут менее чем в восьмидесяти километрах от него, хотя существуют значительные различия. В небольших северных клубах местные жители составляют 90% и более процентов зрителей, в то время как в Лондоне те, кто живет в радиусе пятнадцати километров от стадиона, составляют менее четверти. Крупнейшие клубы в регионах, особенно «Лидс», «Ливерпуль» и «Манчестер Юнайтед», реально имеют большие контингенты путешественников на дальние расстояния. Некоторые из них — туристы, но прежде всего это английские экономические эмигранты.

Единственные достоверные данные любого рода об этническом составе футбольных болельщиков получены из опросов Премьер-лиги в период с 1997 по 2007 год[36]. За это десятилетие процент зрителей, называющих себя белыми британцами, снизился с 98,8% до 95%, в результате чего остальные 5% разделились между группами британских этнических меньшинств и иностранными болельщиками. В 2007 году в «Челси» количество иностранцев в толпе составляло более 3%, почти целый ряд на трибуне, в то время как в «Мидлсбро» было всего 0,1% зрителей из-за рубежа. Иностранные резиденты, у которых есть деньги на футбол Премьер-лиги, и обычные футбольные туристы (например, скандинавские контингенты в «Ньюкасле», «Ливерпуле» и «Манчестер Юнайтед») встречаются лишь в нескольких клубах[37]. 3-4% зрителей, принадлежащих к этническим меньшинствам, скрывают очень большие различия между клубами; в некоторых клубах менее 1% небелых, в то время как в других аудитория значительно разнообразнее. В 2007 году на трибунах «Арсенала», Шпор и «Фулхэма» присутствовало меньшинство — от 7% до 11% зрителей, в то время как «Ковентри» и «Лестеру» удалось привлечь около 10% болельщиков британско-азиатского происхождения.

Наиболее распространенные предположения о современной футбольной публике по сравнению с 1980-ми годами заключаются в том, что сейчас она богаче и значительно больше принадлежит к среднему классу. Наилучшие доступные данные о публике до 1990 года показывают, что на самом деле стабильная классовая структура, состоящая примерно из двух третей среднего класса и одной трети рабочего класса, существовала задолго до Премьер-лиги. Совокупность опросов как Премьер-лиги, так и Футбольной лиги, проведенных примерно в 2000 году, показала незначительные изменения[38]. Конечно, обе эти классовые категории сложны: первая простирается от старших специалистов до низкоквалифицированных «белых воротничков», вторая объединяет квалифицированный рабочий класс с теми, кто находится на периферии рынка труда, и с теми, кто вообще за его пределами. Однако цифры свидетельствуют о том, что основной сдвиг от футбольных болельщиков, в подавляющем большинстве принадлежащих к рабочему классу, произошел задолго до экономических и культурных преобразований 1990-х годов. Что сделал новый футбольный порядок, так это подчеркнул и поляризовал эти сдвиги. Таким образом, в 2007 году аудитория Премьер-лиги продвинулась немного дальше по классовой лестнице. Представители высшего среднего класса заняли почти половину мест в рядах A–L. Представители низшего и среднего классов располагаются в рядах L–S; вместе они составляют более 70% всей публики. Квалифицированный рабочий класс находится на рядах T–W, а полуквалифицированный и те, кто находится за пределами рынка труда, получают только два задних ряда X и Y.

Неудивительно, что огромные структурные различия в благосостоянии и на рынках труда по всей Англии проявляются в публике. В крупных лондонских клубах представители рабочего класса ограничены шестью задними рядами, из которых работающие неполный рабочий день и безработные ограничены рядом Y. В Шпорах, «Арсенале» и «Челси» средний класс в широком смысле подкрался к трем четвертям зрителей. В отличие от этого, обеспеченные представители среднего класса составляют лишь треть публики «Сандерленда» и «Мидлсбро». Данные о доходах владельцев абонементов подтверждают такую поляризацию; в 2007 году 30% болельщиков «Челси» и «Тоттенхэма» зарабатывали более £50 тыс., в «Сандерленде» и «Брэдфорде» этот показатель составлял 7%, а в «Мидлсбро» — всего 6%[39].

Эта толпа чувствует себя как страна? Может ли она олицетворять что-либо, кроме своих собственных специфических ритуалов и поведения? Футбол, безусловно, не единственная сфера, в которой преобладают пожилые белые мужчины среднего класса, устанавливающие кодексы поведения и мировоззрения, а классовый состав зрителей не сильно отличается от более широкой социальной структуры. Публика Премьер-лиги, в частности, более поляризована. Безработные, студенты и те, кто занят неквалифицированной работой, составляют около 9-10% рабочей силы, но 2% от общей массы населения. Профессионалы представлены несколько чрезмерно, но основной сдвиг от индустриального общества к постиндустриальному, в котором как увеличившийся средний, так и уменьшившийся рабочий класс глубоко стратифицированы по навыкам, доходам и статусу, явно налицо. Географически публика, безусловно, повторяет демографические контуры страны, точно отмечая различия между севером и югом, Лондоном и остальными.

Класс, в конце концов, лишь немного продвинет нас в понимании состава нации и публики. Не менее поучительно взглянуть на толпу по способу потребления, а не по способу производства, и признать, что различия по классовому признаку, полу и возрасту — это различия в стилях поддержки и эмоциональном отношении к футболу[40]. Ричард Джулианотти разделил толпу по двум направлениям: во-первых, поддержка старой школы, местная, преданная и долгосрочная, против делокализованного, современного и ориентированного на потребителя фаната; во-вторых, те, чьи эмоциональные отношения интенсивны и чья самоидентификация тесно связана с игрой, против тех, чьи отношения более отдаленные, преходящие и рефлексивные. Таким образом, наши четыре типа болельщиков, полученные с помощью этой шкалы — это старая школа, разделенная на ярых болельщиков и более дистанцированных последователей; и новая школа фанатов-маньяков и бродячих фланеров, заглядывающих за своей небольшой дозой футбола. Другие авторы предположили, что таксономия толпы должна также включать новое поколение традиционных парней, «друганы», которые представляют собой ушедшие и полу-ушедшие из хулиганских банд ребят, а также новых потребителей, разделенных между трибунами и элитой бизнеса и исполнительной ложей[41].

Все эти модели указывают на важные элементы толпы, но что в конечном итоге так примечательно, так это то, что независимо от внутренней сложности публики или ее взаимосвязи с реальной социальной структурой нации, как модели социологов, так и повседневные разговоры о британской футбольной культуре основаны на серии взаимосвязанных бинарных оппозиций: подлинные и неаутентичные, настоящие и поддельные, искренние и неискренние, те, кто действительно любит игру, и те, кто просто покупается на нее. Послевоенные экономические и технологические революции, которые превратили рабочую силу и футбольную публику из преимущественно рабочего класса в преимущественно средний класс, произошли давным-давно. В условиях обострившейся поляризации в новую эру коммерциализированного футбола этому социально-экономическому сдвигу был придан культурный и моральный вес. Те, кто сохраняет и чтит воображаемое прошлое подлинной футбольной поддержки, независимо от их фактического классового происхождения, реальны. Спустя долгое время после своей смерти футбольный фанатский движ стал значимым местом, где неточно вспоминают и оплакивают странное исчезновение индустриальной Британии.

IV.

Примерно за двадцать пять минут до начала матча команды выходят на поле в своих спортивных костюмах. Мужчина с огромным мешком футбольных мячей идет к воротам, где начинают разминаться вратари. Фанатики смотрят, но толпа в Британии редко участвует в разминке игроков, ограничиваясь несколькими отрывочными хлопками и странным улюлюканьем. Даже перед самыми восторженными болельщиками вряд ли это Стамбул, где каждый член команды должен пройти сквозь сложную хореографию приветствий толпы перед началом матча. В любом случае, на данный момент стадион заполнен лишь наполовину. Если, к счастью, система громкой связи была отключена, это редкий момент тишины, когда глаза и разум могут отвлечься.

Взгляните на само поле. В целом, оно будет в лучшем состоянии, чем когда мы были здесь в последний раз. Клубы вложили средства в сложные системы орошения, дренажа и подпочвенного обогрева, так что отмены матчей из-за морозов, грязевых ванн и луж остались в прошлом, большие голые участки почвы встречаются редко, а использование ламп интенсивного освещения позволяет траве расти независимо от капризов британской погоды; хотя, как и почти во всем в футболе, уровень инвестиций неуклонно снижается ниже по иерархии лиги. Стоячие трибуны встречаются только в низших лигах, в других местах их заменяют пластиковые ковшеобразные сиденья. Сами трибуны преобразились до неузнаваемости: исчезли все ограждения и проволока, входы и выходы стали шире, четко обозначены и многочисленнее. Большинство старых крыш, для поддержки которых требовались столбы, были заменены консолями — хотя они и привлекательны, пусть и приводят в бешенство, они остаются там по ряду причин. Исполнительских лож, представленных в 1980-х годах, стало еще больше. Встроенные в длинные стены каждого стадиона, порой высотой в два или три этажа, их стеклянные фасады визуально разделяют толпу пополам. Скамейка, как ее до сих пор причудливо называют, больше не просто скромная скамейка. Бетонные коробки, жестяные сараи и полуподземные бомбоубежища были сметены в сторону. Современная скамейка теперь установлена на трибуне, щедро оборудованной мягкими фирменными сидениями, заполненными запасными игроками, тренерами и медицинскими ассистентами. Они почти все одинаковые, выделяется лишь необычное здание из красного кирпича на «Олд Траффорд», описываемое как «чудовище, которое обычно можно увидеть в пригородном жилом комплексе»[42]. И повсюду есть стюарды в жилетах и куртках с улучшенной видимостью, которые кажутся все более яркими оттенками электрического лимонно-желтого и ядреного мандарина. Там, где когда-то они были невидимы, теперь они выглядят как армия конусов и светофоров, обозначающих сложный комплекс дорожных работ.

В то время как выгоды, полученные от этих изменений, были значительными с точки зрения комфорта и безопасности, порядка и вежливости, на стадионе наблюдается растущее единообразие эстетики, архитектуры и хореографии, и это потеря. Посмотрите сейчас, пока есть возможность, на последние уникальные жемчужины на стадионах, которым еще только предстоит полная реконструкция. В одном из углов «Эштон Гейт» в Бристоле есть давно заброшенный киоск, выполненный в форме банки с фирменным растворимым кофе; на «Энфилде» спасенная мачта парохода «Англия» все еще служит флагштоком; внутри «Крейвен Коттедж» виден единственный платан высотой с трибуну, последнее дерево на британском стадионе; научно-фантастический брутализм многогранного центра контроля публики на стадионе «Тоттенхэма» все еще невероятно возвышается над толпой.

Буквенно-цифровая система табло с сенсорными линиями, изменяемая вручную, которая использовалась для обозначения результатов других матчей, исчезла. На фотографиях той эпохи их тайные коды кажутся неразборчивыми — забытые руны. Результаты теперь четко объявляются в перерыве и после финального свистка и отображаются на экранах стадионов, а для тех, кто не может ждать, теперь есть мобильный телефон. В 1980-х годах их не было ни на одном футбольном стадионе, за исключением самых дорогих представительских лож, а сейчас они везде. Публика приобрела сценический набор коллективных тиков, индивидуальных движений и взглядов — они продолжают проверять и использовать свои телефоны на протяжении всей игры — отправляют текстовые сообщения, серфят по интернету, звонят, твитят, все чаще фотографируют и снимают видео. Трудно точно сказать, какое общее влияние это оказало на поведение толпы, но трудно представить, что это может быть чем-то иным, кроме силы фрагментации и отвлечения внимания, еще одного барьера на пути к достижению непрерывной вовлеченности и совместного опыта, которые заставляют публику жить.

Фрагментация ума и нейронное безумие, созданные мобильным телефоном, воспроизводятся визуально. Конечно, реклама была частью визуального футбольного ландшафта на протяжении более ста лет, но когда-то она была более сдержанной и менее навязчивой. Вторая мировая война очистила большинство стадионов от межвоенной рекламы, и еще в 1970-х годах такие клубы, как Шпоры, «Арсенал» и Волки, сопротивлялись введению щитов по периметру. Некоторая реклама, по сути, впиталась, подобно коллажу, в ткань стадиона, спустя долгое время после того, как ее первоначальный оттенок потускнел: логотип M&B стал синонимом трибуны «Рэйлвей Энд» стадиона «Бирмингем Сити», рекламный щит прачечной West Reading, установленный за трибуной «Элм Парка», John Smiths Bitter на скатных крышах старомодных трибун в «Барнсли», Ismail and Co. в «Блэкпуле» и Captain Morgan's Rum («вкус сегодняшнего дня») в «Кардиффе». В результате переезда и перепланировки почти все они исчезли, их заменила микроуправляемая среда скоординированного брендинга, глобальные, а не местные рекламодатели и светодиодные табло с движущимися изображениями. Если этого недостаточно, чтобы отвлечь нас от игры, есть еще и большие экраны. Они начали появляться в середине 1980-х, первый был установлен на «Хайбери» в 1984 году, а сейчас получили широкое распространение в крупных клубах — только «Сент-Джеймс Парк», домашний стадион «Ньюкасл Юнайтед», входит в число крупнейших стадионов без экрана или часов.

Стисните зубы, потому что вот-вот начнется предматчевая развлекательная программа. Даже среди более амбициозных и ориентированных на шоу-бизнес клубов эпохи, предшествовавшей Премьер-лиге, подготовка к началу матча и развлечения в перерыве были скорее деревенским шоу, чем Супербоулом, с разношерстным составом военных духовых оркестров, шотландских свирельных оркестров, показами полицейских собак, которые сочетали крафтинг с курсом рукопашного боя и мажоретки-любительницы, их белые юбки-тряпки забрызганы холодной грязью[43]. На край поля могли быть вынесены стол и стул для торжественного подписания контракта, но часто не было просто ничего, кроме шума толпы и ваших собственных мыслей[44]. Возможно, там также были объявления и музыка, но это едва ли имело значение, поскольку звуковые системы того времени обладали такой же акустической чистотой, как и потрескивающаяся система в пабе. Как вспоминал Гарри Пирсон, «Кто-то включил мне тему "Power Game"... музыку, под которую "Мидлсбро" обычно выбегал на поле... Я понял, что, несмотря на то, что я присутствовал при исполнении этой мелодии сотни раз, я всегда слышал лишь первые несколько тактов из нее, остальное было заглушено шумом толпы»[45]. Больше такого нет. Акустические системы современного стадиона большие, громкие и ужасающе четкие. Они были переданы эгоистичным диджеям и чрезмерно увлеченным ведущим-любителям, которые, получив возможность наполнить стадион своим голосом, этим самым и занимаются. Ощущение от всего спектакля такое же, как от самого успокаивающего местного радио: музыкальная смесь из золотых мелодий тех дней и современной ерундистики, смешанная с поздравлениями с днем рождения, криками, розыгрышами призов и конкурсами. На нескольких стадионах будет какое-то незначительное взаимодействие, крошечный намек на призыв и отклик, который оживит запрограммированную стерильность представления. Как у Волков, так и у «Бристоль Роверс» песня «Hi Ho Silver Lining» подчеркивается громким выкриком названия клуба. На стадионе «Вест Бромвич Альбион» толпа незабываемо отреагировала на предложение руки и сердца на поле скандированием «Ты не знаешь, что делаешь». Чаще всего толпу приводит в повиновение сама громкость музыки. Безжалостное жизнерадостное веселье ди-джея резко контрастирует с публикой в низших лигах: Использование «Эксетером» песни Джеймса Брауна «I Feel Good» наводит на мысль, что футбол, как и многое в потребительской культуре, параноидален из-за того, что зрители могут, просто могут, почувствовать, что это не самый лучший день в их жизни.

Когда дело доходит до чирлидерш, британский футбол действует осторожно. «Вест Хэм» в течение короткого периода в 1990-х годах экспериментировал с «Хаммереттами», а «Кристал Пэлас» продолжает держать свою труппу. В то время как обе эти попытки были приближены к популярной в Америке модели с постоянным загаром и блеском, «Бристоль Роверс» сделали это довольно дешево. «Блю Флеймз» были, пожалуй, самым печальным примером развлечений перед матчем и в перерыве между матчами в Футбольной лиге: одетые в школьную форму от Filton, они были просто ужасны, несвоевременны, внушали благоговейный трепет и их выступление было недостаточно отрепетировано.

Среди актеров второго плана есть мужчина или женщина в костюме животного из вспененного синтетического материала, которые отчаянно гоняют толпу туда-сюда по бровке: талисман клуба. В прошлый раз его тоже здесь не было. В конце девятнадцатого века футбольные клубы и военные полки часто использовали настоящих животных в качестве своего церемониального тотема[46]. «Манчестер Юнайтед» был одним из первых, взяв на работу собаку сенбернара Мейджора и козла Билли, в то время как «Престон Норт Энд» взял бродячего черного кота, который проходил через все поле. После Первой мировой войны фамильяры животных уступили место человеческим талисманам, но они неизменно назначались сами по себе, приобретая толику официального статуса только после многих лет своего присутствия. Дарки из «Астон Виллы» был странным воплощением менестреля: белый мужчина в черном, в цилиндре и фраке. На стадионе «Ден» можно было встретить миллуоллского льва, который имел сверхъестественное сходство с хилым и отчаявшимся персонажем из «Волшебника страны Оз». Хоппи Торн, одноногое чудо, служил во время Первой мировой войны, потерял конечность и оказался уборщиком на «Олд Траффорд». Он сделал себя талисманом «Манчестер Юнайтед», сняв протез ноги и прыгая по полю в преддверии игры. Он поссорился с клубом в 1940-х годах и был заменен Джеком Айронсом, который провел 1950-е годы, разгуливая в красно-белом вечернем костюме, держа в руках красно-белый зонтик и щеголяя в красно-белой шляпе-котелке. Никто из них, казалось, особо не занимался чирлидингом, на самом деле Джек Айронс, казалось, тратил изрядное количество времени на раздачу автографов.

Современный талисман британского футбола заимствован из американского парка отдыха и развлечений. Разрушая эстетические кодексы американской анимации середины века, футбол наводнен львами и слонами, малиновками, кошками и собаками, все они антропоморфизированы с кривоватой улыбкой, немым разинутым ртом и огромными неподвижными глазами. Учитывая, как мало детей присутствует на футболе в наши дни, и учитывая, сколько лет публике, их нестандартное чирлидинг и мучительно неумелая клоунада кажутся просто инфантильными. Талисманы получают большой отклик только тогда, когда они нарушают отвлекающие правила игры. В знаменитый список Бесчестья входят талисман Волков Вулфи, который сразился у ворот «Эштон Гейт» с одним из трех поросят «Бристоль Сити», и Робби Бобби из «Бери», названный в честь основателя современной полиции сэра Роберта Пила, который был удален за «издевательство» над болельщиками «Сток Сити», затем оторвал уши кролику «Питерборо» Питеру Берроу, трюк, который он вскоре повторил с головой Бартли Синей Птицы из «Кардифф Сити», после чего, наконец, был уволен. Сирил Лебедь из «Суонси» пережил трудный период на рубеже веков. Он был оштрафован на £1 тыс. за вторжение на поле после того, как команда забила гол в матче Кубка Англии против «Миллуолла», получил дисквалификацию на два матча после физического столкновения с менеджером «Норвича» Брайаном Хэмилтоном, бросил пирог со свининой на поле в матче против «Вест Хэма» и оторвал голову льву Зампе из «Миллуолла», после чего бросил ее в толпу[47].

До начала матча осталось всего несколько минут. Хотя в прошлом существовали различия в этикете, и на самых крупных матчах была была какая-никакая режиссура, часто команды выходили поодиночке, а не бок о бок, и были опоздавшие и отставшие. Сегодня все будет иначе; спонсорские щиты, вынесенные на поле, иногда небольшая садовая арка с рекламой, возможно, группа детей, размахивающих спонсорскими флагами в сложной, но совершенно несфокусированной манере. Судьи выстраиваются в центре ансамбля, команды, часто в сопровождении детей в футболках команд, занимают свои места и все поворачиваются лицом к камерам. В 2004 году к сценам были добавлены рукопожатия игроков; как и «плохие талисманы», представление, которое имеет какой-либо эффект только тогда, когда произносятся неприятные слова, отводятся руки и намеренно вызывается тупиковая ситуация[48].

А потом тишина. Нет, не на каждом матче, но императив поминовения в футболе коснулся и этого, поскольку минуты молчания и акты поминовения стали более распространенными. Проводимые на национальном уровне и официально одобренные минуты молчания вне футбола на протяжении большей части двадцатого века были зарезервированы для Дня перемирия. Ситуация начала меняться в 1990-х годах, когда по всей стране были проведены акции молчания в память о жертвах стрельбы в Данблейне в 1996 году и смерти Дианы в 1997 году. В новом столетии темпы поминовения ускорились: в 2001 году были проведены церемонии поминовения жертв 9/11, азиатского цунами в 2004 году и лондонских взрывов 7/7 в 2005 году. Эти паузы стали длиннее, увеличившись до двух минут в День перемирия, а затем до трех минут во время азиатского цунами, и все больше учреждений адаптировали свои расписания, чтобы все их охватить (например, общественный транспорт и супермаркеты), что вызвало в некоторых кругах обвинения в раздувании тишины, что уменьшило ценность ритуала[49]. Учитывая этот более широкий сдвиг в соблюдении публичных траурных мероприятий, футбольные власти восприняли это изменение с большим рвением, чем большинство учреждений, признавая важность игры как места национальной солидарности, в то же время остро осознавая потенциально негативные последствия несоблюдения этих ритуалов в прямом эфире[50]. В 2001 году все матчи были посвящены 11 сентября, а в 2004 году минутой молчания почтили память Кена Бигли, британского заложника, казненного джихадистами в Афганистане, жертв азиатского цунами и смерти Джона Пила, радио-диджея, и папы римского Иоанна Павла II.

В отличие от супермаркетов и железнодорожных компаний, футбол также добавил тишины в свой собственный пантеон. В 1989 году цепочка шарфов, созданная болельщиками «Ливерпуля» и «Эвертона» в память о жертвах катастрофы на «Хиллсборо», но это был редкий, даже уникальный акт спонтанности снизу. По большей части, в начале 1990-х годов футбольные акции памяти были организованы сверху, ограничивались смертями игроков, а затем проводились только в их собственных клубах; смерть Бобби Мура в 1993 году была отмечена в «Вест Хэме», но не по всей лиге. В 2013 году годовщина его смерти была отмечена акциями памяти по всей стране. К тому времени это был лишь один из многих случаев, когда почти каждый клуб почтил кого-то минутой молчания в течение своего сезона. Первое публичное противодействие инфляции молчания в футболе проявилось в 2007 году, когда ранняя смерть Фила О'Доннелла, малоизвестного игрока «Селтика» и «Шеффилд Уэнсдей», была отмечена во всем британском футболе. Колин Калдервуд, менеджер «Ноттингем Форест», официально заявил: «Я не думаю, что уместно делать это по поводу каждой случающейся трагедии. Порой это должно происходить немного ближе к дому». Четыре года спустя мало что изменилось, как едко заметил журнал Economist: «Создавалось впечатление, что перед каждым матчем игроки стояли вокруг центрального круга, склонив головы, вспоминая смерть все более безвестных игроков»[51].

Молчание — это золото, но его легко нарушить, и отдельные части публики иногда пользовались возможностью это сделать. Драка вспыхнула между болельщиками «Сток Сити» и «Уигана» в 2001 году после минуты молчания в память о Стэнли Мэтьюзе. Молчание в связи со смертью Джорджа Беста, царившее по всей стране, пришлось прервать, когда его нарушили скандирующие фанаты «Ливерпуля». Даже национальное футбольное молчание, затянувшееся в память о жертвах «Хиллсборо», было нарушено на некоторых стадионах[52]. Пятидесятилетие мюнхенской катастрофы пришлось на день манчестерского дерби в 2008 году, что вызвало эмоциональные дебаты о том, можно ли соблюсти минуту молчания. Ее объявили, но из-за постоянной тревоги, которую вызывают эти события, произошел переход к аплодисментам как акту памяти[53]. Отчасти это практическая мера, но есть также реакция на доминирующую викторианскую модель торжественности как единственно приемлемого поведения для подобных случаев. Молчание, воцарившееся в связи со смертью Алана Болла — одного из игроков сборной Англии, выигравшей чемпионат мира 1966 года, — в 2007 году было нарушено спонтанными праздничными аплодисментами, и это стало санкционированной нормой для празднования смерти таких национальных сокровищ, как Бобби Робсон и Нэт Лофтхаус. Футбол, как и остальная культура, спотыкается на пути к новому согласию со смертью и недолговечностью. Тишина заканчивается. Игроки занимают позиции. Раздается свисток. Игра начинается.

V.

Английский футбол сохраняет достаточное разнообразие и непредсказуемость, гарантируя, что мы сможем увидеть любую игру в любой день, от матча Лиги Два в грязевой бане до пульсирующего соревнования Премьер-лиги, но на самом высоком уровне существует широкий консенсус: в футбол играют лучше, быстрее, искуснее и увлекательнее. Сравнение стиля и моделей игры разных эпох осложняется рядом факторов. Во-первых, ненадежность человеческой памяти и множество способов, которыми прочтение индивидуальной игры формируется интересами и предубеждениями. Немногие наблюдатели следят за одной командой так же пристально, как за другой, немногие болельщики воспринимают фолы и проступки своей команды с той же строгостью, что и своих оппонентов. Во-вторых, футбол дольше, чем большинство видов спорта, сопротивлялся использованию статистики для анализа игры. Существует стойкое предпочтение кустарным знаниям, накопленным за всю жизнь наблюдений и включения во внутренние клановые структуры футбольных клубов. А сложность игры, постоянно находящейся в трехмерном потоке, делала кодирование и запись действия невероятно трудными. Для сравнения, последовательный и более медленный темп игры в бейсбол и крикет значительно упростил систематический подсчет очков и запись игры.

За последние два десятилетия эти барьеры были сметены в сторону. Появление цифровых технологий сделало возможным сбор гигантских объемов данных о профессиональном футболе и его игроках. OPTA, Prozone и дюжина других компаний измеряют тысячи переменных и микроинцидентов в каждой сыгранной игре. Два примера иллюстрируют, каким образом сбор и анализ этих данных заставляет футбол выглядеть иначе, бросает вызов футбольному фольклору и начинаем менять то, как на самом деле ведется игра[54] Стандартный прием комментаторов после того, как команда забила первый гол, состоит в том, чтобы напомнить аудитории, что они сейчас они «наиболее уязвимы». Однако довольно поверхностный взгляд на данные говорит как раз об обратном. Соперники, скорее забьют ответный гол в последней четверти оставшегося им времени. Точно так же болельщики ценят угловые, особенно в Англии, где они реагируют с большой энергией и предвкушением, ожидая, что их высокие центральные защитники пойдут вперед в штрафную соперника. Однако цифры говорят об обратном. Лишь один из пяти угловых превращается в удар по воротам, и лишь в одном случае из девяти ударов забивается гол. На самом деле клубы Премьер-лиги забивают гол с углового раз за десять матчей, и за его попытку приходится платить немалую цену, поскольку защитники находятся не на своих позициях и уязвимы для контратак. «Барселона» вообще отказалась от тактики подачи мяча в штрафную, предпочитая рассматривать подачу с углового как возможность вернуть контроль над мячом.

Таким образом, футбол в двадцать первом веке стал в высшей степени саморефлексивной игрой, в которой участники анализируют свои собственные действия и действия своего соперника с большей детализацией и интенсивностью, чем когда-либо прежде. Они также соответствующим образом изменяют свою собственную игру и поведение. Следовательно, стили игры находятся в постоянном изменении, создаются новые игровые позиции и движения только для того, чтобы стать ненужными из-за недавно придуманной контртактики. В начале 2000-х годов казалось, что игра центральных полузащитников-плеймейкеров идет на спад, поскольку их место заняли опорные полузащитники. Менее чем через десять лет беспощадная игра «Барселоны» во владение вывела на первое место распределителей мяча и атакующих полузащитников.

Одна из причин, по которой может произойти так много изменений, основанных на данных, заключается в том, что базовые рамки формата и правил упорно остаются неизменными; долгосрочная стабильность, которая поощряет микроинновации внутри нее. Пас назад вратарю был запрещен в 1992 году, подкаты сзади были как запрещены, так и более строго судимы, и были внесены изменения в правило офсайда, но в остальном игра формально идентична.

Были внесены некоторые небольшие изменения в актерский состав, сцену и костюмы. Судью теперь сопровождают два помощника судьи (термин «лайнсмен» был официально отменен в 1996 году) и четвертый судья с загадочным названием, который был добавлен в 1991 году. Как и в случае с игроками, на их комплектах формы теперь тоже есть спонсоры; «Мужчины в черном» теперь порой и не мужчины, и, зачастую, не в черном.

Единственное изменение в разметке поля фактически внесено за пределами поля — техническая зона для тренера, введенная в 1993 году, и обозначенная ломаной белой линией перед скамейкой запасных. Менеджеры, пытающиеся руководить игрой, и запасные, ожидающие выхода на поле, ограничены этими зонами. Они стали самостоятельной сценой — покрытым травой подиумом, на котором можно подчеркнуть собственную игру тренера, невидимой клеткой, в которой тики и неврозы тренера находятся в центре внимания. Зона тщательно патрулируется четвертым арбитром, чьи конфликты с менеджерами, которые упорно избегают узкой территории, теперь являются приятной эпизодической ролью для зрительского внимания.

Игроки, заметно ставшие выше, тяжелее и лучше подготовленные, одеты почти так же, как и были, в ливреи клуба и спонсоров, но добавили в свой гардероб перчатки, снуды и цветные бутсы. Использование перчаток, в частности, является неизменным сигналом для комментаторов о трудностях адаптации иностранных игроков к суровым условиям английской зимы.

Игра по-прежнему длится девяносто минут, хотя в среднем мяч теперь фактически находится в игре большую часть игры. Компенсированное время, теперь называемое дополнительным временем и добавляемое по усмотрению судьи, теперь объявляется по системе громкой связи стадиона и дает четвертому арбитру его лучшую роль — поднять подсвеченную доску, дабы показать то же самое.

Схемы, самый простой способ организации разделения труда в команде и распределения игроков по разным задачам и частям поля, диверсифицировались. Хотя в английском футболе всегда были различия, в начале 1990-х доминировала одна простая модель. Как выразился Арсен Венгер: «Когда я приехал в Англию, я бы сказал, что там была одна жесткая схема — 4-4-2. Сегодня команды более универсальны, они могут использовать трех защитников, пять защитников, они могут использовать 4-4-1-1, 4-3-3... всевозможные варианты»[55]. Если во всем этом и есть закономерность, так это то, что вес игры сместился в центр поля. Многие тренеры делят свою команду на четыре группы, фактически имея две группы игроков полузащиты. Ожидается, что игроки, условно обозначенные как форварды, будут частью полузащиты своей команды на протяжении большей части игры. Тем не менее, в течение сезона и даже в течение одной игры команды могут изменять или даже полностью трансформировать свою схему в зависимости от обстоятельств — степень гибкости, которая раньше была очень редкой.

В самой игре, как и прежде, преобладают пасы и владение мячом, но данные за последние два десятилетия говорят об этом однозначно: больше пасов и больше успешных пасов. Среднее количество передач в матче Премьер-лиги сейчас составляет около 1000. По сравнению с тем, что было даже десять лет назад, больше таких передач требуют от игроков всего одного или двух касаний, и подавляющее большинство из них — короткие передачи, почти четыре пятых из них на менее, чем на 22 метра. Команды по-прежнему играют длинными забросами вперед, некоторые специализируются на них, но команды, которые делают это, полностью отказываясь от контролируемого владения мячом, как отметил Венгер, вымерли. «Помните, раньше был "Уимблдон" — это был шок для любого иностранного игрока, который приехал сюда, но таких команд больше нет»[56].

Командам, которые больше комбинируют между собой, нужны игроки, у которых есть место для комфортного приема мяча. Команды, которые ценят владение мячом, прилагают больше усилий, чтобы прессинговать соперника и вернуть мяч. Игроки, которые сейчас явно лучше подготовлены, бегут дальше, чем двадцать лет назад. В 2006 году средний полузащитник Премьер-лиги пробегал 11,5 километра за игру, в то время как средний центральный защитник преодолевал 10 километров за матч. В то же время расстояние, покрытое игроками во время ускорений, увеличилось на 40% только в период с 2000 по 2006 год: ускорением считается пробежка со скоростью более 7 метров в секунду, что эквивалентно пробежке 100 метров за 14 секунд[57].

Также больше разнообразия в пасах, больше примеров требовательного контроля мяча, больше использования того, что в Британии почти насмешливо называют трюкачеством. Как понял Филипп Оклер по прибытии в Англию, «французы имели в своем распоряжении целый арсенал описательных слов или оборотов, которые английским коллегам из ложи прессы еще только предстояло придумать». Например, он не нашел английского эквивалента «Голубиного крыла... удивительно запоминающегося семантического сокращения... забегая вперед, игрок получает мяч немного за спину и, придавая своей ноге форму связанного птичьего крыла, выбрасывает его перед собой внешней стороной бутсы»[58]. Несмотря на то, что этот вид технического языка и мастерства не отсутствует в английской игре, он значительно расширился благодаря приезду иностранных тренеров и игроков в таком большом количестве.

Вратари, чьи возможности изменились благодаря правилу обратного паса, теперь касаются мяча ногами в семь раз чаще, чем руками. Их более тесная интеграция в игровой процесс пока не изменила их статуса «белой вороны» и не уменьшила интереса к особой психологической и эмоциональной позиции, которую они занимают в игре. Защитники тратят меньше времени на опеку соперника, вместо этого организовываясь для защиты пространства. Теперь они чаще отдают пасы, а в случае атакующих крайних защитников они часто являются игроками, которые занимают большую часть поля в матче, предоставляя варианты атаки на фланге, но также вынуждены ускоряться назад, чтобы вернуться к своим оборонительным обязанностям. Изменения в правилах подката сзади и строгий контроль за грубыми фолами потребовали от защитников больше двигаться и меньше бить соперника, хотя, похоже, все согласны с тем, что количество оттягиваний за футболку и захватов в штрафной при подаче угловых увеличилось. Полузащитники, как мы отмечали, становятся все более важными в игре, они бегают дальше и быстрее, делают и получают больше передач, чем остальные игроки команды; не менее важно, что они становятся все более многофункциональными, способными менять позиции и адаптироваться к различным тактическим обстоятельствам.

Наконец, есть сокращающаяся группа чистых нападающих. Здесь тоже произошли изменения, и многие команды отказались от использования обычного центрального нападающего. Тем не менее, во всяком случае, с точки зрения трансферного рынка нападающие по-прежнему являются самыми ценными членами команды, поскольку в подавляющем большинстве они забивают голы, а голы по-прежнему редки и их трудно забить. Длительное снижение среднего количества забитых мячей в матчах профессионального футбола, похоже, достигло дна: в настоящее время в среднем забивается чуть более двух мячей за игру, и подавляющее большинство матчей сосредоточено вокруг результатов 1:0/1:1/2:1. Эти голы, как и прежде, приходят в подавляющем большинстве с игры, затем с пенальти и, наконец, редко со стандартного положения. Где произошли изменения, так это в том, что больше голов было забито в результате длинных и сложных последовательностей передач.

Остаются команды, которые пытались идти вразрез с остальной Премьер-лигой. «Сток Сити» под руководством Тони Пулиса на самом деле предпочитал играть с минимальным владением мячом и фактическим игровым временем, насколько это было возможно, и забил значительное количество голов благодаря дальним броскам Рори Делапа из-за боковой и последовавшей за этим борьбой в штрафной площадке. «Уиган» под руководством Роберто Мартинеса неизменно превосходил более опытных соперников, отказываясь от дальних передач и специализируясь на ударах издали, голах со штрафных и контратаках с дальними забросами мяча. Мейнстрим или маргинальность, скорость, с которой играют в современный футбол, уровень технического мастерства и атлетизма игроков явно превосходят таковые в прошлом. Это тот футбол, который должен заставить нас встать на ноги.

VI.

Единственное наиболее важное изменение в футбольной публике заключается в том, что во время игры она теперь проводит большую часть своего времени сидя, тогда как раньше большую часть времени проводила стоя. Вы все еще можете стоять на некоторых площадках в Лиге Один и Лиге Два, но эти трибуны маленькие и часто заполнены лишь наполовину. Даже когда трибуны заполнены, преобладание владельцев абонементов и строгий контроль за передвижением по стадиону привели к тому, что старые группы стоячих и поющих болельщиков, были бюрократически раздроблены. Мы больше не увидим огромные колышущиеся волны людей, которые омывали старые трибуны, или неровные ряды детей, прижавшихся к щиту по периметру. Там, где когда-то плотность и форма толпы менялись в зависимости от ее настроения и движения, теперь на стадионе, рассчитанном только на сидячие места, царит визуальная жесткость, подобная сетке, нарушаемая только вертикальными подъемами и опусканиями, вставая и садясь, вставая и садясь, по мере движения мяча и смены драматических сцен. Даже это было предметом регулирования со стороны чрезмерно усердных клубов, которые угрожали удалить болельщиков, которые слишком долго и слишком часто стоят[59]. Таким образом, ковшеобразное сиденье не только изменило экономику и демографию болельщиков британского футбола, но и стало ключевой технологией наблюдения и контроля.

Худшие эксцессы прошлого — опасные столкновения, давка, вторжения на поле, поджоги, нападения на выездных болельщиков внутри стадиона — почти полностью исчезли. И вправду, уровень плохого поведения всех видов находится на рекордно низком уровне. В сезоне 2010/11 было произведено чуть более 3000 арестов за те или иные нарушения, связанные с футболом — наименьшее количество арестов с 1985 года, когда были зарегистрированы аналогичные случаи. На значительном количестве матчей, более четверти, вообще не было арестов, а среднее число арестов на матче профессиоенальных команд составило всего один[60]. Агрессивные противостояния, не говоря уже о реальных драках внутри стадиона, по-настоящему очень редки. Сидячее положение — не единственная причина этого. Охрана порядка, запретительные приказы, стюарды и видеонаблюдение — все это сыграло свою роль, но сиденья не просто регулируют ситуацию физически, они ослабляют эмоциональный настрой толпы. Виды коллективной горячки, агрессии и отказа, необходимые для массового неповиновения, гораздо труднее вызвать, когда вы поднимаете ноги.

Несмотря на это, может показаться, что мало что изменилось. Невербальный репертуар толпы за последние двадцать лет изменился на удивление мало. Щедрое использование оскорбительных сигналов руками по-прежнему является нормой. Публика, несмотря на сидения, по-прежнему прыгает от радости, а стены из шарфов по-прежнему появляются рядом с ключевыми песнями и в ключевые моменты матча. В праздновании голов произошли незначительные новшества: фанаты «Селтика» приняли «Кучу», а фанаты «Рейнджерс» — «Прыжки». Болельщики «Манчестер Сити» скопировали польских болельщиков «Леха Познань», которые празднуют гол, поворачиваясь спиной к полю, сцепляя плечи и подпрыгивая вверх-вниз. Известный в Польше как «Грек», он стал «Познанью» в Манчестере[61]. И все же существует всепроникающее ощущение, что что-то не так. Несмотря на очевидный рост безопасности и комфорта, который принесли новые стадионы, среди многих болельщиков сохраняется недовольство. На тысячах досок объявлений и фан-блогов можно прочитать одну и ту же историю. Да, стадионы сейчас стали лучше во многих отношениях, но мы просто поем не так, как раньше. Действительно, рев толпы в 1970-х и 1980-х годах стал рассматриваться как золотой стандарт подлинной поддержки, и первым среди равных был ливерпульский «Коп». Однако в 2012 году Гарет Робертс, скорее в печали, чем в гневе, написал:

Во второй раз за столько недель домашняя «поддержка» была перепета и ее перекричала группа болельщиков гостей клуба, поднявшегося из Чемпионшипа... В обоих случаях гости не только были более громкими, более явно увлеченными и более очевидными в своей поддержке своих игроков, они также выводили нас из себя: «Где ваша знаменитая атмосфера?» «Ваша поддержка — это гребаное дерьмо»... «Это библиотека» и т.д. и т.п.[62]

Сегодня трибуна «Коп» не всегда такая, но то, что она вообще может быть такой, является показателем масштабных изменений в поведении футбольных болельщиков. Недавние попытки создать стоячие и поющие секции во многих ведущих футбольных клубах свидетельствуют о глубокой обеспокоенности футбольных администраторов и болельщиков тем, что что-то важное и ценное будет потеряно, если не удастся передать лучшее из атмосферы старой эры, духа товарищества и шума[63].

Пение и кричалки на самом деле являются лишь одним из элементов более широкой культуры перформанса, которая уходит. Например, фотографии толпы семидесятых и восьмидесятых годов, особенно на крупнейших играх, включают эклектичный ассортимент самодельных костюмов и баннеров. Они датируются началом двадцатого века и, безусловно, были характерной чертой финалов Кубка Англии и включали переделанные или самодельные цилиндры командных цветов, плюшевых мишек в клубных цветах ручной работы, гигантские шарфы и, прежде всего, флаги и транспаранты со словами, написанными характерными объемными, угловатыми формами разрезанной ленты: «Иисус спасает, но Пирсон добивает с отскока», «Раскаленное железо обжигает Вилли из "Арсенала"», «Джо Джордан наносит удар быстрее, чем British Leyland». В сегодняшней публике есть остатки этой ремесленной культуры, особенно когда они протестуют против владельцев или руководства клуба — особенно в «Ливерпуле». Иногда они кажутся сюрреалистичными: «Мартин Шкртел такой суровый, что попросил Биг Мак в Burger King и получил его»; иногда злыми: «Построен Шенксом, разрушен Янки». Болельщики «Лидса» едко отреагировали на слоган «Галатасарая» «Добро пожаловать в ад» своей собственной вывеской ручной работы: «Добро пожаловать в цивилизацию». Возможно, некоторые из этих баннеров есть и сегодня, но, скорее всего, мы столкнемся со стеной из футболок клуба: в 1970-х годах они почти полностью отсутствовали на футбольных стадионах, а сейчас являются единственным наиболее носимым предметом на трибунах. В то время как на уровне потребления публика становится все более однородной, британцы продолжают сопротивляться репертуару ультрас континентальной Европы. Британская публика оказалась в основном равнодушной к скандированию, организованному мегафонами и барабанным боем, широкому использованию сигнальных ракет, дымовых шашек и файеров, а также запугиванию игроков и тренеров за пределами стадиона[64].

Одним из самых эксцентричных элементов поведения толпы, все еще присутствовавшим в 1980-х, но, к сожалению, отсутствующим сегодня, являются голые бегуны на поле и люди, показывающие свой голый зад. Их современные эквиваленты — это пивные животы, особенно в «Ньюкасле», которые разгуливают без рубашек на морозе. Возможно, более подходящим стилем футбольного эксгибиционизма в эпоху навязчивой культуры знаменитостей были шалости Карла Пауэра в стиле Зелига. В 2001 году ему удалось попасть в состав «Манчестер Юнайтед» перед матчем Лиги чемпионов против мюнхенской «Баварии». В 2003 году перед матчем «Юнайтед» с «Ливерпулем» он организовал инсценировку гола, забитого в предыдущей встрече, во время которой вратарь «Ливерпуля» Ежи Дудек пропустил мяч между ног, легко позволив Диего Форлану занести его в ворота. Затем труппа из одиннадцати человек Пауэра подбежала к угловому флажку, чтобы поиздеваться над фанатами «Ливерпуля», прежде чем им пожизненно запретили появляться на стадионе[65].

Публика 1980-х, возможно, была достаточно неуправляема, чтобы самой вторгнуться на поле, но она была относительно осмотрительна, когда дело доходило до бросания предметов на поле. Граната, брошенная в створ ворот «Брентфорда» в 1960-х годах, была редкостью. В более беззаботном ключе фанаты «Ньюкасла» забросали батончиками Марс коренастого Пола Гаскойна, когда он вернулся на родной стадион, играя за Шпор. Газза, к его вечной чести, поднял один из них и съел. Начиная с середины 1980-х годов болельщики «Челси» праздновали победы, бросая на поле пучки сельдерея, пока клуб не ограничил эту практику в 2007 году[66]. В начале 1990-х годов был короткий сезон надувных изделий, наиболее запоминающимся из которых были массовые ряды надувных рыбок в «Гримсби Таун», но наиболее распространенными метательным снарядом был банан — выбор унизительного оскорбления для наиболее активно расистской части публики, но явление, ныне практически неизвестное. Теперь мы чаще видим предметы, брошенные в знак протеста против управления клубом. В 1997 году болельщики «Халл Сити», возмущенные руководством бывшего теннисиста, ставшего предпринимателем фитнесс-клуба Дэвида Ллойда, забросали поле сотнями теннисных мячей. Совсем недавно фанаты «Блэкберна», протестуя против умышленной глупости владельцев клуба семьи Венки — левиафана по переработке домашней птицы из Индии — выпустили цыплят на «Ивуд Парк»[67]. Злоумышленникам также доступен и высокотехнологичный вариант. Обратите внимание на точки болезненного зеленого света, которые появляются в глазах игрока, готовящегося к пробитию пенальти, или танцуют на лицах вратарей, ожидающих подачи со стандарта. Они производятся лазерными ручками или указками. Впервые они были замечены в конце 2000-х годов на играх еврокубков, а затем начали появляться и дома; наиболее широко освещаемый инцидент произошел с болельщиками «Челси» во время игры против «Манчестер Сити» в 2011 году[68]. Однако вкус к более примитивным технологиям все еще сохраняется. Толпа, если ее достаточно раззадорить, будет забрасывать игроков и судей монетами и зажигалками[69].

Таким образом, несмотря на все изменения в эмоциональной архитектуре стадиона, несмотря на стюардов и наблюдение, британские футбольные болельщики восприняли карнавальный стиль и сохранили непредсказуемость толпы. Сегодняшняя публика, даже самая шумная и вовлеченная, все еще может создавать необыкновенную атмосферу. В последние дни сезона 2009 года «Ньюкасл Юнайтед» проводил вечерний матч, в котором должен был победить или вылететь против «Мидлсбро» на «Сент-Джеймс Парк». Бо́льшую часть девяноста минут было просто невозможно слышать свой голос и даже мысли. Стена человеческой энергии, наполовину общий рев, наполовину гром, силовое поле белого шума и свиста, звуковой ландшафт окутывал, а затем поглощал чувства. Что происходит в оставшейся части сезона? Каков средний опыт и как он на самом деле соотносится с прошлым? Здесь, возможно, больше, чем где бы то ни было, патологии мышления золотого века проявляются сильнее всего. Однако едва ли существует какой-либо надежный звуковой архив, с помощью которого можно было бы проверить наполненную ностальгией коллективную память. Одна из очень немногих систематических попыток прислушаться к футбольной публике в 1970-х и 1980-х годах была предпринята Десмондом Моррисом для его книги «Футбольное племя» [The Soccer Tribe][70]. У Морриса было записано и расшифровано несколько игр Первого дивизиона, а также игры половины сезона «Оксфорд Юнайтед» в Третьем дивизионе, и его краткое изложение результатов — хорошее место, чтобы попытаться начать подобное сравнение.

Основные классификации шума и песен, которые Моррис использовал в 1981 году, остаются в силе и сегодня. Во-первых, публика продолжает чередоваться между периодами общего шума, эмоциональный тон и оттенок которого может сильно различаться, и периодами тишины. Во-вторых, часть шума направлена на конкретные события на поле и за его пределами, другие звуки представляют собой музыку более общего настроения, а некоторые представляют собой неожиданные спонтанные извержения. В-третьих, каким бы ни был шум, бо́льшая его часть, как правило, начинается на трибуне за воротами и более спорадически распространяется на другие трибуны. Выездные болельщики играют жизненно важную роль в создании атмосферы и своего рода коллективного раздраженного диалога претензий и контрпретензий, оскорблений и сыпания соли на рану. Однако, хотя сегодняшний звуковой ландшафт структурно похож на мир, изображенный Моррисом, существует количественная разница. Моррис отметил, что в большинстве матчей в игре присутствовало около 130-160 характерных криков толпы, песен или коллективного шума, примерно по одному каждые тридцать секунд. Вряд ли это доказано научно, но это, кажется, значительно выше, чем в большинстве игр Премьер-лиги сегодня. Более того, случайное наблюдение показывает, что многие из кричалок, которые мы слышим сегодня, исполняются очень небольшой частью толпы, и что по-настоящему громкое пение на трибунах или стадионе встречается редко.

Как и в 1980-х годах, основными компонентами коллективной партитуры являются песни и кричалки поддержки, ободрения и восхваления. Варианты песен «Que Sera, Sera», «You Are My Sunshine», и «When the Saints Go Marching In» остаются стандартными. Оскорбления в адрес судьи и выездных болельщиков звучат одинаково — «Ты не знаешь, что делаешь», «Судья — ублюдок», «Ты переодетый шотландец?» Отдельные песни для игроков по-прежнему распространены, как короткие, так протяжные кричалки, и здесь, по крайней мере, изобретательность современной публики остается нетронутой: Хабиб Бей праздновал под мелодию «Happy Days» в КПР, или нежная дань уважения поддержки «Ливерпуля» своему незадачливому защитнику под мелодию «Blame It on the Boogie» Майкла Джексона: «Не вините в этом Финна, вините Траоре. Он просто не может, он просто не может, он просто не может контролировать свои ноги». Болельщики прокомментировали катастрофическую смену профессий Алана Ширера с эксперта передачи «Матч дня» на менеджера «Ньюкасл Юнайтед» под мелодию «Гуантанамеры»: «Тебе следовало остаться на телевидении». Тот же припев использовали болельщики «Бристоль Роверс», которые пели своим соперникам из пришедшего в упадок приморского городка Торки: «Вы работаете только летом». Кричалки, которые больше не слышны или всплывают только как своего рода историческая реконструкция — это оскробление полиции и угрозы насилия: «Если вы все ненавидите полицейских, хлопайте в ладоши», «Мы все ненавидим свиней, и мы все ненавидим свиней» сейчас почти никогда не слышно. Точно так же «Тебе проломят твою гребаную башку», «Увидимся на улице», «Ты поедешь домой на лондонской машине скорой помощи» и «Ты никогда не доберешься до автобусов», если не считать случайной пантомимы. Гораздо более вероятным с новой точки зрения является самоуничижение. Болельщики «Манчестер Сити», который проиграл «Мидлсбро» со счетом 0:7, пели «Можно ли играть с вами каждую неделю», а при счете 1:8 разразились «Легко! Легко! Легко!» Возможно, толпа поет уже не так, как раньше, но то, что она все еще поет и так себя ведет, после всех изменений в постановке футбола, является замечательным проявлением стойкости.

Осталось семь минут. Если вы оторвете взгляд от игры, то увидите, что странная хореография уже началась. Мандариновые и лимонные стюарды начнут неуклюже в унисон занимать новые позиции, спускаясь с высоты трибун к входам и выходам или направляясь к бровке, где они создадут новую линию обороны между публикой и полем. В то же время отдельные лица и небольшие группы будут вставать со своих мест и направляться к выходам. Некоторые задержатся у туннеля, оглянутся через плечо и проверят свои часы или телефон. Большинство из них попытаются выглядеть незаметными, протискиваясь сквозь плотно набитые ряды сидений. Эти люди уходят рано, и не потому, что им противно и они просто не могут больше терпеть — такие ребята уйдут с более театральным размахом при счете 0:5 за двадцать минут до конца. Нет, эти люди уходят, чтобы быстро смыться и избежать пробок. Опять же, это не новое явление, и природа стадиона, рассчитанного только на сидячие места, выставляет уходящих зрителей напоказ, чего не было на старых площадках, но, похоже, это более распространенная практика. Это небольшое, но значительное явление, особенно учитывая, сколько будет стоить место и как часто решающие решения и голы случаются на последних минутах, когда игроки устают и ошибки множатся.

Раздается свисток. Игра окончена. Толпа ревет, освистывает, хрюкает и мгновенно начинает разделяться на части, поскольку люди спешат к выходам. Некоторые задерживаются, особенно те, кому все еще нравится хлопать в ладоши хозяевам поля, но фон зрелища уже начал смещаться в сторону спонсорских щитов. Операторы, звукорежиссеры и приглашенные ведущие толпятся на поле и пристают к невезучим игрокам. Звук снова включен на полную громкость, теперь он гремит в пространстве, акустика которого с каждым мгновением становится все пронзительнее по мере того, как люди и жизнь покидают трибуны. Гостевые болельщики, скорее всего, задержатся еще на двадцать минут. Армия низкооплачиваемой рабочей силы, которая собирает мусор и моет сиденья, начинает прибывать[71]. Игра уступает место зрелищу, день, кажется, полностью исчезает в медиа-пространстве, интервью после матча и пресс-конференциях. Оторванная от реальности, игра редактируется, вырезается, воспроизводится и анализируется в сотне синих и хромированных студий, в подземных редакционных наборах, мигрирует и видоизменяется на Facebook и YouTube. Затем она будет переосмыслена еще раз в студиях радио, на диванах экспертов и в отчетах о матчах, которые уже публикуются на спортивных и новостных сайтах. Миллион слов и изображений, но они так мало отразят то, что было днем. Шарф Шенкли смягчает его заостренные бронзовые черты. Звук тысячи рук, колотящих по сараю из рифленого железа, в котором вы стояли. Незнакомцы, которые обнимали вас и с которыми вы танцевали в проходе, когда наши забили гол. Болельщики гостей, прижавшиеся лицами к стеклам окон своих автобусов, отчитывающие вас. Эти мысли и ощущения — мелкий пепел далекого извержения вулкана, выброшенный высоко в атмосферу, а теперь возвращающийся на землю, оседающий глубоко в осадочных слоях индивидуальной и коллективной памяти. Перефразируя Дона Делилло:

Все фрагменты этого дня собираются воедино... Крики, переступы, жестокие кричалки и случайные удары, множество мелочей, которые невозможно сосчитать. Все это неизгладимо уходит в прошлое[72].

***

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.