13 мин.

Сын отчизны Николя Анелька

188

В начале декабря во французском журнале Les Inrockuptibles появилось совместное интервью нападающего «Челси» Николя Анелька и рэппера Бубы. Интервью непростое, затрагивающие проблемы бытия сегодняшней Франции. Впрочем, в Les InRocks с репутацией одного из самых неформальных и интеллектуальных молодежных изданий Франции, не бывает проходных интервью. Когда-то журнал писал только о музыке, сегодня спектр интересов Les InRocks и его читателей весьма широк – кино, литература, общество. И спорт в том числе.

Как и в случае с интервью Месута Озила, я позволила себе слега перефразировать название (в оригинале фигурировали оба "сына"). Иногда в скобочках мелькают мои краткие примечания. Еще одно – прямо сейчас – для тех, кто не силен в современной французской музыке:

Буба, он же Эли Яффа, французский рэппер. Начинал карьеру в середине 90-х годов прошлого века в группе Lunatic, с 2002 года работает, как сольный артист. Основная тема произведений – проблемы темнокожего населения. Заинтересованное сообщество разделилось на две категории – одни обвиняют Бубу в излишней романтизации и идеализации «жизни улиц», другие, напротив, считают его одним из лучших поэтов современной Франции.

 

Они богаты и знамениты, их обожают, но у каждого из них проблемы с Францией. Или у Франции — с ними. Буба и Николя Анелька встретились, чтобы поговорить об этом.

24 ноября, среда, Лондон. Николя немного опаздывает, но Бубу это не напрягает. Он удобно устроился на большом диване с бутылкой газированной воды. Он спокоен и терпеливо ждет. Два дня назад вышел в свет его новый альбом «Lunatic» — вот что его сейчас волнует по-настоящему. Когда Анелька, накануне выигравший с «Челси» очередной матч Лиги Чемпионов, наконец, появляется в студии, Буба поднимается навстречу ему с улыбкой. Они обнимаются — сдержанно, но тепло. Оба часто попадают под огонь критики, оба являются объектом повышенного внимания и мало кого оставляют равнодушным. Сегодня они будут говорить о футболе, о рэпе, а главное - о Франции, которая остается их страной, что бы ни случилось.

Когда вы познакомились?

Б: Нас представил друг другу Омар, знаете, из дуэта «Омар и Фред»? Дело было на барбекю в его доме в Мезон-Лафит.

Н: Это было летом 2005го, я тогда играл в Турции, в «Фенербахче»

Николя, а ты был знаком с творчеством Lunatic, первой группы Бубы?

Н: Да, я узнал о них в 2000 году. До того времени я не слушал французский рэп, ведь я совсем юным уехал из Франции — мне было всего 17 лет, когда я перебрался в Англию, в «Арсенал». В то время на пике был американский рэп — в Англии в раздевалках установлены отличные стерео-системы и там всегда играет музыка, чаще всего американский хип-хоп. А Lunatic мне дал послушать Филипп Кристанваль, с которым мы тогда вместе играли в сборной. Я сразу же подсел на тексты, на голос Бубы. Мне импонировала его жизненная позиция. Сегодня я кручу его треки в раздевалке «Челси». Парням нравится.

Б: Не могу сказать, что я разбираюсь в футболе, но имя Николя я знаю давно. В принципе, я интересуюсь спортом, но не коллективными видами. Сам играю в футбол крайне редко. Обычно выхожу минут на 10 в конце матча, применю парочку силовых приемов, и на этом все заканчивается.

Н: А я бы никогда не смог стать рэппером. Я хорошо знаком с этой культурой, со многими исполнителями — поверьте мне, это особое ремесло. Я как-то пытался что-то изобразить, результат был отвратительным (смеется). Тексты ведь нужно уметь писать, а это точно не мой конек. Из-за футбола мне довольно рано пришлось завязать с учебой, и времени не то, чтобы овладеть французским в достаточной степени, у меня не было.

Б: Да ты и читать-то толком не умеешь (смеется)

В ваших биографиях есть одна общая черта — вы оба уехали за границу очень юными: ты, Буба, отправился в 15 лет в Детройт, а ты, Николя, в 17 оказался в Лондоне...

Б: Такие вещи закаляют, укрепляют дух. К тому же, когда я приехал в Детройт, я словно вернулся домой. Вокруг меня были люди, которые мыслили, как я и даже одевались так же. Это в Париже я был тогда чужим, в своем странном наряде, в непременной бейсболке. Меня принимали за иностранца. А там я почувствовал себя свободным.

Н: В 17 лет я стал первым французским молодым футболистом, подписавшим профессиональный контракт с зарубежным клубом. Я проложил путь другим парням, которые хотели покинуть Францию. Кроме того, моими агентами стали мои братья, что тогда тоже было в новинку. В ПСЖ мне хотели навязать своих агентов, они никак не желали смириться с тем, что заниматься моими делами будут люди из моей семьи.

Сколько ты зарабатывал в ПСЖ?

Н: Я получал 1200 франков в месяц. «Арсенал» предложил мне 50 тысяч. Но дело было отнюдь не в деньгах, я уехал в Англию не ради наживы, тем более что затем в ПСЖ мне пообещали больше. Я просто хотел играть.

Б: Что касается меня, то я всегда стремился к независимости. И создание собственного лейбла считал необходимым. Это единственный способ делать музыку без каких-либо ограничений. Мэйджоры (прим. крупные фирмы грамзаписи) всегда указывают что делать, что писать, о чем петь. Это не моя история. Работая самостоятельно, я сумел сохранить дух, динамику своего творчества. К счастью, уже 10 лет я не пересекаюсь с мэйджорами. Это было бы просто катастрофой, это как если бы всех поголовно заставили ездить исключительно на метро, всех причесали бы под одну гребенку. А с Lunatic нам удалось записать «золотой» диск без помощи и влияния извне. И никто не может сказать: «это благодаря нам, это мы их продвинули, бла-бла-бла...» Нет, мы все сделали сами, без чьей-либо помощи. И это мало кому нравится из власть имущих.

Ваши отношения со СМИ тоже сходны. И их нельзя назвать теплыми.

Б: Я не считаю, что заигрывание с медиа является частью своей работы. Когда я был молодым, то хотел читать рэп, а не раздавать интервью. Думаю, что и Николя в юности хотел забивать голы, а не развлекать зрителей программы Téléfoot.

Н: Совершенно верно. Я никогда не думал ни о чем, кроме футбола. А уж имидж меня и вовсе никогда не заботил. Особенно в начале карьеры. Отношения с прессой у меня никогда не складывались, а вот с теми, кто сидит на трибунах наладить их легче. И, уверяю вас, после завершения карьеры я точно не стану комментатором или футбольным аналитиком. И водить дружбу со спортивными журналистами только ради того, чтобы получать хорошую прессу — это не моя история. Я знаю, что это намного упростило бы мою жизнь, некоторые всю свою карьеру строят на таких вещах. Но я не считаю необходимым идти на подобные компромиссы. Ведь что бы не говорили, а люди в конечном итоге судят о тебе по поступкам. Например, несмотря на все, что было сказано и написано, мне нравилось играть в командах типа «Болтона». В маленьких клубах совсем другой менталитет, там ты ощущаешь себя членом семьи. И испытываешь гораздо меньше давления. Сегодня я в «Челси», это прекрасно, но стоит проиграть пару матчей - и начинаются разговоры об уходе тренера. В «Болтоне» поражения не воспринимались так болезненно. Чем больше клуб, тем больше проблем.

Но сейчас-то ты в «Челси», в большом клубе...

Н: Во мне силен дух соперничества. Мне необходимо постоянно испытывать себя, принимать все новые и новые вызовы. И когда, после долгого перерыва, у меня вновь появилась возможность играть в большом клубе, глупо было бы ей не воспользоваться. Особенно учитывая мой так называемый «характер».

Б: А что не так с твоим характером? Я постоянно об этом слышу, но не могу взять в толк. Не вижу в твоем характере никаких проблем.

Н: На самом деле, у меня никогда не было проблем за границей. Проблемы всегда были во Франции. С некоторыми тренерами.

Б: О каких проблемах ты говоришь? Ты не находил взаимопонимания с тренерами?

Н: Во Франции благодаря медиа обо мне сложилось искаженное представление. Почему-то людям недостаточно было судить обо мне только по тому, что я делаю на поле. Обязательно находилось что-то за его пределами, что вызывало кривотолки. И, прежде всего о том, что я не способен работать в коллективе. Возможно, кто-то что-то говорил обо мне. Я не знаю. Но когда ты сам не очень-то разговорчив, это настораживает, и люди начинают фантазировать, додумывать...

Это словно приехать в город и осознать, что все против тебя?

Н: Особенно когда ты становишься игроком топ-уровня и приезжаешь в город на «Феррари» - такие вещи не дают людям покоя. И я никогда не понимал, почему. Когда в играл в Мадриде, мне было 20, я хорошо зарабатывал и купил себе «Феррари», за что был нещадно раскритикован.

Б: А все потому, что мы выходцы с окраин. Ведь никого не удивляет, что Джонни Холлидэй (прим. легенда французской песни) передвигается на вертолете. По мнению многих французов, парни из пригородов годны лишь для черной работы. Их удел подметать улицы, убирать мусор, охранять детей богатеев. Или петь «Saga Africa» (прим. экивок в сторону экс-теннисиста, а ныне успешного музыканта Янника Ноа и его песни). Черные ходят босиком, танцуют...Но когда ты начинаешь заниматься серьезным делом - о-ля-ля!

В своем последнем альбоме ты говоришь: «Отечество не любит негров»

В: Я говорю: «День славы пришел, отчизны сыны / Калашников заряжен и все еще в игре / Но отчизна не любит негров». В школе нас учили петь «Марсельезу», в которой есть такие слова: «нечистой кровью омыть наши поля». Эта нечистая кровь — моя. Кровь Алжира, кровь Африки.

Н: Я никогда не хотел петь «Марсельезу» в сборной, такая идея даже не приходила мне в голову. И если бы меня попытались заставить это делать, я бы отказался, я бы ушел из сборной.

В отличие от большинства игроков, ты никогда не был готов идти даже на малейшие уступки, лишь бы играть за сборную.

Н: Всем, чего я добился, я обязан загранице. Она меня сделала, не Франция. Так что меня это не очень беспокоит.

Б: Все эмигранты чувствуют себя за рубежом лучше. Франция ведь далеко не земля обетованная. Я много путешествую, много общаюсь с эмигрантами из разных стран и могу сказать, что для большинства из тех, кто когда-то жил во Франции, а впоследствии нашел убежище в другом месте, Франция — это кошмар. В США сенегальцы и другие африканцы с содроганием говорят о Франции, где контролируется буквально все.

В США контроля не существует. Для того чтобы быть взятым под контроль, вы должны сначала что-то натворить, совершить преступление. Там очень сильна роль общества, которое готово встать на твою защиту, и многие вещи невозможны по определению. Например, то, что сделал Герлен. За такие слова там бы просто растерзали. Уважение, которым сегодня чернокожие пользуются в США, основано на страхе, и оно добыто кровью. Они не писали петиций, не просили вежливо дать им немножко свободы. Они взяли ее в борьбе. Мартин Лютер Кинг был убит...И сегодня в Америке с черными обязаны считаться.

А во Франции Герлен говорит такие вещи и что? Практически ничего... так почему мы должны петь «Марсельезу»? Мы не чувствуем себя ни интегрированными в это общество, ни уважаемыми им. Когда Флоран Паньи (прим. звезда французской музыки) говорит, что не желает отправлять своих детей в одну школу с алжирцами, потому что они, его дети, разговаривают иначе — это ли не дерьмо? И как нам оставаться довольными?

Н: А его диск, между тем, продолжают рекламировать по телевидению.

Б: Я же, когда написал «Fuck you/Fuck la France/Fuck Domenech» в песне «Caesar Palace», тут же услышал: «О, нет, только Францию не трогай». А представьте, если бы я сказал то, что сказал Герлен? И что вас удивляет в том, что мы не хотим жить во Франции? Лично я неоднократно оказывался в ситуации, когда черный цвет кожи становился препятствием. Например, при поиске жилья. Этим занимается моя белокожая мама (прим. Мама Бубы франко-марокканских кровей, отец — сенегалец), которая всегда мне говорит в таких случаях: «Не показывайся хозяевам на глаза». Вуа-ля. Она хорошо понимает законы французского общества.

Николя, теперь, когда год близится к своему завершению, ты можешь сказать, что это ты заварил кашу во время Чемпионата мира?

Н: Нет, это не так. Это сделали другие люди. Я никогда не говорил тех слов, что были написаны в «L′Equipe». Если бы я действительно это сказал, то взял бы ответственность на себя. Это серьезно, очень серьезно. И я всегда за свои слова отвечаю. А они вынесли на первую полосу то, чего я не говорил.

Б: Все, случившееся на ЧМ, повергло меня в шок. И я ожидал падения сборной Франции. Она была мертва с самого начала. Доменек ставил на правый фланг игроков, которые обычно играют слева. Определял состав, основываясь на гороскопе. Но больше всего меня поразило, когда после бездарного, жалкого матча он сделал предложение своей невесте. В любой другой стране, в Англии, Италии - ты труп после этого.

Н: Я довольно рано понял, что мы уперлись в стену, и говорил об этом. Однако теперь понимаю, что иногда лучше смолчать. Многое, очень многое пошло не так. Но того, что случилось на самом деле, люди не знают. А все, что было написано в «L′Equipe» - неправда, фальсификация.

Много говорили о том, что команда разделилась на кланы — темнокожие, выходцы из Карибского бассейна…

Н: Мы увидели истинное лицо Франции. В моменты, подобные этому, становится ясно, что действительно думают люди. Они говорят: «Рибери ударил Гуркюффа. Гуркюфф — хороший француз, а Рибери — мусульманин». Мы зашли слишком далеко. Во Франции, когда нет побед, сразу начинаются разговоры о религии и цвете кожи.

Ты никогда не вернешься в сборную, Николя?

Н: Как можно говорить об этом снова и снова? Ведь я еще до Чемпионата мира сказал Доменеку, что после окончания турнира уйду из команды. И сказал это достаточно четко и ясно. Знали об этом и в Федерации. Но они ни разу этого не озвучили. Чиновникам хочется выйти из этой истории победителями, как если бы они действительно сумели навести порядок.

Б: Проблема в том, что другие игроки не пошли до конца. Им тоже следовало уйти. Я бы на их месте поступил именно так. Ты не сделал никаких ошибок. Ты весь мир поставил с ног на голову! В моей системе координат, если мой товарищ по сборной уходит, я последую за ним. И если бы все так поступили, Доменеку это вряд ли бы доставило удовольствие. Не устраивать забастовок, не пугать и не давить слегка, а пойти дальше.

Н: Если бы Эвра или Абидаль были вышвырнуты из сборной, я бы ушел с ними. Каждый поступает, как считает нужным.

В принципе, особенных откровений из уст Николя мы в этом интервью не услышали, все это он говорил и летом, во время ЧМ и после него. Мне интервью показалось интересным именно в контексте высказываний Бубы, довольно резких, надо отметить. Не берусь давать оценок. Тема крайне непростая и неоднозначная. Хотелось бы лишь обратить ваше внимание на разницу угла зрения на одну и ту же, по сути проблему, у Озила (ссылка на интервью выше) и части немецких музыкантов ( опубликую текст передачи о Ксавьере Найду, клипы которого представляла здесь. Его мнение очень созвучно тому, что говорит Месут об этническом составе сегодняшней сборной Германии и идентификации парней в команде, как единого целого – национальной сборной) и Бубы-Анелька….

В довесок – полуминутный ролик о том, как парни фотографировались на обложку. И еще фото Николя в одежде, которую выпускает Буба под маркой ÜNKUT. Клипы Бубы при желании в изобилии обнаружите на известном видеохостинге.