Джон Макинрой. «Всерьёз». Часть 28
Перевод - Phoebe Caulfield. Иллюстрации - mandragora.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Джон Макинрой. Автобиография. "Всерьёз" ("Serious"). Глава 9 (окончание)
В августе я дважды победил Лендла в трех сетах на подготовительных турнирах к Открытому чемпионату США: в Страттон-Маунтоне, в Вермонте, и в на Открытом чемпионате Канады. Он всеми силами старался вырвать у меня из рук звание первой ракетки мира, и все зависело от Флашинг Медоуз, где, говоря откровенно, я полагал, что мои шансы на пятый титул очень высоки.
Я без труда прошел в полуфинал, и там меня ждал Матс Виландер. Этому матчу суждено было изменить всю мою жизнь.
Мы вышли на корт в супер-субботу в 11 утра. Стояла невероятная жара, но я сохранял спокойствие, зная, что мне пригодится вся моя энергия – до самой капельки. И я оказался прав: это был длинный, трудный пятисетовый матч. Матс что только не перепробовал из своего арсенала, еще и постоянно микшируя свои приемы: я всегда считал его одним из самых умных игроков, с которыми мне доводилось играть. Отставая в счете 1-2 по сетам, я пошел ва-банк, пустив в ход все, на что я способен, и мне удалось отыграться, выиграв два сета, и победить. Сложно описать, какую усталость я испытывал после матча. А затем был длиннющий женский финал, а потом Лендл не вышел на матч с Коннорсом до семи вечера, когда жара спала, а потом Коннорс начал хромать – у него что-то случилось с лодыжкой. Лендл победил его в трех простых сетах, даже почти не вспотев.
На следующий день я не мог поверить, как же мне было плохо. По правде говоря, предыдущие четыре или пять лет мое самочувствие оставляло желать лучшего, но хуже, чем тогда, я никогда не чувствовал. В начале 85-го года я потянул мышцу бедра, и массажист тейпировал ее мне на каждом матче. Повязка помогала мне, так что я мог выкладываться на все сто, но тем не менее что-то было не то. Мне казалось, что это чувство пройдет, но я ошибся.
Произошло то, что на организме начали сказываться годы нагрузок. Хотя и говорили, что мой стиль игры казался легким по сравнению с тем же Лендлом (один из спортивных журналистов написал, что когда он закрывал глаза и слушал, как мы играем, на слух ему казалось, что Лендл двигает мебель, а меня было почти не слышно), но эта легкость игры требует труда.
Я всегда гордился тем, как я двигался. Мне нравилось думать, что в моей манере передвигаться по корту было что-то кошачье. Я делал свое дело, хотя обо мне редко говорили: «Смотри-ка, а он и правда очень быстрый». Я не слишком напрягался, потому что знал, что мой организм не потянет большую нагрузку. Ноги у меня всегда были сильные (даже в подростковом возрасте я выжимал огромный вес ногами), но в руках силы у меня было не так уж и много. А вот восстанавливался я всегда быстро. В общем, когда у меня было достаточно времени, я мог выиграть.
Но время, которое требуется на восстановление, увеличивается с возрастом, и этот процесс ускорялся у спортсменов мирового класса. Мое время уходило.
На следующий день в начале первого я был у себя дома в Ойстер Бэй с Татум и ее братом Гриффином и смотрел игру «Гигантов» по телевизору. Лил дождь, и первый и единственный раз в жизни я молился, чтобы он шел целый день. Обычно перед важным матчем ты так нервничаешь, что думаешь только о том, чтобы все наконец было позади, но сегодня я чувствовал, что не готов. Я молился о том, чтобы матч перенесли.
И тут вдруг по телевизору показали, что вышло яркое солнце.
«О боже!», - сказал я, как можно быстрее закинув одежду и экипировку в свою теннисную сумку. Мы все сбежали вниз и сели в машину, а потом после того, как мы проехали пять кварталов, Гриффин сказал, что он забыл фотокамеру. Я повернул назад, он взял фотоаппарат, а потом мы попали в пробку на шоссе Гранд Сентрал Экспрессвэй по направлению к Флэшинг Мидоуз и добрались до национального теннисного центра в 3:15, за сорок пять минут до начала финала. Этого времени едва хватило на то, чтобы сделать повязку и размяться.
Не знаю даже как, но начал я хорошо и повел 5-2 в первом сете. А потом вдруг на перемене сторон я встал со стула и... Это сложно объяснить. Но когда люди рассказывают о своем внетелесном опыте, я их прекрасно понимаю. Потому что я поднялся и прошел к своей стороне корта, но мое тело осталось сидеть на стуле. Я просто умер. Во мне не осталось ни капли сил. Ноль. У меня были сетболы, но я проиграл 7-6, 6-3, 6-4.
Это был переломный момент. До этого Лендл проиграл в трех финалах подряд: дважды Коннорсу и один раз мне. А теперь раз и навсегда он доказал Нью-Йорку, что он не слабак. После этого матча его уверенность в себе взлетела до небес (после этого он выиграл Открытый чемпионат США еще дважды и сыграл в восьми финалах подряд с 1982 по 1989 год – невероятное достижение), а моя уверенность сошла на нет. Больше в турнирах Большого шлема я не побеждал.
Он сбросил меня с вершины. Теперь первым номером стал он.
Существует несколько спортсменов, которые удалось изменить взгляд на то, как играют в их вид спорта. В американском футболе таким человеком был Лауренс Тейлор, который был внешним полузащитником, в теннисе ими были Иван Лендл и Мартина Навратилова. Чтобы стать первым номером, Лендл тренировался как ненормальный. Он похудел на пятнадцать фунтов (почти 7 кг) на диете Роберта Хааса (интересно - он был личным диетологом Мартины Навратиловой). Моя не слишком смешная шутка в то время - что я сел на диету мороженого Хаген Дас – говорила только о том, что я перестал всерьез думать о том, чтобы быть первой ракеткой. Я устал цепляться за вершину: слишком много для этого требовалось усилий.
Мне нужен был отдых. Когда другие теннисисты увидели, что сделал Лендл, чтобы сместить меня с вершины в 1985 году, особенно после того, как я играл в 84-ом, они были готовы последовать его примеру. Говорили: «Подождите-ка, я буду тренироваться более интенсивно, я буду больше проводить времени в тренажерном зале» И ведь они так и делали. Сегодняшние звезды тенниса, как женщины, так и мужчины, стали больше, сильнее, быстрее, и главное, куда выносливее, чем раньше. Все это в результате того, что сделал Лендл. Комбинация физической формы и новых ракеток привела к тому, что я остался позади. Мастера деревянных ракеток двигались вперед – к вымиранию.
Сразу после моего проигрыша Лендлу мы с Татум вернулись в Калифорнию. Перед участием в турнирах Лос-Анджелеса и Сан-Франциско мне нужно было пару дней передохнуть. А вечером накануне полуфинала в Лос-Анджелесе выяснилось, что Татум беременна.
Все это было очень странно: в тот самый вечер мать Татум приготовила на ужин очень жирную запеканку, а на следующее утро я буквально не мог вылезти из постели. Я чувствовал себя прескверно и вынужден был сняться с полуфинала. Все выходные я провалялся в кровати и смог участвовать в Сан-Франциско только благодаря тому, что он начинался в среду. Тем не менее из-за своего самочувствия я проиграл в четвертьфиналу Крику.
Не знаю, было ли это реакцией на запеканку или же на то, что сказала Татум, но ощущение было очень странное. В какой-то степени я был совершенно счастлив – я буду отцом! В те моменты, когда меня не рвало, я не переставал улыбаться.
Спустя четыре дня после этой новости, маме позвонили из журнала «Пипл» и попросили прокомментировать сообщение о беременности Татум. «Это правда?», - хотели они знать. Мама сказала, что вряд ли, потому что сын обязательно бы сообщил ей об этом. Но почему я не сказал ей? Я просто запаниковал. На самом деле я не рассказал ей потому, что хотя мои родители очень тепло относились к Татум, в глубине души я знал, что они ее не одобряли. Она была актрисой, ее родители были в разводе, она была слишком юной и без высшего образования. Подозреваю, им еще не нравилось очень многое – то, что мы с Татум никогда с ними не обсуждали.
Ну, и кроме всего прочего, родить ребенка вне брака! Мои родители были практикующими католиками. Нас с братьями крестили, мы прошли конфирмацию, до 18 лет я каждую неделю ходил на мессу в церковь. Хоть я и решил, что религия – это фальшивка и что если Бог и существует, то он наверняка глух, нем и слеп, от присущего католику чувства вины не так-то легко избавиться.
В конце концов несколько дней спустя я позвонил ей, чтобы поздравить с днем рождения. Мы немного поговорили - и я ничего не сказал. Повесив трубку, я чувствовал себя просто ужасно.
И тут меня чувство вины просто загрызло. Нет, я просто не мог это больше выносить. Я перезвонил и сказал: «Кстати, я забыл тебе сказать, что ты скоро станешь бабушкой». Так она наконец об этом и узнала. И это вечная история всей моей жизни: в ней происходило множество хорошего, но из-за всего того внимания, которое на меня обращали, хорошее зачастую превращалось в плохое. И после того, как я ощутил такой подъем, мир вдруг показался таким обрыдлым.
В ноябре 1985 я сыграл в шести выставочных матчах с Боргом в рамках тура «Теннис по Америке», в котором я играл вот уже на протяжении четырех последних лет. В этот раз впервые в нем участвовал и Борг. Мы должны были выступить в шести городах за шесть вечеров - нелегкая задачка. К тому же, мягко говоря, мой старый друг и противник давно уже не был тем дисциплинированным человеком, которым он был в те времена, когда он доминировал в мире тенниса. Скажу честно, я был несколько озабочен тем, способен ли он продержаться целую неделю. Но публика жаждала еще раз увидеть наше соперничество, вот мы и отправились в этот тур, чтобы немного подзаработать.
В первый вечер – это было в Миннеаполисе – на нас пришло посмотреть примерно 14-15 тысяч человек. Толпа была просто невероятной, и большинство зрителей были шведы. По сути, в тот вечер я просто поддался Боргу: ну не мог же он проиграть на глазах у шведской публики.
Но вскоре я обнаружил, что мне приходится подыгрывать ему на протяжении всех матчей. Он по-прежнему был в прекрасной форме. Он по-прежнему передвигался по корту с невероятной скоростью. Однако он больше не мог бить по мячу так, как когда-то. Он перестал вкладывать в удары всю душу.
Однажды вечером мы выпивали (в баре), и я начал философствовать о том, как я проиграл Открытый чемпионат США и как Лендл сменил меня на верхушке рейтинга. «Может, быть вторым не так уж и плохо», - размышлял я вслух. «Давления было куда меньше, а второй номер – это тоже не хухры-мухры. Возможно, мне стоило закончить вторым номером и закончить карьеру или же – еще один вариант – просто немного передохнуть и снова попытаться отвоевать золото?»
Он перебил меня, покачав головой: «Только первый номер имеет значение, Джон, - сказал он, - и тебе это известно не хуже меня. Когда ты становишься вторым, то можно быть и третьим, и четвертым – ты просто никто».
Он подозвал меня поближе и тихо сказал (даже несмотря на ревущую в гостиничном баре музыку). «Ты должен выиграть Австралию!» - жарко зашептал Бьорн. «Если ты победишь там, а потом вернешься и выиграешь итоговый Мастерс, то ты снова станешь первым!»
«Хм», - сказал я, сморгнул и задумался.
«Тебе скоро 27, Джон, - сказал Борг, - не упусти свой шанс». Он кивнул медленно и торжественно, с полной уверенностью в своей правоте. Я слушал его. У меня было чувство, что он практически единственный человек, с которым я мог обсудить такие вещи – и он знал, о чем говорил. Тогда я и решил участвовать в Открытом чемпионате Австралии. Он убедил меня в том, что я по-прежнему мог стать первым.
Открытый Чемпионат Австралии был ужасен. Мне ни в коем случае не стоило в нем участвовать. Я был слишком усталым, чтобы продолжать играть. Я был психологически неустойчив.
Но я полетел все равно. Со мной полетела и 22-летняя беременная подруга. Сначала я подумывал о том, чтобы лететь в Мельбурн одному. Если я серьезно хотел выиграть титул, мне стоило как можно меньше отвлекаться, но я видел, что Татум ни за что на это не пойдет. Беременной женщине, особенно такой юной, хочется быть рядом со своим мужчиной. Поэтому я снова рассудил так: возможно, мне нужно просто расслабиться и не нервничать по поводу результата турнира. Пусть второй номер в мире– это не то, о чем я мечтал, но что бы ни говорил Борг, это не так уж плохо.
Из Мельбурнского аэропорта нас машиной привезли в гостиницу, зал которой был заполнен папарацци. Я был вне себя от бешенства, но сдержался. Я потребовал разговора с менеджером и сказал ему: «Избавьтесь от всех этих людей. Я вас прошу, увольте меня от всего этого. Я только что прилетел из США, и мне не до того, чтобы всем этим заниматься». Внутри меня все горело, кроме того, я очень вымотан перелетом.
Когда мы поднялись в наш номер, я тут же почувствовал, что что-то в этом было неправильное. Если они запустили всех этих людей в лобби, получалось, что пока бы были здесь, мы ничего не могли контролировать. Я должен был что-то сделать.
Татум была расстроена. Я сказал ей: «Послушай, я решу этот вопрос. Я спущусь вниз и поговорю с менеджером». Она пристально посмотрела на меня. Она знала, на что я был способен и что я мог устроить. Однако (с ней) я стал спокойнее. Она поверила, что я смогу разрешить ситуацию.
Однако когда я спустился вниз, один из фотографов по-прежнему был там, и он тут же начал опять меня фотографировать.
Я потерял контроль над собой. Я схватил его за воротник и толкнул его на диван. «Слушай ты, козел!» - зарычал я. Не знаю, что я собирался с ним сделать. Не знаю, что собирался сделать он. Когда я вцепился папарацци в воротник, я вдруг услышал, как один из портье сказал: «Идет еще один фотограф».
Ясное дело, это была подстава. Один из них должен был меня спровоцировать, а другой сфотографировать. Я немедленно отпустил папарацци, но снимок, на котором я стоял и потрясал кулаками над лежащим на диване фотографом, тут же разлетелся по всему миру. Через несколько дней мне даже позвонил отец: «Ну, как там у тебя дела в Австралии? Ага...»
Эти десять дней выдались для меня просто отвратительными. Я чувствовал себя полным идиотом. Я вернулся в номер, Татум спросила, как все прошло, и я рассказал ей то, что случилось. «А я думала, что ты все решишь», - сказала она. Я пробормотал какую-то глупость, а потом, конечно, она никак не могла успокоиться: «Как ты разумно поступил, ну просто очень».
Очередной раз я пожалел, что у меня не было команды. Когда ты ездишь с командой, то в самом начале поездки в таком усталом состоянии тебе не приходится решать такие вещи. Этим занимаются другие – они защищают и ограждают тебя. Я же всегда ездил один – я никогда не любил свиту. Мы ездили вдвоем – я и Татум.
На протяжении всего чемпионата Австралии я играл матчи, которые пытался проиграть – и не мог! В третьем круге я играл с нигерийцем, которого звали Ндука Одизор.
В первом гейме на моей подаче он просто невероятно принимал и без видимых усилий сделал брейк. Что до моего состояния, я был просто вне игры. Никогда я не был так не сосредоточен на матче, как тогда. А потом в следующем гейме он сделал две двойных ошибки, послал мяч с лету в сетку и просто подарил мне свою подачу. В следующем гейме он снова прекрасно принимал. Так и продолжалось еще по крайней мере шесть геймов, а потом я наконец решил: «Нет, ну не могу же я проиграть этому парню. Нет, я просто не могу, даже если бы захотел».
В следующем матче повторилось то же самое. В одной-шестнадцатой финала я играл с Анри Леконтом, теннисист он был еще тот, и играть с ним было непросто.
Я отставал по сетам 1-2, проигрывал в четвертом 1-4, отдав две своих подачи. Я был совершенно раздавлен, но каким-то образом ухитрился довести счет до 6-6. В тайбрейке я отставал 1-5, но в итоге я все-таки его выиграл! Бедный Анри так разнервничался, что в пятом сете я его просто закатал в корт.
В четвертьфинале я встречался со Слободаном Зивожиновичем из Югославии. Бобо был ростом 6 футов (1,82 м) и весил 200 фунтов (почти 91 кг), и вы можете себе представить, как он подавал.
В июне он неожиданно выиграл у Виландера в первом круге Уимблдона. «Отлично, - подумал я, - вот он мой билет на вылет с турнира». Конечно же, я тут же повел со счетом по сетам 2-1, а потом проиграл в пятом сете под ноль. К концу матча я в своем бессмертном стиле настроил против себя всех зрителей, которые сначала за меня болели – я показал им средний палец.
Так бесславно закончился мой поход на Австралию в 1985. Ее начало и конец были просто ужасны. Середина, впрочем, была не намного лучше. В конце концов я осознал: «Мне нужно взять себя в руки и немного передохнуть, иначе я могу плохо кончить». И в этот момент я решил поехать на итоговый Мастерс, где единственный раз за всю свою карьеру проиграл Брэду Гилберту.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------
http://world-stars.ru/wp-content/gallery/alen-delon/delon0005.jpg