35 лет страшной давке в «Лужниках»

Главная трагедия в истории российского спорта.

20 октября 1982 года во время матча «Спартака» и голландского «Харлема» в «Лужниках» случилась чудовищная давка, в которой, по официальным данным, погибли 66 человек (большинство – подростки). Информацию о трагедии в СССР скрывали семь лет, лишь в 1989-м в «Советском спорте» вышел материал «Черная тайна «Лужников», в котором рассказывались подробности матча. Тогда на 16-й минуте счет открыл Гесс, 1:0 в пользу “Спартака” держались всю игру. Многие зрители замерзли и пошли к выходу, когда на второй добавленной минуте Швецов забил еще один. Примерно в это время в единственном открытом проходе со стадиона и возникла давка.

По итогам официального расследования были осуждены директор «Лужников» Виктор Кокрышев, главный комендант Юрий Панчихин, заместитель Кокрышева по фамилии Лыжин и майор милиции Семен Корягин. Суд начался 8 февраля 1983 года и длился полтора дня. Кокрышев, Лыжин и Панчихин были осуждены за халатность и получили по три года тюрьмы, но первые двое попали под амнистию в честь 60-летия образования СССР, а Панчихин отсидел только полтора года. Корягин тоже был амнистирован.

В 1992 году на десятилетие трагедии в «Лужниках» был открыт памятник погибшим.

В 2007 году, в день 25-летия, ветераны «Спартака» и «Харлема» сыграли в «Лужниках» матч в память о погибших.

Sports.ru поговорил с людьми, которые больше других знают о том, что произошло 35 лет назад.

Эти люди там были

Андрей Чесноков, бывший теннисист, тренер – был в самом эпицентре давки

«Утром к нам в квартиру влетел воробей. Никогда такого не было и бабушка сказала: это к покойнику. Я помню, что в тот день всех поместили на одну трибуну. До этого был дождь, а в этот день была минусовая температура, невероятно холодно и лед. Люди раньше поползли на выход, и где-то на второй добавленной минуте кто-то забил. Началось смятение, и когда я попытался выйти, то почувствовал, что попал в какое-то болото. Не знаю, как это объяснить, вот человек падает, а за ним люди идут и падают на него. Потом еще падают. Как блины: один положил, на него другой. Вот так люди лежали.

Когда я попал в толпу, у меня был какой-то чудовищный испуг. Будто попал в реку с водоворотами, тебя засасывает внутрь. Дышать трудно, потому что давление ото всех. Я был спортсменом и понимал, что гибкий, что я изворотливее, сильнее других и за счет этого должен быть спокойнее. Так вот себя собрал, потому что понимал, что паника меня погубит. А там была безумная паника, некоторые ребята орали как резаные.

Я попал на какой-то островок с каким-то солдатом. Там рядом были перила и вокруг этих перил вообще все были мертвые. Еще были безумные люди, которые под давлением орали: «Спаси! Помоги!». А мы ничего не могли сделать. Стояли там как два истукана. Каким-то образом я оттуда вылетел. Нас было еще два пацана и мы вытащили какого-то парня из этой груды ужаса. Дотащили до скорой. Подошел доктор, открыл ему глаз и говорит: «Он мертв». Я залез к парню в куртку, нашел паспорт. Ему было 17 лет.

На следующий день я купил все газеты, которые тогда выходили. Хорошо помню, что была только одна, в которой хоть что-то про это написали – «Вечерняя Москва». У нас ведь как было в Советском Союзе, никто не погибает, крушений самолетов нет, страна – оплот мира. Представляете, что такое гибель 70 человек? Это вообще же позор для страны. У нас ведь поэтому самолеты не разбивались, Чернобыльская АЭС не взрывалась – все было в секрете.

Вокруг меня тогда было столько трупов, что я подумал, что это сон. Я пришел домой, у меня была кровь на куртке. Родители спросили, что случилось, я говорю: потом расскажу. И они как-то поняли, что я в таком состоянии, что дальше спрашивать не надо. Через две недели я говорю своему тренеру: «Знаете, Татьяна Федоровна, вы можете мне не поверить…». И рассказал ей все, что произошло.

Я ходил в «Лужники» на 25-летие трагедии. Там были родители этих детей, поговорил с одной мамой. У меня самого дети, я сказал ей: «Не представляю, как можно жить с этим». Она: «А я не могу жить с этим». А тогда уже 25 лет прошло.

Мне кажется, это просто было стечение обстоятельств. Кто-то споткнулся, люди начали падать при выходе. Но я не понимаю, как там могло быть 66 погибших. Для меня было однозначно гораздо больше. Когда на 25-летии мне сказали про 66 человек… Можно говорить, что угодно, но я считаю, что было точно больше. Я помню перила, а вокруг этих перил все трупы».

***

Александр Просветов, бывший журналист «СЭ», сейчас работает в структуре Олимпийского комитета

«Я пошел на матч с двумя приятелями, нам было по 25 лет. Один сейчас ученый в Америке, второй – бизнесмен в Москве. Мы тогда тоже обратили внимание, что по указанию милиции был сделан очень узкий проход на сектор. При этом всех сажали на Восточную трибуну – ту, которая перед памятником Ленину. Так сделали, чтобы было проще контролировать публику. Тогда несовершеннолетних не пускали без сопровождения взрослых, поэтому проверяли паспорта. Отбирали бутылки, но тотального обыска, как в 90-е, еще не было, и народ проносил фляжки.

В тот сектор, в котором была давка, мы не попали. У нас был приятель, который не любил толкаться, он сказал: «Давайте подождем». Мы не стали пробиваться, а потом никак не могли выйти. Потом нас погнали в обход, там мы уже видели, как солдата несли. Впоследствии говорили о 66 погибших, но их могло быть больше, потому что погибших военнослужащих могли скрыть, затереть цифры о них. Позже мы издали видели машины скорой помощи, милицию, видели, что все оцепили и люди лежали на ступеньках как бы вниз головами.

Когда было 25 лет трагедии, сюда приезжали голландцы, по их инициативе был организован матч между ветеранами. «Спартак» пошел навстречу. Шавло играл, Черенков, Швецов выходил, а голландцы вообще почти полным составом приехали. Тогда же посольство Голландии устроило прием, на который позвали некоторых участников матча. Еще были родственники погибших, в основном это отцы и матери, которые потеряли детей.

Сами футболисты говорили, что только через семь лет все узнали, тогда ведь все замалчивали. Была только маленькая заметка в «Вечерней Москве»: произошла трагедия, имеются жертвы. Это был 1982-й, последние дни, когда был жив Брежнев, замалчивать такое по большому счету было нормально. Про Чернобыль тоже чуть ли не на третий день сообщили. Была трагедия в «Сокольниках», когда трибуна рухнула, об этом тоже по телевизору не показывали. Мы все узнавали по слухам.

Я тогда работал в ТАСС, только в редакции Африки, 1 ноября уезжал в Бенин корреспондентом. То, что мы видели, мы восприняли как нечто ужасное, но масштабов тогда не поняли. Мы видели, что какие-то люди лежат на ступеньках. А что там произошло, один человек погиб или двести? Мы не имели конкретной информации. Только потом стало известно, что были жертвы. Писать про это? В то время были другие задачи. Я 1 ноября уезжал за границу, мне уже было не до этого. Там ведь и материала конкретного не было, мы все видели очень издалека».

Он был первым, кто написал о трагедии

Сергей Микулик, журналист «Советского Спорта»

«Я не был на матче, но я был в «Лужниках», играл в баскетбол за институт. За «Спартак» не болел, но если бы встретил знакомых, то запросто мог бы там оказаться.

Как известно, после всего произошедшего в «Вечерней Москве» появилась одна крохотная заметка, из которой ничего не было ясно. Почему нельзя ничего было написать? Октябрь 1982 года, еще был жив Брежнев. В ту эпоху такое не приветствовалось. Когда я уже занялся расследованием, то, например, узнал от одного серьезного человека в милицейских погонах, что в «Лужники» приехал лично первый секретарь Московского горкома Гришин и сказал: «Сколько сейчас у вас погибших?». Ему сказали: «66». Он: «Это конечная цифра. Больше быть не должно». Страна так тогда жила.

В 1989-м я пришел в «Советский спорт». Видимо, откуда-то сверху дали отмашку, что этим теперь можно заняться. И нас с Серегой Топоровым, молодых и борзых, на это дело направили. Мы не то что хотели добиться пересмотра уголовного дела, мы хотели об этом всем рассказать.

Я общался со следователем Александром Шпеером. Максимально циничный человек, видимо, работа такая. Он хотел пообщаться в кабинете, я объяснил ему по телефону, что это будет для меня как выезд на допрос. Он принял предложение встретиться за кофе на нейтральной территории и играл такого доброго полицейского. Объяснял: вот дело, вот обвинительное заключение, все по закону, что вы еще хотите? Он уходил от всех прямых ответов, потому что заключение было смесью противоречий и лжи. Например, было написано, что стадион был полностью подготовлен и очищен от снега. Но по милицейскому протоколу больше ста человек задержали, потому что они кидались снежками.

Главная претензия от родителей и тех, кому удалось спастись – отсутствие взаимодействия между милицией и стадионными службами. Судя по обвинительным заключениям, все валили друг на друга. Сторона милиции говорила, что не дожидаясь конца матча, ушли контролеры. Контролеры – что милиция не организовала коридор и куча народу ломанулась в один узкий проход. Но самое главное, что начальник оцепления майор Карякин вместо того, чтобы исполнять прямые обязанности, бросился в толпу, покалечился и выбыл из строя. Поэтому милиция не могла организоваться. Как говорил Лев Борисенков, профессиональный врач, который оказался на трибуне, в какой-то момент милиция просто встала оцеплением. И это когда можно было кого-то спасти или хотя бы оказать людям первую помощь.

Осужденные Кокрышев и Панчихин – это какой-то вариант русского авось. Панчихин работал два месяца. Он пришел летом, для него это был первый опыт зимнего матча – сейчас такие называются матчами повышенной опасности, им уделяется должное внимание. У родителей как раз и были основные претензии к тем, кто доверил ему матч. Что такое халатность? Халатность – это когда кто-то поскользнулся и руку сломал. А тут погибли 66 человек – это по официальным данным, а я уверен, что намного больше. Тут сложно найти конкретного виновного, показать пальцем и сказать: «Из-за него погибли люди». Это могло случиться и до и после, много раз.

Беда еще была в том, что в 1982 был закон: несовершеннолетние после 9 вечера не могли появляться без сопровождения взрослых на общественных мероприятиях. Матч заканчивался позже и проход специально сузили, чтобы проверять паспорта. Если бы было нормальное взаимодействие, то там не допустили бы, чтоб люди полезли в горлышко бутылки. Еще 1982-й в СССР был апофеозом борьбы с фанатами. Стоило тебе хлопнуть в ладоши или что-то сказать в воздух, тебя могли легко свинтить. Кто не был в 135-м отделении милиции в «Лужниках», тот на футбол не ходил. И молодежь к милиции относилась соответствующе. Была какая-то озлобленность изначально, узкий проход был еще и потому что милиция хотела кого-то из уходящих домой забрать в кутузку. Искра была заложена, а потом рвануло.

Я еще почему уверен, что жертв было больше 66. Всю жизнь в Москву съезжались люди со стран Советского Союза. Если по кому-то не было оперативных звонков и поисков – мало ли, приехал и один пошел на футбол – то потом родителям и родственникам сообщали: ваш сын был найден мертвым на улице. Ни о каком футболе речи не было. Это могли быть люди из далеких краев, плохо говорящих по-русски. Потом мне рассказывали, что в течение двух недель, когда трупы не выдавались, в Москве почему-то умерло очень много народу от асфиксии (удушья). Кого-то на улице нашли, кого где-то еще. Когда через какое-то время приезжали иногородние родственники, им выдавали тело и было указано, что человек был найден на улице мертвым. Числа 21 октября (через день после трагедии).

Когда мы разговаривали с родителями в 1989-м, они говорили, что все эти годы их не пускали в «Лужники» 20-го числа. Там делали так, чтобы в этот день в футбол не играли, сами «Лужники» 20 октября закрывали. Там бродили задумчивые КГБшники, а родителей не пускали. Делалось все, чтобы замолчать это событие. Даже пострадавших хоронили на разных кладбищах, чтобы избежать мемориала. А из детей пытались сделать изгоев. Там из 66 официальных погибших 44 были моложе 20 лет. И уже после смерти запрашивались их характеристики, брали анализы на алкоголь, родителям пытались все представить так: ваши дети вышли, напились, кидались снежками в милиционеров, а после матча устроили давку и погибли. Родителей тогда вообще обрабатывали: трупы выдавали через три недели, мужьям говорили, чтобы они успокаивали жен, мол, детей не вернете, а мы вас из партии еще исключим. Тогда проявился весь цинизм советской власти.

Чего мы добились своей публикацией? Когда Владимир Алешин стал директором «Лужников» (декабрь 1982), там начали учения проводить, чтобы это не повторилось. Трагедия не пошла в прессу, но на своем уровне люди выводы сделали. А когда мы подключились, там табличку сделали мемориальную, памятник поставили. Мы добились хотя бы того, чтобы эти люди не были признаны каким-то отребьем».

Что говорили представители органов

20 июля 1989 года в «Известиях» вышел материал «Трагедия в «Лужниках». Факты и вымысел», в котором было интервью с Александром Шпеером.

«Это, конечно же, был несчастный случай, – говорил следователь. – Быть застрахованным от таких происшествий нельзя. Но делать все возможное для их предотвращения – долг руководителей спортивных и культурных сооружений. Они обязаны неукоснительно исполнять все инструкции проведения мероприятий при большом скоплении людей. Прокуратура тайны из происшедшего не делала. То, что о трагедии сообщила лишь «Вечерняя Москва» и более чем скупо, как вы понимаете, вина не следственных органов, а той общественно-политической ситуации, которая существовала тогда в стране».

Сергей Микулик рассказал Sports.ru, что ни следователя Шпеера (умер в 2000 году), ни других представителей органов, которые, насколько ему известно, занимались этим делом, сегодня уже нет в живых.

***

На днях стало известно, что на новом стадионе «Спартака» тоже появится мемориальная доска в память о погибших 20 октября 1982 года.

Фото: oldmos.ru/Stone_Cold_Crazy; commons.wikimedia.org/Chivista; wsimag.com; michaelboerop.nl; sportvintage.it; spartakphoto.gallery.ru; Global Look Press/Panoramic/ZUMAPRESS.com; facebook.com/alexander.prosvetov; youtube.com/SvobodaRadio