Папа чемпионки «Ролан Гаррос»-2000 бил ее и материл 12-летних соперниц. А еще прошел легендарную тюрьму и психбольницу

Триллер.

Если бы «Ролан Гаррос» проходил как обычно, на этой неделе там чествовали бы Мэри Пирс – его последнюю французскую чемпионку – по случаю 20-летия ее победы. 

Пирс, в свою очередь, не стала бы героиней Франции, если бы в конце 80-х ее отец и тренер Джим не поссорился с родной Ассоциацией тенниса США и не перевез всю семью из Флориды на родину жены Янник (Мэри, родившаяся в Монреале, гражданка трех стран: Канады, США и Франции).

Если бы не Джим Пирс, жизнь его дочери вообще сложилась бы сильно иначе.

Например, вряд ли в 18 лет она попала бы на обложку Sports Illustrated как героиня кавер-стори «Почему Мэри Пирс боится за свою жизнь». Материал начинается с описания телохранителя Пирс Тео, сопровождавшего ее в Нью-Йорке накануне US Open-1993 – на случай появления Джима.

Бил и тиранил дочь, называл ее соперниц суками и кусками дерьма, а потом все отрицал 

Телохранитель и запретительный приказ суда против собственного отца – это, понятно, за гранью разумного, но к лету 1993-го дурная слава Джима Пирса была уже настолько громкой, что такое развитие событий не удивляло.

Джим Пирс был одним из первых в печальном ряду безумных теннисных родителей, кого пресса провозгласила «теннисным папашей из ада» (годы спустя tennis.life назвали его tennis parent zero – по актуальной сейчас аналогии с «нулевым пациентом»). В 2020-м – после громкого экспозе Елены Докич и сравнительно свежих выходок Джона Томича – Джима Пирса подзабыли, но именно он первым из теннисных пап считал нормальным на юниорском матче дочери крикнуть ей «прикончить эту суку» или ударить ее на глазах у людей во время тренировки. 

О жестокости Пирса заговорили почти сразу после перехода 14-летней Мэри в профессионалы в 1989-м, но прошли годы, прежде чем дочь оградила  себя от отца-абьюзера. Позднее она рассказывала, что он бил ее все годы между 10 и 18: с тех пор, как она случайно открыла для себя теннис и свой талант в нем, до лета-1993, когда она уволила его как тренера. 

«Он бил меня, если я проиграла, а иногда так вообще после тренировки, которая ему не понравилась. Если я говорила маме, это приводило к новым скандалам, так что мне было страшно говорить».

В 1986-м Джим перевел 11-летнюю Мэри (и ее младшего брата Дэвида) на дистанционное обучение, чтобы сосредоточиться на теннисе. Пирсы продали почти все имущество, чтобы экипировать Мэри и ездить с ней по турнирам. «У них был очень хороший дом во Флориде, который они продали и переехали в квартиру, – вспоминал теннисный автор Дэррил Фрай, заступавшийся за Пирса. – Еще они продали пару машин и купили старый белый «Кадиллак» за 200 долларов. И на нем ездили отсюда в Южную Каролину, чтобы Мэри сыграла турнир, и вся семья останавливалась в дешевом мотеле. После матча Джим вез Мэри к ближайшему [большому сетевому магазину] K-Mart, где она допоздна стучала о стену на парковке».

Мэри и Джим, научившийся теннису вместе с ней, тренировались ежедневно по полдня. Позднее он отрицал физическое насилие в семье (кроме двух эпизодов: по одному с женой и дочерью), но всегда признавал, что был жестким тренером и не жалеет об этом:

«В течение семи лет по восемь часов в день я подавал Мэри по 700 подач. Иногда мой сын в это время спал у сетки. Я не заканчивал тренировку, пока она не исполняла все правильно. Конечно, она плакала. Я тоже плакал. И что с того?»

Джим Пирс

Единственный раз, когда, по словам Джима, он поднял руку на Мэри, она, 15-летняя, его спровоцировала: «На одном турнире в Италии она плюнула в меня и сказала: «Иди на ###», – потому что ей не понравилось, как я ее подбадривал». 

Как часто бывает с домашними тиранами, Пирс жестко ограничивал круг общения Мэри, в том числе увольнял ее тренеров, как только ее контакт с ними становился слишком дружественным. Ее первое в жизни свидание осенью 1990-го он заставил провести за просмотром матча Селеш – Сабатини на итоговом турнире WTA («Зачем ей бойфренды? – объяснял Пирс позднее. – Как только девушки  западают на парня, с теннисом покончено. Моей задачей было не подпускать их к ней»). Пирс не был так бесчеловечно жесток, как Дамир Докич, и Мэри повезло не быть парализованной постоянным страхом: она тайком ходила на дискотеки, когда якобы оставалась на ночь у подруги, а позднее за дебоши отца на трибуне швыряла в него ракетки и даже в пику ему демонстративно снималась с матчей (хотя потом признавалась, что не ушла от него раньше, потому что все же боялась того, что он может сделать). 

«Мэри не воспринимала давление, – вспоминал директор американской теннисной ассоциации (USTA) по развитию игроков Рон Вудс выступления Пирс в начале карьеры. – [Когда отец начинал буянить] она сливала матчи, просто переставала играть. Если бы ей не мешали, представьте, чего еще она могла бы добиться». 

На публике уже тогда Пирс вел себя безобразно. В том же 1987-м, когда он назвал сукой соперницу дочери на юниорском Orange Bowl, он ударил отца другой теннисистки так, что тот оказался на земле, а на 12-летнюю Лизу Морнер, обыгравшую Мэри, обрушился на парковке: «Ты ######, сраная дрянь и никогда ничего не добьешься. Ты победила только потому, что тебе повезло, кусок дерьма». Теннисная ассоциация Флориды на полгода отстранила Пирса от юниорских турниров, в следующем году из-за его поведения Мэри отчислили из академии Гарри Хопмана в Уэсли-Чепел, а еще через год USTA по той же причине перестала спонсировать Мэри, и Пирсы уехали во Францию.

Позднее Пирс называла свою жизнь с 10 до 18 лет «адом на Земле», да и уже тогда в маленьком теннисном мире догадывались, что от дурного характера и агрессии ее отца страдают не только посторонние. Но 30 лет назад проблема домашнего насилия не была на острие социальной повестки, так что тот же Рон Вудс из USTA только констатировал: «Удивительно, что под таким давлением она еще могла играть. Мы видели его ярость на турнирах и тренировках, слышали, какие жесткие слова он использовал. Мы были убеждены, что словами он не ограничивался, но у нас не было свидетелей». В 1993 году в книге о закулисье WTA Ladies of the Court оказалось, что свидетели у побоев Пирса все же были, но последнее слово осталось за ним: он сказал, что хотел дать затрещину Мэри ровно один раз, но промахнулся, и с нее слетели очки, поэтому со стороны это выглядело жестче, чем было на самом деле. 

Даже годы спустя, когда о побоях Джима знали уже все, он стоял на своем и, кажется, верил в это: «У моих родителей был магазин, так что мы жили хорошо, у нас была машина. Но мой отец был жестоким человеком, в армии он был чемпионом дивизии по боксу в тяжелом весе. Он каждый день бил меня без причины, поэтому я своих детей никогда не бил. Еще тогда поклялся, что никогда не стану».

Сейчас уже многие в теннисе признают, что были свидетелями жестокости Пирса: в свежем выпуске подкаста The Racquet Ренне Стаббс вообще рассказывает, что впервые увидела Мэри на парковке турнира ITF в Италии, где Джим ее бил (позднее Стаббс попытается помочь Елене Докич, видя на ней следы побоев, и даже пойдет на конфронтацию с ее отцом Дамиром). Но тогда тинейджер Пирс переживала домашнее насилие одна и отчаянно ждала совершеннолетия. «В 16 лет я думала, что у меня больше нет сил так жить. Не могла дождаться, когда мне будет 18. Когда дождалась, ушла из дома, перестала тренироваться с отцом, родители развелись. Тогда началась свистопляска на пару лет с телохранителями, запретительными приказами и всем этим». 

Оказался уголовником, сменившим имя. Об этом долго не знала даже его жена

По мере того, как Пирс становилась звездой: в 1989-м стала самым молодым профессионалом в истории; за два сезона в начале 90-х сыграла в пяти финалах WTA, выиграла четыре и зашла в топ-15, – ее отец все больше выходил из-под контроля и привлекал внимание прессы. В 1991 году The New York Times обнаружила, что его настоящее имя – Бобби Глен Пирс, а разные проблемы с законом были у него с 18 до 48 лет: 

• в 1954-м он самовольно покинул базу ВМС США, на которой служил, в результате чего был уволен лишением прав и привилегий и приговорен к полугоду исправительных работ;

• в 1959-м Пирса приговорили к сроку от полутора до двух лет за подделку чеков в Северной Каролине, но он сбежал из тюрьмы через 11 дней;

• в 1960-м в Нью-Йорке его арестовали по обвинениям в воровстве и крупных кражах, нападении на человека и ношении оружия (при задержании получил огнестрельное ранение, которым хвастался и много лет спустя). Он частично признал вину и был приговорен к сроку от 2,5  до 4 лет.

В знаменитой строгостью тюрьме Синг-Синг (той, в которую ездила Холли Голайтли в «Завтраке у Тиффани») у него диагностировали параноидную шизофрению, так что часть заключения он провел в психиатрическом отделении не менее знаменитой нью-йоркской больницы Белвью, где видел себя таким Макмерфи из «Пролетая над гнездом кукушки» (пациентами Белвью, существующей с конца XVIII века, в разное время были убийца Джона Леннона Марк Чепмен, один из основателей «новой журналистики» и культовой газеты The Village Voice Норман Мейлер и Аллен Гинзберг, упоминающий ее в знаковой поэме «Вопль»);

• в 1963-м Пирса достал ордер на арест из Северной Каролины (см. выше), и он провел еще 16 месяцев в местных тюрьме и лечебнице. После освобождения он несколько лет жил на улице и «знал каждого бомжа в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе»;

• В 1973-м в Майами его арестовали за хранение краденого (с сообщником вынес из гостиничного лобби два телевизора и три картины). Выйдя под залог, он, не дожидаясь суда, сбежал в Монреаль. Там он встретил студентку-филолога Янник Аджаж, в 1975-м у них родилась Мэри, в 1976-м – Дэвид. Янник позднее рассказывала, что только годы спустя узнала о прошлом мужа – предположительно, когда в 1984-м он во Флориде частично признал вину по делу 10-летней давности и заплатил 1 054 доллара штрафа. 

Репортерам, заводившим речь о его криминальном прошлом в начале 90-х, Пирс угрожал: «Мне почти 56 – и так уже жить недолго. Если пойду на дно, я всех с собой заберу. Вы понятия не имеете, как работает моя голова». С возрастом, впрочем, он смягчился и в 2000-м уже вовсю хвастал: «Скажем так, я воображал себя Джесси Джеймсом (известный американский преступник XIX века, в поп-культуре часто романтизируемый – Sports.ru)», – говорил он о времени в Синг-Синг, а потом продолжал: «Помните семью Галло (Ларри, Джои и Альберт Галло – члены нью-йоркского мафиозного клана Профачи – Sports.ru)? Джо Галло убил человек 500... Ладно, так не пишите, это преувеличение. Короче, он там был крестным отцом, а я – его правой рукой. Тебя никто не тронет, если ты из окружения этих людей. Хотя меня и так никто бы не тронул – я был в отличной форме. Был готов драться по свистку в любой момент». 

В 1992-м Пирс стал для WTA проблемой, которую больше нельзя было игнорировать: на «Ролан Гаррос» он ударил двух болельщиков во время матча Мэри, а потом хвалился этим перед журналистами; на Олимпиаде в Барселоне довел проигравшую во втором круге дочь до слез, а когда она убежала в раздевалку, на парковке разгромил арендованную машину. Несмотря на вопиющие выходки, Пирс оставался безнаказанным, потому что у турниров просто не было административного инструмента, который можно было к нему применить, так что руководитель WTA Джерард Смит оправдывался:

«Мэри и ее мама могут предпринять соответствующие шаги, чтобы предотвратить его присутствие на матчах. Я не пытаюсь переложить ответственность на нее, но я не считаю себя в положении говорить: Мэри, мы не пустим твоего отца». 

После угрозы репортеру про «всех заберу с собой» в ноябре 1992-го WTA все же ввела так называемое «правило Джима Пирса»: агент, родитель или тренер игрока могут быть отстранены от любого и всех турниров за неподобающее поведение на матчах». 

Преследовал Мэри и порезал ее охранника, угрожал кровавой расправой

Джим Пирс продержался семь месяцев, прежде чем к нему применили правило его имени: на «Ролан Гаррос»-1993 он сначала набросился на племянника Оливье, так что того забрали в турнирный лазарет, потому что они с Мэри посмеялись на матче, где должны были смотреть игру ее будущей соперницы. На следующий день после очередной тирады Пирса с трибуны его увела охрана, и он на год стал персоной нон грата на всех турнирах, где играла Мэри. Принимая решение об отстранении, совет WTA «учел свидетельства» агрессии Джима по отношению к дочери: Мэри показала синяки на руках, а некоторые игроки подтвердили, что видели, как Джим ее бил. Никто не хотел ничего заявлять официально, поэтому полицию не привлекли, а тогдашний исполнительный директор WTA Джерри Смит так вообще настаивал, что это вмешательство в семейные дела, которое у него «не входит в описание работы».

После удаления Джима с «Ролан Гаррос» Мэри написала ему письмо, где увольняла его и просила дать ей свободу (письмо – «потому что, когда я пытаюсь с ним поговорить, это плохо кончается»). Он прочел его перед ней и сказал, что понимает. Затем, однако, он по пятам поехал за Мэри, Дэвидом и Янник, подавшей на развод, в их путешествии по Франции и Италии, а в аэропорту Корсики вытащил из сумки жены паспорта и вернул только после того, как она позвала полицейских («Если сейчас уедешь, – якобы сказал он тогда, – мне терять будет нечего. Я всех поубиваю»).

На турнире в Палермо он дежурил у входа на территорию (внутрь его не пускали охранники, которым показали его фотографию). На следующий день после финала (Мэри – предположительно, на нервах – проиграла его нерейтинговой сопернице) Джим пришел к ней в гостиницу неподалеку от Рима и там атаковал ее телохранителя Мишеля Босио. Оба мужчины получили ножевые ранения, и Пирс сказал полиции, что нож был у Мишеля, а Пирсы – что у него. Семь лет спустя в интервью The Guardian, где он показал себя эго- и тестостероновым маньяком, Пирс вспоминал:

«Я ударил его сначала справа, правым плечом. Так они никогда не догадываются, что я левша и быстро уберу их с левой. Поймал его на раз. После этого они укладываются очень просто. Он убежал, потом вернулся, я снова его положил и продолжал бить. Выглядело так, будто ему нравилось».

В том же месяце в Сан-Диего, куда Мэри приехала играть турнир, она обратилась в суд за запретом отцу приближаться к ней. Она объяснила запрос опасениями за свою жизнь и «террористическими угрозами» отца: якобы Джим среди прочего говорил ей: «Если ты думаешь, что в Уэйко было безумие, это ты, считай, ничего не видела», – имея в виду 51-дневную осаду ранчо религиозных фанатиков в Техасе той весной, в ходе которой погибли 82 человека. 

Пока Мэри в Нью-Йорке ограждала себя от Джима, он дал интервью, в котором снова перекладывал вину на жену и детей. Обвинения в систематическом применении силы он отверг, призывая их пройти детектор лжи или принять сыворотку правды, а нападение на Босио объяснил тем, что они с Янник были любовниками:

«Это парень – бойфренд моей жены. Они ото всех скрываются, но [французская теннисистка] Франсуаза Дюрр рассказала мне, что они ныкаются по углам. Он получил по заслугам».

Янник Пирс

Несколько лет спустя 64-летний Пирс рассказывал про собственные внебрачные связи в туре: «Девочек я никогда не трогал, это было табу. Но их мамаш у меня были десятки! Мама одной очень известной теннисистки как-то подошла ко мне и предложила себя. Имя ее я не назову – даже за 50 штук. Но я люблю женщин: люблю их вкус, запах, люблю их трогать. Никогда особо не курил и не пил – моим наркотиком всегда были женщины». 

Считал дочь своей «Феррари», от которой у него забрали ключи, и судился за ее деньги

После судебного запрета приближаться к дочери Джим Пирс вернулся в семейный дом в Делрей-Бич и жил там несколько лет. Мэри, никогда не стремившаяся порвать с ним связь, предложила открыть ему банковский счет и помочь вернуться к работе ювелиром, но он отказался. Тогда она стала присылать ему 500 долларов в месяц, опасаясь, что, если будет давать больше, он купит билет на самолет и прилетит к ней. 

Пока с новым тренером Анхелем Хименесом, ранее работавшим с Сабатини, Пирс поднималась в рейтинге, дебютировала на итоговом турнире WTA и обыгрывала элитных соперниц, Джим из Флориды раздавал воинственные интервью, героизируя себя и очерняя бывшую жену: «Знаете, когда я кричал на Мэри? Когда она начинала сливать. Я делал это сознательно. Я ждал, пока трибуны стихнут, и кричал: «Давай, Мэри, борись». Я был ее силой, ее опорой. Да, я на нее давил, но это и привело ее в элиту. Именно для этого я всегда давал ей понять, что она недостаточно хороша».

«Давление – это не когда маленькая светловолосая девочка играет в теннис за 30 000 долларов. Это когда просыпаешься на крыше в Нью-Йорке, и тебе нужно спуститься на улицу и ограбить кого-то, чтобы купить буханку хлеба. Я так делал, чтобы выжить. Мне никто не помогал, и я пообещал себе, что с моими детьми такого не будет».  

«Мэри не имеет права голоса в собственной жизни, – продолжал он. – Она еще очень молода, очень наивна и очень добра и чиста сердцем. Но окружают ее алчные люди, которые зарятся на ее деньги и манипулируют ей. Я всегда говорил, что, когда она будет в десятке, на пороге сразу окажутся волки. Так вот теперь волки не на пороге – они с ней в одной комнате едят ее еду». 

Сама Пирс на этой неделе рассказала, что после расставания с отцом и обретения самостоятельности взяла паузу, чтобы понять, чем хочет заниматься. Ей тогда нравилось учиться, и она с детства мечтала стать педиатром, но три месяца спустя все же продолжила играть в теннис – и не прогадала: уже в 1994-м она сыграла в пяти финалах, в том числе первом – «Большого шлема» на «Ролан Гаррос» (проиграла Аранте Санчес), – и закончила год пятой ракеткой мира.

В начале 1995-го Мэри выиграла Australian Open (в финале взяла реванш у Санчес), а вскоре Джим, сравнивавший ее с «Феррари», которую он построил, а потом у него отобрали ключи, через суд Майами потребовал у дочери четверть ее доходов: прошлых, настоящих и будущих. Отсудив полмиллиона долларов, он потом злился:

«Половину пришлось отдать адвокатам и на налоги, а на четверть миллиона долго не протянешь. Особенно если я, не имея страховки, заболею. А Мэри разъезжает на «Поршах», и у нее квартиры по всему миру. Если бы у меня было столько денег, я бы первым делом сказал: «Па, тебе нужно что-то?» Я что, неправ?»

На самом деле многим нравился. Попросил у Мэри прощения перед смертью

Мэри (которая характером, стилем игры и даже внешне из современных теннисисток напоминает Петру Квитову) говорила, что не держит на отца зла и благодарна ему за все, что он для нее сделал. Она даже понимала людей, которые, как Ричард Уильямс и тренеры Ник Боллетьери (на фото за Мэри) и Рик Мейси, в целом ему симпатизировали.

«Он очень хороший человек, и ему не все равно. Он плюшевый медведь. И когда срывается, он всегда потом просит прощения. И у срывов всегда есть основания», – говорил Мейси, в академии которого тренировалась Мэри. Отец сестер Уильямс Ричард интерпретировал историю Пирса в своем стиле: «Мистер Пирс – прекрасный человек и инструктор. WTA очень несправедливо обошлась с мистером Пирсом, – говорил Уильямс в сборнике теннисных анекдотов Tennis Confidential. – Так даже с собаками не поступают. Они с ним обошлись, будто он черный».

«Он доктор Джекил и мистер Хайд», – говорила об этом двуличии Мэри, продолжая череду поп-культурных аллюзий. На вопрос об оптимальном разрешении конфликта в 1993-м она отвечала: «Чтобы родители уладили разногласия, мама устроила стабильную жизнь для брата, а у меня был тренер и дом, в который я могу вернуться».

После паузы и мрачного смешка Пирс добавила, что на такой идеальный исход надеяться не стоит, но годы спустя все почти так и сложилось. Откупившись от Джима в 1996-м, Мэри жила относительно спокойно и построила карьеру, за которую в прошлом году была введена в Международный зал славы (18 одиночных титулов, включая два «Шлема»; еще четыре шлемовых финала).

Отношения с отцом она по собственному желанию возобновила в начале 2000-го, вскоре после чего пережила рождение свыше и стала глубоко религиозной. Сейчас она говорит, что именно это позволило ей пару месяцев спустя выиграть «Ролан Гаррос» («Я поняла, что все в руках божьих, и перестала чувствовать какое-либо давление») и простить Джима: «Наши отношения восстановились, и я смогла простить и действительно полюбить отца – это настоящее чудо. Я перестала думать о прошлом, для меня это стало другой жизнью другого человека».

В начале 2016-го у Джима Пирса диагностировали рак, и он скончался через год. Мэри ухаживала за ним и вспоминает об этом с нежностью: «Я была очень благодарна богу за эту возможность побыть с ним. Мы с ним провели по-настоящему осмысленное время вместе. Он всегда был очень сильным человеком, и когда болезнь отняла у него силы, он посмотрел на жизнь другими глазами. Однажды я была с ним в палате, и он заплакал. Мы тогда только-только разобрались, как облегчить его боль, так что я засуетилась, не нужно ли ему что-то, а он сказал: «За что ты меня так любишь? Спасибо тебе. Прости меня за все». 

А я сказала: «Ты что. Я давно тебя простила. Я тебя люблю».

Топ-теннисистку годами избивал отец. Через 15 лет она написала об этом книгу

«Надалю тут пришлось бы тяжко». Теннис в одной из главных тюрем мира

В 70-е Нью-Йорк был страшным: около US Open стреляли и ловили маньяка, на корты летел мусор

Фото: Gettyimages.ru/Ken Levine/Allsport, Clive Brunskill/Allsport, Simon Bruty; sicovers.com; REUTERS/PHILIPPE WOJAZER; instagram.com/marypierce_75