«В блокадном Ленинграде работали театры. Если кругом будет черно, то и люди станут черными». Кто и как делает «Ледниковый период»?
Максим Ставиский – тот самый длинноволосый парень, который вместе с Авербухом встречает участников «Ледникового периода».
Без него невозможно представить шоу, а еще фигурное катание середины 2000-х – в паре с Албеной Денковой они представляли Болгарию и дважды выигрывали чемпионаты мира в танцах на льду. У Авербуха всего один такой титул. Хотя побеждать за Болгарию в фигурном катании несравнимо сложнее, чем за Россию – и об этом мы со Стависким тоже поговорили.
Максим вообще готов затрагивать многие темы: судейское лобби, жесткие методы Этери Тутберидзе, лавстори с Албеной.
Сознательно мы не касаемся в этом интервью только скандальной замены партнера Евгении Медведевой в «Ледниковом» – Дани Милохина на Федора Федотова. Комментировать уход Милохина Ставиский не вправе, поэтому в тексте его не будет.
Зато будут Этери, Тарасова, Линичук и еще масса персонажей, куда более значимых для фигурного катания, чем Милохин.
Однажды Исинбаева не поняла номер «Ледникового». «Сибирский цирюльник» – фильм, который нужно посмотреть каждому образованному человеку
– Вопрос, без которого это интервью не выйдет: как правильно пишется ваша фамилия?
– Правильный вариант – в Википедии: Ста-вис-кий. Версий гуляет полно, порой ошибаются даже люди, с которыми мы лет 30 знакомы. Поправляю, но на самом деле, уже привык. Как бы ни писали, суть не меняется.
– Вы назначили интервью во время тренировок участников «Ледникового периода» со словами: «Встретить меня где-то еще сейчас нереально». Что у вас за график?
– 99% времени уходит на работу, оставшийся 1% – на сон. Получается, мы ставим 12 программ за 10 дней. Первый день уходит на выбор музыки, плюс хотя бы полдня хочется отдохнуть. В последний день – прогон. В сухом остатке – неделя на подготовку, и это огромная нагрузка как на исполнителей, так и на нас, хореографов.
У нас две команды: Илья работает с Еленой Масленниковой и с Албеной, я – с Сашей Жулиным и Игорем Оршуляком. Но все постоянно взаимодействуют, советуются друг с другом. Это коллективное творчество.
12 пар – это 24 человека, каждый из них – с собственной биографией, физическими возможностями и тараканами в голове. С каждым необходимо находить общий язык.
– Как при таком объеме работы удается не скатиться в ремесленничество, в постановку шаблонных программ на поток?
– В этом году впервые никто не покидает проект. Главное, что мне самому и участникам должно быть интересно. Если мы поставим что-то, что неинтересно исполнять, это будет видно невооруженным взглядом. Рутинная работа, участники получат плохие оценки на съемках... А все равно ведь все стремятся к высоким баллам.
– Но бывает ведь и наоборот: номер классный, всем интересно, а оценки все равно ставят низкие?
– Конечно, сплошь и рядом. Например, члены жюри не поняли идею номера, или участники катались с ошибкой, и из-за этого не получилось все показать. Поэтому Илья порой берет микрофон и что-то объясняет дополнительно. Лично мне нравятся более глубокие постановки. А это всегда риск быть непонятыми.
У нас был случай, например, когда Роман Костомаров с Региной Тодоренко катали номер из «Сибирского цирюльника», а Елена Исинбаева не поняла последнюю сцену. Ее спросили: «А вы фильм смотрели?» – «Нет, не смотрела». С одной стороны, это все равно наша недоработка: нужно так показывать историю, чтобы было понятно даже тем, кто не смотрел фильм. Но с другой, «Сибирский цирюльник» – тот фильм, который нужно посмотреть каждому образованному человеку.
– У кого последнее слово при постановке номера? Вы можете заставить пару катать музыку или элементы, которые им категорически не нравятся?
– Бывают споры даже не из-за музыки, а определенных элементов. Участник, например, всю жизнь мечтал сделать конкретный элемент. А ты пытаешься объяснить, что странно в вальсе Штрауса переворачивать девочку вверх ногами. И никакие оценки за технику не компенсируют несоответствие композиции.
– Какими приемами вы маскируете недостатки катания участников-непрофессионалов?
– С самого начала проекта мы решили, что акцент у нас будет как раз на катании звезд. Никого не впечатлит, если прыжки или вращения будет делать профессиональный фигурист, наша задача – показать прогресс непрофессионалов. Мы пытаемся их учить: вытягиваем свободную ногу, убираем сутулость, показываем работу рук, добавляем новые элементы.
Но и неловкости, конечно, прикрываем. Используем реквизит, костюмы, статические сцены, сценический свет, а еще – партнера-профессионала, который может в буквальном смысле прикрыть собой. Но таких штук нужно в меру, иначе смотрится нарочито.
– Вам попадались участники, про которых думали: «Эх, если бы с детства занимался фигурным катанием – стал бы чемпионом»?
– Конечно. Федя Федотов – это просто чудо какое-то. Он очень хороший актер, но при этом впитывает технику фигурного катания как губка. Подкупает, когда человек готов пахать по полной программе.
– Главная претензия к нынешнему сезону «Ледникового периода»: в стране тяжелые времена, а вы тут веселитесь...
– Вспомните: в блокадном Ленинграде работали театры. Человеческий мозг так устроен, что не может функционировать без ярких красок. Если все кругом будет черным-черно, то и люди станут черными. Как бы ни было сложно вокруг, все равно необходимо переключаться. К тому же, многие наши номера очень жизненные. Хочется верить, что они несут добро и свет.
– Вы же сами начинали как участник «Ледникового». В какой момент стали хореографом?
– Наверное, это пошло еще с детского проекта, где фигуристы ставили программы маленьким спортсменам. Илья посмотрел, кто как работает, и предложил нам с Албеной попробовать себя в роли постановщиков. Это казалось логичным, потому что мне сложно найти партнершу. Я невысокий, мне надо маленькую девочку, а таких среди артисток немного. Из нынешнего сезона мне подошла бы, может, только Лиза Арзамасова.
– У вас не было ощущения понижения в статусе – все-таки хореограф, в отличие от участника, не на виду?
– Наоборот, я воспринял это как повышение. Ставить не две программы самому себе, а 12 разным парам – это же гораздо сложнее и интереснее. Мой единственный наркотик – это адреналин. Недавно мы стояли с Ромой Костомаровым перед началом съемок, и он сказал: «Последний раз я так нервничал на Олимпиаде». И это правда, тут особый драйв.
– Что вы делаете, когда шоу «Ледниковый период» не выходит?
– Илья (Авербух — Sports.ru) нас не оставляет без работы. Летом выступали в Сочи со спектаклями, ездили с шоу и в другие города. Сейчас вот Илья организовал спортивную группу танцев на льду, я там немного помогал.
– Почему вы не работаете как тренер в профессиональном спорте?
– Я помогал в группе Анжелики Крыловой. C огромным удовольствием с ней сотрудничал и, надеюсь, еще буду работать. Но «Ледниковый», как любит повторять Илья, это моя семья. Если семья зовет – нельзя отказаться.
– Почему вы сделали выбор в пользу шоу, а не группы Крыловой? Неужели не интересней ставить программы профессиональным классным фигуристам, чем возрастным любителям?
– На самом деле, когда катаешься с непрофессионалом, даже классный танцор может открыть для себя много нового. Как правильно вести партнершу, как делать шаги, как добиваться синхронности... Профессионалы и так все делают, а тут важно именно уметь направить и помочь.
В спорте, например, у тебя есть пять пар, ты поставил в начале года пять программ – и весь год они их катают. А здесь новые постановки каждую неделю. Это держит в тонусе, заставляет включать мозги, постоянно искать новую музыку, новые идеи....
– Но музыка ведь все равно повторяется от сезона к сезону.
– Есть узнаваемые композиции, которые не могут не повторяться. Но тогда мы стараемся искать хотя бы новые обработки.
Вообще, поиск музыки – это чуть не самая сложная задача на проекте. Когда нашли музыку и придумали для нее идею номера – процентов 70 работы сделано. Поставить программу на льду – по сравнению с этим – гораздо проще.
«Критики Тутберидзе пусть сначала добьются таких же результатов, а потом открывают рот»
– Вы из семьи врачей и инженеров – откуда взялось фигурное катание?
– Бабушка и дедушка по папиной линии у меня врачи, из Ростова. Папа – инженер-энергетик, мама – радист, к тому же со знанием английского языка. Работала главным инженером на «Голосе России», была очень востребованным специалистом...
Рядом с нашим домом в Москве был каток «Сокольники». А дальше типичная для СССР история: фигурное катание было очень популярно, родители услышали, что оно к тому же полезно для развития ребенка, и отвели меня на лед. Параллельно я еще занимался плаванием, легкой атлетикой, теннисом... Но зашло в итоге только фигурное катание.
– Как вы оказались в танцах?
– В какой-то момент я отобрался в группу Жанны и Сергея Громовых. Там была очень сильная команда одиночников, откуда вышел еще Илья Кулик. Не могу сказать, что мы с ним близкие друзья, он сейчас живет в США, но когда приезжает – обязательно встречаемся.
Илья Кулик – наш таинственный чемпион: обыграл Плющенко с Ягудиным, а потом сбежал от Тарасовой
Лет в 12 я сломал ногу. Пяточная кость зарастает очень долго, прыгать нельзя. Я отстал по уровню от сверстников и ушел в театр на льду. Однажды там появились Андрей Филиппов с Людмилой Караваевой, которые искали партнера для дочки Людмилы – Кати Давыдовой. «Вот этот мальчик хороший!» – сказала Людмила. Мальчиком был Рома Костомаров. А потом Андрей показал на меня и сказал: «Но если мы этого мальчика не возьмем, то не возьмем никого».
В результате он взял нас обоих. Для меня Андрей – тот человек, который не просто научил техническим элементам, а объяснил философию танцев на льду. Мы его обожали. Даже когда он ругался, мы его любили.
– Как вы встретились с Албеной?
– Ха-ха, вы даже не представляете, сколько раз мы отвечали на этот вопрос в Болгарии. Все было довольно прозаично: я закончил выступать с Настей Беловой, потому что по возрасту уже должен был переходить в мастера, а она была моложе и хотела продолжать юниорскую карьеру. Так получилось, что Елена Анатольевна Чайковская на соревнованиях разговорилась с президентом болгарской федерации и они нас состыковали.
Албена приехала в Москву. Я тренировался в то время у Олега Эпштейна из Екатеринбурга – учителя нашего будущего наставника Алексея Горшкова. Горшков был проездом в Москве и направлялся в Болгарию на сборы. Эпштейн попросил его нас проконтролировать, и так завязалась наша дружба. Мы проработали вместе 10 лет.
Вон из дома. Все фигуристы, которые уезжали из России за границу
– Сразу решили, что тренироваться будете именно в Москве, а не в Болгарии?
– На самом деле, мы долго тренировались в Болгарии. Албенина семья очень тепло меня приняла. Первое время, когда мы там жили, они сильно помогали, в том числе организационно и финансово.
При том, что родители к фигурному катанию не имели никакого отношения. Албена изначально занималась художественной гимнастикой и только лет в 9 перешла на лед.
– Это же невероятно поздно по нынешним меркам.
– Албена – очень амбициозный человек. Если за что-то берется, делает это по максимуму. Например, Рома Костомаров тоже катается с 9 лет, а не с 4, как все. Многое зависит не от возраста, а от того, как ты работаешь и какие у тебя данные.
– Как в Болгарии устроено фигурное катание? Много катков, например? Вам платили зарплату?
– У нас с самого начала была пусть небольшая, но зарплата, нам оплачивали сборы, коньки, костюмы, аренду льда на 4 часа в день. На тот момент на всю Болгарию было всего два катка, оба в Софии. Сейчас уже появились временные или катки в торговых центрах. Зато в Болгарии нет такого понятия, что каток далеко от дома. Даже если он на противоположном конце города, доедешь максимум минут за 20. Это огромный плюс.
Постепенно, когда мы с Албеной стали показывать результаты, в нашу подготовку все больше впрягался Олимпийский комитет. Уже когда мы отправились в США перед Олимпиадой-2006, были на полном обеспечении. Максимум, что я потратил – 2 тысячи долларов на аренду машины, чтобы ездить на каток.
– Есть такое понятие – болгарская школа фигурного катания?
– Конечно. У них был очень сильный одиночник – Иван Динев, который закончил карьеру примерно в одно время с нами. Сейчас так получилось, что сестра Албены Инна, тоже фигуристка, вышла замуж за Андрея Лутая (участник чемпионатов мира и Европы в составе сборной России – Sports.ru). И они организовали клуб фигурного катания Денковой – Ставиского. Андрей там – старший тренер, руководит всем мама Албены, а мы, когда приезжаем, тоже помогаем. Прогресс, я считаю, есть, ребята из клуба уже занимают на соревнованиях хорошие места.
– Есть разница в подходах к тренировочному процессу в Европе и в России? Например, синхронистка Анастасия Ермакова, работавшая в Италии и Швейцарии, рассказывала, что местных спортсменок нельзя критиковать за лишний вес, а к тренеру они обращаются на «ты»...
– Ну, если говорить о фигурном катании, в США и в Европе, в основном, работают наши люди из бывшего СССР. Они, конечно, пытаются быть помягче. Но если девочка в переходном возрасте поправляется, а ты ей об этом не скажешь, то ее просто не будет больше в спорте.
Я считаю, что советская система воспитания спортсменов была правильной. В спорте нельзя жалеть. Если тебя не устраивает тренер, ты не находишь с ним общий язык – зачем с ним дальше работать? Всегда можно уйти к другому тренеру, который тебе подходит. Или ты понимаешь, что этот человек сделает из тебя чемпиона, и тогда можешь сжать зубы и работать.
Когда тренер пытается быть гибким, подстроиться под спортсмена, угодить ему, я не считаю, что это правильно.
– Этери Тутберидзе с вами наверняка согласится.
– Я довольно часто бывал у нее на катке, работал с ее дочерью. И ни разу не видел никакой грубости. Не сомневаюсь, что жесткость имеет место. Но Этери прекрасный тренер, который готовит чемпионов. А те, кто пытаются ее в чем-то обвинить, пусть сначала достигнут таких же успехов, а потом уже открывают рот. Иначе это выглядит завистью.
– Вы говорите по-болгарски?
– В Болгарии очень приветливые, солнечные люди. Если медленно говорят, то понятно даже без знания языка. Но года через два я уже заговорил вполне сносно.
А потом Алексею Юрьевичу дали возможность организовать свою школу в Одинцово и предложили условия, от которых просто нельзя было отказаться. Леша вернулся в Москву, и мы поехали за ним. Жили и тренировались в Одинцово вплоть до 2005-го.
– Албена сразу так хорошо знала русский?
– Она учила русский в школе, но в основном стала говорить уже после нашего переезда сюда. У нее вообще способности к языкам: отлично говорит еще по-английски. В русском бывают неточности, но я их даже не пытаюсь исправлять. Наоборот, ее легкий акцент и ошибки мне дико нравятся. Некоторые фразочки из Албениного репертуара – просто хит.
Ого, Ставиский честно говорит о судейском лобби и объясняет, почему Линичук не ругается матом
– Считается, что в танцах представлять маленькую страну – это тупик: бороться с грандами в таком субъективном виде без поддержки судей нереально. Что вы потеряли из-за того, что выступали именно за Болгарию?
– Мы ничего не потеряли, потому что в России, думаю, пробиться было бы нереально. А так мы уже через полгода после того, как встали в пару, смогли выступить на чемпионате Европы в Париже, в 2006-м выиграли чемпионат мира в Калгари, а на следующий год – защитили титул. Обыграть канадцев в Канаде – такое до нас удавалось только российским хоккеистам.
Побеждать за Болгарию для меня гораздо круче, чем за какую-то большую страну. Есть такая шутка: полюбить красивую – это дело нехитрое, а вот ты попробуй влюбиться в некрасивую.
Мы для Болгарии действительно сделали немало. Стали там почти легендами, нас все знают. Мы никогда не сидели сложа руки: придумывали новые элементы, необычные поддержки. Понимали, что само собой нам ничего в руки не упадет.
– Ну вот, например, стоял бы напротив ваших фамилий другой флаг – и при том же уровне катания у вас была бы олимпийская медаль?
– У меня даже мысли такой не было. Выигрывать у России, Канады, Франции, которые имели серьезные судейские лобби – вот это было круто!
– Что такое судейское лобби? Как вообще это работает в танцах на льду?
– Чем больше у страны было сильных пар за всю историю, чем больше сильных тренеров, спортсменов, судей – тем выше у нее авторитет. Имея за спиной таких сильных судей, как российские, нужно очень постараться, чтобы низко упасть в итоговом протоколе. Когда мы впервые обыграли российскую пару, это была большая честь.
Наверное, об этом не принято говорить. Но определенная субъективность – это понятно и даже нормально для любого вида спорта, где нет четких критериев. Конечно, официально нет такого, что российские судьи напрямую помогают россиянам. Но есть определенные блоки стран, есть понятие «дружить против кого-то». Но при этом, если спортсмены не выполняют качественно свою работу, никакое лобби им не поможет.
– Почему вы в какой-то момент приняли решение уехать тренироваться в США?
– В 2005-м мы зашли в определенный тупик. Мы тогда соревновались с Таней Навкой и Ромой Костомаровым, но на очередном чемпионате мира выступили провально, только пятое место. Тогда я понял, что дело даже не в Болгарии: Алексею Юрьевичу не хватит авторитета, чтобы побороть российскую судейскую машину. И в этот момент к нам подошла Наталья Линичук: «Нас с Геннадием Карпоносовым не зря называют «реаниматорами», приезжайте к нам».
– И вы согласились?
– Мы поговорили с Горшковым. Он сам понимал, что это единственный выход. С ним мы дошли до топ-3 на чемпионатах мира и Европы, и его личный вклад в этих достижениях огромен. Леша очень серьезно относится к технике катания, даже его нынешние молодые пары этим выделяются. Мы вместе выросли: он – как тренер, мы – как спортсмены.
Изначально мы летели в США не конкретно к Линичук. Скорее, хотели попробоваться у разных тренеров: Морозова, Шпильбанда... Но первыми попали к Линичук и оттуда уже никуда не двинулись.
– Что вам дало это сотрудничество?
– Первые ее слова: «Если вы на тренировках не чувствуете себя чемпионами, то вы ими никогда и не станете!» Это абсолютно другой подход к работе.
Обычно мы на первых соревнованиях сезона бывали не в лучшей форме. А тут мы вышли на Skate America и обгоняли всех по наружному кругу. Идеальные кондиции, никакой одышки, безусловное первое место. Как, почему? Ведь не сказать, что мы стали больше заниматься ОФП.
– Линичук называют очень жестким, требовательным тренером.
– Если не ошибаюсь, они с Геннадием Карпоносовым оба носят звание подполковника МВД. А Албена тогда уже была президентом болгарской федерации фигурного катания. Представляете, в какой серьезной компании я катался?
Наталья Владимировна говорит – и ты делаешь, никаких истерик и криков тут не требуется. Она культурная: сколько бы мы ни ругались или спорили, не слышал от нее мата. Все самые главные слова она говорила шепотом, но они имели такой эффект, какого не добиться никакой руганью. У нее, как и у Татьяны Анатольевны Тарасовой, есть уникальная способность увидеть программу целиком и место в ней для конкретного элемента.
Помню, как на сборе в Новогорске у Тарасовой были итальянцы Барбара Фузар-Поли и Маурицио Маргальо. «Татьяна Анатольевна, что нам сделать вот тут, где короткий борт?» Они ей демонстрировали элемент за элементом, она полчаса сидела, качала головой, а потом выдала: «Барбара! Сделайте мне тут ######## (великолепные – Sports.ru) беговые!» И правда: лучше всего там смотрелись обыкновенные беговые шаги, но исполненные на высшем уровне.
Это и есть настоящее тренерское видение. Я и другие хореографы этому только учимся.
– С Тарасовой вы же не успели поработать лично?
– Это интересная история: наш первый с Албеной совместный чемпионат Европы был в 1997-м году в Париже. У Леши Горшкова по каким-то причинам не получилось туда поехать, и выводить нас на лед попросили Тарасову.
Перед этим турниром мы жутко заболели. Я выходил на лед в обязательном танце с температурой 38,9, Албена — с 39,8. Были в каком-то полубреду, но отказаться нельзя, первый наш турнир.... «Спину держи!» – только и повторяла Татьяна Анатольевна. Я тогда не понимал, чего она пристала с этой спиной, а теперь понял: если бы мы тогда спину не держали, то просто упали бы на лед от слабости.
Обязательный танец мы как-то откатали, за выходной день немного пришли в себя, и дальше оригинальный и произвольный танцы уже прошли нормально. 17-е место для первого старта за болгар – отличный результат, мы сами офигели.
– Потом вы еще с Тарасовой пересекались?
– Татьяна Анатольевна проходит красной линией в судьбе каждого фигуриста, уж российского точно. Она всегда в теме, всегда выскажет мнение, даже если ее не спрашивали. Это может выглядеть неадекватно, но с годами я понял, что это очень ценное качество.
– Наверняка в «Ледниковом периоде» вы не раз были не согласны с ее оценкой того или иного номера?
– Конечно, так часто бывает. Но любое мнение нужно учитывать. Иногда я поначалу не соглашался с оценкой Татьяны Анатольевны, а потом, спустя несколько дней, понимал, что она была права.
Пара Виртью / Моир гораздо круче Пападакис / Сизерона – почему?
– На Олимпийских играх-2006 вы с Албеной остались пятыми. Это самое большое разочарование в карьере?
– Мы же после обязательного танца еще шли третьими... Но потом ошиблись в оригинальном танце. За эту ошибку могли бы поставить третий уровень, а поставили вообще первый. Грубо говоря, мы подставили палец, а откусили по локоть. Подняться в произвольном танце уже не получилось.
Конечно, хотелось медали, не буду кривить душой. Мы ради этого отдали все силы. Хотя сейчас уже понимаю, что победитель на Олимпиаде бывает только один, а дальше уже неважно, какое место. По сути, второй – это первый проигравший. Призер – это так, утешительный приз. А для Болгарии и наше пятое место – большое достижение.
– Говорят, танцы нужно убрать из олимпийской программы – ничего непонятно, все катаются примерно одинаково, а судьи расставляют пары скорее в порядке авторитетов, чем по уровню исполнения?
– Ну, чтобы помочь зрителям разобраться в происходящем на льду, существует комментатор...
– Далеко не все комментаторы понимают в танцах.
– Я вам больше скажу, в современных правилах даже не все тренеры понимают. У меня был такой опыт, я комментировал раньше на «Евроспорте». Это, на самом деле, очень непросто: соблюсти баланс и не увести зрителя совсем в дебри. Можно сказать, что передержали поддержку или за это судьи сделали дедакшн один балл, но объяснять про изменения ребра – это уже перебор.
Не могу сказать, что я в корне не согласен с тезисом, что танцы стали скучнее. Похожие элементы, похожие по стилю музыки – копировать гораздо легче, чем придумывать свое. Скажем, есть некий элемент и судьи ставят за него четвертый уровень сложности. Так зачем заморачиваться, лучше повторять его из программы в программу. А есть оригинальная хореографическая поддержка, которая отражает характер музыки, но при этом оценивается на второй-третий уровень. И она будет никому не нужна.
Но с другой стороны, я понимаю и задачи нынешних правил. Была цель сделать оценки максимально объективными, создать некие критерии. Но получилось, что Пападакис / Сизерон что-то сделали, всем понравилось и все стали делать такие же по стилю программы. Хотя лично я ставлю выше пару Виртью / Моир.
– Почему?
– Программу, которую исполняет Сизерон, Моир выучит и сделает через полчаса. А вот наоборот: что делают Виртью и Моир, Пападакис с Сизероном не сделают никогда. Канадцы – это реальные гении. А французы – просто талантливые фигуристы, которые нашли свой стиль.
– А что с российскими танцами?
– Пока явных лидеров нет. Есть молодая пара у Анжелики (Крыловой – Sports.ru), я с ними немного успел поработать (Ставиский говорит о паре Василиса Кагановская и Валерий Ангелопол – Sports.ru). Они красивые, отличаются от других, хорошо катаются, прогрессируют. Есть пока много ошибок. Но они еще молодые, нужно заматереть. Все придет с возрастом. Не сомневаюсь в их прекрасном будущем.
«Я вношу в жизнь нотку безбашенности, а Албена ее компенсирует своей ответственностью»
– С Ильей Авербухом вы в спортивные времена были соперниками. В какой момент стали друзьями?
– Мы участвовали в одних и тех же соревнованиях, но не могу сказать, что мы прямо соперничали. Все-таки разница в возрасте заметная. Мы вместе катались в группе Эпштейна, сидели в одной раздевалке. Тогда для нас он был таким папкой. Сейчас он – друг, который всем помогает.
Я вижу, как он старается, чтобы было по справедливости. Скажем, если есть три елки в разных городах, то Илья сделает так, чтобы всем досталось поровну работы. Если кто-то заболел – найдет замену, даст возможность восстановиться, а потом вернуться.
Ну и главное, что меня восхищает: Илья никогда не останавливается. Он постоянно в творческом процессе, что-то придумывает, организует...
– Как в команде Авербуха распределяются роли?
– Если речь о больших шоу вроде «Анны Карениной» или «Ромео и Джульетты», то это работа команды. Тут мало придумать идею, нужно написать музыку, составить сценарий, продумать организационные и финансовые вопросы.... Ни один человек с таким в одиночку не справится.
Уже когда начинается постановка на льду, мы собираемся все вместе с фигуристами и творим. Предложения от самих актеров всегда приветствуются. Хотя без творческих разногласий никуда, было масса примеров, когда мне сначала не нравился элемент, а потом все поражались: «Как круто, как вы до этого вообще додумались!»
– Вы работаете вместе с супругой, которая тоже хореограф. В какой момент ваши рабочие отношения с Албеной переросли в личные?
– Наверное, год покатались и поняли, что мы больше, чем только партнеры. Это частая история в фигурном катании, но на самом деле совмещать личное и профессиональное нереально трудно. Споры и ссоры на льду неизбежны, но чтобы не приносить их каждый день домой – нужно включать мозги.
У нас были из-за этого проблемы, мы ругались. Был сложный период. Но потом мы многое осознали и смогли это перешагнуть.
– Разница менталитетов мешает или помогает?
– А мы вообще во всем очень разные. Я более шебутной, легкий, она – вдумчивая, серьезная, подробная. Наверное, мы как раз удачно друг друга дополняем. Я вношу в жизнь нотку безбашенности, а Албена эту безбашенность компенсирует своей ответственностью.
Фото: РИА Новости/Алексей Филиппов, Сергей Гунеев, Владимир Песня; globallookpress.com/Komsomolskaya Pravda/Global Look Press, Dmitry Golubovich/Global Look Press, Alexander Wilf/Russian Look; vk.com/ice_1tv; Gettyimages.ru/Harry How, Brian Bahr, Clive Rose, Al Bello, Robert Laberge
Все эти гение с экранов ТВ довели страну к тому, что она теперь один большой блокадный Ленинград и каждый день мы идет в правильном направление.
Правильно сказал герой Белого солнца пустыни: "Мне за державу обидно".
Ольга Берггольц (о которой должен знать каждый образованный человек) в своем дневнике:
7 февраля 1942 года
Народ умирает страшно. Умерли Левка Цырлин, Аксенов, Гофман - а на улицах возят уже не гробы, а просто зашитых в одеяло покойников. Возят по двое сразу на одних санях. Яшка заботится об отправке - спасении нашего оркестра, 250 чел. Диктовал: «Первая скрипка умерла, фагот при смерти, лучший ударник умер».
--------------------------------------------
Неужели в труппе «Ледникового периода» такая же ситуация?
Ах да, там же тиктокер какой-то умчал на юга. Какая «невосполнимая утрата»!
Второй раз смотреть даже не хочется.
Театральные работники в блокаду голодали так же как и простые люди. Единственное - с 1 января 1942 года в «Астории» был организован стационар, где творческим работникам, чудом пережившим декабрь, в столовой выдавали «усиленный» по блокадным меркам паек. Благодаря этому остались живы многие ученые и артисты, в том числе Агриппина Ваганова, которая не уехала первым эшелоном в эвакуацию (а второго уже не было - началась блокада).
В блокадном Ленинграде, действительно, продолжали работать театры. Но нужно же понимать, как они работали! В Мариинском театре (тогда - ЛАТОБ им. Кирова) были прекращены репетиции уже почти готового балета «Гаянэ», потому что вместо них все актеры налаживали маскировочные сети, а также дежурили на крышах и у них физически не было времени ни на что другое. Поэтому шел старый репертуар.
Кроме того, помещения не отапливались и актеры поздней осенью и зимой в холод работали на сцене в легкой одежде, зачастую не прекращая спектакль даже под бомбежками. В феврале 1942 года в Ленинграде были прекращены все концерты и спектакли. Когда в марте были возобновлены спектакли, то музыканты в радиоэфире сыграли только одно отделение - играть остальное просто не было сил...
----------------------------------------
А что у нас? Недочемпионка Ильиных, которой, оказывается, холодно в России зимой рожать и которой, видимо, 52 тысяч рублей в месяц пожизненной президентской стипендии как ОЧ не хватает, поперлась в «ЛП» не одна, а с муженьком напару бюджетные деньги загребать...
Но половину фильмов, по мотивам которых ставились номера, я не смотрел. И, полагаю, не только я. И это явный маркетинговый прокол постановщиков - ставить следует только по безусловным хитам.