Мигель Найдорф. «Мигель эль Грандэ»
Кажется, что в историю шахмат он попал скорее не как практический игрок, а как шутник и балагур, с именем которого связано куда больше всевозможных историй и розыгрышей, чем сыгранных партий… Но Мигель Найдорф стал настоящим фундаментом аргентинских шахмат, хоть и оказался в этой южноамериканской стране по воле слепого случая.
Даже имен у него было несколько… Польский подданный Российской империи Мечислав, иудейский Мендель или, уже на латинский манер – Мигель, родился 15 апреля 1910 года в Гродзиск-Мазовецки, что недалеко от Варшавы. Он был старшим из пяти детей в довольно состоятельной еврейской семье. Как и многих других детей его отдали учиться играть на скрипке, и в 14 лет от своего преподавателя он узнал о шахматах. Найдорф сразу увлекся новой для себя игрой, обложился книгами, и вскоре смог дать ему ладью вперед.
Очень скоро Мендель оказался под присмотром у одного из лучших игроков Варшавы той поры, мастера Давида Пшепюрки, а где-то в конце 1920-х на этого, подающего надежды молодого человека, обратил внимание и в те годы наезжавший в Польшу Тартаковер. Эти двое быстро нашли друг друга. Веселые, остроумные, не лезшие за словом в карман, оба, к тому же предпочитали атакующие и яркие шахматы, в которых все должна была решать выдумка и предприимчивость. Они быстро сломали барьер тренер-ученик, став друзьями на многие годы… При этом Найдорф до конца жизни почтительно называл Савелия своим «Учителем», и не раз советовался с ним, принимая самые важные решения в жизни.
Найдорф довольно быстро прогрессировал. В 22 года добился первого крупного успеха – свел вничью две показательные партии с чемпионом мира Александром Алехиным. После последовательно выиграл чемпионат Варшавы, чемпионат Польши, ну а затем открытый чемпионат Венгрии. Победил он и в матче со своим учителем Тартаковером – 3:2. В 1935 году о нем узнал уже весь шахматный мир – на одном из турнире в Варшаве он выиграл у мастера Гриксберга красивейшую партию с каскадом жертв. Она обошла все шахматные газеты и журналы Старого Света, а Тартаковер окрестил ее «польской бессмертной».
Впрочем, это по большей части были локальные успехи… в том числе и победа в Рогашка-Слатине в 1937-м. И когда в 1939 году Найдорф заслужил приглашения в Маргет, он занял только 6-е место, на 3,5 очка отстав от победителя турнира Кереса, на 2,5 от Капабланки и Флора. Его сумели опередить даже английские мастера Томас и Милнер-Берри. Самые значительные его достижения довоенной поры были связаны с командными турнирами – так, в 1930 году поляки, ведомые Рубинштейном и Тартаковером взяли «золото» Турнира наций, в 1931-м довольствовались «серебром», ну а в 1935 и 1937 годах – «бронзой».
Именно на шахматную олимпиаду летом 1939-го отправился Найдорф в далекий Буэнос-Айрес… Эта поездка, вернее, начавшаяся Вторая мировая война разделила его жизнь на две неравных части. То есть, не разделила, а просто-напросто зачеркнула первую из них. В ней у него осталась молодая жена, которая из-за болезни не смогла отправиться с ним, маленькая дочка, три брата, сестра, родители, многочисленные родственники. Никого из них после фашисткой оккупации Варшавы и фактического истребления еврейского гетто не осталось в живых… И все дальнейшие попытки Мигеля напасть на след хоть кого-то из них, увы, не увенчались успехом. Единственным выжившим, которого ему довелось много лет спустя случайно встретить в метро Нью-Йорка, – оказался его двоюродный брат.
Невосполнимые потери эти тяжелой пятой легли на него, повлияв на характер, взгляды на жизнь. «Это была причудливая смесь из крайностей: вспыльчивый, но сострадательный и любящий, временами эгоистичный, но также терпимый к чужим недостаткам, веселый, но всегда немного печальный из-за ужасных потерь Холокоста» – описывала его дочь.
Несмотря на глубокие душевные страдания, Найдорф сравнительно быстро нашел себя в новом обществе. Изучавшему в колледже латынь, ему было не так сложно заговорить по-испански. У него вообще все было хорошо с языками: помимо родного польского и идиш, он знал еще английский, русский, чешский, сербохорватский, голландский. Образование и невероятное личное обаяние позволили Мигелю весьма быстро построить удивительно успешную карьеру в страховом бизнесе: он мог застраховать кого угодно от чего угодно, – и вскоре стал одним из владельце самых успешных страховых контор в Аргентине.
Но и шахматы Найдорф не забросил. Скорее наоборот. Он оказался прекрасно готов уже к олимпиаде 1939 года, взяв золотую медаль на 2-й доске: +12–2=4. Ну а сразу после нее устроил с Кересом гонки за победу в круговом турнире в Буэнос-Айресе, на старт которого вышли многие из тех, кто не торопился возвращаться в объятую пламенем войны Европу – по 8,5 из 11. Мигель стал играть куда точней и жестче, перестал отпускать соперников, что нередко случалось с ним в первые годы, он стал куда менее предсказуем и явно расширил свой арсенал стратегических приемов… Конечно, он не мог в одночасье превратиться в шахматиста первого ряда, но стоял уже сравнительно недалеко от них.
Плюс, Найдорф начал серьезно работать над дебютом, особенно с точки зрения черных. Именно в середине 1940-х он выработал линию, которая стала исповедоваться многими игроками активного позиционного стиля – Геллером, Талем, Фишером, Штейном, а позже и Каспаровым. Это была комбинация из староиндийской и сицилианской защит, причем в последней – системы, вскоре получившей имя Найдорфа. Мигель не играл на уравнение, как рекомендовали классики, он играл на перехват. Любопытно, что почти в то же время то же делал Ботвинник, правда, там была комбинация из славянской и французской.
Несмотря на то, что главным соперником Найдорфа в те годы был швед Штальберг – они попеременно занимали первое место в Мар-дель-Плате в военные годы, партнерами по анализу, также как он в 1944 году ставшие аргентинцами, Элисказес, Пильник, Фридман, – к первому большому послевоенному международному турниру в Гронингене 1946 года, где определялось, кому перейдет шахматная слава Алехина, он был в числе лучших.
Пусть он и не участвовал в борьбе за 1-е место – его разыграли между собой Ботвинник и Эйве, – Найдорф имел довольно поводов для гордости. Ну а победа в последнем туре над лидером советских шахмат, которая едва не лишила того победы, доставила аргентинцу особенное удовольствие. Со свойственным ему азартом он даже заключил «пари» на то, что непременно «прибьет» в личной встрече Михаила Моисеевича. И выиграл его!
О том, что он представлял серьезную опасность в завоевании шахматной короны, говорит хотя бы то, что Ботвинник сделал все от него зависящее, чтобы кандидатура Мигеля даже не рассматривалась в качестве потенциального участника матч-турнира 1948 года. И его не было даже в «кандидатском списке» после того как от участия отказался Файн.
Найдорф неохотно участвовал в «борьбе» за свое место в списке претендентов на титул чемпиона мира. Лишь скромно заметил в одном из интервью 1947 года: «Считаю, что я не уступаю никому из игроков, которым предстоит выступить в чемпионате мира: Ботвинник, Файн, Решевский, Керес, Эйве. Никто из них не имеет преимущества в партиях со мной и никто из них не показывал лучших результатов, чем я… Хотя, признаться, я играл гораздо меньше, чем любой из них, но я вполне доволен достигнутыми мной результатами».
В качестве «рекламной кампании» Найдорф в том же 1947 году провел рекордный сеанс одновременный игры, не глядя на доску, в Сан-Паулу… В течение 24 часов он сражался с 45 квалифицированными соперниками, и добился блестящего результата: +39−2=4.
Сказать по правде, Найдорф никогда не переживал по этому поводу, и никаких претензий Ботвиннику не предъявлял. Он вообще смотрел на свою шахматную карьеру… больше как на хороший способ получить удовольствие от любимого занятия, понимая, что успехи или неудачи за шахматной доской не скажутся на его положении или благосостоянии. Но это не значит, что относился к ним спустя рукава. Мигель всегда серьезно готовился и брал с собой секунданта – чаще всего им становился Хулио Болбочан, натуральный аргентинец, сильно выросший благодаря появлению целой плеяды приезжих игроков.
Пропустив матч-турнир 1948 года, на следующий год он разделил в межзональном 6-9-е места, не дававшие право на проход в турнир претендентов, однако за счет отказов Эйве и Файна, в него попал. Мигель стал единственным, кто набрал в Будапеште-1950 ровно 50 процентов очков, чего хватило для чистого 5-го места. Аргентинец явно уступил квартету советских – Бронштейн, Болеславский, Смыслов, Керес, но… стал первым среди западных шахматистов! Фактически за этот титул кроме Решевского и явно сходившего уже Эйве, с ним никто и не спорил, и за Найдорфом укрепилось прозвище «Мигель эль Грандэ».
Право считаться по-настоящему эль Грандэ он подтвердил в том же 1950 году – победами в чемпионате Аргентины (всего он выигрывал этот титул семь раз) и на турнирах в Бледе и Амстердаме, где он опередил Решевского, Штальберга, Глигорича, Эйве и других…
Через три года Найдорф во второй раз вышел на старт турнира претендентов, теперь уже в знаменитом Цюрихе-1953, и вновь пропустив вперед лучших советских гроссмейстеров, разделил 6-7-е места с Геллером. Выше него оказались лишь Смыслов, Бронштейн, Керес и Петросян. Он играл очень живо, содержательно и одержал ряд ярких побед, вошедших в золотой фонд шахматного искусства. Но, конечно, на первое место не претендовал.
А мог ли? Хотел ли? Наверное, для 43-летнего Найдорфа это было уже слишком… Вряд ли можно представить его несколько месяцев готовящегося к матчу на первенство мира! Он любил жизнь, любил получать от нее удовольствие и доставлять его окружающим. Он был чемпионом мира по дружелюбию… а это решительно контрастировало с жесткой борьбой за корону чемпиона мира по шахматам. Тот же Решевский, который был его конкурентом в противостоянии с советскими, считался намного более жестким, спортивным, злым. А у Мигеля просто не было этого «инстинкта убийцы», и даже выигрывая партию, он нередко мысленно извинялся перед противником – мол, так получилось. Тут же хотел угостить его ужином, выпить с ним бокал вина, чтобы как-то загладить свою «вину» перед ним.
Для жизнерадостности и добродушия Найдорфа не играло большой роли, кто перед ним – коммунист или капиталист, тиран или пацифист, – он мог найти подход к любому. Мигель был в хороших отношениях с Черчиллем и Хрущевым, с шахом Ирана и Пероном, с Кастро и Че Геварой, был знаком с президентами США, выдающимися творческими деятелями, с музыкантами и художниками, режиссерами и писателями. Он и сам не был не прочь взять в руки перо и бумагу, на протяжении более 30 лет ведя колонку для газеты «Clarin».
Что же притягивало всех этих таких разных людей к Найдорфу? Да проще некуда – с ним всегда было интересно, всегда весело! У него были шутки на все случаи жизни да, к тому же, он обожал простодушные розыгрыши. Радушный хозяин, муж и отец двух дочерей, он, кажется, не прилагая никаких внешних усилий, распространял вокруг атмосферу уюта и теплоты. А чувство собственного достоинства вкупе с солидным счетом в банке – он ни в чем не нуждался и ни от кого не зависел, – позволяло ему всегда быть самим собой.
Единственное место, где по-настоящему проявлялись его амбиции и лидерские качества – шахматные олимпиады. Завоевав три медали в 1930-е годы вместе с Польшей он затем взял столько же и вместе с Аргентиной. Три подряд «серебряных» финиша этой команды на Турнирах наций 1950, 1952, 1954 годов – это высшее достижение южноамериканских шахматистов… В Дубровнике они могли стать даже первыми, но оступились в последнем туре – проиграли Голландии, и их смогли обойти югославы. В Хельсинки и в Амстердаме такой возможности уже не было, в борьбу вступила непререкаемая сборная СССР.
Во всех трех турнирах Найдорф возглавлял команду, показывая блестящий результат на 1-й доске. Дважды брал личное «золото» и только на своей последней олимпиаде отдал его Ботвиннику, хотя и набрал в том турнире на 1,5 очка больше чем чемпион мира.
Если уж говорить о достижениях в личных турнирах, был в карьере «Мигеля эль Грандэ» один такой, где он оставил с носом всех лучших советских игроков. В Гаване в 1962 году, когда Найдорф разменял полтинник… В том мемориале Капабланки он показал – 16,5 из 21. Позади остались такие «курортники» как Смыслов, Спасский, Полугаевский, Глигорич, Ивков и Ко. А все почему, просто аргентинец играл тот турнир в свое удовольствие.
О нем не забыли даже в 1970-м, когда президент ФИДЕ Эйве собирал команду на «Матч века» против сборной СССР. Найдорф получил в команде избранных шахматистов мира 9-ю доску, и смог сдержать на ней самого Михаила Таля: +1–1=2. А в 1975 году он взял и всем на радость в почтенном «ласкеровском» возрасте выиграл чемпионат страны.
Он не расставался с шахматами почти до самого конца… Найдорф посетил невероятное количество шахматных мероприятий от олимпиад до супертурниров и, конечно, побывав на всех матчах на первенство мира. Он приезжал в качестве почетного гостя, когда его приглашали организаторы, или же журналиста, когда у них не было такой возможности. Всякий раз – в бурлящем пресс-центре или в ложе для почетных гостей – Мигель всегда оказывался в центре внимания. Даже когда ему было за 80 и он с трудом передвигался, он оставаясь самым азартным зрителем, болельщиком, экспертом и журналистом.
Увы, 4 июля 1997 года сердце этого всегда юного душой человека перестало биться. Но с нами остались его партии, советы, шутки и… конечно, его неподражаемая улыбка!
