В мае-68 в Париже полиция воевала со студентами. Анна Дмитриева прилетела на «Ролан Гаррос» и увидела баррикады, панику и пустые прилавки

«Было страшно. Но еще было безумно азартно и интересно».

В мае 1968-го в Латинском квартале Парижа полиция подавила студенческую демонстрацию против реформы университетского образования. Это взбудоражило страну, многие жители которой очень устали от политики Шарля де Голля. Вскоре к протестам присоединились рабочие, да и вообще все недовольные правительством. В стране начались забастовки с участием миллионов людей.

В те дни в Париже была Анна Дмитриева – советская теннисистка и будущая основательница российского спортивного ТВ, долгое время возглавлявшая спортивные каналы «НТВ-Плюс». Параллельно со спортом она училась на французском отделении филфака МГУ, а во Францию прилетела, чтобы сыграть на Кубке Федерации и «Ролан Гаррос». Так Дмитриева провела несколько дней в городе, где разгорался один из самых знаменитых протестов XX века. Она своими глазами видела баррикады и столкновения полиции со студентами.

В последний день мая-2020 Sports.ru публикует воспоминания Дмитриевой о беспокойном Париже в мае-1968.

Французское отделение филфака МГУ, поездка в город из «Чумы» Камю 

Когда я окончила школу, хотела поступать в медицинский институт. Но это был год, когда меня отправили на детский «Уимблдон». Все видели, что у меня может получиться интересная теннисная  жизнь, я играла очень неплохо. Мои родители заволновались: как совмещать теннис с таким серьезным направлением, как медицина?

Мы сделали паузу на год, чтобы определиться, куда поступать. На семейном совете мой отчим, композитор Кирилл Молчанов, посоветовал обратить внимание на филологический факультет МГУ. Французский язык я изучала с детских лет, так что было ясно: если филфак, то французское отделение. Но это совпало с тем, что я начала очень всерьез тренироваться. И филфак – это поначалу было не главное. Скорее, требование родителей, которые хотели, чтобы я училась.

Но у меня был замечательная преподавательница французского Ада Ароновна Халифман. Она заставила меня выучить язык, хотя я вынуждена была много пропускать. Она все хорошо понимала, не раздражалась, что я уезжаю, но требовала от меня полноценной сдачи всех зачетов и экзаменов на том же уровне, который требовала от всех остальных. И она это делала в ущерб своему времени, это была ее личная инициатива. Когда я приезжала в Москву, ехала к ней, и не уезжала, пока она не обведет кружочком какое-то очередное мое задание. А их был очень много.

Это было очень хорошее образование. На филфаке проходили всю историю литературы: от ранних веков до современной. У нас преподавали Самарин,  и Андреев (в разные годы были деканами филфака МГУ – Sports.ru). Андреев преподавал современную зарубежную литературу, в том числе французскую. Он познакомил нас с Сартром и Камю. Когда я ездила на турнир в Алжир, в качестве бонуса мне предложили поездку в Оран (портовый город на севере Алжира – Sports.ru). Это он описан в La Peste – «Чуме» Камю. Я съездила, мне было интересно, потому что это совпало с тем временем, когда тебя такое волнует.

Вообще я независимо от филфака читала всю французскую литературу: Золя, Флобера, Бальзака, Гюго. Тогда для девушек моего периода жизни это было нормально. Андреев раскрыл нам Симону де Бовуар. Он рассказывал нам о существовании тех, о ком сама я на том этапе бы не услышала.  Еще вспоминаю, что молодежь тогда была потрясена Франсуазой Саган. Ее только начали переводить, в СССР ее не было, но за границей ее можно было купить на французском языке. Казалось, что [читая Саган] ты идешь в ногу с временем.

До Парижа добирались через Брюссель, в городе опустели прилавки

В 1968-м мы с Галей Бакшеевой прилетели в Париж из Рима, где играли итальянский чемпионат. Юноши должны были лететь из Москвы, но не успели. Другая часть команды во главе с Олей Морозовой прилетела из Москвы, когда [в Париже] еще не закрылись аэропорты.

Мы очень странно вылетали из Рима. Уже ходили разговоры, что в Париже студенческие волнения, но было тяжело предположить, что это приобретет такой размах. Помню, как удивилась, когда в Риме за мной и Галей приехал водитель на посольском автомобиле, еще и гораздо раньше, чем мы договорились. Он очень спешил, убеждал нас, что лучше приехать раньше, что мы можем не попасть. А я никак не могла понять, почему: у нас же билеты, рейс.

Он оказался прав: всех, кто собирался в Париж, загрузили в один и тот же самолет Pan American, который летел из США, и мы вылетели часа на два раньше предполагаемого. Как выяснилось, это был последний самолет, который вылетел в Париж. Лететь из Рима около часа. Нам быстро объявляют, что мы идем на посадку. Когда мы уже снижались, самолет внезапно снова взлетел вверх. Всем объявили, что аэропорт закрыт, и мы полетели в Брюссель, оттуда до Парижа доехали на автобусе. Это заняло целый день и было похоже на эвакуацию, потому что автобус был забит до отказа. Уже тогда было понятно: что-то происходит. 

Когда мы выгрузились, то не могли поймать такси. От площади Инвалидов до нашего отеля было близко, поэтому таксисты не хотели ехать, мы их еле уговорили. Позже выяснилось, это были последние такси по Парижу: в городе не стало бензина. В городе были люди, которые наполняли дома ванны бензином.

Прилавки в магазинах опустели. Тогда [в СССР] прилавки не пустели. Может, не было того, что хотелось, но они были заполнены. А там совершенно опустели. Прямо смели все. В Париже началась страшнейшая паника.

Прогулки по Парижу: слезоточивый газ, беспорядок, полиция. Было страшно – и романтично

Мой муж приятельствовал с одним студентом, который был в Париже по обмену. Тот знал, что я должна приехать и в каком отеле буду жить, и нашел меня. Пришел вечером и позвал нас с Олей Морозовой на улицу. Говорит: «Что вы тут сидите, там же революция. Пошли на баррикады!» Мы отправились в Латинский квартал, причем пешком, потому что уже никакого транспорта не было. 

Мы пришли к какому-то угловому отелю на въезде в Латинский квартал. Сели там – и как раз началось оцепление. Появились полицейские в амуниции, студенты начали баррикадироваться, а те – забрасывать их слезоточивым газом. В кафе погас свет, стало довольно страшно. Хотя как страшно… Именно в тот момент все казалось романтично и увлекательно.

По Латинскому кварталу уже нельзя было гулять, но мы вышли куда-то по переулкам. Нас студенты по обмену (друзья приятеля мужа Дмитриевой – Sports.ru) вели, а мы с интересом бегали за ними. Помню Сорбонну, квадратные дворы колледжей, в каждом углу по партии. Видели маоистов, а особенно меня поразило, что попалась партия Троцкого. Зашли в русский книжный магазин (видимо, Les Editeurs Reunis, открыт до сих пор – Sports.ru), но он был закрыт. Хотя привозить книги были опасно. Я не была активно вовлеченной в какое-то протестное движение, но знала, какие книги лучше не везти. Но двухтомник Мандельштама все же привезла. И подарила Корнею Ивановичу (Чуковскому, с ним Дмитриеву познакомил Толстой – Sports.ru). 

Мы жили в районе Марсова поля недалеко от Эйфелевой башни. До места проведения турнира – минут 45-час пешком. Но мы не только к стадиону ходили, мы весь Париж исходили пешком. Мы и ночью гуляли: были в самом центре знаменитого рынка Чрево Парижа (Ле-Аль, разобран в 1972-м – Sports.ru). Ходили на Монмартр, поднимались на самый верх. И обратно возвращались тоже пешком – и тоже ночью.

Тогда весь город был [охвачен протестами]. В отелях ничего не убиралось, исчезла вся обслуга, только менеджеры какие-то. Да вообще нигде мусор не убирался, город был им завален. Многие магазины не работали, а те, которые работали, – пустовали. Но мы тогда спокойно относились к таким вещам.

Ну да, было страшно. Но еще было безумно азартно и интересно. В этом возрасте практически невозможно подумать, что что-то может произойти. Возможно, я еще не отдавала себе отчет, что присутствую при историческом событии. Но значимость все-таки ощущала.

Дмитриеву чаще отправляли в Лондон на «Уимблдон», но мечтала она именно о Париже

Отсутствие бензина было большой проблемой для организаторов, потому что все спортсмены жили в разных местах. Метро не работало, автобусы не ходили, такси не было. Чтобы развозить спортсменов, где-то с большим трудом доставали бензин, всех собирали в большие группы, чтобы использовать поменьше машин. Помню, как иногда договаривались: мы подойдем к какому-то отелю, туда машина подъедет.

С другими игроками мы происходящее не обсуждали. Не принято было. Нам повезло, что наши товарищи-студенты вытащили нас туда, куда мы бы не попали, если бы просто приехали. Мы не знали, что там все это существует.

Во Францию я приезжала редко, меня почему-то в основном отправляли на «Уимблдон». [В Париже] я уже была беременна. Сначала играли на Кубке Федерации. Помню, что в первом круге мы победили итальянок, второй круг – не помню, а проиграли в итоге англичанкам. А на чемпионате Франции сыграла я средне. Хотя вообще-то на раннем периоде беременности играешь лучше. Серена – я себя с ней не сравниваю – беременной выиграла Australian Open.

Турнир проходил очень нервно. Народу было немного, при этом приходило много российских эмигрантов. С некоторыми из них мы познакомились. Помню, как сына Петра Струве подходил, а потом написал трогательное письмо: «Дорогая соотечественница, смотрел ваше выступление…» Это был первый год так называемых Open-турниров. Профессионалы впервые приехали играть с любителями. Приехали игроки, о существовании которых мы знали, но никогда их не видели, вроде Панчо Гонсалеса. Мы больше наблюдали, чем заботились [о своей игре].

К моменту окончания турнира закончилась и революция.

***

Сейчас у меня такое ощущение, что я об этом читала. Будто все это было не со мной. Мой сын шутит, что был единственным мужчиной, участвовавшим в Кубке Федерации. А еще считает, что был в Париже во время знаменитой забастовки. Но это он считает, что он был, а я…

Я всегда мечтала о Париже. Меня в Лондон отправляли, мне там было очень интересно, это было познавательно и важно с профессиональной точки зрения. «Уимблдон» – особое явление, он остался для меня самым значимым турниром в теннисном мире. Но он не было связан с моей душевной жизнью. Париж и Франция со всей своей историей были мне гораздо ближе. Я всегда мечтала быть там.

Еще больше Анны Дмитриевой на Sports.ru:

Удивительные истории о Булгакове, Солженицыне, МХАТе, вдове Чехова и даже Фреде Перри

Большое интервью о Ельцине, Олимпиаде и «Матч ТВ»

Василий Уткин – о Дмитриевой

Фото: East News/AP Photo/Cardenas, CSU Archives/Everett Collection; РИА Новости/Юрий Сомов; globallookpress.com; commons.wikimedia.org; Gettyimages.ru/Reg Lancaster/Daily Express/Hulton Archive, Keystone