Д. Хэмилтон. «Только, чур, без поцелуев» Глава 6: Что знает о футболе среднестатистический чиновник ФА
Пролог: Если бы только футбол мог быть таким веселым...
Эпилог: Величайший менеджер всех времен... Даже если я сам так считаю
Хронология/Благодарности/Об авторе
***
Уже на пенсии Томми Лоутон, один из немногих футболистов, достойных называться легендой, дважды в неделю публиковал колонку в газете Nottingham Evening Post, которую я иногда писал за него. Я хорошо узнал Томми, и у нас были долгие беседы о каждом аспекте его карьеры. Томми был достаточно честен, чтобы сказать, что в свои игровые годы он был более высокомерным, чем Брайан Клаф. «У меня самомнение было больше, чем у Биркенхеда [прим.пер.: Граф Биркенхед — пэр Соединенного Королевства, а так же генеральный солиситор, генеральный прокурор и лорд верховный канцлер Великобритании в начале XX века], — говорил он, — гораздо больше, чем у Клафи».
Как и Клаф, Томми никогда не был впечатлен главными тренерами сборной Англии. Больше всего он презирал Уолтера Уинтерботтома, который был тренером сборной Англии под конец международной карьеры Лоутона. «Этому парню нравился запах мела, он любил классные комнаты и ничего не знал о футболе. В письменном виде его знания не заполнили бы и заднюю часть пачки сигарет Woodbines — это была лишь малая толика осуждения Томми.
На доске, говорит Томми, Уинтерботтом рисовал «столько линий и загогулин, что невозможно было разглядеть поле». У меня начиналась мигрень при взгляде на диаграммы. В конце концов, мне и Стэну [Мэтьюзу] это надоело. Я крикнул из глубины комнаты: "Слушай, Уолтер, давай прекратим всю эту чепуху. Все просто — отдай мяч на фланг Стэну, пусть он сделает кросс, а я забью его в сетку, и тогда мы сможем пойти домой". Мы со Стэном встали и вышли с командного собрания».
Тем не менее Томми решил, что понимает, почему Уинтерботтом продержался так долго, и это вызывало у него приступ желчи. «Уинтерботтом носил блестящие туфли, отглаженные фланели, завязывал идеальный узел на галстуке, чистил пиджак и в таком виде прокладывал себе путь через Футбольную ассоциацию. Он знал, как снять фуражку, поклониться и поскрестись. «"Да, мистер это, да, мистер то" — и три сумки, чертовски полные». А потом Томми всегда добавлял: «Билли Райт носил за него сумку — так он набрал более сотни матчей. От этой парочки у меня живот сводит». Уинтерботтом, по словам Томми, умел «лизать задницу» так хорошо, что получил бы за это «олимпийскую медаль».
Клаф не знал и никогда бы не подумал узнать, как это делается. Язвительная прямота не только сделала невозможным его назначение на пост главного тренера сборной Англии, но и, вполне вероятно, стоила ему места в составе сборной на чемпионат мира 1958 года. Как и Томми Лоутон, он не очень любил ни Уинтерботтома, ни Райта.
Несмотря на сорок два гола за «Мидлсбро» в сезоне 1957/58, Клаф получил лишь слабую поддержку от влиятельного инсайдера в клубе. Гарольд Шепердсон, тренер, был правой рукой Уинтерботтома. Благодаря тому, что Шепердсон защищал его, выдающиеся голевые свершения Клафа, пусть и во втором дивизионе, должны были обеспечить ему автоматическое место на чемпионате мира. Проблема заключалась в том, что Шепердсон уважал, но не любил его. «Я слишком много кричал из-за него», — сказал мне Клаф.
Клаф также публично разошелся во мнениях с Уинтерботтомом по поводу состава сборной в середине турне сборной Англии до 23 лет, которое состоялось за год до финала в Швеции. Клаф забил в первой игре, которую Англия проиграла Болгарии. На второй матч его не выпустили на поле, потому что Уинтерботтом хотел дать шанс другому центральному нападающему, Дереку Кевану. «Я не мог в это поверить и недвусмысленно сказал ему об этом», — сказал Клаф. Мы можем только догадываться о «недвусмысленности» и о том, что это на самом деле означало.
За месяц до начала чемпионата мира Клаф отправился вместе с командой в СССР и Югославию, где проходили последние приготовления сборной Англии. У Уинтерботтома не было центрального нападающего первого выбора, так как Томми Тейлор погиб в авиакатастрофе в Мюнхене тремя месяцами ранее. Клаф, полностью рассчитывая поехать в Швецию, так и не запачкал свои бутсы. Он наблюдал, как сборная Англии проиграла 0:5 Югославии и сыграла вничью 1:1 со сборной СССР; в обоих матчах играл Кеван.
После того как Стив Ходж был выбран в состав сборной Англии на чемпионат мира 1986 года в Мексике, где он обменялся футболками с Марадоной после четвертьфинального представления «Руки Бога», Клаф рассказал мне о том, что произошло с ним почти тридцать лет назад. Он завидовал Ходжу, сказал он. Он отдал бы «все», чтобы сыграть в финале Кубка мира.
Клаф считал, что разговор в раздевалке, возможно, стоил ему путевки в Швецию. «Билли Райт говорил о том, как хорош был советский центральный нападающий», — сказал Клаф. Райт «продолжал и продолжал говорить об этом, пытаясь оправдать то, как же плохо он сыграл». Клаф прервал его и сказал, что, по его мнению, центральный нападающий на самом деле не очень хороший игрок. «На самом деле, — добавил он, — мне показалось, что он сдулся через час или около того».
В этот момент Райт отвернулся от Клафа и продолжил разговор. Клаф думал, что Уинтерботтом подслушал его высказывания — игрок, не имеющий ни одного выхода на поле за сборную Англии, критикует капитана, на счету которого девяносто один матч. Если бы менеджер не подслушивал, сказал Клаф, Райт все равно доложил бы ему об этом обмене репликами. Это был ранний признак того, что свобода слова была для Клафа важнее вежливого умиротворения. «Я просто не мог сдержать себя, — признался он, — это не в моем характере».
Клаф на самом деле сыграл за свою страну в качестве полноправного игрока сборной на турнирах лишь дважды — в 1959 году. Его откровенность, скорее всего, помешала ему снова попасть в сборную, так же как восемнадцать лет спустя помешала ему стать ее главным тренером. Без сомнения, на поле сборная Англии под руководством Клафа процветала бы: дисциплинированная и жесткая, свободная и стильная. Вне него, отсутствие такта гарантировало бы сердечные приступы тем, кого он назвал «ублюдками в пиджаках» Футбольной ассоциации.
Хотя сам Клаф был по сути авторитарной фигурой, он с недоверием относился к авторитетам. Это было заметно не только на протяжении всей его карьеры менеджера, но и до ее начала. Ему редко было комфортно с директорами или администраторами, потому что он обычно относился к ним с таким же уважением, как собака к своим блохам. Хотя были люди, которые ему нравились и которых он уважал, он придерживался мнения, что директора как порода — это паразитические халявщики с ужасающим невежеством и скудной оценкой как своих достоинств, так и самой игры. Большинство, сказал он мне, относились к одной из трех категорий: двуличные, коварные подхалимы («они бы Юлию Цезарю устроили хорошую выволочку»), беспомощные подхалимы («которые прячутся по темным углам, когда работает зенитный огонь») или эгоисты («управляя футбольным клубом, они получают свою фотографию на последней странице газет — ничего другого и быть не может»).
Клаф придерживался мнения Лена Шеклтона. Девятая глава автобиографии Шеклтона «Наследный принц футбола» [Crown Prince of Soccer] называлась «Знания среднего директора о футболе». Под этим заголовком страница была пустой. «Большинство директоров — шайтаны, — часто говорил Клаф в разговоре. — Они знают только, где найти бесплатную выпивку и бесплатную еду. Если мы выиграем, это будет "О, Брайан, рад тебя видеть!"» Если мы проигрываем, то это "Какая сволочь этот менеджер" и много разговоров за закрытыми дверями».
Иррациональное недоверие к директорам началось для Клафа в «Хартлпуле», клубе, которым владел Эрнест Орд, человек настолько физически миниатюрный, что он едва мог видеть из-за руля своего «Роллс-Ройса». Орд, по словам Клафа, угрожал уволить его «сорок три раза в неделю» и был злобным. Он звонил в офис Клафа без пяти минут три, чтобы убедиться, что менеджер не «сбежал домой» раньше времени. Эти двое постоянно вцеплялись друг другу в глотки. Они расходились во мнениях по любому поводу — от результатов работы команды до цвета стен в кабинете менеджера. Орд считал, что Клаф не оказывает ему должного уважения; Клаф считал, что Орд — имбецил, решивший доминировать над всеми, включая его.
Орд был враждебно настроен к тому образу, который Клаф создал для себя в СМИ. Стремясь, как всегда, к публичности, Клаф вывел команду на тренировку на пляж «Ситон Кэрью» — «самое холодное место на земле», назвал он его — и пригласил фотографа, чтобы тот сделал снимки игроков, бегущих при типично сильном северо-восточном ветре, для местной газеты на следующий день. Когда появилась фотография, Орд «пришел в ярость», потому что «никто» — под этим он подразумевал Клафа — не спрашивал его разрешения. «Он сказал мне, что с этого момента он будет заниматься всей публичной деятельностью. Он думал, что руководит Голливудом, а не в "Хартлпулом"», — сказал Клаф.
Клаф не согласился с этим, и Орд уволил и его, и Питера Тейлора. С типичной бравадой Клаф мобилизовал поддержку совета директоров против Орда, которому в итоге не оставалось ничего другого, как уйти в отставку. Отношения Клафа с Ордом, вернее, их отсутствие, определили характер его последующих отношений с другими директорами.
Что ждало Клафа в «Дерби» — было еще одной версией Орда: Сэм Лонгсон. Как и Орд, Лонгсон стал раздражать высокую значимость Клафа, которую он поддерживал своей безостановочной «публичностью» — эвфемизмом для привлечения споров. Лонгсон наслаждался успехом, который Клаф принес «Дерби», и стал относиться к нему как к сыну. Чем он не упивался, потому что его это смущало, так это нападками, которые Клаф делал на других менеджеров и председателей, или конкретно на поведение Футбольной ассоциации и Футбольной лиги в частности.
Измученный Клафом и постоянно вынужденный извиняться в залах заседаний советов директоров других клубов от имени своего менеджера, Лонгсон стал придирчивым и вел себя по-диктаторски. По мнению Клафа, его целью теперь было вывести его и Тейлора из «Дерби». Лонгсон хищно питался связями Клафа как внутри, так и вне футбола. Он постоянно просил познакомить его с незнакомыми ему футболистами и менеджерами, такими как Бобби Мур, и деятелями шоу-бизнеса, такими как Эрик Моркэм, которые были связаны с футболом или с которыми Клаф познакомился благодаря благотворительной работе с «Lords Taverners». Он сопровождал своего менеджера на мероприятия знаменитостей, которые в противном случае были бы для него закрыты. Клаф пошел на поводу у звездного мления Лонгсона, потому что это способствовало укреплению их рабочих отношений. Он не сразу поверил в растущую уверенность Лонгсона как самостоятельного председателя.
Лонгсон, как и Орд, требовал, чтобы Клаф ограничил свою работу для газет и телевидения и согласовывал с ним любые вопросы перед публикацией или трансляцией. Он выразил беспокойство по поводу количества алкоголя, которое употребляли Клаф и Тейлор, и распорядился запереть шкаф для напитков менеджера. Клаф сильно пил. «Мы (он имел в виду и Тейлора) использовали его, чтобы отключиться. Мы также раздавали выпивку всем, кто проходил мимо — журналистам, друзьям, другим менеджерам. Такими вот щедрыми мы были. Лонгсону не понравился размер счета».
Был октябрь 1973 года. «Дерби» занимал третье место в таблице, а Клафа регулярно показывали по телевизору. Заключив контракт на участие в программе London Weekend Television «На мяче», он каждую неделю приезжал в студию, чтобы записать свой фрагмент программы. Какие бы вопросы ни возникали — футбольные или политические — Клаф высказывал свое мнение, и никто, особенно Лонгсон, не собирался заставлять его молчать или контролировать.
Для Клафа высокомерие взяло верх. Он и Тейлор уволились в истерике, и это решение, которое он позже очень решительно утверждал мне, было худшим в его жизни. «Никогда, никогда, никогда не уходи, — услышал я его слова, и его лицо стало болезненным, когда он вспомнил конец в "Дерби". — Если ты думаешь об отставке, иди домой и переспи с этим решением ночь. Если на следующее утро ты проснешься с желанием уйти, поспи еще, пока не наступит день, когда ты откроешь шторы и передумаешь».
Клаф рассчитал, что Лонгсон вскинет лапки так же легко, как и Орд: еще один ужасный просчет. Правление «Дерби» — несмотря на протест игроков, несмотря на протест болельщиков и несмотря на протест Клафа в СМИ — имело более жесткий хребет, чем Орд в «Хартлпуле». Лонгсон остался, Клаф и Тейлор ушли, и урок был усвоен. Когда правление «Лидса» покорно капитулировало и вытолкнуло Клафа, у него, по крайней мере, был матрас, набитый деньгами, чтобы смягчить падение. Но это впечатляющим образом подтвердило то, что он проповедовал все это время: «Директора — это шайтаны». Он решил, что иерархия Футбольной ассоциации, с душной формальностью, была худшей из худших. «Кучка гребаных дилетантов, которые не могли отличить Джеффа Херста от собственной жирной задницы», — так он неуклюже выразился в разговоре со мной.
Когда колесо фортуны повернулось, Клаф оказался в единственном клубе из девяноста двух, который не смог предотвратить диктатуру. Когда пришел Клаф, «Ноттингем Форест» по конституции был похож на местную команду по крикету. Клуб не являлся компанией с ограниченной ответственностью. Вместо директоров и акционеров в «Форест» были члены клуба, чуть более двухсот человек, которые платили номинальную сумму каждый год и избирали комитет для управления делами клуба. В эпоху Клафа комитет состоял в основном из местных бизнесменов или профессионалов. Существенной фигурой был Брайан Эпплби, адвокат по уголовным делам, и Клаф благоразумно решил не приниматься за его глубину и интеллект. «Отчет председателя совета директоров» Эпплби в конце золотого сезона «Форест» 1977/78 был таким же запоминающимся, как чистый лист Шеклтона. Вместо слов он поместил рядом две фотографии: трофей Чемпионата Англии и Кубок Лиги.
Клаф был фактическим руководителем «Форест», и он одновременно наслаждался этой должностью и презирал систему. Кроме членского взноса в пару сотен фунтов, никто из комитета «Форест» не был обязан вкладывать в клуб значительную сумму денег. Финансовое благополучие клуба почти полностью зависело от результатов команды. Клаф жаловался: почему члены комитета не должны вносить существенный вклад — под которым он подразумевал шестизначную сумму — но пользовались удобствами и привилегиями, которые дает им их статус? В то же время анахроничная конституция «Форест» по сравнению с остальными клубами Футбольной лиги позволила ему обрести независимость, которой он так жаждал. Здесь никогда не будет Орда или Лонгсона, которые властвовали бы над ним. Даже когда устав был изменен, после того как «Форест» выиграл два Кубка чемпионов, директора и акционеры (всего 209 человек) по-прежнему владели только одной акцией каждый.
Когда Клаф впервые приехал на «Сити Граунд», он спросил, почему пустует ряд мест в задней части ложи комитета. «Я узнал, что это потому, что болельщики плевали в комитет. Вот в насколько плохой форме мы были. От меня ждали, что я их выручу». Он дал клубу гораздо большее, чем они ожидали. Он использовал эту историю, чтобы напомнить «Форест», какой была жизнь до того, как он спас их. «Эй, не забывайте: если бы не я, вы бы до сих пор вытирали плевки со своих затылков», — говорил он; обычно, конечно, вне пределов слышимости комитета.
К комитету и его заседаниям он относился с едва скрываемым презрением, потому что находил все это дело трудоемким. Если он не отстранялся от них полностью, то приходил поздно или уходил рано. Иногда я был в его кабинете в день собрания. Он откладывал свой выход как можно дольше. «Полагаю, мне придется показаться, — говорил он мне, — но я ненавижу все это сотрясание воздуха. И это так скучно».
Очень немногие директора входили в его кабинет без разрешения. Когда один из них все-таки вошел в дверь без стука, Клаф встретил его «огнеметом» — огненной струей инвективы, достаточно горячей, чтобы содрать краску со стен. «Это мой гребаный кабинет, и я работаю. Стучи, черт тебя дери, если хочешь войти, и я сам решу, открыть дверь или захлопнуть ее перед твоим носом. А теперь убирайся нахрен!»
Шокированный директор сделал два шага назад, полупоклонился и закрыл за собой дверь, бормоча бессвязные извинения. Клаф подождал, пока не услышал его удаляющиеся по коридору шаги. «Без меня этот клуб был бы ничем. Никто из них не смог бы ходить в клубном пиджаке и галстуке, изображая "большое Я" с джин-тоником в одной руке и тарелкой, полной сэндвичей, в другой. Можно подумать, что клуб принадлежит им». Ему потребовалось добрых пять минут, чтобы успокоиться. (Директор, о котором идет речь, Морис Роуворт, позже стал председателем клуба).
Клаф в частном порядке очернял директоров как «гребаных ничтожеств», что было крайне несправедливо. Все они создали успешный бизнес, часто с нуля, и с детства были поклонниками клуба, который теперь явно «принадлежал» его менеджеру. Однажды я спросил Клафа, почему он так нетерпим к директорам.
«Представь, — ответил он, — если бы я первым делом в понедельник утром вошел в их владения и прошелся по ним, рассказывая, что не так с заводом, или цехом, или чем там управляет директор, когда он здесь не досаждает мне. Парень имел полное право повернуться и сказать: "Извини, Брайан, ты ничего не знаешь о моем бизнесе. Ты футбольный человек". И он был бы прав. Теперь я могу с полным основанием сказать директору: "Ты ни черта не знаешь о моем бизнесе, потому что ты никогда не был футболистом или футбольным менеджером". Это не мешает им совать свой нос, не так ли? Идеальный директор собирает деньги, распоряжается ими и передает их мне, чтобы я тратил их по своему усмотрению. Если им не нравится, что я с ним делаю, они могут уволить меня и взять кого-то другого».
Несколько директоров все же нашли благосклонность. Стюарт Драйден, председатель совета директоров, когда «Форест» обыграл «Мальме» и выиграл Кубок чемпионов в 1979 году, управлял деревенским почтовым отделением, пока аудит не выявил, что он мошенническим образом обналичивал пенсионные книжки. Драйден сыграл важную роль в переходе Клафа в «Форест» и впоследствии убедил своих более неохотно соглашавшихся коллег в совете директоров в том, что Клаф представляет для клуба шанс, который выпадает раз в жизни. Клаф оставался восхитительно лояльным к своему другу во время судебного разбирательства и после него, что, как ни странно, означало, что опальный Драйден мог заходить в кабинет менеджера и видеться с ним, когда ему заблагорассудится — а он часто так и делал — в то время как директора, ответственные за управление клубом, часто были не допущены или нежелательны. Более того, у директоров не было другого выбора, кроме как мириться с этим и вежливо улыбаться Драйдену, который навлек позор на клуб из-за своих отношений с Клафом. «Мне плевать, что эти люди думают о Стюарте. Он мой друг и он придет», — сказал мне Клаф.
Между менеджером и советом директоров часто возникала атмосфера острого противостояния, потому что Клаф не хотел никакой оппозиции. Но иногда он находил ее в Дереке Пэвисе. Тот обладал грубоватыми манерами и серьезным голосом и был олицетворением сделавшего себя сам успешного бизнесмена. Клаф постоянно жаловался мне на него, и все потому, что Пэвис был готов оспаривать пренебрежительное отношение Клафа к совету директоров, ставить под сомнение его достижения на трансферном рынке и, как это делали Лонгсон и Орд, возражать против его откровенности, когда, по его мнению, она была слишком яростной. Клаф ненавидел любое вмешательство, как будто смелость спросить его о принятых им решениях была актом наглости. Он также ненавидел тот факт, что Пэвис не преклонялся перед ним.
На самом деле, в то время он его просто ненавидел.
Согласно правилам компании, директора должны были периодически выставлять свои кандидатуры на переизбрание в совет директоров. Старшинство Пэвиса также означало, что со временем он станет председателем совета директоров, чего Клаф твердо решил никогда не допустить. «Работа с ним была бы хуже, чем я мог себе представить, — сказал он мне. — Он мой заклятый враг. Если он когда-нибудь станет председателем, я уйду». Когда пришло время переизбрания Пэвиса, Клаф активно агитировал за другого кандидата, торговца автомобилями по имени Джон Смит, занять его место в совете директоров. «У меня есть фотография, которую я хочу, чтобы ваша газета опубликовала — или вы больше не услышите от меня ни слова ни в этом, ни в другом сезоне, — сказал он мне в резком телефонном разговоре. — Компания Джона Смита дарит клубу спонсорский автомобиль. Я хочу, чтобы на вашей спортивной странице была его фотография с ним. Я хочу, чтобы люди видели, что я поддерживаю его». Клаф также активно лоббировал интересы акционеров от имени Смита. Он правильно угадал, что другой кандидат, Ирвинг Корн, спокойно выиграет голосование. В трехсторонней борьбе за две вакансии Смит, мягкий, немногословный человек, представлял собой единственный шанс Клафа избавиться от Пэвиса. Схема Смита по продвижению клуба заключалась в том, чтобы одеть Клафа в костюм Робин Гуда. Смит считал, что изображение его в ярко-зеленый, изображенный на призывном плакате в стиле лорда Китченера, будет способствовать поддержке. Клаф отшатнулся от идеи надеть трико. «Я выведу его в совет — но носить это не буду», - сказал он.
На выборах Клаф с трудом добился своего: Смит опередил Пэвиса на пять голосов. «Воздух стал чище» — это все, что Клаф сказал по этому поводу впоследствии. (Когда Клаф ушел на пенсию, именно Пэвис взял на себя труд написать щедрое письмо, в котором поблагодарил его за восемнадцать лет работы на «Сити Граунд» и за то, чего он добился за это время для города Ноттингема).
Клаф никогда не медлил с использованием момента. Когда один из директоров, суетливый человек по имени Фрэнк Олкок, которого он недолюбливал, грубо сделал ставку 7 к 1 против «Форест», поставив на победу «Манчестер Юнайтед» в матче чемпионата на «Олд Траффорд», Клаф использовал заметки менеджера в субботней программе следующего дня (страдавший от травм игроков «Форест» обыграл «Юнайтед» со счетом 3:2), чтобы начать процесс принуждения его к отставке. Он попросил меня найти библейскую цитату, чтобы закончить свою колонку. Я нашел от Матфея, глава 14, стих 31: «О, маловерный».
Даже бывший председатель совета директоров Джеффри Макферсон был подорван. Клаф называл его дамой Маргарет Резерфорд, худенькой актрисой, игравшей мисс Марпл. «Ну, — сказал он, смягчаясь, — он действительно похож на нее и говорит как она».
Я сидел рядом с Клафом, собирая цитаты для статьи, когда автобус с директорами проезжал мимо командного автобуса на обратном пути с матча. Клаф устроил театральное представление, размахивая руками и посылая воздушные поцелуи со своего места. Он широко улыбался, прижавшись лицом к окну. В то же время я слышал, как он говорил: «Вы шайтаны. Вы думаете, что я улыбаюсь вам. На самом деле я говорю вам отвалить. Надеюсь, вы подавитесь копченым лососем».
Такое же жестокое обращение было применено им и к Футбольной ассоциации. Клаф открыто враждовал, например, с сэром Гарольдом Томпсоном, председателем ФА. Если бы Клаф возглавил сборную Англии, пыльные коридоры Ланкастер Гейт сотрясались бы ежечасно.
К тому времени, когда Клаф проходил собеседование на должность тренера сборной Англии в декабре 1977 года, он должен был стать автоматическим кандидатом. Среди серьезных кандидатов — Клаф, Рон Гринвуд, Лоури МакМенеми, Джек Чарльтон и Дэйв Секстон — только он выиграл титул чемпиона Англии. Он был самым безжалостным критиком Дона Реви, который тем летом неожиданно ушел в отставку после того, как сборная Англия провела пять матчей без побед. Реви отправился в Объединенные Арабские Эмираты, чтобы заработать «золото дураков», по словам Клафа, который считает, что он был «одержим» деньгами, потому что «Лидс» скандально недоплачивал ему. Самое главное, что «Форест» под руководством Клафа и Питера Тейлора возглавлял Первый дивизион и был на пути к чемпионству в Англии.
Клаф всегда утверждал, что после собеседования он думал: «Работа моя». Я не столько вышел из комнаты, сколько выплыл из нее. Я был просто великолепен. Я рассказал им, что и как я буду делать. Я был так увлечен этой работой, что я уверен, что на моей груди, когда я говорил, материализовались три льва. Я также был совершенно очарователен. Я вошел, представился им по отдельности и увидел, что Томпсон выглядит таким изумленным, что я подумал, что его очки соскользнут с носа. В конце я их всех очень поблагодарил и сказал: «Эй, вы неплохая компания». Я вышел из комнаты, спина прямая, голова поднята, я знал, что сделал все, что мог. О, я был очень доволен собой после».
Клаф обманул себя — как он признался мне пятнадцать лет спустя, в своем последнем сезоне. Любой, кто, как Клаф, официально заявлял, что «бригадир ICI почти наверняка когда-то был в цеху, а автобусный инспектор когда-то водил автобус. Но сколько чиновников ФА когда-либо были футболистами?» никогда всерьез не рассматривался на пост в сборную Англии. Он был слишком опасен для ФА. Совет ФА защищал свои привилегии и льготы, а также холодно-отстраненную, но по-клубному изысканную атмосферу Ланкастер Гейт. Комитет относился к себе с фатально высоким уважением, как будто он был владельцем величественной величественной громады, а главный тренер национальной сборной был всего лишь наемным работником, вроде разнорабочего или садовника. Клаф считал свое отношение к сэру Альфу Рэмзи неблагодарным, а его увольнение — в корне жестоким. ФА не ожидала, что ее оплачиваемый сотрудник будет более важным или влиятельным, чем сама организация, каким был бы Клаф. Он был предельно серьезен, когда заполнял анкету о себе и в графе «Спорт» написал «теннис, сквош, крикет и травля директоров», а в графе «Нравится и не нравится» перечислил сначала «совет директоров из двух человек», а затем «совет директоров из девяти человек».
«Мне никогда бы не дали эту работу, — признался Клаф. — Но когда ФА увидела меня, и я не оказался тем ужасным, рычащим, брызжущим слюной, напыщенным парнем, которого они себе представляли, я застал их врасплох». Размышляя об этом, Клаф представил, как члены комиссии, проводившей собеседование, идут домой, просматривают все старые вырезки о нем, записывают каждый случай, когда он кого-то критиковал, и, наконец, думают: «Нет, он слишком рискованный, никогда не знаешь, что он может сделать в следующий момент».
Он думал о том, что они звонят друзьям по футболу, которые при одном упоминании его имени резко переводят дух. «Черт возьми, ФА будет беспокоиться, что я захочу от них избавиться, для начала. И, конечно, они были абсолютно правы. Я бы снес это место кирпич за кирпичом и перестроил его так, как мне бы хотелось. После Реви я был слишком рискованным. ФА хотела Рона Гринвуда — хорошего парня, безопасного, но скучного. Они хотели, чтобы все было уютно. Они хотели брать своих жен в зарубежные поездки, путешествовать первым классом и останавливаться в красивых отелях, где на веранде подавались коктейли. Они хотели носить значок Англии на своем пиджаке. К черту Кубок мира. Эта работа была предоставлена не по результатам собеседования, а тому, кто не доставил бы ФА никакого шума. Это был сговор, и я должен был это знать».
ФА выбрала авторитетную фигуру Гринвуда, который был временным менеджером после внезапного ухода Реви. Он закрепил свое назначение почти за месяц до собеседования, когда сборная Англии с тремя не игравшими за нее игроками — Питером Барнсом, Бобом Лэтчфордом и Стивом Коппеллом — обыграла Италию со счетом 2:0 на «Уэмбли».
Уже после проведения собеседований Питер Суэйлс, председатель совета директоров «Манчестер Сити» и член отборочной комиссии, подтвердил, что у Клафа не было шансов. «Сэр Гарольд Томпсон вообще не хотел с ним разговаривать и обещал разобраться с ним, как только он попадет в комнату для собеседования. Мы были на 90% против него», — сказал он, но «он был лучшим из всех кандидатов — уверенный, полный здравого смысла и... патриотичный».
Клаф воспринял назначение Гринвуда как оскорбление. Гринвуд, напомнил он всем, в течение четырех лет не тренировал в клубе. Он был главным менеджером в "Вест Хэме" и не имел никакого отношения к команде».
Хуже того, ФА покровительствовала ему. Клаф, вместе с Тейлором, был назначен менеджером молодежной сборной Англии, у которой уже был менеджер на полставки, Кен Бертон. Работа Клафа была символической, как поглаживание по головке, чтобы успокоить непокорного ребенка. У него не было выбора, кроме как улыбнуться и принять ее, зная обреченный характер поста. Если они с Тейлором хотели добиться какого-то прогресса в отношениях со сборной Англии, то на этом пути их ожидала конфронтация и обострение ситуации; и все же он не считал, что эта роль и связанная с ней дополнительная работа обязательно того стоят. Эта работа, как знал Клаф, была грубым подношением, которое вообще не приведет к тому, чего он действительно хотел. ФА предпочитала, чтобы он находился в ее палатке и мочился наружу, а не за ее пределами и мочился внутрь. Они с Тейлором проработали двенадцать месяцев — период, в течение которого произошла отставка Бертона, ссора с пожилыми членами совета ФА, которые не согласились ждать, пока Клаф и Тейлор закончат командное собрание в холле отеля Лас-Пальмаса, и еще одна размолвка с представителем ФА в спортивном костюме, который всегда нарезал апельсины в перерыве. Клафу не понравилось то, что он назвал «прихлебателями» в раздевалке, и он выгнал его оттуда.
Клаф так и не простил ФА своего отношения к нему, а обыватели на трибуне так и не простили ФА за то, что она не дала ему работу по управлению старшей сборной, ни тогда, ни когда Бобби Робсон заменил Гринвуда, ни гораздо позже, когда Грэм Тейлор был выбран после Робсона. На самом деле Робсон был настолько взволнован тем, что общественность требовала назначить Клафа менеджером сборной Англии, что в 1983 году он предложил уйти в отставку, чтобы ФА могла назначить Клафа. ФА, очень разумно, отвергла эту идею.
Для Клафа игнорирование со стороны ФА стало незаживающей раной. Он был особенно язвителен по отношению к Гринвуду, который потерпел поражение на чемпионате мира 1982 года в Испании. «Если бы мы с Тейлором получили эту работу, мы бы выиграли тот чертов чемпионат», — сказал он. Клаф встретил смену Бобби Робсона с нарочитой недосказанностью: «Я не заколдован». Но вскоре его слова стали острее и он вбивал их, как каменные гвозди. Робсон вообще не должен был становиться главным тренером сборной Англии... он был не в своей тарелке... он ужасно постарел после ухода из «Ипсвича»... он никогда не выигрывал чемпионат Англии. Часто осуждения сводились к риторике, а не к экспертному мнению. Когда речь шла о сборной Англии, он редко стеснялся говорить то, что у него на уме. Его редко волновало, обижал ли он кого-нибудь.
В преддверии чемпионата мира в Мексике Клаф укорял Робсона за то, что тот организовал для сборной Англии товарищеский матч в Египте, спрашивая, хочет ли ФА посмотреть на пирамиды или хочет прокатиться на верблюде и порыться на базаре в Каире. Возможно, добавил он, у Робсона появился интерес к археологии. Он посоветовал ему перенести штаб-квартиру ФА в Южный Йоркшир — «В Барнсли, если возможно». Он пытался уговорить тренера сборной Англии взять его на чемпионат мира. Он был возмущен тем, что Джона Лайалла из «Вест Хэма» попросили оценить соперников сборной Англии в преддверии матча. Клаф выиграл два Кубка чемпионов. Если Робсон считает, что Лайалл был лучше, сказал Клаф, то, возможно, они могли бы положить свои медали на стол и сравнить их ценность. Клаф предложил, что он сам оплатит себе гостиницу и проезд до Италии. Робсон был вежливо глух к этому призыву.
Не избежав полностью ярости Клафа, Грэм Тейлор был более удачлив. Клаф был намеренно осторожен в своих жалобах на Тейлора, потому что тренер сборной Англии, в конце концов, выбрал в сборную №9 «Ноттингем Форест», некоего Найджела Клафа. Отец отстаивал интересы сына своеобразным способом: он обвинил ФА и, косвенно, Тейлора в том, что на процесс отбора повлияло то, что Клаф говорил о них в прошлом. «Я искренне верю, что мои чувства к ФА немного остановили прогресс моего сына», — сказал он в телевизионном интервью. Тейлор дал достойный ответ.
Хотя сборная Англии и не хотела его назначать, другие страны активно пытались заполучить Клафа. В 1974 году Иран предложил ему возглавить свою национальную сборную, предложив ему двухлетний контракт на сумму £40 тыс. без налогов с возможностью остаться на чемпионат мира 1978 года. Клаф полетел в Иран — вообще не намереваясь получить эту работу — и ел икру из Каспийского моря и осматривал конюшни шаха. Он сделал это потому, что к тому времени, хотя он тренировал в Третьем дивизионе с «Брайтоном», уход сэра Альфа Рэмзи с поста тренера сборной Англии был неизбежен. Клаф намеренно предположил, что его искушает Иран, чтобы напомнить ФА о своих намерениях. Это была прозрачная и недобросовестная попытка.
Позже на него претендовали Ирландская Республика (до назначения Джека Чарльтона) и Уэльс. Он не принял ни одного из приглашений, якобы потому, что в каждом случае он был надежно связан контрактом с «Форест». В действительности, оба предложения рассматривались точно так же, как и предложение Ирана — как удобный рычаг давления и для хитрого, тонкого манипулирования ситуацией в угоду более широкой, личной повестке.
Валлийцы были готовы позволить ему работать на полставки в качестве замены Майка Ингленда в 1988 году, и Клаф, которому тогда было пятьдесят два года, устроил утомительное театральное представление, настаивая на том, что он уйдет из «Форест», если ему не позволят совмещать эти две работы. Он назвал директоров «душнилами» за то, что они препятствовали этому, сказал, что управление Уэльсом нисколько не повлияет на то, что он делал в «Форест», и заявил, что он будет исполнять «амбиции всей своей жизни». В то время он говорил со мной о «прекрасной перспективе» того, что его будут рассматривать как тренера сборной в Европе, о том, что регулярные поездки в Германию и Италию могут благоприятно сказаться на судьбе «Форест». Он хотел, добавил он, чтобы ему было бы приятно натолкнуться на Франца Беккенбауэра. Он отверг возможность финансового вознаграждения, заявив, что у него столько денег, что он мог бы купить ФА Уэльса, если бы захотел. Что он не мог купить, добавил он, так это одобрения. «Отныне я буду проводить свои летние каникулы в Порткоуле и обещаю купить полный набор пластинок Гарри Секомба».
Юмор, типичный для Клафа, скрывал тактическую игру, которую он вел с директорами «Форест», потакая своей склонности к уловкам и интригам. Он мог быть эксплуататором и беспринципным в погоне за лучшей сделкой, и почти макиавеллистом в ее исполнении. Когда правление «Форест» предсказуемо отвергло идею о его совместном использовании с валлийцами, Клаф извинился за свое унижение. «Отставка — это для премьер-министров и людей, которых застали со спущенными штанами», — сказал он, наконец, на развороте с горящей резиной и клубами дыма. Он позировал для фотографии в своем кабинете; на снимке Клаф с хмурым видом бросает свой паспорт в корзину для мусора.
Но он получил то, что хотел. У Клафа оставалось всего четыре месяца до окончания действующего контракта с «Форест», когда к нему обратился Уэльс; вскоре он подписал новый выгодный контракт. Клаф использовал подход валлийцев в качестве эффективного козыря. Правление «Форест» было безнадежно переиграно, новички, у которых не было шансов против гроссмейстера. В своей автобиографии Клаф еще раз подчеркнул, как сильно он хотел управлять сборной Уэльса. Однако совсем не то он мне говорил после своей отставки. «Хорошо, — сказал он, — может быть, Уэльс в то время и был для меня подходящей целью».
Как ни смешно это сейчас звучит, но за два года до предложения Уэльса Клаф выдвинул свою кандидатуру на пост тренера сборной Шотландии в рамках подготовки к чемпионату мира в Мексике после внезапной смерти Джока Стейна. Все было как обычно. Он был настроен серьезно и обязательно согласился бы на эту работу. Я мог лишь покачать головой в восхищении от того, как он использовал главный шанс. Это был еще один эпизод переговоров по мегафону с «Форест», еще один толчок в спину для собственных директоров Клафа. По воле случая он собирался перезаключить свой контракт с клубом. Вакансия сборной Шотландии помогла ему сделать это с выгодой для себя.
«Я хотел быть только тренером сборной Англии, — признался он в конце концов. — Я бы там повоевал, знаешь ли. Я бы выиграл Кубок мира. Учти, я бы, наверное, развязал мировую войну...» Когда я думал о возможности Клафа стать тренером Англии, мне достаточно было представить себе типичную пресс-конференцию после международного турнира — фигуру в зеленой футболке, сидящую на трибуне перед толпой журналистов и съемочных групп — чтобы понять, насколько напряженной она была бы. Как и премьер-министры, тренеры сборной Англии, как правило, не попадают в заголовки газет с намеренно антагонистическими заявлениями. Слова, даже подразумевающие критику, какой бы мягкой она ни была, обычно тщательно подбираются, чтобы смягчить ее по краям и вызвать минимум шума или обиды.
С Клафом не было бы никаких дипломатических тонкостей. Если бы сборная Англии была «дерьмом» (одно из его любимых слов), он бы так и сказал. Мало что можно было утаить, как о своих игроках, так и о сопернике. И после этого не было бы банальных посиделок с советниками ФА ради этого. «Я бы постарался, — сказал он, — не уделять им времени».
***
Хотите поддержать проект донатом? Это можно сделать в секции комментариев!
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
