12 мин.

Сегодня Йоханну Хансу Хёльцелю, которого весь мир знал как Фалько исполнилось бы 56 лет.

 

«В Австрии только и ждут, чтобы я побыстрее отправился на тот свет. Кажется, что соотечественники готовы скинуться, чтобы нанять духовой оркестр для моих похорон. Приятно, когда кто-то хочет заплатить за то, что ты сдохнешь». Так говорил Фалько в интервью британскому еженедельнику New Musical Express в 1986 году — сразу же после выхода альбома «Emotional», который занимал первые места в европейских чартах. «У меня давно родилась идея насчет того, что венские журналисты самовыражаются в некрологах. Более приличных текстов в их исполнении я, честно говоря, никогда не читал». Отчасти Фалько исполнил мечту австрийских репортеров: несмотря на то, что местом его гибели стала Доминиканская Республика, прах певца захоронен на центральном кладбище Вены, где над могилой устремлена ввысь розовая стелла с надписью Falco — одновременно напоминающая ракету и Мемориал Джорджа Вашингтона.

Когда Хансу Хёльцелю исполнился двадцать один год, он играл на басу в группе Hallucination Company, которая зарабатывала исполнением джазовых стандартов на вечеринках и дискотеках. В свободное время Ханс торговал средствами для укладки волос и для того, чтобы продемонстрировать качество товара, часто использовал свою шевелюру. Впрочем, вскоре в жизни Хёльцеля появилась группа, которой он мог гордиться по-настоящему. Музыканты эпатажного коллектива Drahdiwaberl поливали зрителей в зале кровью из полиэтиленовых пакетов и швырялись в зал сырым мясом. Как и его товарищи по команде, Фалько с гордостью носил костюм садомазохиста, щеголяя в шортах с металлической цепью вместо пояса. Как любил вспоминать певец, эта группа помогла ему стать тем, кем он мечтал еще в школьные годы — на вопрос учительницы, кем он хочет стать, будущий «поп-комиссар» отвечал предельно коротко и ясно: «Рокером».

За два года до начала музыкальной карьеры Фалько поступил на джазовое отделение Венской Консерватории, но не смог задержаться дольше, чем на полгода — мешало хроническое отсутствие концентрации внимания. В то же самое время с певцом познакомился его будущий соавтор и соратник по Drahdiwaberl Бернхард Рабич, вместе с которым им довелось поучаствовать в поп-формации Spinning Wheel. «Сколько я помню Ханса, он всегда был пижоном, — вспоминает Рабич. — В Консерватории он появлялся в битнических нарядах — в длинном черном пальто и огромном берете цвета воронова крыла. Помню, девчонки просто-таки пищали от восторга. Еще бы! По их мнению именно так и должен был выглядеть настоящий джазовый басист. В составе Hallucination Company Хёльцель всегда выходил на сцену в полосатом пиджаке и шляпе, причем, независимо от гонорара, всегда уезжал домой на такси. Забавно, что при этом он жил в жутковатом квартале, где ему почти забесплатно досталась убогая съемная квартира. Тамошние гопники промышляли тем, что выкручивали лампочки в подъездах». Модные устремления Фалько не находили отклика у его товарищей по группе. Однажды Ханс прибыл на репетицию в идеально отутюженных белых брюках, и на вопрос, точно ли он собирается подниматься на сцену в таком виде, ответил: «Ну разумеется, главное сейчас их не запачкать».

В составе Hallucination Company петь Фалько не позволяли: делами группы полностью управлял Рабич, который пытался добиться идеального звучания каверов Bee Gees и Стиви Уандера. Хансу же оставалось только работать со своим басом, однако и тут он старался привлечь к себе внимание по максимуму — принимал героические позы и приободрял публику гортанными выкриками. «У нас Хольцель сочинял только тексты песен, — вспоминает Рабич. — Одна из немногих композиций, которую он сделал от начала до конца, называлась «Chance To Dance». Насколько я помню, это был идиотский диско-панк, и у меня до сих пор есть впечатление, что все вокальные партии были как будто бы исполнены хором таиландских кастратов. Тогда же Фалько стал проявлять интерес к мелодекламации: ему казалось, что начитанные тексты, звучат гораздо значительнее и даже в самых простых словах появляется мудрость и магия. Черт побери, время и продажи показали, что парень действительно оказался прав».

                        

Одна из двух главных песен за всю его карьеру была написана Фалько в двадцать четыре год: познакомившись с продюсером Робертом Понгером, он создал «Der Komissar» — позднее этот номер вышел на альбоме «Einzelhaft». «Моя группа Spinning Wheel подписала контракт на несколько контрактов в Мюнхене, — вспоминает Рабич. — Хансу еще не поступили отчисления от продажи сингла и он решил прокатиться вместе с нами в качестве басиста — все-таки он какое-то время был в составе и знал все нужные партии. Когда мы прибыли в Германию, вся Вена уже бредила «Комиссаром», и Хёльцель решил исполнить его на концерте. Шоу проходило в полночь, а на подтанцовках были девицы из местного кабаре. После того, как мы разобрались со своей программой, к нам подвалил какой-то немец и сообщил, расплескивая пиво: «Ваш басист поет как Фалько, он даже на него смахивает, но до настоящего Фалько ему ой как далеко».

Ханс Хёльцель всегда был одержим смертью. Но после выхода номера «Amadeus» обычный для европейца интерес ко всему инфернальному приобрел совершенно нездоровый оттенок. Фалько стал завсегдатаем венского кладбища, где гулял в гордом одиночестве, и даже собрал неплохую коллекцию фотографий с похорон знаменитостей. Что и говорить, в песне «Out Of The Dark», вышедшей уже после смерти Ханса, есть такие строчки: «Неужели для того, чтобы жить, я должен сначала умереть?». В феврале 1998 года в доминиканском городке Пуэрто Плата певец врезался в рейсовый автобус на своем «Мицубиси Паджеро». Местная полиция сообщила, что Фалько был вдребезги пьян и сильно превысил лимит скорости. Журналисты из Австрии в этот день явно вздохнули с облегчением.

                         

Могила певца на центральном кладбище Вены Централфридхоф не столь популярна, как надгробие Джима Моррисона на парижском Пер Ля Шез, хотя на указателе захоронений кто-то намалевал черным фломастером «Фалько». Прах Хёльцеля предали земле в самой удаленной части кладбища, где редко бывают туристы, однако надгробие выглядит весьма помпезно. На обелиске выгравированы даты, рядом установлен полукруг из оргстекла, символизирующий разбитую пластинку. Мало того, на стелле Фалько изображен в накидке Бэтмена — источником вдохновения была обложка его пластинки «Nachtflug».

В начале 1990-х годов популярность Фалько сошла «на нет», и он со своей группой вернулся в маленькие залы — на сцены клубов и дискотек, где начинал свою карьеру. В 1993 году о Хансе был снят документальный фильм. «Мне запомнилась следующая сцена, — говорит Рабич, — Хёльцель сидит в гримерке с музыкантами, смеется над рассказанному кем-то старым анекдотом. Рядом с ним с сигаретой во рту стоит Цварер, президент столичного байкерского клуба «Аутсайдеры». Парень состоял при Фалько тур-менеджером. В 1985 году все было совсем по-другому. Ханс упивался популярностью, с ним было тяжело не только общаться, но и просто находиться рядом». В приступе звездной болезни, в 1985 Хёльцель буквально помешался на мысли, что друзья охотятся за его деньгами. Ханс начал общаться с детьми местных промышленников и банкиров — этим людям не нужно было одалживать деньги. Он ужинал в самых роскошных ресторанах, которые едва ли могли позволить себе старые друзья. После концерта за Фалько приезжал шофер и отвозил певца в самый дорогой отель города.

«Ханс был настоящим алкоголиком, — вспоминает Рабич, — Он мог завязать на несколько месяцев, но затем срывался, и все начиналось заново. Целых две недели парень не просыхал, а затем снова садился на минералку. В «минеральные» периоды с Хансом было заметно проще — он много шутил, у него были неплохие бизнес-идеи. Правда, его одержимостью смертью и Доминиканой я не понимал никогда. В 1985 году, когда мы надолго засели в студии, Хёльцель мне все уши про эту страну прожужжал. Алкоголические загулы были еще хуже. Однажды Ханс выскочил за сигаретами и пропал на три часа. Обратно его еле приволокли — как оказалось, он встретил своих фанатов, и те решили угостить его шампанским. Кончилось тем, что мне пришлось звонить матери Ханса, чтобы она заехала в студию и увезла парня домой. Оставлять его одного было нельзя».

Многие музыканты, знавшие Фалько, рассказывают о нем подобные истории. В начале девяностых имя певца упоминалось в связи с громким уголовным делом о продаже крупной партии кокаина. Фалько проходил по делу, как свидетель. «Однажды, — вспоминает Стефан Вебер, коллега Хёльцеля по Drahdiwaberl, — глядя, как чью-то неправильно припаркованную машину грузят на эвакуатор, Ханс сказал: «Со мной никогда такого не случится. Моя Феррари паркуется у меня в носу». Я никогда не понимал, что люди нашли в этом пижоне. Допускаю, что Фалько — хороший басист, но не более того. Мы с ребятами все время ржали, когда он пытался копировать Дэвида Боуи в своем костюмчике. Лично мне вообще тогда казалось, что Ханс —просто козел». Музыканты Drahdiwaberl по своему свели счеты с певцом: когда австриец выпустил песню «Jeanny», Вебер и компания отреагировали на нее целым альбомом под названием «Jeanny's Rache» — на обложке девушка-зомби ножом в голове приступала к трапезе, которой служил мужчина в черном. Фалько легко было узнать по вздернутым бровям.

                        

В Америке Фалько оценили гораздо быстрее, чем на родине. Рабич вспоминает, как осенью 1988, всего через два года после сокрушительного успеха «Amadeus», Фалько играл в Ольденбурге. Все остальные европейские концерты в поддержку альбома «Wiener Blut» пришлось отменить — никто не хотел покупать билеты. «Тогда мы всю ночь вдвоем просидели в гостиничном номере, — говорит Рабич. — Впервые за несколько лет я смог спокойно поговорить с этим человеком. Ханс сказал мне: «Не знаю, что делать. От меня ждут, чтобы я оставался Фалько, но я хочу заниматься совершенно другими вещами». Я сказал: «Бери пример с Питера Гэбриэла». Он ответил: «Нет, для меня это не годится» Я слишком люблю Вену».

Музыкальная составляющая песен Фалько для многих оставалась образцом дурного вкуса, хотя ориентировался австриец на артистов, которых трудно заподозрить в природной пошлости, — Дэвида Боуи и Рика Джеймса. В этом отношении Ханс Хёльцель проявил себя настоящим постмодернистом — его лучшие песни звучали таким образом, как будто бы их кто-то уже записывал много лет назад. «Пусть люди говорят все, что угодно, но для конца 80-х музыка Фалько была новаторской, — убежден Рабич. — Его продюсер Понгер все время слушал хип-хоп и вовсю смешивал сэмплы. Я тоже добавлял кое-что по своему вкусу. Мы соединяли африканскую музыку с голландской попсой, а для того, чтобы осваивать новые рынки, делали тексты на английском. И пусть Ханс читал рэп с дичайшим австрийским акцентом, но он все-таки его читал. И звучало на тот момент все вполне современно. В этом отношении Ханс был послом мира».

                        

В конце 1984 года Фалько случайно познакомился с творчеством Роба и Ферди Болландов, и тут же заочно пригласил братьев продюсировать третий по счету альбом. Хансу очень понравилось то, как прозвучал в ночном клубе в Гамбурге ремикс на их песню «The Boat». После полного провала альбома «Junge Roemer» звукозаписывающая фирма была готова на любые эксперименты, хотя Роб и Ферди довольно плохо знали, чем занимался Фалько. Кроме «комиссара» они не могли назвать ни одной его песни, да и самого Хёльцеля в глаза не видели. Общение между Хансом и Болландами проходило по телефону. «Rock Me Amadeus» стала первой композицией, которую новые продюсеры написали для Фалько после просмотра картины Милоша Формана «Амадей». «Мы твердили Хансу, чтобы он использовал для видеоклипа к песне как можно больше всякой фигни из фильма, — говорит Ферди Болланд, — причем, чем безумнее, тем лучше. Фалько отнекивался, вопил в трубку, что еще не сошел с ума окончательно. Мы все же уговорили его: «Если ты хочешь популярности в Америке и Японии, надо, чтобы ты выглядел как настоящий венский клоун с израненной душой». Наша первая встреча в Амстердаме превратилась в скандал. Мы ждали Хёльцеля в студии к девяти, он пришел в десять, абсолютно пьяный. Пришлось отправить Фалько в гостиницу отсыпаться, но вскоре мы поняли, что свои лучшие вещи он записывал именно в таком состоянии. Например, когда мы сводили «The Sound of Musiс», Фалько вообще еле на ногах стоял. Я сидел в операторской, а Роб был рядом с ним — держал под руку и терпеливо объяснял, как именно нужно петь».

Вскоре до Болландов дошел слух, что Фалько готовит материал для альбома «Wiener Blut» c другими продюсерами. Отношения были разорваны, Хёльцель продолжил общение с композиторами и продюсерами из Франкфурта Менда и Де Роуге, которые в свое время раскрутили Дженнифер Раш (исполнительницу вечной баллады 80-х «The Power Of Love»). Однажды в амстердамскую студию Болландов пришла посылка. В коробке лежал огромный портрет Моцарта, подписанный Фалько: «Дорогие Роб и Ферди, хит номер один не может стать последним!». Ханс хотел вернуться к Болландам. В интервью New Musical Express певец заявил, что своим уходом «хотел проучить излишне алчных братьев». Ферди Болланд вспоминает, что Фалько производил впечатление бездомного — он приезжал к ним в студию в Амстердам, жалуясь на проблемы в личной жизни, и казалось, не собирался возвращаться в Вену. В 1987 году Фалько полностью потерял контроль над собой, и Болланды, отказались от сотрудничества с ним. «Ну вот скажите, почему талантливый музыкант Фалько не мог взять в руки гитару и сочинить песню самостоятельно?», — до сих пор недоумевает Ферди.

Первой ошибкой Фалько в личной жизни стал не продержавшийся и года брак с экс-королевой красоты из города Гратц Изабеллой Виткович. Эти отношения подорвали его веру в себя. Якобы, Виткович забеременела после первого же свидания в 1985 году. Когда их дочь Катарина Бьянка чуть-чуть подросла, Хёльцеля одолели сомнения в собственном отцовстве. Как показал тест ДНК, папой девочки был первый муж Изабеллы. Фалько заявил в прессе, что это известие «совершенно выбило у него почву из-под ног». Второй и ошибкой Фалько стал переезд в Доминиканскую Республику, в местечко поблизости от Пуэрто Плата. Доминикана славится дешевым алкоголем и доступными наркотиками. Помощник Фалько, его близкий друг Ханс Мар говорит: «Это было не изгнание, а сознательный уход. Хёльцелю надоела критика со всех сторон, он не желал меняться под ее давлением. Ханс был неотделим от нервной, пульсирующей венской жизни — и как подобает Моцарту своего времени, был похоронен на своем любимом кладбище. Там Фалько, по сути дела, и место».

            

rollingstone.ru