Петер Шмейхель «№1. Моя автобиография» 17. Жизнь после футбола
***
В некотором смысле моя жизнь после футбола началась, когда я все еще играл. В апреле 2002 года мое пребывание в «Астон Вилле» подходило к концу, и один из полуфиналов Кубка Англии — «Фулхэм» — «Челси» — проходил на «Вилла Парк». BBC пригласила меня принять участие в их репортаже. До тех пор я как бы избегал средства массовой информации. Мне не нравились интервью, и я не относился к журналистам с доверием. Поэтому я сказал Бибу, что не уверен в своих знаниях английского языка и что, возможно, это не для меня. Но они были убедительны. Они сказали, что с тобой все будет в порядке; давай, попробуй.
Они добавили, что я буду выступать с Гари Линекером, Марком Лоуренсоном и Аланом Хансеном, и пообещали, что эти трое позаботятся обо мне. Я все обдумал и сказал «хорошо». Мне это очень понравилось. BBC пригласила меня вернуться на финал Кубка Англии в Кардиффе, а затем принять участие в их освещении чемпионата мира, и я был задействован вплоть до четвертьфиналов. Я обнаружил, что телевидение — это то, что я нахожу интересным, то, чем я наслаждаюсь и могу представить, чем буду заниматься в течение пары лет. Объявив о завершении карьеры в 2003 году, я подписал контракт с программой «Футбольный фокус» Football Focus и несколько прямых трансляций игр на BBC.
Это означало отложить переход к тренерской карьере, который я предполагал осуществить, на второй план, но я сказал себе, что это ненадолго. Конец в «Манчестер Сити» был настолько разочаровывающим, что дать себе немного передышки, прежде чем вернуться в игру, казалось неплохим решением. И то, что я получил работу, как только закончил действующую карьеру игрока, имело для меня огромное значение по сравнению с другими парнями, которые завершают карьеру.
Это означало, что сразу же появилось то, чего можно было ожидать с нетерпением. Каждую пятницу я ездил в Лондон, в субботу снимался в «Футбольном фокусе», а затем возвращался домой. У меня была оставшаяся часть недели, чтобы изучать что-то другое. Жизнь была хороша. Несмотря на то, что все это время я думал, что это не то, чем я буду заниматься вечно.
Я все еще предполагал вернуться в футбол. Мы жили в Олдерли-Эдж, где я купил прекрасный старый дом, бывший епископский домик, которому 125 лет. Это был лучший дом, который у меня когда-либо был. Оттуда можно было за несколько минут езды добраться до центра деревни, а вокруг простирались гектары сельскохозяйственных угодий. Каждый день я выходил на улицу с собакой и часами гулял по полям. Я делал небольшую петлю, которая вела меня по всему периметру деревни. Время, проведенное наедине с собой, на свежем воздухе, было бесценно, потому что, когда ты бросаешь карьеру футболиста, ты впервые в своей взрослой жизни остаешься сам по себе. Впереди годы адреналина, от которого нужно избавиться, и клубок мыслей и чувств, который нужно распутать. Люди, работающие на обычной работе постепенно уходят на пенсию, но футболист совершает этот переход в мгновение ока. Это основательная проверка.
Я использовал эти долгие прогулки, чтобы поговорить сам с собой. Я говорил о том, что такое жизнь, что бы я хотел делать со своим временем, кем я должен быть. Как я хотел бы жить. Потому что, завершив карьеру, ты должен вернуться к тому, кто ты есть на самом деле — если ты вообще сможешь вспомнить, кем же является этот человек. Ты больше не можешь претендовать на особое отношение. Как игрок, за тобой присматривают, устанавливают расписание, контролируют, мотивируют, кормят. Тебе льстят и аплодируют. В жизни не так много того, что ты действительно должен делать сам для себя. Даже в своем собственном доме ты принц. Твои потребности и твой распорядок дня имеют первостепенное значение — потому что ты должен быть готов играть. Всё только ты, ты и ты.
А потом ты уходишь. Теперь тебе не нужно быть готовым играть. Или готовым ко всему, на самом-то деле. Ты не можешь требовать столько внимания от других людей. В своем доме ты больше не самый важный человек. Ты вступаешь в настоящий конфликт с самим собой. Вот это да, я больше не футболист, так что я... А кто же я на самом деле?
У меня был самый спортивный пёс в мире. Он гулял со мной каждый день, когда я был дома, под солнцем, снегом и ветром. Во время этих прогулок я размышлял, бормотал, прочищал мозги. Некоторые бывшие игроки сравнивают завершение карьеры с уходом из армии, и я это понимаю. Одна из самых больших проблем — это замена старого распорядка дня. Как у игрока, за исключением очень коротких летних каникул, каждый день в течение двадцати-двадцати пяти лет у тебя строгий график: первым делом тренировочная база, завтрак, лечение, тренировка в 10:30, обед, еще лечение, аналитическая встреча, тренажерный зал, дом, еду, сон, и все по новой.
Попробуй заменить все это буквально за один день. Я начал ходить на тренировочное поле для гольфа каждый день точно в то же время, в какое должен был бы идти на тренировку. Я начал составлять расписание игр в гольф. Алан Макинелли жил по другую сторону трассы М6, и мы встречались на раундах, которые я заказывал во время тренировочного времени. Я думаю, что люди, которые служили в армии, называют себя «институционализированными», и я был похож на них. Пузырь, в который ты попадаешь как футболист-подросток и которым защищаешься вплоть до начала среднего возраста, реально лопается.
Еще одна проблема связана с твоей физической формой. Почему я закончил карьеру? Почему большинство игроков заканчивают карьеру? Потому что они больше не могут терпеть ходить на тренировки. Но очень быстро ты понимаешь, что отказ от тренировок — плохая идея. Ты начинаешь надуваться, потому что ешь больше, чем следовало бы. Ты больше пьешь. Через несколько месяцев я посмотрел на этого крупного краснощекого парня в зеркале и немного смутился. Я пробовал ходить в спортзал, но не могу описать ничего, что я предпочел бы делать меньше. Раньше я ходил в Total Fitness в Уилмслоу, милое местечко, но как только я переступил его порог, у меня пропало вдохновение. Я ненавидел его, безоговорочно ненавидел. С тех пор такова моя история со спортивными залами. В пятьдесят семь лет я более подтянутый и стройный, чем был в сорок, потому что либо занимаюсь физическими упражнениями на свежем воздухе — на велосипеде, катаюсь у воды или в лесу недалеко от своего дома — либо с личным тренером. Приверженность программе с хорошей физической подготовкой для меня работает. Подтверждая, что я командный игрок, что я не тренируюсь в одиночку.
Когда ты, недавно завершивший карьеру футболист, спотыкаешься — ты ищешь. Ты ищешь замену. Как же мне заменить это на то? Что даст мне все то, что я так любил в своей прежней жизни? Ты думаешь и размышляешь, ты экспериментируешь, но потом тебя осеняет. Ничто не заменит мне быть футболистом. Ничто никогда, никогда, никогда, никогда. Ты можешь сколько угодно жаловаться, будучи игроком: «Это неправильно, то неправильно», но если бы ты реально знал, на что похожа жизнь после футбола, ты бы заткнулся. Ты бы принял все невзгоды, все плохие времена так же, как и хорошие.
Такая вот чистая правда. Ты видишь, как многие бывшие игроки впадают в депрессию, многие из тех, кого ты знаешь, создают видимость. По-настоящему счастливые парни, которых ты встречаешь — те, у кого есть какие-то роли в футболе.
Вывод, к которому я пришел, работая в этих областях, заключался в том, что тренерская карьера оставалось тем, чем я больше всего хотел заниматься. По мере прихода к этому решению, я пытался сформулировать, каковы мои ценности, пытаясь предсказать ситуации, в которых я сам мог бы оказаться в качестве босса. Как бы я справился с этим, что бы я сказал игрокам? Можно сказать, я разыгрывал роль, репетировал. Я пытался психологически подготовиться к тому, что, я был уверен, произойдет дальше, прояснить, каким менеджером я буду. Я, конечно, не собирался становиться Алексом Фергюсоном. Никто не может быть Алексом Фергюсоном. Мы все знаем примеры бывших игроков Ферги, которые становились менеджерами и пытались быть похожими на него. Это не работает.
Кстати, эти разговоры себе под нос на прогулках с собакой продолжались годами. Я говорю не о периоде в несколько месяцев, я говорю о годах. А потом — как мне показалось, совершенно внезапно — я обнаружил, что прошло восемь лет. К тому времени, погруженный в свою телевизионную карьеру, я вернулся в Данию, потому что большая часть моей работы была там, но обнаружил, что все еще работаю на ТВ, все еще думаю (или это теперь были фантазии?), что однажды я бы занялся тренерской карьерой. И поскольку я завершил карьеру почти в сорок лет, а затем несколько лет проработал на телевидении, время все шло и шло. Внезапно я приблизился к пятидесяти. Я подумал, Ничего себе.
Что побудило меня подвести итоги, так это звонок от Нила Бейли. Нил был тренером молодежной команды «Манчестер Юнайтед», а теперь работал в PFA региональным тренером-преподавателем на северо-западе Англии. В 2001 году, играя за «Виллу», я начал получать лицензию категории B. Это включало в себя двухнедельный курс обучения по месту жительства, после которого ты выполнял определенную работу, затем возвращался на еще один курс обучения по месту жительства, прежде чем продолжить работу, а затем тебя оценивали на предмет получения лицензии. У меня было десять лет, чтобы подготовиться к экзаменационной части. Когда Нил позвонил, он сказал: «Послушай, Пит, если ты не получишь лицензию категории В в этом году, ты ее потеряешь».
Он мне помог завершить всякие мелочи и я получил лицензию. Я подумал, что с таким же успехом мог бы получить лицензию A и сразу записался, но нашел это совершенно неинтересным. Формат был похожим. Курс обучения по месту жительства, немного работы, затем еще десять дней интернатуры: все это происходит по ходу дела, изучая то, что ты итак давно уже знал. Ты проходишь тренерскую сессию, для которой тебя подключают к микрофону и снимают на видео, и отзыв на мою работу занял целую страницу, написанную крошечными буквами, которые было трудно прочитать. Я так и не вернулся на последующие десять дней программы.
Потом позвонил Нил и сказал: «Послушай, мы изменили курс, мы понимаем, что для бывших игроков все должно быть иначе». Новый формат предполагал индивидуальное попечительство и обучение в коротких блоках, а не долгие и с проживанием. Он сказал мне, что Дуайт Йорк получает лицензию, так что мы с Дуайтом объединились и с удовольствием вместе получили лицензию категории A, а Нил нас экзаменовал.
Это побудило меня получить лицензию Pro, и это уже мне действительно понравилось. Это был первый курс, на котором я действительно узнал кое-что, что, на мой взгляд, имело очень реальную ценность для той роли, которая подошла бы мне в футболе. Тренерский элемент? Это не приводило меня в восторг. Я знаю, что никогда не стану особенно хорошим тренером. Но я точно знаю, что мог бы стать очень хорошим лидером. Я могу повести за собой людей. Меня интересуют методы и философия лидерства. У меня есть идеи о том, как я хотел бы руководить людьми.
Ферги был невероятным лидером и самым обычным тренером — так что это срабатывало и для величайших. В тех редких случаях, когда Ферги приходилось тренировать, это служило отличным источником развлечения для игроков. Я помню, как он начал одну из тренировок, продержался пятнадцать минут, был буквально повсюду, повернулся к Брюси и сказал: «Эй, принимай-ка». Таким образом, руководить командой, под руководством которой работают выдающиеся тренеры, было тем, что меня привлекало — и привлекает до сих пор.
Может быть, уже поздно, но кто знает? Если бы представилась подходящая возможность, я бы обязательно это сделал. Но все должно быть правильно. У меня полноценная жизнь, много работы, и я счастливый человек: я не сижу и не жалею, что не являюсь частью игры. Дошло до того, что среднее время правления менеджеров клубов в высших лигах составляет сорок матчей. Если бы мне могли гарантировать три года и шанс что-то должным образом построить, я бы взялся. Но стал бы я рисковать своим здоровьем, своим рассудком ради сорока игр? Ни за что.
Я смотрю на Брюси, моего приятеля. Кстати, он чертовски хороший менеджер, но сколько раз ему приходилось переживать по поводу того, как его подводил клуб, его увольняли и приходилось начинать все сначала? После получения лицензии Pro я прошел еще одну квалификацию, курс FA Уровень 5 для технических директоров, и мне нравится эта роль. Для меня сохраняющийся интерес к возвращению в игру связан не с деньгами или потерей эго, а с идеей построения, созидания. Приключение, заключающееся в том, чтобы взять клуб и довести его из одной точки в другую и сделать его лучше.
Проблема, с которой я сталкиваюсь, заключается в том, что я точно знаю, чего я хочу. У меня твердые убеждения, я, конечно, не подпевала. Я хорошо понимаю, что для определенного типа владельцев — я бы сказал, неподходящего — это может быть неприятно. Кроме того, я никогда ни к кому не обращался и не расхваливал себя. Я унаследовал этот менталитет от своего отца. Я мог бы подать заявку на миллион вакансий менеджера, получить одну и быть уволенным — но считаться «менеджером сейчас», крутиться на этой карусели. И за этим последует следующая работа. Но я не хочу этого. Я не такой.
Вне футбола можно заменить рутину, перековать личность, в конце концов, восстановить чувство цели. Но можно ли воспроизвести это волнение? Когда я смотрю на свою трудовую жизнь после футбола, то понимаю, что лучшие времена были тогда, когда было волнение.
Спустя семнадцать лет после ухода с поста вратаря телевидение по-прежнему остается моей основной работой, и оно приносит мне массу удовольствия, но больше всего я люблю те редкие моменты, когда я реально нахожусь в эфире, когда мне приходится выступать. На короткий момент это становится наполовину заменой игры. Наполовину, потому что ты все еще репетируешь и готовишься, а телепрограммы следуют установленным графикам и форматам — тогда как в футболе каждая игра совершенно непредсказуема.
Жизнь в футболе отнимает у тебя способность быть нормальным человеком. Ты был зависим от давления, даже от страха. Ты всегда мечтаешь о том, чтобы часть прежней нервозности вернулась. Самое близкое к футболу в работе на телевидении — это когда ты общаешься в прямом эфире с аудиторией в студии. Я организовывал благотворительное шоу в Дании, чтобы собрать деньги на исследования рака молочной железы. Моими соведущими были две женщины, и одной из них была Камилла Оттесен, фантастическая ведущая, с которой я и раньше работал. При первой встрече мы быстро сблизились, обнаружив, что находимся на одной волне.
Теперь, когда ты делаешь подобное студийное шоу, анекдоты и ссылки должны быть представлены в нужное время и в правильной формулировке, и ты перемещаешься по сцене так, как запланировано заранее. Подготовка была значительной, и ранее в тот же день у нас была репетиция и генеральная репетиция перед тем, как пришла публика. Дело шло к прямому эфиру, и во время обратного отсчета до титров у меня случилось озарение. Я посмотрел на двух девушек и спросил: «Вы знаете свое реплики?» Они сказали: «Да». Я сказал: «Ладно, давайте-ка выбросим карточки-подсказки». Камилла сказала: «Да!» Другая отказалась. Мы с Камиллой делали все шоу без подсказок и телесуфлера. Знание того, что мы были в эфире, что мы должны были играть в свою игру, и мы сами оказывали на себя давление, заставило нас почувствовать себя немного похожими на играющих в футбол.
Однажды я принимал участие в жеребьевке Лиги чемпионов в Монако, когда продюсерская компания дала сбой, и, когда я выходил на сцену со своей соведущей Мелани Винигер, у нас прервалась связь в наушниках. Это означало, что мы были предоставлены сами себе, без посторонней помощи. Мы должны были руководить всем сами и сделать все правильно. Это было одно из самых приятных шоу в моей жизни.
Моей первой большой работой на телевидении был «Матч дня» [MOTD]. Я был осторожен во многих вещах, не в последнюю очередь из-за языка. Я знал, что не смогу быть так хорош, как Алан Хансен, потому что он так долго этим занимался и правильно рассчитывал время своих реплик. В моем контракте было прописано, что я хотел заниматься тренерской деятельностью. Одна из проблем, с которой ты сталкиваешься на старте, когда только начинаешь быть ТВ-экспертом, заключается в том, что внутри ты все еще футболист. Ты не хочешь критиковать людей, которых все еще считаешь своими коллегами, расстраивать их, потому что ты знаешь, как это бесит, когда эксперты несправедливы. Из-за этого, я был очень осторожен в том, как говорил об игроках на шоу, и, возможно, из-за этого я выглядел пресным.
Как бы то ни было, мне нравился MOTD, и я нашел там свое место, но закончилось все не так гладко. Однажды меня вызвали в офис Найла Слоуна, тогдашнего руководителя футбольного отдела BBC, и Найл сказал: «Пит, я должен сказать тебе, что тебя снимают с шоу». Он хотел привлечь Алана Ширера, что было достаточно справедливо, но его идеи об альтернативных способах использования меня не привлекали, поэтому я сказал: «Я не сдвинусь с места, у нас сделка». У меня был трехлетний контракт на MOTD, и это был первый год. Мы поссорились, и Найл сказал: «Ладно, тогда ты не будешь у нас сниматься». Пришли адвокаты. Я ушел, и мне сказали, что я больше никогда не буду работать на BBC.
К тому времени у меня было еще одна очень приятная работа — я вел репортаж о Лиге чемпионов для TV3 в Дании. Это было здорово. Я работал с хорошими людьми и помогал разрабатывать продукт, в то время как станция росла и расширялась. Я проработал с ними восемь лет. С тех пор, помимо организации репортажей о чемпионате мира 2014 года для TV2 в Дании, большая часть моей работы была связана с английскими или американскими вещателями — и, конечно же, я снова работал на BBC.
Каждый год, с момента запуска шоу, меня просили сняться в Танцах со звездами [Strictly Come Dancing], и на четвертом сезоне я в конце концов согласился. Я танцевал с Эрин Боаг, это было великолепно. Находясь в студии, я подходил и болтал со всеми старыми ребятами из MOTD, и все было прощено и забыто. Я снова начал выступать на различных шоу MOTD. Особенно мне нравится работать с Марком Чэпменом, невероятным ведущим с редким даром вести шоу, никогда не пытаясь сделать себя самой важной персоной на экране. Приходит осознание, что плохие хозяева — это те, кто мешает, а хорошие — те, кто позволяет тебе творить.
Большая часть моей работы экспертом сейчас посвящена CBS, которую я люблю, потому что они работают в соответствии с самыми высокими ценностями, и PLP, ведущая телекомпания Премьер-лиги, чьи программы идут правообладателям по всему миру, охватывая огромную аудиторию. На тех ранних шоу MOTD из-за языковых проблем я, вероятно, тратил слишком много времени на то, чтобы, по их мнению, представить свой анализ, и меня часто прерывали, прежде чем я высказал свою точку зрения. То, чему учишься со временем, так это излагать свои мысли более четко и быстро. Критика также приходит с возрастом и опытом: ты начинаешь понимать, как далеко тебе следует зайти и какими образом ты можеim критиковать.
Мне нравятся CBS и PLP, потому что они дают тебе пространство. Допустим, вратарь совершает ошибку. На их шоу я могу сказать: «Да, это была ошибка, но нужно понимать, что...» и иметь возможность объяснить действие с точки зрения вратаря. Это и есть работа эксперта, в конце концов. Ты здесь для того, чтобы вовлечь зрителя в игру, а не просто заполнить несколько секунд словами. Я считаю, что спортивное вещание в целом движется в направлении качественного подхода. Вот почему телепередача Monday Night Football компании Sky так хороша: там есть эксперты, которые не торопятся обсуждать детали игры и выводить непрофессионала на игровое поле.
Работа на телевидении помогла мне продолжать наслаждаться одним из даров, которые подарила мне моя игровая карьера: путешествиями. На чемпионате мира по футболу 2018 года я снимал шоу для RT, в котором рассказывал о путешествиях по России, знакомстве с культурой и традициями принимающих городов. Я научился делать золотые слитки в Екатеринбурге, катался на санях, запряженных хаски в Сочи и сыграл несколько тактов из фортепианного концерта №2 Рахманинова в Санкт-Петербурге с великим пианистом Денисом Мацуевым.
Видение мира расширяет кругозор человека. В 1993 году «Манчестер Юнайтед» совершал турне по Южной Африке. Мы познакомились с Нельсоном Манделой. Я оглядываюсь назад и с трудом могу поверить, что у меня была такая привилегия. Мандела был мягким человеком и большим поклонником Райана Гиггза, с которым ему очень хотелось пообщаться. Мы организовали футбольную клинику в Соуэто, и, когда ехали на тренировочное поле, наблюдали, как босоногие дети бегают, смеются по улицам, испытывая радость, когда мы приезжали, было... вау. Это то, что останется во мне навсегда.
У меня был подобный опыт в Азии, в других странах Африки и в Бразилии. Думаю, в Соуэто я впервые понял, как на самом деле устроен мир, что наш европейский образ жизни не обязательно правильный или наилучший, это просто наш путь. Что люди, которые имеют меньше, чем ты, могут быть намного счастливее.
Я приехал в Англию из Дании с убеждением, что датчане все знают лучше всех. Не требуется много времени, чтобы понять, что другие люди видят это иначе. Чем больше я путешествую, тем больше понимаю, что на самом деле мои ценности мало что значат. Что в этом мире все зависит от того, как люди проводят день. Они испытывают проблемы? Счастливы ли они? В бедной стране можно было бы увидеть пятнадцать человек, живущих на небольшом пространстве, но ведущих счастливую жизнь. Их ценности и отношения вполне могут быть лучше, чем твои.
Наверное, больше всего я хочу донести до вас, что как футболист ты должен иметь в своем мире что-то другое, помимо игры. Возраст от восемнадцати до тридцати лет — это ключевые годы твоей карьеры, но также и самый большой период твоей эволюции как человеческого существа. В этот период у тебя должно быть что-то, что стимулирует твою индивидуальность, а не футбол.
Если бы я был владельцем клуба, у меня определенно была бы школа при моем футбольном клубе. Я бы позаботился о том, чтобы, когда мы берем детей на полный рабочий день в возрасте шестнадцати лет, они продолжили какое-то образование, что-то такое, что заставило бы их заниматься чем-то другим, кроме игры в футбол и ведения Инстаграмм. Стимулированный мозг будет находить решения в трудные моменты, в то время как застойный мозг этого не сделает, и я полагаю, что это применимо и на поле. Стимулированный футболист — лучший футболист.
В своем клубе я бы задействовал каждый аспект игрока. Кто их родители, чем они любили заниматься в детстве. Если бы им нравилось рисовать, я бы давал им уроки рисования. У меня была бы музыкальная комната на тренировочной базе. Я бы предложил что-то, что немного отличало бы этих парней от обычных игроков, потому что, в конце концов, разница между победой и поражением в Лиге чемпионов заключается в этом парне. Парне, который понимает то, чего никто другой не понимает в данной ситуации.
Почему Оле оказался там, на том месте на дальней штанге в 1999 году, именно в тот момент, чтобы забить? У него всегда был особый склад ума, который позволял ему столь блестяще анализировать игры, пока он сидел на скамейке запасных, прежде чем выйти на поле и что-то изменить. Он умный человек, который всегда думал немного иначе. Он вырос в необычном месте. Как и я, он поздно пришел к полноценной профессиональной карьере, познав мир за пределами футбола.
Внешние интересы позволяют игроку пережить трудности карьеры. Иметь семью и заботиться о своих детях — это здорово, это, конечно, отвлекает тебя от футбола, но твои дети вырастут и уйдут, так что же ты будешь делать тогда? Каковы твои жизненные навыки? Твои навыки выживания? Один из значительных игроков, с которыми я играл, всегда рассказывал о часах, которые он коллекционировал, о домах, которые он строил, но никогда ни о чем, представляющем человеческую ценность. Теперь, когда его тренерская карьера закончилась, я часто задаюсь вопросом, как у него дела. Когда я встречаюсь с ним, он кажется потерянным.
Для меня музыка всегда была миром за пределами игры. Я играл на пианино, на барабанах. Я научился играть на гитаре. У меня дома была студия звукозаписи. Я никогда ничего не записывал, кстати: есть оборудование и никакой идеи, как говорится. Но это увлекало меня; это дало мне представление о чем-то ином и вдохновило меня мыслить иначе.
Есть еще кое-что о жизни после футбола, что тебе нужно знать. Это может быть... болезненно.
Смысл того, что я рассказываю вам все это, не в том, чтобы притворяться, что жизнь футболиста ужасна, или в попытке вызвать сочувствие. Я просто хочу, чтобы вы знали факты. Ты получаешь от футбольной карьеры то, во что готов вложиться, и часть твоих инвестиций должна быть физической.
В возрасте пятидесяти семи лет у меня постоянно болят оба плеча, изношены лодыжки и ступни и, что самое серьезное, хроническое заболевание спины, из-за которого отчет специалиста делает чтение мрачным. Это полный износ, годы прыжков и падения большого тела на землю. Диск между L4 и L5 позвонками стерся, и теперь остается только трение кости о кость, защемляющее один из главных нервов. С медицинской точки зрения, есть кое-что, что можно было бы сделать, но рисковать не стоит.
А еще есть мои руки. С чего бы начать? Палец, который я дважды вывихнул в выездном матче против «Чарльтона» в 1999 году, очень болит у основания. Сустава просто нет. Я встречаюсь со специалистом по рукам в Манчестере, и мы следим за последними доступными заменами суставов, но ни одна из них пока недостаточно прочна, чтобы приносить пользу. Мои пальцы были сломаны и вывихнуты несколько раз, и замечательно, что они все еще относительно сильны и гибки. Вероятно, все сводится к тому, чтобы поддерживать их подвижность с помощью игры на фортепиано и гитаре.
Со спиной у меня все в порядке вроде как — до того момента, пока я не попробую что-нибудь понести. Что касается плеч, то я должен продолжать тренироваться, иначе они затекут. И это ничего особенного, просто средний уровень — большинство бывших футболистов, у которых была долгая карьера, похожи друг на друга. Есть шишки и боли, трещины и растяжения, с которыми нам просто приходится уживаться. И лично я, если бы вы сказали мне в начале моей карьеры, что такой будет цена, я бы начал все сначала.
Я мог бы рассказать вам двадцать пять историй о том, как я переживал серьезные травмы. Осенью 1987 года, во время предсезонной подготовки с «Брондбю», я сломал палец в двух местах, но на следующий день мне позвонил Рихард Мёллер Нильсен. Тогда он возглавлял олимпийскую сборную, и мы с огоньком начали нашу кампанию. Я был нужен ему для следующей игры, до которой оставалось десять дней, но он сказал, что если я не сыграю за свой клуб в выходные, он не сможет меня выбрать. Я играл с обвязкой вокруг пальцев и просто надеялся, что никак не усугублю свою травму. Это была агония, но я справился с матчами. В футболе все так и бывает.
В «Спортинге» я получил досадную травму перед поездкой на Мадейру в игре против «Маритиму». Мы дурачились на тренировочной базе. Я гнался за парнем, и когда он бежал передо мной, его локоть откинулся назад и ударил мою левую руку, когда та летела вперед. Я услышал треск. Я никому не сказал, кроме физиотерапевта. Мы пытались наложить шину и все такое прочее, но в конечном счете мне просто пришлось снова перетянуться и играть. Мне пришлось совершить два сейва в игре, оба — по закону подлости — левой рукой. Было так больно. После игры мне сделали рентген, и в руке были сломаны две плюсневые кости.
Было время, когда я разминался перед игрой против «Тоттенхэма», и подвернул икроножную мышцу. Ферги очень хотел, чтобы я играл, и я попытался, но это было невозможно, и Кевину Пилкингтону пришлось заменить меня в перерыве. Кстати, это была та игра Уильяма Прюнье. Шпоры выиграли со счетом 4:1. Еще был матч против «Блэкберна», когда за несколько дней до него я сильно упал на левую ногу и подвернул лодыжку. Ее очень сильно раздуло. Босс отчаянно хотел, чтобы я принял участие в матче, а док и Дейв Февр пытались найти какие-то решения. Меня отправили домой с крио-манжетой — компрессом, который зажимает сустав и каждые два часа промывает ногу ледяной водой. Я не спал до часа ночи, чтобы провести еще одну промывку, затем встал очень рано, чтобы начать процесс заново. Я решил, что смогу поспать на столе физиотерапевта позже в тот же день.
В 8 часов утра в день матча мы пробовали все, экспериментировали с ремнями и подвязками. Я вряд-ли был готов больше, чем на 60%, но этого было достаточно, чтобы Ферги выбирал меня. «Блэкберн» выиграл со счетом 2:0, Алан Ширер забил дважды, и хотя оба гола были хорошими, я думаю, что если бы я мог нормально двигаться, я мог бы спасти один и предотвратить другой.
Что касается сезона 1998/99, то я весь сезон играл с травмой паха. Было очень больно бить по мячу ногой. Если просмотреть видеозапись переигровки полуфинального матча Кубка Англии с «Арсеналом», можно найти момент, когда я отбиваю мяч после удара Денниса Бергкампа, а затем падаю на землю. Я не получил травму. Просто у меня так сильно болел пах, что мне нужна была минута или две, чтобы отдохнуть и дождаться, пока на поле выбежит Дейв.
Когда я покинул датскую лигу в 1991 году, у меня была серьезная проблема с плечом, которая так и не прошла до конца моей карьеры. Это случилось в последний месяц моей игры за «Брондбю». Я прыгнул за мячом, и кто-то схватил меня за ногу. Поскольку моим инстинктом при падении было удержать мяч, то я перенес весь свой вес на плечо. Я услышал звук в нём: хррууусть. Это было и мое правое плечо, и моя бросковая рука. Так что буквально каждый раз, когда я бросал мяч за последние двенадцать лет моей профессиональной карьеры, мне казалось, что у меня оторвется рука. Повреждение, которое является проблемой и по сей день, относится к сухожилию, удерживающему ключицу на месте. Оно как бы лопнуло, и было повреждено еще одно сухожилие. Пока я продолжаю его нагружать тренировками и лечусь, все в порядке. Оставлю его на неделю или две в покое, и это катастрофа.
Я могу продолжать. Я уже рассказывал вам о том, как играл с разрывом связок колена за «Манчестер Сити». Мою последнюю серьезную футбольную травму я получил в 2006 году, играя на Soccer Aid. Уговор заключался в том, что я буду играть первые сорок пять минут. Гарет Томас, регбист, был в моей команде. За двадцать секунд до перерыва я парировал прострел в штрафную и пошел его подбирать, когда подоспел Гарет и попытался отбить мяч куда подальше. Он ударил меня по правой руке и раздробил указательный палец. Перелом в трех местах — мой специалист по рукам, Майкл Хейден, прооперировал руку на следующий день и привинтил все обратно. Я проходил реабилитацию у терапевта по рукам в Уигане, который творил чудеса.
Это всего лишь боевые раны, которые ты принимаешь как игрок. На жеребьевке чемпионата мира в России в декабре 2017 года был прием для легенд ФИФА, и нас всех провели в комнату, потому что Путин хотел с нами встретиться. Там был Гордон Бэнкс, и туда в инвалидном кресле заехал Пеле. Они вдвоем направились прямо друг к другу и заговорили. Это был волшебный момент. Я хотел бы сфотографироваться, но я не хотел мешать, поэтому подождал рядом с ними, пока они не закончат разговор. Я его слышал.
— О, а как насчет того... ? У меня была операция на нем в прошлом году.
— А как твое колено?
— У тебя проблемы с... ? У меня тоже.
Два самых, самых невероятных футболиста — и обмен информацией о травмах.
Думаю, я подхожу к тому, чтобы рассказать о Дэвиде Буссте. Дата — 8 апреля 1996 года. «Манчестер Юнайтед» борется за титул чемпиона. «Ковентри» приезжает на «Олд Траффорд» и через пару минут после начала матча подает угловой. Ноэль Уилан встречает мяч на передней штанге, а я растягиваюсь и совершаю сейв одной рукой. Я толкаю мяч вправо от себя и продолжаю двигаться вместе с ним. Я вижу, как игрок «Ковентри» несется к задней штанге, опережая Брайана Макклера. Все, что ему нужно сделать, это коснуться мяча, и тот залетит в ворота, но кажется, что он садится на свою же ногу прямо у меня на глазах. Он кричит. Он реально кричит.
Это был Бусст. Его травма, включавшая сложные переломы большеберцовой и малоберцовой костей правой ноги, была неописуемо ужасной. Мне пришлось отойти. Я не мог этого вынести. Бедняга лежал на земле, испытывая ужасную боль. Это был день, когда я стал обожать Диона Даблина. В то время как все остальные шарахались в сторону, Дион сидел рядом с Бусстом и успокаивая держал его за руку. Это мог сделать только человек, обладающий настоящей личностью. Судья Дермот Галлахер тоже великолепно разобрался в ситуации.
Игра была остановлена на девять минут, пока Буссту оказывали медицинскую помощь. В моей вратарской перед штангой, была лужа крови. Бусста унесли на носилках под бурные овации, а Галлахер собирался возобновить игру, когда я увидел кровь на траве. Я махнул рукой. «Товарищ судья, я не могу с этим играть». Он понял. Они послали кого-то за песком и засыпали кровь. Остальная часть игры прошла вяло; никто больше не хотел находиться на этом поле. Мы выиграли со счетом 1:0, но у нас не было ни малейшего желания праздновать. Настроение в раздевалке было мрачным.
Пришло известие, что Бусст был доставлен в больницу Бут-Холл в Ирламе. На следующий день я позвонил Эрику. Мы оба хотели навестить Бусста, повидаться с ним и передать ему наши наилучшие пожелания. Мы прибыли в Бут-холл, но на стойке регистрации нам сказали, что, к сожалению, у них нет пациента с таким именем. Я сказал: «Послушайте, мы вчера участвовали в этой игре, мы знаем, что он здесь». Они сказали ладно и что мы не можем никому говорить, но Бусста перевезли в специальное отделение, настолько серьезными были его проблемы. После этого мы с Эриком почувствовали себя еще хуже. Бусст долгое время сидел у нас в головах, и когда мы сыграли для него специальный матч, было трогательно видеть, как он прихрамывая выходит к полю.
Но моя история связана с чем-то другим. Всякий раз, когда ко мне приезжали гости из Скандинавии, они хотели посмотреть «Олд Траффорд», пройтись по полю, посмотреть туннель и все такое. Однажды я показывал некоторым своим посетителям стадион и собирался постучать в дверь туннеля — внутри всегда есть охранник — когда она распахнулась. Оттуда вышел Дэвид Бусст.
Я такой, Вот это да. А он выглядел счастливым. Он сказал: «Эй, я знаю, что вы с Эриком приходили в больницу в тот день. Ты не представляешь, как много это значило для меня. Спасибо большое». Я спросил, что он делает на «Олд Траффорд», и он сказал, что сейчас работает с детьми и взял их группу на специальную экскурсию на стадион. Я подумал, Вот это да, снова.
Это был небольшой момент завершения. То, что с ним случилось, так никогда и не покидало меня. Это было худшее, что я когда-либо видел на поле, и так близко, что это почти стало частью меня, если в этом есть какой-то смысл. Это может показаться странным, но это как бы сблизило меня с Дэвидом Бусстом. Сейчас мы общаемся, и мы с ним вечно будем связаны. Я всегда знал, что он больше никогда не будет играть в футбол, но та встреча во многом помогла мне... исцелиться, я думаю. И это Дэвид, который продолжал жить своей жизнью после футбола и делал что-то великолепное.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
