28 мин.

Тутберидзе пришла в «Пусть говорят» – и досталось всем: Загитовой (дважды), Медведевой, Трусовой, Плющенко, Розанову

Этери Тутберидзе крайне редко дает интервью (и то в основном Первому каналу), но каждый раз раскрывается в них по-особому.

Накануне чемпионата России лучший тренер мира пришла в «Пусть говорят» и рассказала, как Алина Загитова расслабилась после золота Олимпиады-2018, почему Евгения Медведева не выиграла те Игры, как уходили Саша Трусова и Сергей Розанов.

Этери не пощадила почти никого, любовь досталась дочке – Диане Дэвис.

«Трусова подарила собаку. Я поняла, что с Сашей шутить нельзя»

– Это девочка, зовут Мишель. Не знаю, какого размера она вырастет. Пока маленькая. Саша Трусова подарила. У нее появилась такая собака, я с ней заигрывала: отдай мне эту собаку, зачем она тебе нужна, у тебя уже 5 или 6. И в какой-то день она пришла с переноской, поставила на лед и сказала: вот, вам собака.

Я вначале подумала, что она мне дала свою поиграть, а потом оказалось, что это теперь моя. И я поняла, что с Сашей нельзя шутить. Я обожаю Мишель.

Этери Тутберидзе завела собаку-крошку и не расстается с ней даже на соревнованиях. Очаровательно!

Так начинается дружба семьями.

– Собаками.

С собаками проще, чем с людьми?

– Собаку нельзя залюбить. Можно обласкать, облюбить и от этого хуже не будет. А со спортсменам надо аккуратнее.

«Сейчас столько хейта. Но меня так много людей любит! Не знаю, заслужила ли я»

– Я предпочитаю своим спортсменам говорить правду. Потому что лесть они услышат от других, а вот правду, как оно есть, они услышат только от меня.

Ходят легенды, что вы не хотите общаться ни с кем.

– Сколько сейчас этого хейта вокруг – я иногда читаю… как человек написав это, рассуждая, дальше спать ложиться? Спокойно прям засыпает? А совесть? Не стыдно? Иногда ужасаюсь каким-то фразам. Но при этом хочу сказать, открывая инстаграм, сколько же людей меня любят! Очень много людей. Не знаю, заслужила ли я это. Поэтому это все покрывается.

«Последний аксель» – кажется, сериал про Тутберидзе. В нем много отсылок к реальным персонажам, но фигурное катание снято нелепо

Наверное, появляется больше ответственности. Я чувствую ответственность за всю эту любовь. Я тренер, меня будут любить и помнить, пока я показываю хорошие результаты. Не говорю, что мне нужно, чтобы меня помнили и любили, просто это какая-то доля ответственности.

«Папа говорил: у меня один ребенок – сын, девочки не считаются. А мне хотелось доказать, что считаются»

– Думаю, легких путей ни у кого нет. Кто-то может сказать: ой, у меня такой легкий путь? Первое, что меня злило, и почему мне хотелось состояться – это, наверное, заложено, когда мне было года 4. Приехали наши родственники из Грузии, они сидели на кухне за столом, и кто-то спросил папу: так сколько у тебя детей? Он говорит: один сын. А я сзади по плечу хлопаю: пап, нас пятеро. Он так: отойди. Я потом спросила: пап, а почему? Он говорит: сын – фамилия Тутберидзе, он будет продолжать род, а вы девочки – не считается. Поэтому мне все время хотелось доказать, что считается.

В одном интервью вы сказали, что жалко, что папа не увидел сочинского триумфа.

– Да. Просто он очень сопереживал. Он приходил на каток и так по-грузински каждому говорил цу – кому сесть на колени, кому работать надо. Но он в меня верил все равно.

Мама же застала Сочи. По ней было видно, как она светится в интервью об успехах дочери.

– Мне кажется, она у меня просто светилась. Она сопереживала, она даже вела дневник, где считала количество медалей и потом мне в конце года подавала – сколько в том году, сколько в этом. Мама очень болела фигурным катанием.

А с вами она была строга, когда привела на каток в 5 лет?

– Да, она знала, что я не должна ни секунды стоять. Я боялась остановиться, мне нельзя было останавливаться. Я уже делая какое-то упражнение или движение, уже думала, что делать следующим, чтобы не останавливаться. Чтобы мама не ругала.

При этом вы ее безумно любите.

– Ну конечно. Она же это делала для меня, не для себя.

Вы сейчас понимаете, что делали не так, когда катались?

– Конечно.

Лень была?

– Конечно. Где-то разминка, зарядка – вместо того, чтобы бежать, где нам сказали, мы в кусты, выжидали там положенные 15 минут и возвращались. Если бы мама знала, конечно бы, она бы меня отругала за это.

«Олимпиаду-2018 омрачало состояние здоровья моей матери и реакция Медведевой на медаль»

У вас было две Олимпиады. Вспоминаются не только радости, были же и драмы.

– Если мы берем Сочи, то личные соревнования очень омрачили соревнования. Если брать Олимпиаду-2018, то, конечно, состояние на тот момент моей матери… я не понимала, дождется ли она меня. Ну и реакция Жени сразу на медаль. Все это очень омрачало.

У мамы был диагноз глиобластома, она на тот момент уже не обладала речью. А Диана в это время жила в общеобразовательной школе. Ей как-то там комнату соорудили, чтобы была кровать, еще что-то. Она мне звонила, плакала.

Я маму оставила дома, все было хорошо. Мы общались, переписывались. Все как-то очень резко произошло, приехала Диана с тренировки, а я уже приземлялась на сборы в Японии. Самолет приземлялся, у меня был включен телефон, Диана звонит и рыдает: я не понимаю, что-то не то, с мамой что-то не то. Я говорю: вызывай скорую. Она говорит: не, ты вызывай скорую. Отвечаю: я в Японии, вызывай скорую. Я позвонила на каток, дирекции, говорю: помогайте, вызывайте скорую, езжайте сами. Вначале я думала, что это инсульт…

Все равно мама меня дождалась, и мы даже как-то продлили ее месяцы жизни.

Место и время, в которое вы хотели бы вернуться сейчас ненадолго.

– Наверное, каждый из нас хотел бы вернуться в момент, когда живы твои родители. Сказать им «спасибо». Мы же не умеем ценить, когда что-то имеем. Мы воспринимаем все как должное.

«Трусова сказала: мне нужно сменить картинку. Я почувствовала, что мы декорации»

Вы добрый человек, как бы вы это ни скрывали.

– Да ладно!

Я когда читаю про какую-то жесткость, жестокость, неприступность, у меня ощущение, что вы специально вокруг себя создали этот антураж.

– Во-первых, так проще. Но что касается строгости и жесткости, это на самом деле присутствует на тренировках, потому что мне бывает бесконечно обидно, если я понимаю, что спортсмен данную тренировку мог провести намного лучше. Или он не может собраться. И приходится где-то раздраконить, заставить включиться. Ну а если я не заставлю, не будет у этого спортсмена медали и радости от того, что он встал на пьедестал, и играл гимн в его честь. Не будет. Значит, мне придется вложить свои силы, энергию. Ну хорошо, меня еще один спортсмен любить не будет.

Бывало так, что вы говорите правду, а человек обижается?

– Обижаются! И уходят. Этих примеров очень много. Обижаются, конечно, переходный возраст…

Опыт последнего времени показывает, что и возвращаются.

– Я сама отлично помню – в переходный возраст мне ничего такого особенного не говорил тренер, но что бы он мне ни говорил, у меня все вызывало комок в горле, мне казалось, что меня не понимают, недооценивают. Это нормально, это гормоны. И все это должно быть в полном доверии, что все это должно привести к цели.

Вот, допустим, уход Саши Трусовой. Она совершенно искренне сказала: мне нужно сменить картинку. Правильно или нет, но я почувствовала, что мы декорации.

Нам же всегда кажется, что вот там трава зеленее и небо голубее, все лучше.

А вы не отказываете никому в праве вернуться?

– Когда-то там Полина Шелепень убежала со сборов оттого, что я отобрала у нее на обеде котлеты. Ну пришла бы обратно и стала бы в 2015-м чемпионкой мира. Стала бы, куда бы она делась.

Если спортсмен идет обратно, значит, он по-любому что-то осознал. Я же заставляю, не потому что мне это нравится. А потому что спортсмены разные бывают: кого-то надо, к моему сожалению, заставлять. Это энергозатратно, я тоже хочу выходить и получать удовольствие от процесса, а не заставлять.

Возвращающиеся к вам девочки просят прощения?

– Я вообще это не люблю. Прощение… Зачем? Это же унижает. Мы же все хотим сохранить чувство самодостаточности. Мы даже перед родителями порой не просили прощения.

Косторная наконец-то рассказала, почему попросилась к Тутберидзе: ей пришлось унять гордыню и извиняться

Существование конкурентов, которые переманивают ваших спортсменов, вас бодрит?

– Слушайте, да все это есть, но...

Вот есть Плющенко, условно говоря.

– А он есть?

Не знаю.

– Я тоже. У меня нет никакого условного Плющенко. Если наши спортсмены хороши, они будут желанны везде. Если они плохи, то никому не нужны. Мы стремимся к тому, чтобы они были сильными и желанными. Здесь вопрос от спортсмена, от доверия и понимания.

А если доверия нет, ему позвонили или написали – как это работает, я не знаю... Честно скажу, никогда – хотя иногда так хотелось – никогда никого не приглашала. Хотя иногда смотришь на спортсмена и понимаешь – блин, я бы настолько больше дала бы. Я прям чувствую, что могу. Но я не перешагиваю эту грань.

Потому что если ты позвал – ты где-то обязан уже. Ты же разрушил там, ты обязан показать результат с этим спортсменом лучше, чем он был там.

Плющенко так увлекся борьбой с Тутберидзе, что запутался с Трусовой: хаотично тасовал тренеров, прыжки и костюмы

Удобно брать уже готовых. Вы бы пригласили Лизу Туктамышеву?

– В свое время, очень давно, я недоумевала, почему она не прыгает четверные. Потому что я видела, что они там есть. Нет, я бы не пригласила ее. Не потому, что она мне неинтересна, а просто потому, что есть этика, тренерская этика.

Очень давно, еще до того, как Максим Ковтун появился, как его узнали, он катался в Екатеринбурге, я приезжала на соревнования. Он по какой-то причине приезжал один, без тренера, и тренировался – и мне очень нравилось, думала: вот если бы он к нам пришел. Но это Екатеринбург – значит, надо было предоставлять квартиру, как это все? Я на него смотрела и думала: вот он нацеленный, понимал, для чего пришел на лед.

«В Америке не сложилось, но я не хотела возвращаться проигравшей»

– Уезжала я из Советского Союза, это совершенно другой был период. Уезжали тогда все, и я не уезжала, а хотела поработать в шоу. Тогда они в основном только в Америке и были, за них готовы были платить деньги. Там не сложилось. И мне не хотелось возвращаться проигравшей. Я думала: я же поехала заработать деньги, привезти родителям, а не вот так приехать без ничего, как нищая.

А родители знали, что вы там питаетесь бутербродами в баптистских церквях?

– Нет, конечно. Зачем расстраивать? Я же понимала, что мама будет переживать. Они даже и не знали всех подробностей. На все вопросы «как дела» я всегда старалась отвечать «все хорошо». Потому что если плохо – надо возвращаться.

А когда произошел теракт. Невозможно было не знать, что тот же самый город, то же самое место.

– Мы были напротив. С родителями связалась не сразу. Уже СМИ рассказали, по телевизору показывали. И когда я дозвонилась, мама уже плакала.

Потом у вас в Америке все сложилось, вы задержались…

– Что значит задержалась? Я просто решила, что вот так оно не может быть, что ничего не получилось, и я вернулась. Поэтому и документами занималась, чтобы получить гринкарту – вид на жительство, начать зарабатывать. Вот она американская жизнь. Но а вся семья-то там. Я поняла, что у меня нет спокойствия, вот не то. Если это и есть моя жизнь, то это не то, чего не хватает, не знаю, чего. Родителей рядом или чего еще. Но это не то, не начинается жизнь.

Я решила попробовать вернуться. Это была уже другая страна, с другим гимном. Я же приезжала периодически, все понимала. Но люди-то те же остались. Зайдя в юридическую контору, мне нужно было что-то отксерокопировать, мне женщина быстро объяснила… Меня немного шокировало, я от этого отвыкла – от прямоты, куда меня послали ксерокопировать.

Последние полгода моталась туда-сюда, но что мне здесь находиться – у меня работы нет, она у меня в Америке. И там мне было немножко неловко перед своими спортсменами, потому что я все время бросала их, они расстраивались, обижались. В общем, я решила, что должна попробовать начать жить здесь. Устроиться работать, пусть меня отправляют ксерокопировать дальше и дальше. Когда мне этого будет сполна, я пойму, что все – и тогда поеду жить в Америку, понимаю, что ничего лучше не может быть, начну наслаждаться жизнью там.

«После возвращения готова была работать бесплатно, но мне говорили: нет, спасибо»

– И опять неудача за неудачей, у меня не получилось никак устроиться на работу, мне чего-то никто не брал.

А кто предложил этот надувной каток в Братеево?

– Ха-ха-ха. Вначале я объездила, обзвонила всех, кого знала и не знала. Я была везде. Не хочу никого сейчас перечислять, чтобы не обидеть. Но мне отказали все. Сказали, что даже не надо надеяться на что-то через год, через два. Я говорила, что буду бесплатно, что мне не надо зарплаты, я просто хочу быть тренером, хочу выходить на лед и работать. Мне сказали: нет, не надо, спасибо.

Я в Москве нашла «Желтые страницы», открыла и начала искать все, что касается льда, цирка на льду. Просто объявления. И вызвонила цирк на льду, у них надувная площадка в Братеево. Они по телефону сказали: да, приезжайте, мы вас возьмем. Спрашиваю: так просто? Это конец 1999-го.

Дальше я понимала, что надо как-то пытаться вылезти с этой площадки, и я продолжала искать работу. Дальше устроилась в Зеленограде. Помимо катка а Братеево, я три раза в неделю по 45 минут вела оздоровительную группу в Зеленограде. 400-й автобус от Речного вокзал.

Надо все воспринимать как должное. Не устраивает – езжай обратно. Че жаловаться-то?

«Перед личным турниров в Сочи-2014 уже на разминке поняла, что Липницкая не будет кататься»

В Сочи-2014 все бегали за вами, за Юлией Липницкой. Пытались выяснить, где же она тренируется.

– Да, в раздевалке камеру установили, здесь (в «Хрустальном») где-то на льду. На тот момент я очень переживала. Я переживала, что это полностью разрушит сконцентрированность Юли, что и произошло. От командника до личных соревнований это был уже другой спортсмен. Она была уже не сконцентрированной. Если вернуться по записи на шестиминутную разминку короткой программы, я уже на льду поняла, что она не будет кататься. Она не разминалась, она ездила по льду, водила пальцами по борту и заглядывала в глаза каждому судье. Это удивляло, все равно маленькая девочка – 15 лет.

Поклон ее маме, она вела ее к медали. Я очень надеюсь, что Юля будет постарше или как-то осознает это, и отблагодарит маму. Я просто хочу, чтобы было какой-то осознание. Как у Жени осознание, что это олимпийская – пусть и серебряная – медаль.

У Юли с мамой были сложные отношения, я хочу, чтобы Юля осознала, что мама отдала всю свою жизнь и привела свою дочь к этой медали. Она не занималась собой, а занималась дочерью. Ты же отказываешься от своей жизни.

А как вас приняли коллеги-тренеры в Сочи?

– Здесь как раз очень хорошо работает эффект, что все думают, что я злая, и никто со мной не общается. Поэтому не надо ни с кем общаться. Очень удобно.

«Зависть – это нормально. Но только вот без злости. Сплошная гадость из завистников изливается»

Мы уже видели, что весь пьедестал бывает вашим. Вы перед соревнованиями никогда не думали: кого бы повыше, а кого нет.

– Нет. У меня даже как-то брали интервью перед Олимпиадой и спрашивали, как я считаю, как они должны расположиться. Я тогда сказала (и так сейчас остается): для меня очень важно, чтобы каждая из этих спортсменок откатала свой максимум, чтобы не сожалеть, что могла прыгнуть лучше или где-то потеряла концентрацию, или где-то не хватило сил. Чтобы они выдали свой максимум – и потом посмотреть, что этот максимум стоит.

Загитова, Медведева или Тутберидзе: кто сделал женское катание таким популярным в России? Решаем вместе

Была Олимпиада-2018, где было две медали – первое и второе места. Мы стояли: я, Сергей Викторович и Даниил Маркович, я им сказала: ребят, вы должны сейчас понять, что у нас две спортсменки – и это первое и второе место. Мы просто должны вот этой секундой, этой минутой быть благодарны, что это произошло, мы к этому пришли. Мы получили максимально от того, к чему шли.

Будет здорово, если все три медали будут наши. А так будет оставаться понимание, что недоработали.

А кто сейчас ваш главный конкурент?

– Не люблю ни на кого смотреть, потому что когда я на кого-то смотрю, мне все нравятся. Сразу кажется, что все сильнее нас, мне это расстраивает. Я не смотрю, потому что это меня огорчает – все сразу кажутся сильными. Эта катит, эта еще чего-то, эта такую ласточку сделала.

Вы ощущаете себя самым востребованным тренером в мире?

– Я отлично понимаю: чем выше мы забираемся по показателям, по медалям, тем больше и спрос с нас. Люди верят и ждут. А я же понимаю, насколько это все трепетно, хрупко.

Чувствуете, что вам завидуют?

– Зависть – это же нормально. Я тоже как-то смотрела на условно другого тренера – на Олимпиаде был, дали медали, думаю: вот бы и мне так. Мне кажется, завидовать – это нормально.

Вам важно быть признанными мастером своего дела?

– Я же не сразу стала признанным, я же какое-то время была непризнанным. Я смотрела на тех, у кого побеждали, и думала: вот бы мне так, вот бы у меня так катались, вот бы я привезла на соревнования сразу несколько спортсменов, а вот бы они зам медали все боролись. Вот, я завидовала. Мне кажется, это зависть.

Тогда простим тех, кто завидует вам.

– Только вот без злости. Сплошная гадость из них изливается. Мне кажется, они должны задуматься о своем здоровье. Это плохо на здоровье скажется. Представляете, сколько в них желчи. Как-то же надо найти причину, почему у меня девочки прыгают: наверное, потому что я их бью, заставляю, гестапо здесь.

Какая-то волшебная кнопка с электрошокером…

– Жаль, что ее нету. Иногда хочется.

«Вместо того чтобы готовиться к олимпийскому сезону, Медведева объездила все японские шоу»

Не было ощущения, что вы девочкам становитесь ближе, чем из собственные мамы?

– Без обиды для других спортсменок, это, наверное, было у меня с Женей. Настолько она где-то нуждалась во мне, и я ее воспитывала, учила, как краситься, одеваться, вести себя, как реагировать на какие-то шутки. В какой-то момент у нее со мной произошел конфликт отцов и детей. Поэтому стараюсь не приближать больше.

Как вы тогда смирились с ее уходом?

– А что смиряться-то? Она же ушла, это не то, что у меня был выбор.

Вы же вели себя максимально дипломатично. А можно было вслед…

– Ну а зачем? Меня не обидело. У нее интервью было, где она сказала, что она нас умоляла оставить первоначальную программу, которая была поставлена.

Медведева наконец-то выговорилась: Тутберидзе, Загитова, поражение на Олимпиаде и личная жизнь – здесь все, что вам хотелось бы знать

А вы поменяли.

– А вот это неправда. Она вышла со льда в Братиславе, надевая чехлы, она мне сказала: я больше эту программу не поеду. Я уже из самолета позвонила Даниилу Глейхенгаузу и сказала: Даня, надо делать что угодно, но надо ставить программу. Он сказал: вы че, с ума сошли?

Ну не успели вкатать. Потому что вместо того, чтобы готовиться к сезону, Женя летом объездила все японские шоу. Мы вышли на прокаты в очень слабом виде. И дальше игра с весом, потому что кто-то сказал Жене – я даже знаю кто – что она выглядит анорексично, и у нее будут маленькие компоненты, несмотря на то, что у нее уже были десятки.

Женя начала намеренно отпускать вес, пошли недокруты и стрессовый перелом. Поэтому мы сделали все, что могли, в предложенных обстоятельствах.

«Когда приехала мама, Алина сразу стала маминой дочкой, которая уже не хотела 12 часов проводить на катке»

С первого взгляда кого-нибудь брали?

– Наверное, Алина Загитова. Просто пришла слабенькой девочкой, но очень складная. Такая красивая слива, сочная сливка. Я взяла ее, а потом выгнала. Потому что она начала лениться. И на тот момент она в Москве жила с мамой, я пыталась маму научить процессу: Алина не работает, вы должны ее заставлять. А мама не включалась. А я переживала, потому что они же переехали из Ижевска и снимают здесь квартиру, тратят какие-то деньги, чтобы жить в Москве. Поэтому я приняла решение ее выгнать.

«Ее глаза проникали и цеплялись за меня». Первая встреча Загитовой и Тутберидзе

Потом пришла бабушка и пообещала мне, что она будет заниматься с Алиной. У нас было условие, что мама не будет жить в Москве и практически не будет ее посещать до олимпийской медали – и мама выдержала. А потом мама приехала, и Алина сразу стала девочкой, маминой дочкой, которая уже не хотела 12 часов проводить на катке, потому что есть мама рядом.

Бабушка привела ее к медали, потому что она была с ней все эти 12 часов в день, что та проводила на катке.

«Чтобы обыграть чистую Валиеву, нужно чудо. И на прошлом чемпионате России Щербакова его совершила»

Самый эмоциональный момент прошлого сезона? Слезы Ани?

– Чемпионат России, да. Очень тяжело шла подготовка – последствия коронавируса, сил нет. За нее было немножко страшно. Когда она все это собрала, и сделала это настолько здорово. Плюс еще откатывается Саша чисто. И я не знаю, сможет ли у нас Камила откататься чисто настолько, чтобы обыграть Сашу. И Камила откатывается идеально  и обыгрывает Сашу.

И выходит Аня, у которой нет сил. Чтобы обыграть чистую Камилу, нужно совершить чудо. И она его совершает. Эмоции на градус повышались-повышались. И эти слезы – это было все. Как на войне: не отдать ни пяди, все забрать себе.

Финский композитор прославился после отчаянного проката Щербаковой. Мы поговорили с ним о мелодии, которая сделала Аню чемпионкой

«У Дианы есть я, а у меня есть она. Папы у нас нет»

Как в себе побороть желание кому-то больше благоволить, а кому-то нет? Все люди, фавориты должны быть.

– А я скажу честно: у меня только одна фаворитка – это моя дочка. Остальным я даю максимум того, что могу дать – сколько они возьмут и что они с этим сделают?

Бывают моменты, что на соревнованиях вы закрываете глаза, отворачиваетесь?

– Только с Дианой и Глебом. Я не смотрю. Потому что связь эта есть, возможно, она меня будет чувствовать.

А Диане прощаете что-нибудь на льду?

– Нет, нет. Когда приезжаю, мы и ругаемся за каждую недотянутую ногу.

Переживаю, что она далеко, скучаю. Мне присылают видео, я начинаю названивать или обвожу, где мне кажется, что недоработано. Говорит: мама, у меня есть тренер. Я пытаюсь объяснить: Диан, может быть, я что-то могу сделать для тебя полезное, у меня есть талант, почему я другим это даю, а тебе нет? Нет, она меня слушает – просто все равно, конечно, бодается, как и положено бодаться с родителем.

Я была уверена, что она вырастет выше меня. В молодости я была 1,78, я думала, что она будет 1,80. Когда ей было 12, думала, сейчас она в рост пойдет, и все эти прыжки бесполезны будут. Я ее просто заставила насильно пойти в танцы. Она плакала. Был тяжелый момент: она стояла на коленях и говорила: мамочка, почему ты в меня не веришь? Я говорила: Диана, ты будешь высокой. Она отвечала: нет, я не буду высокой, я буду маленькая. В общем, формула не сработала, она оказалась не 1,80, в анкете она пишет 1,63.

У меня с ней доверительные отношения, она меня любит, как и положено. Мне кажется, она мной гордится и любит меня. Я ее люблю. Наверное, это то, ради чего я живу.

Помните день, когда вам сказали, что она, может, не будет ничего слышать?

– Ну мне не так сказали – просто обнаружилась проблема. Все мы одинаковые, начинаем спрашивать: господи, а почему я, почему она? Я думаю, все так спрашивают. Сложная тема… Нам всем хочется, чтобы наши дети были здоровы, и их болячки готовы на себя забрать: господи, отдай это мне, я с этим как угодно доживу.

Моя задача была – первоначально адаптировать ее к нормальной жизни.

А папа как-то участвует в ее жизни или все на вас?

– Вы нехорошую тему взяли.

Я без деталей.

– Ну нету, нету папы у нас. Так бывает. Мне кажется, женщина рожает ребенка для себя. Если мужчина по какой-то причине отказывается от этой истории… Поэтому я и говорю все время: у Дианы есть я, а у меня есть Диана (по документам отчество Дианы – Сергеевна).

А ее отношения с Глебом как складываются?

– Я очень переживала вначале, когда Диана сказала, что хочет поехать в Америку, потому что она во многом зависела от меня. Я многое делала для нее, создавая комфорт. Я им объясняла: ребят, вы должны друг другу помогать, потому что никто к вам на хлопок не прилетит, и друг у друга есть только вы, вы должны друг другу помогать во всем.

Диане сейчас 18 лет и это уже ее история. Я ей иногда говорю: Диана, а может ты была бы светом для многих. Но она к этому пока не готова. Она успела в России столкнуться с жестокостью подростков и взрослых. Поэтому она, наверное, закрыла эту тему и не хочет обсуждать. К сожалению, наше общество… мы же не принимаем никого, кто не такой, как мы. Людям, которые злостно выражаются, никто не гарантировал, что у них не будет такого же.

«Во врем пандемии арендовала дом в Майами, там был красивый вид. Вот это отдых»

– Я стараюсь не вставать раньше, чем в 8:30 утра. Дальше я очень люблю медленное утро – выехать из дома в 10:45 – 11:00. Два с половиной часа мне надо на сборы. К 12:00 я подъезжаю, тренировка начинается в 11:45. Первые полчаса они раскатываются – все продумано.

Потом одна группа, вторая группа, небольшой перерыв – за это время надо успеть пообедать, выйти на лед к парникам, потом спуститься в зал на ОФП, и опять одна группа и вторая. Все – и домой, спать. Приезжаю домой где-то в 21:00.

Я не дисциплинированная, даже когда уставшая, думаю: сейчас все быстренько сделаю и к 23 лягу спать. Нет, смотришь время – уже час, полвторого.

Еще я очень люблю на диване перед телевизором заснуть, понимаю, что в 3-4 надо будет встать, будет так тяжело перейти в кровать.

В приметы верите?

– Да, во все. Поэтому лучше не говорите мне новых.

Что расслабляет? Что душе хочется?

– Во время пандемии так получилось, что мы с Дианой были в Майами. Начался карантин, нас выгнали из гостиницы, я арендовала дом, там был такой красивый вид: на канал, природу, утки, ящеры. Я просто отдыхала. Очень плохо, что кругом было закрыто, так пугало. Но вдыхаешь полной грудью и понимаешь: вот это отдых.

«Не хотела брать Розанова, потому что он сноб. Но мы его усыновили, долго учили. Научили и отпустили»

Кто ваш тыл в плане тренеров?

– Дудаков Сергей Викторович и Даниил Маркович Глейхенгауз. Вот мы работаем втроем.

Как поработать с Тутберидзе?

– Я жадная, я не хочу делиться своими знаниями. Может, я когда на пенсию уйду, скажу: ой, быстрее надо все раздать, все, что помню. Но пока не хочу делиться своими знаниями.

У вас же все равно какая-то текучка есть: кто-то уходит, кто-то приходит.

– Про кого вы спрашиваете? Про Розанова, что ли?

Например.

– Ну вот например. Вот еще один этот, условный… Розанов. На самом деле я не хотела его брать, потому что сноб. Он уверен, что он обязательно придет к результату. Это невозможно. Мы парня усыновили, мы долго его учили, как резать музыку, на компьютере работать, как ставить программы, как вообще тренировать. Научили, отпустили. Как он сказал в каком-то интервью: стало скучно с нами. Ну хорошо. Мне не скучно. Есть, наверное, звездная болезнь – в какой-то момент начинает казаться, что они знают этот самый путь к успеху, и дело не в команде абсолютно.

«Нельзя часто появляться в одной и той же одежде, а то думают, что пальто какое-то волшебное»

Тренироваться у Этери Тутберидзе дорого?

– Не-е-ет. Наоборот, мы стараемся их всех поддержать финансово, оплачиваем квартиры, когда появляются результаты. Стараемся на ставки поставить, шьем костюмы, помогаем с ботинками, инвентарем.

Полина Цурская приехала из Омска, и мы решали ее вопросы. Юля Липницкая точно так же: как только хоть какие-то результаты появились, мы стали решать ее вопросы.

В сознании обывателей – раз такой звездный тренер, надо прям миллионы приготовить перед тем, как вести ребенка.

– Ну конечно, я же все свои пальто покупаю на то, что они бедные… Алиночка бедная на шоу зарабатывает и мне несет. Я бегу и новые пальто покупаю. Но че-то я в этих пальто ходила еще до их результатов.

Все постоянно обсуждают ваш гардероб.

– Была у меня одна куртка – такая удобная, теплая, с мехом. Я ее надела, наверное, три раза. Она дорогая, и у меня берут интервью и говорят: вы это пальто надеваете так же, как Чайковская свою шапку надевала? Да я всего третий раз в этом пальто, я больше его не надела.

К сожалению, часто нельзя в одном и том же появляться, а то сразу начинают думать, что пальто какое-то волшебное.

Надеваю под настроение. Цвет настроения – черный.

Серое пальто с Олимпиады у меня висит. Мне кажется, я его потом ни разу не надевала. Оно ассоциируется у меня с Олимпиадой и с мамой. Не знаю почему.

Фото: РИА Новости/Нина Зотина, Владимир Песня, Максим Богодвид, Александр Вильф; Instagram/tutberidze.eteri