4 мин.

«Жизнь колумниста»

208

 

- И что ты скажешь? – редактор смотрел на меня без намека на доброжелательность.- Мы на дне, ты это понимаешь?

Я неважно соображал в то утро. Были причины.

- Молчать ты мог бы и дома.

- Нормальная вещь после мундиаля, - сказал я. Последнее слово было кодовым – уже больше месяца оно возвращало меня к жизни.

- После чего?

- Чемпионата мира. В Бразилии ребята мяч гоняли, помнишь?

- А ты не умничай, - шеф был не в настроении. – Падает рейтинг. К футболу падает. И к российскому, мать его, футболу. При чем тут твой мундиаль?

 - Мой? – разговор утомил меня  уже в начале. - Забавно. Димыч, я не бог. Я даже не Путин. Что ты хочешь от борзописца? И будь внятен, башка трещит.

- Я буду внятен. Я буду охренительно внятен. Сейчас ты похмеляешься и идешь ваять материал. От пяти тысяч и выше.

- Это в евро?

- Это в знаках без пробелов, бутсу тебе в зад!

Я с тоской посмотрел на редакторский книжный шкаф. С книгами там было плохо, но был коньяк и виски, не самого плохого качества. Димыч встретил мой взгляд и понимающе вздохнул…

 

 

Через сутки он позвонил сам.

- Ну?

- Димыч, ну ноль. Пусто. Зеро.

- Андрей, ты профи. Хоть что и хоть как. Режешь же. Без ножа.

Димыч помогал мне, я должен помочь Димычу. Запой не оправдание. Кстати, в холодильнике еще есть пиво…

- Хоть заголовок, Димыч. Что бы автор вник. Ибо июль.

Когда редактор думает, это слышно даже по телефону.

- Ну… "Проклятый российский футбол". Как тебе?

 

 

Материал я скинул четыре часа спустя. На корректуру вызвал кота – он был трезв.

 

 

Будь ты проклят, футбол России!

 

Где тонко, там рвется.

После мегавосхитительной ауры южноамериканского футбола я кормил себя позавчерашней едой, и меня тошнило на неведомый сор пастернаковской басни - так, должно быть, выворачивало Ещенко после бесплодных забегов по флангу.

Нам не досталось талонов на повидло в недобром фейерверке бразильского супервфестиваля.

Речь не о чем-то личном – технология сравнения разрушена, мы путаемся в показаниях. Тянет на рулетку, на покерный стол, на погрешность в серии пенальти, до которой доживут внуки.

Маракана ближе Лужников, которых нет. Не спрашивай, о ком звонит колокол.

Конкретика подката – Маскерано и Робен. Игнашевича не существует. Россия не статисты, это глубже. Это статистика, мать её. Мы цифры.

Цифры не умирают – они не рождаются.

Бессознательное телевизора стучит в мое сердце. Пепел Клааса? Вы дети.

Еще вчера экран плазмил мне германское блаженство. Аналог бессмертия, между прочим.

Дареное не передаривают. Образ счастья не тускнел – пошлость метафоры сопоставима с ее повторяемостью. Просто поймите – случая не бывает.

Акинфеев, роняющий мяч. Толстых, роняющий наш футбол. Мне продолжать?

Вы заметили, что эти парни сели рядом со своим поп-корном?

А теперь, опровергните сами себя. Случая нет? Вы недоумки, не заслуживающие сочувствия.

Хотите встать раком перед роком? Это ваш выбор. Не мой.

Вольтер предлагал не искать грусти в объятиях наслаждения, Ларошфуко говорил - своим недоверием мы оправдываем чужой обман.

Во всем этом  меньше смысла, чем в передачах Пирло. Перечитайте фразу - это важно.

Меня, впрочем,  волнует другое: заранее готовая картинка ломает эклектику ростовского футбола, а без него императив футбола российского деклассирует сам себя.

Воображение не всегда уместно, забудем гол Гетце. Зачем? Вы задаете странный вопрос – что бы вспомнить его. Нельзя вспомнить незабытое, не забывайте это.

Березуцкого больше нет. Это  звучит инфернально, но когда вы поймете, что нет их обоих, ад покажется вам прогулкой в детском саду.

Куда вместить их отсутствие?

Мы в черной дыре, той, что чернее спартаковской формы в неудачнейших матчах, мыслей Гинера и сонма дешевых афроафриканцев.

Мы задница.

Примирить с этим могла бы удача, но грядущее априори похабит нас пьяным солдатом, насилующим несовершеннолетнюю логику.

Не ждали? Бросьте.

С воинствующей регулярностью футбол наотмашь лупит  по нашим ожиданиям в их эпикурейской неправдоподобности.

С канцелярской методичностью бесконечный фатум всовывает круглого в наши зияющие пустотой высоты – сиречь ворота, мыслящие поймут, а иным и не нужно.

И вот что я думаю, господа болельщики.

Мы созрели. 

Только воинствующе нефутбольная публика относится к спорту номер один с безразличием патологоанатома.

В этом есть что-то от стоиков и киников, натяжка, но скромная – в сравнении с метафорами комментаторов.

И главное - в слове "указка" минимум демократии. Даже в лазерной.

 

 

Димыч перезвонил подозрительно шустро.

- Андрей, это бред.

- Не спорю.

- Я ни хрена не понял.

- Аналогично. Перечитывал два раза.

- Но! Я ставлю эту на первую полосу

…

- Ты чего молчишь?

Сквозь неплотную штору в комнату нахально ломилось раннее июльское солнце. Улыбнувшись ему, я сказал:

- Я не молчу, Димыч. Я киваю.

 

logoОрганизация РПЛ