25 мин.

«Если резко остановиться, может отломиться голова». Дикий мир водной «Формулы-1»

1 k

Гонщик водно-моторной «Формулы» Станислав Курценовский рассказывает Роману Муну удивительные истории.

Станислав Курценовский – единственный русский гонщик с лицензией, позволяющей участвовать в водно-моторной «Формуле-1». Выглядят эти гонки примерно так:

Роман Мун нашел Курценовского в Петербурге и послушал его рассказы о путешествиях, авариях, отмороженных гонщиках и замысловатой экономике водных гонок. 

– Когда мне было 7 лет, приятель притащил меня в центральный яхт-клуб. В советское время, если ты хотел заниматься парусным спортом, достаточно было просто прийти и записаться в секцию. Они и сейчас есть. С парусным спортом я быстро закончил, занимался легкой атлетикой. С 1982-го занимаюсь водно-моторным спортом.

Чем раньше начинает человек, тем больше он получает опыта работы со скоростью. Это очень важно. Я придерживаюсь теории широты поля зрения. У неподготовленного человека на большой скорости зрение превращается в коридор. Чем более человек адаптирован к скорости, тем более широкое поле он видит. Мозг гонщика немного по-другому работает. Наш спорт – трехмерный спорт. Лодка летит над водой, поэтому нужно постоянно смотреть за углом атаки. Вы перемещаетесь не только вправо-влево, но и вверх-вниз. Тут важен опыт и понимание динамики.

– Когда вы поняли, что хотите заниматься этим профессионально?

– Я разочарую вас, но я никогда не был профессиональным спортсменом. Профессионал от любителя отличается только тем, что любитель тратит деньги, а профессионал зарабатывает. Можно быть очень плохим спортсменом, но если вам за это платят, вы профессионал. Зарабатывать мне удавалось крайне редко. В финансовом плане я потратил гораздо больше, чем мне этот вид спорта принес.

– И все же: как из парусной секции в Петербурге попасть в водно-моторную «Формулу-1»?

– Для советских спортсменов «Формула-1» была чем-то недостижимым. Когда Советский Союз развалился, то спортсмен получил возможность из маленькой национальной серии попасть на чемпионат Европы или мира, потом получить суперлицензию, после чего уже выступать в «Формуле-2» или «Формуле-1». Если есть финансовые возможности или спонсор.

У меня спортивная карьера состояла из двух основных частей. Советская закончилась, когда я стал мастером спорта и ушел учиться в морскую водную академию. После этого у меня начала развиваться бизнес-карьера. В 1997-м был этап чемпионата мира на Неве. Я услышал рев двигателей, меня зацепило снова. Мне было 27. Сам у себя спросил: поздно? Сам себе ответил: не может быть поздно, не поздно. Я вернулся в родной клуб, выступил на чемпионате России, стал там вторым. В том же году поехал на многоэтапный чемпионат Европы. Поставил себе задачу: выиграть чемпионат мира. В 1999-м я стал третьим, в 2000-м – вторым.

Меня пригласили в латвийскую команду «Формулы-1». Я был вторым пилотом, первым был москвич Виктор Кунич. Он с латвийским флагом, я с российским. К сожалению, он разбился в 2001-м в Абу-Даби, и команда развалилась.

– Что потом?

– Через два года меня пригласил десятикратный чемпион мира Гвидо Каппеллини, что было очень приятно. Я провел в его команде два сезона. Еще я выступал в финской команде, в 2012-м меня пригласила китайская команда. Это был мой последний сезон в первой «Формуле», после которого я ушел в «Формулу-2». Я был демотивирован, потому что в «Формуле-1» война бюджетов, конкурировать с небольшим бюджетом с командой Эмиратов или Катара почти невозможно. «Формула-2» демократичнее.

У меня еще было приглашение в гонки на выносливость от команды New Star Racing Team. В этом году мы должны были ехать двумя экипажами. Поехали тестировать, но, к сожалению, в том экипаже, в котором я должен был ехать, гонщик разбился и впал в клиническую смерть. Он выжил, все в порядке, сейчас реабилитируется. Мы поехали на легендарную гонку «24 часа Руан» одним экипажем, мне предложили быть капитаном, я привел команду на первое место. New Star стала первой российской командой, выигравшей «Руан».

– Сколько человек в команде?

– В команде должно быть две лодки, два пилота. Соответственно двое на радио, менеджер команды и 3-4 механика. Еще могут быть люди, которые пиаром занимаются.

– Много людей серьезно занимается таким спортом?

– Узкий круг людей. Большая проблема с молодежью. У меня есть друг, он Top Gun, воевал во Вьетнаме за американцев, очень любит русские самолеты. У него на столе надпись: «В моем словаре нет слова «невозможно». Если человек хочет, он может добиться.

Знаете, как в том анекдоте про еврея. Он обращается к Богу: «Господи, пошли мне миллион». Бог: «Ну ты хоть лотерейный билет-то купи». Мы часто ограничиваем себя словом «невозможно». Это ведет к тому, что у молодого поколения наступает бегство. Оно может быть химическим, а может быть бегством в ящик, в компьютер, в виртуальную реальность. Там я буду мачо, гонщик. Нахера я буду напрягаться, строить лодку – ее можно разбить. Я сяду за компьютер. Мы погружаемся куда-то в виртуальность. В моем возрасте у меня возникла потребность кого-то тренировать, а у нас дефицит. Обычно это дети гонщиков, которые своих детей с улицы и компьютера пытаются вытащить.

– В общем, вас было мало, а становится еще меньше.

– Да, я думаю, это общемировая проблема.

– У вашего спорта есть болельщики?

– Да. Когда гонки «Формулы-1» проходили в России, в Санкт-Петербурге, Казани, люди интересовались, стучались, писали мне что-то. Но интерес нужно поддерживать, а для этого надо, чтобы гонки проходили. У нас, к сожалению, с этим не очень, потому что все дорого. В «Формуле-2» можно хорошо провести этап чемпионата мира примерно за 100 тысяч евро. В «Формуле-1» меньше чем за полмиллиона никто не берется. Это очень большие деньги. Когда я последний раз был в Латвии, там проходил этап чемпионата России по авторалли, потому что это значительно дешевле. Поэтому в Латвии очень большой интерес, много локальных гонок. Особенно хороший интерес и отклик в небольших городах, где это реально событие. В эти выходные был чемпионат Европы в «Формуле-2» в городе Зарасай в Литве. На открытии гонки был премьер-министр Литвы. Для них это статустное мероприятие, огромное количество зрителей. Когда «Формула-1» проходила в Петербурге, кажется, в 1991-м, пришло 400 тысяч зрителей. Вся набережная и крыши были заполнены.

Потом интерес больших городов начал угасать. Мы попали в такую вилку: Петербург мог потратить миллион евро, но интерес несоответствующий. Небольшой город не может потратить мииллион евро, хотя там есть интерес. Поэтому вся наша «Формула-1» переместилась в Азию: в Китае этап, в Абу-Даби, в Катаре. Европейских этапов почти нет, только два в этом году состоялись: в Порту и в Эвиане.

– Кто за границей дает деньги на проведение этапов? Тоже городские власти?

– Как правило, без поддержки города провести соревнование невозможно. Вот Рига. Мэрия Риги выделяет 130 тысяч евро. Это не покрывает всех расходов, но если этап стоит 200-300 тысяч, получается, что организатор гарантированно имеет 70% покрытия затрат. Еще 30% он может собрать за счет спонсоров и еще что-то заработать. Это обеспечивает возобновляемость мероприятия. Если вы с убытками закрыли мероприятие, то думаете: «Зачем мне это надо в следующем году? В гробу я все это видал».

Вот пример: я выступал за финскую команду Red Devil. Владелец торговой марки устроил фестиваль Water & Rock в Лахти. Пригласил Dio, огромная программа, развлекал как мог. Собрали больше ста тысяч человек. Он в конце приходит и говорит: «Стас, супер, мы вышли в ноль». Встретил его через год, он: «Ты знаешь, я тогда не все счета получил, потом еще на 250 тысяч прислали».

Конечно, нужна поддержка. Чемпионат мира-2018 невозможно провести без господдержки. Особенно в России. Даже если он теоретически отобьется, что вряд ли. В России спорт вообще некоммерческий. В Англии футбольный клуб собирает со зрителей, у него есть реальный marketing effect. Наш футбол – история государственных расходов. Либо государственного давления: «Газпром? Дай денег». В нашем спорте то же самое, сделать коммерческий проект практически невозможно. Нужна поддержка.

– Почему в Азии на ваш спорт дают деньги, а в Европе не дают?

– Потому что Европа – история демократии и контроля за расходами. Вот вы мэр небольшого города. Вам нужно много кому объяснить, зачем это нужно городу. В Китае если партия прикажет, комсомол ответит: «Есть!». Важна не целесообразность, а политическая воля. Если Катар имеет избыток ресурсов, хочет стать центром мирового спорта и проводит там в плюс пятьдесят чемпионат мира, то на экономическую составляющую никто не смотрит. В Эмиратах такая же история. Конечно, им проще давать деньги. Хотя они тоже стали их считать.

– Кто занимается организацией этапов и переговорами?

– У «Формулы-1» есть промоутер, Николя де Сен-Жермен. Он маркиз, племянник бельгийского короля. Есть Международный водно-моторный союз, который дает эксклюзивные права на то, чтобы владеть каким-то классом. Вот этот де Сен-Жермен на сегодняшний день владеет «Формулой-1», «Оффшором» – океанскими гонками, аквабайком. Он обязан платить деньги в Международный водно-моторный союз, его задача – обеспечить определенное количество этапов чемпионата мира. Команды законтрактованы так, что они не могут отказаться ездить на этапе, а он компенсирует им значительную часть затрат – перелет, проживание, транспортировка техники, призовые.

Вот он приезжает к мэру города и говорит: «Хотите, я привезу вам прекрасное шоу? Цирк будет превосходный. Лодки будут летать, красиво. Дайте миллион евро». Мэр говорит: «Круто, я согласен». Он: «Подписываем пятилетний контракт, вставляем вас в календарь и мы к вам приезжаем». Вот так это работает. Шоу-бизнес, по большому счету.

– Вы знакомы с маркизом?

– Конечно. Он очень ловок и умен. Для него это прибыльный бизнес, он вцепился в него мертвой хваткой. Думаю, он зарабатывает в районе 6 миллионов в год. Я считаю, это очень большая проблема. Вопрос сменяемости касается не только политических режимов и лидеров, но и спорта. Возьмите Блаттера. Нужна какая-то новая кровь. На сегодняшний момент Николя де Сен-Жермен – один из тормозов водно-моторного спорта. Для него это прибыльно, ему достаточно. Чтобы вывести спорт на новый уровень, нужны вложения. Сам он их делать боится, а если он привлечет инвесторов, то потеряет власть, а то и бизнес. Спорт живет, но не развивается, чтобы гонщики имели хорошие контракты и развивали команды, не хватает маркетингового масштаба.

Вот пример: нужна трансляция на «Евроспорте». «Евроспорт» говорит: «У вас рейтинг низкий, давайте так: платите деньги – будем показывать. Рейтинг появится – мы начнем платить». Но мы же крутые, мы не будем платить. «Евроспорт»: «Тогда мы не будем показывать». Все, не договорились.

Николя де Сен-Жермен умело использует мотивацию на победу: «ты выиграешь чемпионат мира», «ты готов на алтарь победы принести все». Я шучу с ним, что он так хорошо выстроил систему морковок, что клоуны в его цирке сами бесплатно носят с собой декорации. Я тоже был одним из таких клоунов. Гвидо Капеллини, десятикратный чемпион мира, коммерциализировал себя. Он делал хорошую маркетинговую работу, у него были спонсоры, которые ему платили: Zepter, Tamoil – нефтяная компания Каддафи. Некоторые клоуны успешны, а 2/3 теряют деньги. Это не только в водно-моторном спорте, это и автоспорта касается. История Виталия Петрова такая же: пока папа давал деньги – ездил, как перестал давать деньги – перестал ездить. Так и попадают в гонки. Если есть ресурс и желание, можно построить карьеру гонщика.

– Сколько надо денег на гонки? И как их искать?

– В 2003-м после смерти Кунича мне неожиданно позвонил Каппеллини. Так я попал в топовую команду. Каппеллини мне сразу сказал: есть оборудование на победу, есть оборудование на то, чтобы быть в десятке. Это разные деньги. Я понял: надо искать ресурсы. Провел ряд переговоров. Локального спонсора найти легко, глобального сложно. Какому-нибудь «Мегафону» плевать, как там гонки в Китае проводятся. Чтобы был эффект, им нужен marketing coverage: чтобы по телевизору постоянно гонки шли и так далее. Прямой маркетинговый эффект просчитать сложно, а компании обычно прагматичны. Хотя когда, например, у Pringles была линейка Xtreme, для них это было реально.

Допустим, мне бы сейчас сказали: «Стас, можешь сделать команду «Формулы-1» на победу?». Я бы ответил: «Дайте мне от трех до пяти лет. Еще надо около трех миллионов евро стартовых и running cost – полтора-два миллиона. В общем, миллионов восемь, и мы выиграем». А если у тебя полмиллиона – миллион... Ты входишь в эту историю, едешь на гонку и видишь: у Катара в гонке комплект и точно такой же на берегу. Этим они как бы показывают: если мы сейчас столкнемся, ты вылетаешь из турнирной таблицы, а мы через пять минут едем дальше. Это сильно демотивирует.

В итоге дырки в бюджете я оплачивал сам. Хочешь быть успешным спортсменом – будь успешным бизнесменом. Я был дистрибьютором Procter & Gamble на северо-западе России. У меня был эксклюзивный контракт, сеть магазинов. Бабки тратил на гонки. Сейчас я совладелец компании Medovarus, варим хмельной мед. Вообще я хотел бы сделать Medovarus Racing Team.

– Успевали заниматься и тем, и другим?

– Ну да. Ну, не совсем. Каппеллини как-то мне сказал: «Нельзя сидеть в лодке и думать о бизнесе, нельзя сидеть в кресле директора и думать про гонки». Видимо с этим и связано то, что у меня не очень сложилась карьера в «Формуле-1». По большому счету надо было продать бизнес и поставить все. Но я прагматичный человек. Не очень представляю, что сказала бы моя семья, если бы я сказал: «Вы знаете, я прогонял все бабки. Извините». Когда я понимал, что что-то мне финансово непозволительно, то отходил в сторону.

Вот у меня есть товарищ в Канаде, он делает тюнинг моторов. Блок стоит 10 тысяч евро, оттюнинговать его – еще 10-12. При этом его надо привезти в Санкт-Петербург и растаможить. А блок – расходный материал. Вот у вас три двигателя. Одна тренировка – два двигателя может сгореть. Тогда третий мы бережем, чтобы хоть как-то доехать. У Каппеллини 35 двигателей, у Катара – 30. Однажды в Абу-Даби мы с Каппеллини сожгли 8 двигателей за выходные. Ладно стандартный гоночный двигатель потерять. А если он тюнингованный, то тюнинг с блоком отправляются на помойку.

– Где находят деньги гонщики, у которых нет бизнеса?

– На Западе есть определенная культура спонсорства. Помогало еще то, что сигареты и алкоголь можно было рекламировать. Chesterfield, Corona – как только их рекламу запретили, началось загнивание.

Китай, Италия, французы

– Расскажите, как вы выступали за китайскую команду.

– Это была условно китайская команда. Ее костяк – французы. В общем-то, команда французская. Куратор был из Китая. Нам казалось, что он из китайского КГБ.

Поражает масштаб гонок, которые были в Китае. Допустим, гонка в Шэньчжэне. Под гонку выстроили водный стадион. Оцепная территория в море, выкопали котлован, 400 миллионов долларов потратили на трассу. Мы ее называли «Bullring» – она маленькая, будто для боя быков. Немеряно народу, мероприятие прошло – супер. Сменился мэр Шэньчжэня – все, больше гонки не проводятся. Стадион просто стоит.

Сейчас в городе Лючжоу гонки проводятся. Выстроили огромный комплекс, кажется, за 15 миллионов долларов. Он заполняется на один уик-энд в году, когда «Формула» приезжает. А так просто стоит. Это то, о чем я уже говорил: если политическая воля есть – ну, делайте. Когда приезжали последний раз, там вот такой слой пыли был. Приехали китайцы, все почистили, прихорошили, поставили какую-то выставку с модными автомобилями.

– То есть вы в китайской команде с китайцами не сталкивались.

– Мне кажется, это не их вид. Посадили сейчас в команду молодого китайца – плоховатенько. У каждой нации есть определенный вид спорта. Китайцы – хорошие гимнасты. Простите, может это предубеждение, а у вас явно азиатские корни, но у азиатов какая-то проблема с движением в наших быстрых колесных видах. Может, это заблуждение, у японцев ведь есть какая-то такая культура.

– Если это не вид азиатов, то чей это вид?

– Думаю, традиционно это финны, итальянцы и американцы. Русские? Не сказал бы. Для русских хороший вид – война. Это нация смерти. Поэтому мы непобедимы (смеется).

– Почему именно финны, итальянцы и американцы?

– Дело, скажем так, в психотипе наций. У всех свои склонности. Пример: итальянцы прекрасно творят, делают красивые вещи. А есть немцы, которые прекрасно делают конвейер. Русский тоже может сделать один раз уникально, попроси повторить – не сможет. А немец сможет. Он может приходить на работу с утра и каждый день делать одно и то же. Японец тоже так может. Итальянец так не может, они делают красивые машины, но ненадежные. Ну и условия соответствующие климатические.

– Вы выступали за финскую команду. Что вы запомнили про финнов и Финляндию? Есть какой-то финский менталитет?

– Абсолютно. Вот финн говорит: «Я построю дом». И он упирается лбом и строит его, хотя предпосылок материальных нет. Это упорство дровосека, который ставит цель и достигает ее в минус тридцать. Поэтому Сами Селио, двукратный чемпион мира, человек, который имел почти нулевую финансовую базу, умудрился упереться рогом и добиться цели.

Второе, что я понял: меланхоличность финнов обманчива. Они вспыльчивые. Финн спокоен до какого-то предела, а потом... Когда Селио выиграл чемпионат мира, команда в Абу-Даби устроила драку между собой. Видимо, напряжение вылилось, пружина разжалась.

Мне финны нравятся. Они симпатичные.

– Финны правда много пьют или это стереотип?

– Да. Недаром же сухой закон вводят. Больше, чем русские. Про русских, которые много пьют, – преувеличение. Вот финны, латыши, французы, португальцы... Даже китайцы. Просто китайцам очень мало надо. Если попасть на китайскую вечеринку, то китаец выпьет две бутылки рисового пива и будет в хлам. У азиатов сложно с расщеплением.

Финны пьют как северные русские. Пьют водку, запивают энергетиком. У французов есть культура пития. Вообще с ними довольно сложно работать, они чопорные, высокого о себе мнения. У них специфическое чувство юмора. Английский юмор я хорошо понимаю, а французы... Они дистанцированные. Они приветливые, но это внешнее. С ними трудно сблизиться. С финнами проще сблизиться, хотя я тоже не понимал финского менталитета. Вот мы дружим, я еду в Финляндию с подарком, проезжаю 400 км, отдаю подарок, мне предлагают на улице выпить чая и ехать дальше. Потом я стал понимать: пригласить кого-то на чай домой – это для них подвиг, настолько не принято. Это люди, которые жили на хуторах, обособленно. У них не принято кого-то впускать. Я поначалу обижался, а потом понял, что многие переступают через себя, когда зовут меня домой на чай.

– Приведите пример непонимания с французами.

– Чемпионат мира. Я отобрался, кажется, в шестерке. Седьмым за мной стоит Ахмед Аль-Хамели, абсолютно отмороженный гонщик из Абу-Даби. Мне говорят: Стас, можешь подержать подольше Ахмеда? Я закрываю его на повороте, он подъезжает ко мне сзади, аэродинамическая сила складывается, есть такой эффект, и я улетаю, а он уезжает. Меня куда-то привезли, куча охраны, в итоге мне пришлось километр идти пешком через всех зрителей. Там гонка идет, а тут какой-то парень, держит в руках шлем, с него течет вода. У нас была запасная лодка. Я говорю: «Дайте лодку». Они говорят: «Нет, не дадим, вдруг ты ее разобьешь». Русский менталитет: надо поддержать парня. А когда такая непонятная прагматика... Мы же на одну команду работаем. В этот момент у меня перегорело.

Эта авария была в Киеве, 2012-й, суперсоревнование, 70 тысяч зрителей. Меня принимали как национального героя. Вот как все быстро меняется. Что бы было, если бы я сейчас поехал в Киев.

– Что за отмороженный гонщик Аль-Хамели из Абу-Даби?

– У гонщиков есть ограничения по поведению на воде. Кто-то экономит технику. Кто-то боится умереть. У него, по-моему, нет ни того, ни другого. Техника казенная. Он из разряда непредсказуемых. В гонке всегда идет психологическая дуэль: что можно, а что нельзя. Этот механизм срабатывает на уровне подсознания: вот я сейчас умру, надо мне это? У него этот механизм отсутствует. Поэтому с ним довольно сложно бороться.

Наш вид довольно опасный, сумасшедшим мы Аль-Хамели называем, скорее, с неприязнью. Мы считаем, что это все-таки спорт. Вот мы играем с вами футбол. Вы так настроены на победу, что ломаете мне ноги. Мы же в футбол играем. Приди в себя, понизь планку или не будешь с нами играть.

У Аль-Хамели после той аварии случилась проблема. Оказалось, что у него опухоль мозга. Его срочно отвезли в американскую клинику, сделали операцию и сейчас он снова ездит. На последнем этапе вот убрался.

– В Италию вы попали, когда вас пригласил Каппеллини. Что он за человек?

– Да, он до сих пор мне как учитель. У него олимпийский характер, это человек, который ни одного протеста в жизни не написал. Когда он испытывает неудачу, то в первую очередь обращается к себе. Помню, как он мог выиграть чемпионат мира. Ему нужно было приехать в пятерке. Механики продалбывают время. Он не успевает под кран. Его ставят на старте последним, он не может пробиться в пятерку и проигрывает чемпионат мира. Ему чемпионат проиграли механики. Он выходит из лодки, идет в свой трейлер, два часа переживает и потом спокойно разбирает полеты. Он пытается извлечь урок и идти дальше. Мы убрались в 2002-м в Хельсинки, он извинился, прошло какое-то время, он позвонил и пригласил в свою команду. И это были одни из лучших лет в моей карьере.

– Вам так нравится в Италии?

– Это моя страна. Я там хотел бы жить. Итальянцы говорят: северная Италия ближе к Швейцарии, южная – к Африке. Это абсолютно разные ментально люди. Но в целом итальянцы, мне кажется, ментально близки к русским.

Они правда инфантильны. Там культ мамы. Мама это все. Нормально жить с мамой лет до 35. Мама сказала, значит, так и будет. Там ведь и поклоняются больше Деве Марии, чем Христу.

Зато они креативны как дети. Слабость порождает какую-то сильную сторону. Как бы развивалась мода, если бы прагматики вроде меня носили пиджаки по пять лет? Итальянец скажет: «Ну что ты носишь пиджак пять лет, купи себе новый». Какой нормальный купит себе «Порш», не имея квартиры? Итальянец, конечно.

– Что вам не нравится в Италии?

– Мне не нравится то, что не нравится итальянцам. Они мне говорят: «Стас, ты любишь Италию, потому что ты сюда приезжаешь. Италия – прекрасная страна для отдыха и отвратительная для жизни». Мне не нравятся там высокие налоги, достаточно высокий уровень коррупции. Мне не нравятся платные пляжи: половина бюджета отпуска – плата за лежак. На юге мне не нравится неряшливость: проезжаешь Неаполь – горы мусора. Мне не нравится огромное количество мигрантов, они криминализируют Италию.

– Сильвио Берлускони вам нравится?

– Каппеллини он очень нравится. У него даже голос в навигаторе говорит голосом Сильвио. Во всяком случае он харизматичен, а я уважаю харизматичных людей. Он поет, я тоже люблю петь, ходил два года на классический вокал.

– Вы выступали за команду из Латвии. Как вам Латвия?

– Сейчас, наверное, обижу всех своих друзей. У меня в Латвии хорошие друзья. Но у них много от северных районов, которые жили хуторами. Мне кажется, им недостает гостеприимства, как и финнам. Может, дальше в большей степени. Но это связано с исторической особенностью.

Меня в том году попросили приехать на этап чемпионата Латвии. Маленький город Лиепая. Стартуем очень узко с другим гонщиком. Я понимаю: если на первом повороте я его объеду, то выиграю. Мы едем, скорость под 200 км/ч, я думаю: сейчас он должен сдаться, по идее. А он не сдался. Мы улетели. В хлам разбабахали технику. Я вообще думал, что один улетел, когда всплыл, вижу: оба. Мне надо ехать в Россию, я латвийским друзьям из команды говорю: куда девать лодку? Они: у нас места нет. Пришлось договориться с русским, у которого клуб в Юрмале, и отвезти лодку туда.

– Какое самое необычное место, куда вы попадали?

– В позапрошлом году у нас был этап чемпионата мира «Формулы-2» в Южной Африке. Когда мы летели туда, умер Нельсон Мандела. Считалось, что Мандела был балансирующей фигурой, который не давал черным угробить белое население. Я хотел посмотреть Южную Африку. Прилетели в Йоханнесбург, взяли машину в аренду. Хотели прокатиться по всей Южной Африке и потом вернуться в Йоханнесбург, недалеко от которого была гонка.

Первое, что мы увидели на выезде из аэропорта – «Go home from Africa». Поехали дальше. Сначала был запланирован город Дурбан. Когда мы подъезжали на заправку, я уже понял: из машины лучше не выходить. Чтобы заехать в гостиницу, надо позвонить по телефону, тебе открывают ворота с колючей проволокой под током. Ты заезжаешь, ее закрывают. Разговариваю с белыми, которые там в абсолютном загоне находятся, они говорят: нам здесь плохо. Идем гулять по Дурбану, оставляем машину на паркинге, темнеет. Видим трех совершенно десоциализированных белых, которые курят марихуану в парке. Они: «Парни, а че вы ходите в такое время?». Мы: «А что?». Они рассказывают: все в упадке, все криминализировано. Пружина разжалась в другую сторону: раньше был апартеид, сейчас геноцид белых. Только белые стоят на перекрестке и просят денег. В супермаркете черная кассирша сидит на кассе, а белая девочка складывает. Самая низкооплачиваемая работа.

В Йоханнесбурге решили погулять. Я и еще три человека едем в машине. Я читаю путеводитель: «Йоханнесбург, центр, транснациональные корпорации, бла-бла-бла». Проезжаем центр, стоят бочки, в которых горит мусор, а рядом люди греются. Как в фильмах. Ресторанов нет, только «Макдональдс». Из машины выйти опасно, все отказываются идти. Ладно. Приезжаем в Преторию. Такая же фигня. В Претории часто бросают дома, в них заселяются бездомные чернокожие. Нет света, нет ничего, люди гадят в шахту лифта, пока она не наполнится.

Видим прекрасную поляну – президентский дворец, газон выстрижен. Разбирают тент, где собирались президенты, которые приехали прощаться с Манделой. Поставили машину, вышли. Все гуляют, все прекрасно. Глубже в город – становится хуже. Заходим в какой-то ресторан при гостинице, начинаем есть. Мы одни. Подсаживается какой-то черный молодой человек, я уже понимаю, что нас пасут. Говорю: «Сейчас встретят, что будем делать?». Там был вай-фай, я открываю интернет, читаю рекомендации американского правительства. Написано: «По шкале опасности и криминогенности Йоханнесбург и Претория сейчас находятся на уровне «экстремально высокий». Убийства совершаются не только с целью грабежа, но и просто так». Говорю: «Парни, что будем делать?». Они: «Давай такси возьмем, чтобы до машины доехать». Я: «Где гарантия, что таксист до машины довезет?». Бросили жребий, двое побежали за такси, подъехали к дверям и мы поехали.

Удивительное место Южная Африка. Я вообще тогда нашел много параллелей между ЮАР и Россией. Абсолютная некомпетентность власти. Абсолютная коррумпированность, своих наверх. Продвижение по социальному лифту возможно только если ты «чей-то». Абсолютная депрессия в деловой сфере.

Опасность

– Я так понимаю, водно-моторная «Формула-1» опасна для жизни.

– С возрастом восприятие опасности меняется. Я говорил вашему коллеге 15 лет назад: «Лучше умереть в луже собственной крови, чем в луже собственной мочи». Сейчас я думаю, что умереть в луже мочи, может, даже, лучше. Физиологичнее. Я раньше говорил, что этот спорт не очень опасен. Сейчас, с опытом, понимаю: опасно.

Огромные движения делаются в сторону безопасности. Суперпрочная кевларовая капсула безопасности, крэш-бокс, который не дает удару проткнуть капсулу и убить гонщика. Система аварийного всплытия: когда лодка переворачивается, срабатывает специальный баллон, корма всплывает, за спиной надувается мешок. Шеститочечные ремни, которыми ты намертво притянут. Анатомическое сиденье, отлитое ровно по спине. Аварийная система снабжения воздухом. Требование к спасателям: максимум 40 секунд от аварии до того, как водолаз прыгает в воду. Если в 60-е каждая уборка означала смерть гонщика – гонка, кстати, даже не всегда останавливалась, show must go on – то сейчас по-другому.

К сожалению, в прошлом году погиб пилот «Формулы-2». Взлетел на старте прямо надо мной, я едва успел проехать. Отстегнулся он, что ли. В аварии время растягивается. Кажется, что она происходит долго. Человек может успеть отстегнуться, пока летит в воздухе. В момент удара он оказывает отстегнутым и его разбивает о корпус. У этого гонщика был потенциальный страх утонуть. Он начал действовать подсознательно. А нужно иметь выдержку. Как говорят дайверы, stop, think and act.

В этом году поехали на тренировку. Первый день, я проехался, лодка за 200 км/ч едет. Я говорю: «Ребята, я новый в команде, не хочу ничего сломать. Андрей, садись ты». Он садится, через три круга взлетает, ударяется головой, теряет сознание, лодка переворачивается, система снабжения воздухом не срабатывает. Мы приехали через семь минут. Естественно, там клиническая смерть. Хорошо, что это Италия, прилетел вертолет, спасатели. Он в коме неделю пролежал с непонятными прогнозами, будет человеком или нет. Вышел сейчас, немножко тихо пришибленный.

Риски значительные. Когда скорость, ускорение, шея – очень слабое место. Если резко остановитесь, может отломиться голова: перелом основания шеи. От этого Витя Кунич и погиб. И даже когда считается, что все уже продумано, остается что-то непродуманное. Или эффект дурака.

Еще такой интересный момент: чем больше у человека уровень безопасности, тем выше у него уровень безнаказанности. Раньше мы ехали 250 км/ч и понимали: если стукнемся – умрем. Если заденем бетонный буй – покалечимся. Сейчас буй надувной, а я в капсуле. В принципе, мне ничего не будет. Но не все так просто. Бочка – ударился головой, потерял сознание. Или ремень заклинило. Люди заигрываются.

– Какая самая серьезная авария, в которую вы попадали?

– У меня их было много. Но мне в целом везло, ничего суперсерьезного не было. Как-то в Абу-Даби была гонка. Шикана, итальянец, на радио говорит сбрасывать, а мне показалось наоборот. Сделал переворот бочки, меня заклинило ремнями. Я вспомнил: stop, think and act. Если начинаешь нервничать, дергаться, то сердце начинает биться, быстро расходуешь кислород, через 30 секунд ты все. А спокойно можно просидеть под водой две минуты. Но так получилось, что переворот был на выдохе, а я был в маске, она наполнилась водой. Я не могу вдохнуть. Вспомнил, что маску можно продуть через клапан, я продул и стал дышать. Минуты две прошло и меня достали.

– Вы боитесь умереть?

– Конечно. Я говорю себе и молодым гонщикам: никто не заставляет вас нажимать на газ. Езжайте так, как чувствуете и тогда научитесь. Если поедете с горы по прямой, вас потом не соберешь. Мне скажут: «Стас, вот гора, херачь с нее прямо». Я не поеду. А есть ребята, которые поедут.

Самое опасное, что есть в моем характере – вспышки гнева. Могут задеть, и рациональное отбрасываешь.

– На вас друзья и родственники давят, чтобы вы заканчивали с гонками?

– Нет. Они за все эти годы смирились и понимают: это бессмысленно.

Фото: vk.com/syssoev; f1h2o.com; facebook.com/F1H2O

logoСтанислав Курценовский