Была ночь

Была ночь, был звон бутылок и воздух пахнул зерном.

На Таганской навстречу пошатывающийся человек в белой рубашке с погонами и фуражке с кокардой. Он делает так: быстро бьет в ладоши, вскидывает обе руки и кричит: «Россия». Наверное, фанатов на стадионе охранял – там и научился. А может – играл болельщика на милицейских учениях.

Тут же строят дом. Строители не спят – и стоят за оградой. Смотрят через решетку на ликующие улицы. «С победой, мужики». – «С победой, с победой».

Всюду крик, сигналы легковых и грузовиков. Стоят четыре африканца – и смотрят на это все ошалевше. А им, значит, говорят два таких очень громких человека: «Нам осталось вас еще в бокс обыграть. И в арэнби».

«Нам осталось вас еще в бокс обыграть. И в арэнби»

На Земляном валу – авария. Черная иномарка влетела в белую. Водители ждут милицию (прибывает через три минуты), их пассажиры продолжают орать и скачут по проезжей части с флагами. Разбитые машины – уже часть пейзажа.

Человек задает вопрос: «Как пройти на Манежную?» И получает ответ: «А ты иди, иди, иди. Чем меньше рублей будут давать за доллар в обменниках, тем ближе Манежка».

Проезжает мимо модник на каком-то раритете. «Такая машина только у тебя и Майкла Джексона!» – люди прыгают на капот. Он сигналит, но не от радости – от ужаса. Зачем выехал на улицу в таком случае – покрасоваться?

Рядом из последних сил хрипло орут: «Спарта-а-ак!» Вялый вопрос: «Почему «Спарта-а-ак»?» – «Так Павлюченко забил первый!» И в ответ поучительно: «Не Павлюченко забил. А Россия». Чувствовалось, что эти двое уже обессилены, вымотаны праздником, как голландцы – игрой.

Было плохое. Хотя нет. Для начала – важное объявление. Возле метро «Лубянка» кто-то, завороженный происходящим вокруг, забыл раскрытую книгу «Поколение свиней». Наверняка она еще там.

Так вот, было плохое. На той же Таганской вырвали знак пешеходного перехода (наверное, он болел за голландцев). Недалеко от Лубянки разгромили холодильник с газированной водой. Милиция приедет быстро, но уже поздно. Они спросят мужчину средних лет (очевидно, имевшего отношение к самой палатке): «А почему вы не закрывали холодильник ставнями?». И тот им ответит: «Я закрыл. Но отодрали».

Каждый, кто вышел в эту ночь из дома, испытал чувства, схожие с теми, что обуревали Петю Ростова

На Красную площадь не пускают. И, наверное, правильно. Возле «Охотного ряда» омоновцы ведут какую-то удивительно стеснительную шпану. «И что – ничего нельзя сделать?» – совершает один из провинившихся робкую попытку договориться. Его обрубают: «Никак нельзя». В руках у ребят одна позолоченная буква И. Когда откроют метро, два других младопатриота зайдут в вагон с буквами Ш (или Е), Т, Ь.

Но это – неизбежно. В случае поражения было бы хуже.

Каждый, кто вышел в эту ночь из дома, испытал чувства, схожие с теми, что обуревали Петю Ростова, когда тот оказался в толпе, встречавшей в Москве императора Александра.

Мы были там, на этих улицах.