Боб Проберт: Тафгай: Моя жизнь на грани. Часть 1
"Он оставил след в сердцах каждого из нас. Неважно, кто – юный любитель хоккея, больной ребенок, служащий "Джо Луис Арены", член твоей семьи – Боб всегда находил время сказать: "Привет" и немного поболтать. Люди, встречавшиеся с ним в первый раз, всегда думали: "Оказывается он – мировой парень". Он нравился всем, особенно мне", - Стив Айзерман.
У меня на ноге большая красная отметина. Я обжёг ногу на прошлой неделе о выхлопную трубу моего байка. Всегда говорил детям: «Осторожнее, не обожгитесь, не касайтесь её», а сам тогда вскочил на байк и забыл о ней. Я уже давно вожу мотоциклы и всё ещё, бывает, забываю о нагревшейся выхлопушке. Я купил первый мотоцикл в 1990 году – Кавасаки Вулкан 750, а потом, в 1991, взял по-настоящему быстрый дёртовый байк.
Первый "Харлей" появился у меня ещё спустя год и с тех пор я гоняю только на "Харлеях". У моего отца тоже был мотоцикл той же марки, когда я был ребенком. Он был полицейским в Уиндзоре и ездил на "Харлее". Порой он заезжал домой и брал нас с собой, покататься. И он же привёл меня в хоккей. Его звали Эл. Эл Проберт.
Я не знаю, как познакомились мои родители. Знаю только, что они были уже не молодыми. Ему было тридцать шесть, когда я появился на свет. Маму звали Тереза Брэннаган.
Родители отца были родом из Англии. Дед Джек был просто потрясный. Мы, бывало, проводили много времени у него дома, оставались ночевать и тому подобное. Мой старший брат Норм и я играли в лакросс. Папа Джек всегда приходил на наши игры. Мы как-то проиграли важную игру и мой отец пришёл ко мне после. Он был очень разочарован результатом и вылил на меня всю свою злость. Папа Джек отвёл его в сторону и сказал: "Не горячись, Эл, Боб выкладывался в игре на полную катушку и игра ему по-настоящему удалась". Папа Джек всегда поддерживал нас. Он был счастливым человеком – очень счастливым и с ним всегда было весело.
У моего отца всегда был драйв. Он был крутым. Меня он учил быть таким же, неуступчивым, сильным, мощным как бык, никогда не выказывающий слабость. Он провёл три года в армейском запасе, после чего его отправили в Германию. После дембеля он направился прямиком служить в полицию. Копом он стал в 1954 году, ему было 25 лет. И он был примерно моих габаритов, 190 см роста и около 100 килограмм веса. Дед был гораздо меньших размеров, а бабушка и того меньше. И при этом у них был такой большой сын.
Папа Джек умер в 1973 году, когда мне было восемь лет. Я помню те похороны. Вы же знаете, какие бывают дети в том возрасте. Мы не были особо огорчены тем, что он умер, так что мы сидели и веселились с братом на заднем сиденье нашей машины. Моей маме даже пришлось напомнить нам: "Дети, ведите себя приличнее. Вы едете на похороны вашего дедушки". Но мы не воспринимали эти слова. Это была первая смерть с которой я столкнулся. Помню, я смотрел на него, лежащего в гробу и старался быть сильным. Я подошёл к отцу и сказал: "Папа, смотри на меня. Я не плачу. Все плачут, а я нет". Но ночью я всё-таки плакал. Я не хотел плакать на людях, чтобы они не подумали, что я тряпка. Повзрослев, я понял, что это совсем не тот случай. Никто не подумает, что ты плакса, если ты заплачешь на похоронах.
На тех похоронах что-то ещё произошло между моей матерью и женой брата отца и это было всё. Мы никогда больше не общались с нашими двоюродными братьями и сёстрами.
Я думаю, я похож на Папу Джека. Я любил веселиться. Хотя выгляжу я как мой отец. Говорят, что я больше похож на мою мать, но я думаю, что я похож на своего отца.Я вырос в южном Уиндзоре на тихой улице в маленьком кирпичном домишке. Виржиния Парк Авеню. Поскольку это был тупик, мы играли в уличный хоккей целый день. Устраивали площадку прямо посередине улицы и сражались.
В школе же успеваемость у меня была не очень. Я понимаю теперь почему. Потому что я больше любил всякие инструменты и приспособления. Когда я учился во втором классе, учитель включил электрический вентилятор и поднял лист бумаги. Он спросил: "Сколько человек думает, что вентилятор сдует этот лист с моего стола?". Все подняли руки, кроме меня. Потом он спросил: "А кто думает, что вентилятор втянет этот лист бумаги?". И я оказался единственным, кто знал, что должно было случиться с листом бумаги. А вот сидеть в классе я совсем не любил и я не могу вспомнить ни одной прочитанной книги. Когда я проходил реабилитационный курс, мне поставили диагноз: "Синдром дефицита внимания с гиперактивностью", довольно распространённое явление среди подростков.
В норвудской начальной школе я мог сидеть за партой и не слышать ни единого слова учителя. Я прокручивал в своей голове кино – кино о том, что я буду делать, когда прозвенит звонок. Просиживание штанов сводило меня с ума, мне нужно было чем-то заняться. Я всегда грыз ногти от волнения, но за целый день в школе я выгрызал их до мяса. После того, как я потерял передние зубы, я научился использовать боковые зубы. Адаптировался, так сказать.
Мне было четыре года, когда я начал играть в хоккей. В организованную лигу я попал в пять лет, когда мой отец отвел меня на местный каток. Я влюбился в него. Я начал играть на позиции форварда – левого крайнего – и играл слева всю свою карьеру. Да, иногда я переходил на правый фланг, хотя у меня и левый хват, но никогда я не играл ни в центре, ни в защите. Ребята с улицы обычно ходили играть на пруд. В газете "Уиндзор Стар" есть фото моего отца, шнурующего коньки моему брату. Он всегда помогал нам с коньками. Клал мою ногу на свою и зашнуровывал мои коньки.
Я любил своего отца. Он не курил, но любил выпить пивка после работы. Пара пива в баре "Легион", может, джин-тоник, и я редко видел его пьяным. Раза два, да и то, он вполне контролировал себя.
Он не был таким уж прям мачо. Обычно он хлопал нас с братом по спине и говорил что-то вроде: "Хорошая работа". Он был немногословен, но когда он говорил, лучше было его слушать. Иначе тебе доставалась затрещина. Помню, как-то я чересчур активно возражал ему, как вдруг – "Шлёп". Я быстро осознал, что лучше его не доводить. Легкое шатание и звон в ушах – удовольствие не из приятных.
У моей матери на случай моего непослушания имелась лопатка. Мне было десять лет и я был не из самых послушных детей, так что как-то я схлопотал ей по заднице. В тот же вечер, когда родители куда-то ушли, я распилил лопатку пополам маленькой пилой из набора, полученного в подарок на Рождество. Лопатка была угрозой, а я ликвидировал её.
И в следующий раз, когда она вознамерилась её использовать, она начала на меня кричать. Я сбежал от неё в свою комнату, и она заперла меня в ней. Отца не было дома, и я расплакался. Она почувствовала себя виноватой и выпустила меня, дав печенье. И опять я быстро понял, как устроить хорошее шоу и управлять своей мамой с малых лет.
Мой отец был олдскульным полицейским в Уинзоре. Он творил уличное правосудие с помощью своей дубинки. Его уважали. Я вспоминаю, как он приходил домой с работы, побывав в драке. Однажды он утихомиривал массовую потасовку в баре и один из его локтей был весь в порезах. Я считал, что это было так круто.
Знаете, если бы я не стал хоккеистом, я мог бы стать полицейским. К тому же, я и так имел с ними много дел.
Однажды, когда я был в восьмом классе, мы с приятелями, Тони ДиКокко и Дэйвом Кантагалло, резвились в школе. На полном ходу мы неслись по холлу школы, я – впереди, Тони за мной, а когда к двери подбежал Дэйв, он врезала ему прямо в лоб. Рассечение было ужасным, повсюду кровь, как у рестлеров. В итоге его увезли в больницу и наложили швы. Меня и Тони вызвали к директору, и я думал, что отец всыплет мне по первое число, но он не сказал ни слова.
Отец, бывало, приводил нас в полицейский участок и устраивал тур, показывая камеры и закрывая нас внутри. Мы ходили к его другу и стреляли из ружей. У отца было много оружия, штук двадцать стволов или около того. После его смерти мама продала их все напарнику отца за 2500 долларов. Я до сих пор злюсь на неё за это. Это же было круто – иметь свою коллекцию оружия – мне было тогда 17, а Норму – 18. Там был "Люггер", который его дядя привёз со Второй Мировой, четыре помповика "Ли-Энфилд", "Магнум" 57 и пара сорок-пятых. Еще была пара короткоствольных "Детектив Спешл" – полицейская версия "Кольта".
Отец часто брал меня с собой на игры "Ред Уингс". У него был приятель, Пэт Д’Амор, владелец строительной компании. Отец присматривал за его собственностью в свободное время. В знак благодарности Пэт давал ему билеты на хоккей. В то время в "Олимпии" было не слишком безопасно. В 1976 году одного бизнесмена, шедшего после игры в теннис к своей машине, застрелили на парковке. Охранники уходили домой и выключали свет на парковке, даже они не хотели находиться около "Олимпии" поздно ночью.
Когда мой отец водил меня и Норма на игры, он брал с собой короткоствольный 38. Он пересекал границу с ним под ремнём. Он распахивал куртку, показывал свой значок полицейского и говорил: "Я на хоккей". После игры, когда мы шли к машине, он держал пистолет в руке. Мы с Нормом чувствовали себя в полной безопасности. Наш старик не собирался никому позволять докопаться до нас.
Материал из книги Tough Guy: My Life on the Edge. Перевод Святослав Панов www.hockeyfights.ru.
