Джон Изнер: «Мама готовила мне три раза в день»
Мир узнал о Джоне Изнере в 2007-м году, когда долговязый парень, только что закончивший университет и почти не игравший в туре, за год взлетел в рейтинге на восемь сотен позиций и дошел до финала крупного турнира в Вашингтоне. Через три года Джон стал соавтором еще одной, более громкой сенсации, – вместе с Николя Маю он сыграл самый продолжительный матч в истории тенниса. Взлет Изнера похож на голливудскую сказку, но успех не вскружил ему голову – он остался скромным парнем из Северной Каролины, который любит семью и теннис. Об учебе в университете, о дружбе с Николя Маю и о планах на будущее Джон рассказал в интервью «Tennis Magazine». Перевод беседы с Джоном – в блоге «Теннис Online».
После знаменитого матча на «Уимблдоне» ты стал настоящей знаменитостью. В этом году ты снова удивил всех, сыграв пять сетов с Рафаэлем Надалем в первом круге «Ролан Гаррос». Ждал ли ты сам от себя чего-то подобного?
Даже не знаю. Я понимал, что мне нужно найти себя, если можно так выразиться. Не хватало какого-то щелчка, чтобы я мог выстрелить. Поворотным моментом стал брейк во втором сете, до этого момента Рафа делал со мной что хотел. Но после брейка я поверил в себя, у меня даже было ощущение, что я смогу выиграть матч.
История твоего становления как игрока довольно необычна для профессионального тенниса. В течение четырех лет ты учился в университете (с 2003 по 2007 год Джон был студентом университета Джорджии и получил образование в области речевой коммуникации), что довольно редко встречается в среде профессиональных игроков. Расскажи об этом периоде своей жизни.
Действительно, мало кто из игроков учится, некоторые начинают, но бросают занятия. Когда я поступил в университет, мои сверстники уже начали делать первые шаги во взрослом туре, естественно я от них отстал. Но мне очень нравилось учиться – с первого же дня и в течение последующих четырех лет меня ни разу не посещала мысль все бросить. Меня чуть ли не силком выпроваживали из университета, когда нужно было уезжать (смеется).
Ты дебютировал в профессиональном туре довольно поздно – в 22 года. Когда вообще ты начал заниматься теннисом?
Я всегда был очень спортивным. В детстве играл в баскетбол, в бейсбол, немного в футбол (соккер), правда играл очень плохо, ну и в теннис. Со временем остались только баскетбол и теннис. Баскетбольные матчи шли всю неделю, из-за чего мне приходилось пропускать некоторые теннисные турниры. Стало сложно заниматься сразу двумя видами спорта, и в 15 лет я выбрал теннис. Такое решение было продиктовано еще и тем, что занятия теннисом давали мне большие шансы на то, чтобы получить стипендию в университете, это всегда было моей основной целью. А в баскетболе в США для этого слишком большая конкуренция.
Насколько успешно ты выступал в юниорах?
Скажем так, я играл на хорошем уровне в своей стране, но я не был силен настолько, чтобы принимать участие в юниорских турнирах ITF, где играют ребята со всего света. Я был где-то десятым в США – это неплохо, но все-таки недостаточно для игры с теми, которые уже были фактически профессионалами. Уже тогда я был очень высоким, но при этом и очень худым. Мне нужно было сильно прибавить физически, прежде чем выходить на профессиональный уровень. Поэтому я решил пойти в университет.
Что дали тебе эти четыре года учебы в сравнении с теми, кто не заканчивал университетов?
Мне кажется, за это время я стал более зрелым, физически развился. Для меня это было лучшим решением. Кроме того, я прибавил и как теннисист и после окончания университета почувствовал, что готов к борьбе на высшем уровне. Когда я пришел в тур, я был старше и лучше подготовлен к тому, чтобы выдержать все трудности. У меня в запасе было множество побед на университетском уровне, это тоже придавало уверенности.
Джон один из немногих теннисистов, получивших университетское образование
В отличие от многих других, в детстве ты не мечтал о теннисной карьере?
Будучи подростком, я не проводил на корте по четыре часа в день, я занимался по часу три раза в неделю. Мне подходил такой режим. Еще учась в школе, я мечтал только о том, чтобы получить стипендию и освободить мою семью от необходимости платить за мою учебу в университете. Я никогда не думал о том, что теннис станет моей профессией. Но, пока я был студентом, моя игра улучшалась, и я начал задумываться о карьере игрока.
Ты бы советовал другим молодым людям последовать твоему примеру и получить образование, прежде чем начать играть?
Не знаю как для людей из других стран, но американцам я бы советовал пройти через это. В университете Джорджии у меня была отличная программа тренировок, великолепные тренеры. Мы участвовали в университетском чемпионате, стали увереннее, проведя множество матчей. А когда тебе 17-18 лет и ты начинаешь играть профессионально, то сталкиваешься со множеством трудностей и нужно постоянно бороться, чтобы зацепиться за свой шанс. Нужно пройти через фьючерсы и челленджеры, а условия на этих турнирах не всегда так уж хороши. Часто молодые теннисисты могут сыграть только один матч в неделю, потому что проигрывают в первом же круге. Несмотря на то, что ты расстроен, тебе нужно снова начинать бороться на следующей неделе уже на другом турнире с прежним настроем. В такой обстановке трудно набраться уверенности для того, чтобы добиться успеха.
За время учебы ты выиграл большинство университетских соревнований, в которых участвовал. Ты планировал продолжить выигрывать и в профессиональном туре?
Дело в том, что я тогда об этом даже не думал. Я знал, что «нормальная» работа мне не очень подходит, поэтому решил попробовать найти себя в теннисе. Но тогда я думал о карьере тренера, а не игрока. Потом я решил, что могу попробовать себя и в туре и если когда-нибудь войду в топ-100, буду доволен. В итоге я превзошел свои самые смелые ожидания.
В США тебя ставят в пример подрастающему поколению?
Да, думаю, что Федерация и университеты ставят меня в пример. Хотя я не единственный в своем роде. В туре играет Кевин Андерсон, который учился в университете в Иллинойсе, Сомдев Девварман, Бенджамин Беккер. С ними я часто пересекался на соревнованиях между университетами. Сейчас, на мой взгляд, наметилась тенденция – молодежь учится год-два, прежде чем начать карьеру в спорте.
У тебя были проблемы с адаптацией из-за того, что ты начал играть в туре так поздно?
Я думаю, мне повезло в том, что я не играл годами фьючерсы и челленджеры, а сразу пошел в атаку на турнирах серии ATP. Жизнь в туре довольно комфортная, на больших турнирах с нами вообще обращаются, как с королями. Если честно, я живу как в сказке, к тому же занимаюсь тем, что мне нравится.
Остается ли у тебя время на себя и на какие-то другие занятия?
Да, в туре у нас довольно много свободного времени. Во время турниров я или играю матч, или только тренируюсь раз в день. Я большой поклонник спорта, могу смотреть по телевизору все, что угодно, помимо тенниса. Еще я много читаю, во время путешествий у меня всегда с собой какая-нибудь книга. Я читаю примерно одну книгу в месяц. Когда я провожу тренировки у себя в Северной Каролине, то мой рабочий день заканчивается в четыре-пять вечера, и я могу посвятить весь оставшийся день себе и своей семье.
На примере своей мамы Карен, победившей рак, Джон научился бороться до конца
Ты активно участвуешь в различных ассоциациях по борьбе с раком, можешь рассказать об этой деятельности?
Я стал вести эту деятельность после того, как эта проблема коснулась меня. В первый год моей учебы в университете, моя мама была в шаге от смерти – у нее обнаружили рак ободочной кишки. Нам повезло – у нас в Северной Каролине есть отличный центр, один из лучших онкологических центров в стране, если не в мире. Там отличная инфраструктура, лучшее оборудование и лучшие врачи. Лечение спасло ей жизнь, и с тех пор вся наша семья активно занимается проблемой рака. Я участвовал в выставочных турнирах, доходы от которых шли на дело борьбы с раком, и вообще пытаюсь собрать как можно больше денег для этого. Надеюсь, что мои результаты и известность помогут мне сделать в будущем еще больше.
Ты очень близок со своей матерью, Карен. Расскажи о сложных моментах, которые вы прошли вместе.
Мне кажется, я немного избалован мамой, но не в плане материального. Мои родители никогда не дарили мне машину, не давали много денег. Но моя мама всегда очень много отдавала семье, она даже готовила мне три раза в день – для США это большая редкость! Наверное поэтому я вырос таким большим! Это лучшая мать, которая только может быть на свете. Я очень боялся ее потерять, когда она заболела. То, как она боролась в течение шести месяцев, как переносила все это сложное лечение, стало для меня примером. Когда я знаю, что такое химиотерапия, мне легче переносить трудности во время матча. Я могу сыграть одиннадцатичасовой матч без проблем! (смеется)
Ты назвал ее «самым сильным бойцом в мире»?
Точно! Она пережила почти год настоящего ада, страданий, и никогда не жаловалась, оставалась сильной. Сейчас она прекрасно себя чувствует, но такой опыт заставляет тебя по-другому смотреть на будущее. Каждое утро, когда я просыпаюсь, я радуюсь тому, что я могу быть здесь, могу заниматься тем, что люблю – играть в теннис. Если у меня возникают какие-то проблемы на корте, я говорю себе, что это всего лишь игра, а не борьба за жизнь.
Джон (в центре) быстро перерос своих старших братьев Натана и Джордана
Поговорим теперь о твоей игре. Ты – один из самых высоких игроков в туре (рост Джона – два метра и шесть сантиметров). В чем преимущества и недостатки такой комплекции?
Естественно, я имею преимущество на подаче, кроме того, еще и при ударе справа. Когда у меня есть время на то, чтобы пробить с задней линии, я могу вложить всю свою силу в удар. Я думаю, что для человека с таким ростом я двигаюсь неплохо. Но, конечно, я никогда не буду самым быстрым игроком в туре, это невозможно.
Ты всегда был самым высоким, и в детстве, и в подростковом возрасте?
Я всегда был одним из самых высоких среди сверстников, но однажды я резко прибавил в росте. В 17 лет за год я вырос более чем на 15 сантиметров и не прекращал расти. Помню, как каждое утро мне казалось, что я встаю все более и более высоким. Оба моих брата (у Джона два старших брата – Джордану 28 лет, Натану – 30) выросли где-то до метра девяносто, и я думал, что буду такого же роста, но в итоге перерос их.
В обычной жизни такой рост мешает?
Я всегда говорю себе, что я такой, какой есть. Если бы я не был таким высоким, может быть меня здесь и не было бы. Конечно, есть неудобства – например, некоторые двери слишком низкие для меня. И в самолете неудобно – это сущий ад, кроме того, это еще и дорого, ведь мне приходится всегда летать только бизнес-классом.
В 2007 году, после окончания университета, ты дебютировал в туре. Меньше чем за шесть месяцев ты перепрыгнул почти через 700 позиций в рейтинге и добрался до финала в Вашингтоне. Не было ли это восхождение чересчур стремительным?
Да, тем летом все произошло очень быстро. Первым турниром в том году для меня был фьючерс, и я его выиграл. Потом челленджер, и я снова выиграл, переместившись из девятой в пятую сотню рейтинга. Благодаря этому я получил вайлд-кард на турнире в Вашингтоне, где добрался до финала. Через некоторое время я был уже в Топ-200.
И тебя сразу же записали в надежды американского тенниса. Ты чувствовал давление из-за этого?
После этих фантастических шести месяцев от меня ждали многого, но я не оправдал надежд. Чтобы снова двигаться вперед, я вернулся на челленджеры, чтобы набраться опыта в матчах. В 2009 я начал работать с моим нынешним тренером (Джон работает с Крэйгом Бойнтоном, бывшим тренером Джима Курье и Джеймса Блэйка) и почувствовал прогресс в своей игре. Когда мы только начали сотрудничать, я был в районе 150-го места, а закончил год 35-м, несмотря на то, что у меня в течение трех месяцев были проблемы из-за мононуклеоза.
В этом же 2009-м году твое имя впервые прогремело на US Open, когда ты обыграл Энди Роддика в третьем круге. Этот момент важен для тебя до сих пор?
Да, это было что-то невообразимое. Американцу победить Энди Роддика на US Open – это мечта. После этой победы, имея за плечами два года игры в туре, я был готов к давлению, к атакам прессы. Эта победа стала отправной точкой для успехов следующего года.
В 2010 году в твоей карьере произошли еще два знаменательных события – твой первый титул в Окленде и первая игра за сборную в рамках Кубка Дэвиса против Сербии. Какое из этих двух достижений ты бы поставил на первое место?
Трудно выбрать. И первый титул, и игра за страну были очень важными моментами в моей карьере. Играть в первом туре против Сербии, будущего победителя, было очень сложно. Кроме того, чуть позже нам удалось удержаться в мировой группе после встречи с Колумбией, что тоже было непросто. Для меня все было ново, в начале карьеры я даже не предполагал, что буду играть за сборную.
Ты играл в Белграде с Новаком Джоковичем, и этот матч был одним из лучших в 2010 году (Джокович с трудом вырвал победу в пятом сете – 7:5 3:6 6:3 6:7 6:4). Такие поединки помогают тебе улучшать игру?
Безусловно. Я отлично провел тот матч, проиграл только в пятом сете, и это на грунте! Только от меня зависит, смогу ли я использовать такие матчи в качестве трамплина, который поможет мне лучше играть и быть увереннее в своем теннисе. Я знаю, что если играю на сто процентов, то могу выиграть вне зависимости от того, кто стоит на другой половине корта. Думаю, я доказал это в матче с Надалем!
Победа на Кубке Дэвиса не была мечтой твоего детства?
Никогда. Ведь я даже не думал о том, что когда-нибудь стану частью этой команды. Когда был маленьким, я немного смотрел матчи Сампраса, Агасси, Курье, но никогда не хотел быть на их месте. Как я уже говорил, все пришло только в университете.
Наша сборная может отлично выступать на Кубке Дэвиса, у нас есть достаточно ресурсов – несколько игроков в двадцатке, лучшая пара в мире, хороший капитан.
После знаменитого матча на «Уимблдоне», который длился 11 часов и 5 минут, Николя Маю стал одним из самых близких друзей Джона
Поговорим теперь о самом известном твоем матче. В начале года вы встретились с Николя Маю в Перте на Кубке Хопмана. Как все прошло?
Это был нормальный матч, на 9 часов 30 минут короче того, что мы сыграли на «Уимблдоне». Я знаю точно, что такого матча у нас больше не будет!
Был ли хотя бы один день после того матча на «Уимблдоне», когда бы тебе не приходилось о нем говорить? И как ты принял эту новую волну популярности?
Я слышу об этом матче каждый день! Но я «знаменитость» лишь для поклонников тенниса. Меня стали чаще узнавать, но люди на улицах все равно принимают меня за баскетболиста!
Как ты думаешь, память о том поединке будет преследовать тебя на протяжении всей карьеры?
Это зависит и от меня – буду ли я играть хорошо и сделаю ли так, что тот матч не будет главным событием в моей карьере. Моя цель – до окончания карьеры выиграть турнир «Большого Шлема». Это будет невообразимо сложно, но это возможно, если я продолжу продуктивно работать. Сейчас я известен в основном благодаря матчу с Маю, но надеюсь, что в тот день, когда я выиграю крупный турнир, все изменится. Но даже если тот поединок останется самым ярким эпизодом в моей карьере, – тоже хорошо, я горжусь этим матчем.
После этой битвы на «Уимблдоне» ты принимал множество поздравлений от СМИ, участвовал в огромном количестве передач на телевидении. Оглядываясь назад, ты не сожалеешь о том, что потратил столько энергии на эту послематчевую эйфорию?
После «Уимблдона» я отправился в Нью-Йорк, затем в Лос-Анджелес для того, чтобы принять участие в телешоу. После этого меня «накрыло», я испытал что-то вроде рикошета. Я играл на турнире в Атланте в июле, потому что это было поблизости. Было очень жарко, я добрался до финала, но сразу после я ощутил внутри себя необъятную пустоту. Я уехал домой к родителям, отключил телефон на две недели. Мама заботилась обо мне и отдых пошел мне на пользу. Правда, я получил небольшую травму, но смог восстановиться к US Open.
Николя как-то признался, что недооценил степень физических и психологических последствий того матча. Ты согласен с ним?
Да, конечно. Через три-четыре дня после этой встречи я чувствовал себя неплохо и снова начал тренироваться как ни в чем не бывало. Но очень скоро я заметил, что мне нужно все больше и больше перерывов во время тренировок, хоть усталость была больше психологической, чем физической. Мы с Николя не отдавали себе отчета в том, какое количество ресурсов наших организмов мы истратили. Поэтому нам обоим было очень сложно восстановить эти запасы, в первую очередь в том, что касается головы, а не тела. Но, с другой стороны, теперь я знаю чего ждать от своего организма, если я выиграю турнир «Большого Шлема»!
В 2010 году, впервые в своей карьере, ты завершил год в топ-20 рейтинга, но все все равно вспоминали тот матч на «Уимблдоне». Это тебя не раздражало?
Вовсе нет. Наш поединок с Маю привлек внимание всего мира, несмотря на то, что все смотрели Чемпионат мира по футболу. Да, я завершил год в двадцатке, это был отличный сезон, но для спорта в целом это не так важно.
Вы с Николя общаетесь, поддерживаете отношения?
До того матча мы были едва знакомы, просто здоровались. Сейчас я могу сказать, что мы близкие друзья. Я в хороших отношениях со многими игроками, но мы с Нико действительно отлично друг друга понимаем. Мы все время обмениваемся сообщениями, он очень хороший парень. Наша дружба будет длиться долго, может быть и всю жизнь. Я рад, что случился этот матч, что мы познакомились. Победитель этого матча не так важен, в истории останется то, что Джон Изнер и Николя Маю сыграли самый длинный матч в истории тенниса. Здесь нет ни победителя, ни проигравшего, есть два игрока, которые отдали себя полностью и чьи имена теперь связаны навечно.
По материалам Tennis Magazine N 421
А за статью спасибо большое. Джон производит впечатление хорошего человека