8 мин.

Выездной приём дона Евгенио (Марио Пьюзо о предматчевой подготовке ЦСКА к матчу в Италии)

151

В поисках Слуцкого

 

Президент ЦСКА Евгений Гинер в роскошном номере отеля затянулся сигарой. День выдался утомительным. Он вопросительно посмотрел на замершего в углу Онопко:

— Остался только Малезани?

Онопко утвердительно кивнул головой. Гинер в раздумьях сморщил лоб, а потом сказал:

— Перед тем как ввести его, пригласи сюда Слуцкого. Он должен поучиться некоторым вещам.

Онопко с беспокойством искал Слуцкого в отеле. Ожидавшему Малезани он предложил запастись терпением и подошел к Щенникову и Рахимичу.

— Вы не видели Слуцкого? — спросил он.

Рахимич отрицательно покачал головой. Озабоченный Виктор поспешил к футбольному полю, где за час до этого закончилась тренировка.

Щенников уточнил у старшего товарища:

— Я давно хотел спросить у тебя, учитель, почему этот спартаковец работает у нас? Ведь это не принято в соответствии с традициями?

— На самом деле Виктор втайне с 12 лет болел за ЦСКА — сказал мудрый босниец. — Карьера сложилась так, что играл он в «Спартаке», но после окончания карьеры его туда на тренерскую работу не пригласили, и он скатился до должности чиновника РФС. Гинер, знавший Витю в детстве как армейского болельщика, пожалел его и взял к себе.

— Наш президент очень добрый человек, - сказал Щенников. Мудрый босниец в ответ лишь загадочно улыбнулся.

Они увидели, как Онопко ведёт Слуцкого, который, как оказалось, до сих пор гонял по полю Олисе, к двери номера Гинера, а потом пальцем подзывает наставника «Болоньи» Альберто Малезани.

 

 

Прием дона Евгенио

 

— Почему он беспокоит Евгения Ленноровича в день игры? — спросил Щенников.

Рахимич усмехнулся:

— Этот итальянец знает, что, согласно армейской традиции, президент клуба не сможет отказать просителю в день матча еврокубка.

Альберто Малезани вошел вслед за Онопко в роскошный номер президента ЦСКА и увидел там дона Евгенио, который сидел за огромным рабочим столом. Леонид Слуцкий стоял у окна и смотрел на расположенное рядом с отелем футбольное поле, где Олисе продолжал отрабатывать финты. В этот день Гинер впервые проявил холодность. Он не обнял гостя и не пожал ему руки. Угрюмый тренер «Болоньи» был допущен на приём лишь из-за красно-синих цветов своей команды.

Малезани подошел к своей просьбе окольными путями:

— Ты должен простить меня, дон Евгенио, что я пришёл к тебе без своего вратаря Вивиано, который мечтает играть в твоей команде. Этот талантливый парень, вратарь сборной Италии, вынужден посещать психолога и пить антидепрессанты.

Он посмотрел на Слуцкого и на Онопко, давая понять, что не хочет говорить в их присутствии. Но Гинер был безжалостен:

— Всем нам известна история с твоим вратарём, — сказал дон Евгенио. — Моей команде тоже случалось терпеть крупные поражения.

Лицо Малезани посерело, и он спросил прямо:

— Я могу остаться с тобой наедине?

Дон Евгенио отрицательно покачал головой:

— Я доверяю этим людям. Оба они — моя правая рука. Я не могу обидеть их таким недоверием.

Наставник закрыл на мгновение глаза, а потом начал говорить. Говорил он тихим, навевающим тоску голосом:

— Я воспитал свою команду в традициях кальчо. Я верю в кальчо. Кальчо дал мне сделать карьеру. Я принимал без протестов все причуды судей. Но 17 октября мы играли с «Палермо». Судья топил нас, но мы пытались играть по правилам. Мы сопротивлялись как могли, но нас обставили штрафными. Мы проиграли — 1:4. Мой вратарь Вивиано плакал от боли и обиды: «Коуч, коуч, почему они это сделали? Почему они это сделали?» И я тоже плакал.

Гинер сделал явно принужденный соболезнующий жест, а Малезани продолжал страдающим голосом:

— Почему я плакал? Мой вратарь был надеждой, лучшим игроком команды. Никогда он больше не будет таким надёжным.

Малезани весь дрожал, его лицо покрылось пятнами.

— Как добропорядочный тренер серии А, я обратился с протестом на судейство. Доказательства были налицо, но мой протест отклонили. Я стоял, как последний идиот, а эти выродки из «Палермо» насмехались надо мной. И я тогда сказал помощнику: «Мы должны пойти к дону Евгенио и просить его о справедливом суде».

 

 

Ошибка Малезани

 

Гинер склонил голову в знак участия. Но когда он заговорил, слова его прозвучали холодно и обиженно:

— Для чего ты обратился с протестом? Почему не пришел сразу ко мне?

Малезани неслышно пробормотал:

— Чего ты хочешь от меня? Я на все готов, только сделай то, о чем я тебя молю.

Его слова прозвучали почти нахально. Гинер спросил серьезным голосом:

— А о чем ты молишь?

Малезани бросил взгляд на Онопко и Слуцкого и покачал головой. Гинер пересел поближе к наставнику «Болоньи». Малезани с секунду колебался, потом нагнулся к уху дона Евгенио, почти касаясь его губами. Гинер слушал, словно священник на исповеди, глядя в невидимую даль и не произнося ни звука. Это продолжалось довольно долго, пока Малезани, наконец, не кончил нашептывать и не выпрямился во весь рост. Дон Евгенио окинул его недобрым взглядом. У Малезани раскраснелись щеки, и лицо покрылось испариной, но он посмотрел дону прямо в глаза.

Гинер наконец ответил:

— Этого я сделать не могу. Ты требуешь слишком многого.

Малезани ответил громким и ясным голосом:

— Я заплачу тебе, сколько запросишь.

Услышав эти слова, Онопко нервно встрепенулся. Слуцкий скрестил руки и насмешливо улыбнулся из своего угла, — казалось, он только сейчас заметил разыгрывающийся в номере спектакль.

Гинер встал из-за стола. Лицо его все еще ничего не выражало, но от голоса веяло холодом.

— Мы знакомы с тобой давно, — сказал он наставнику «Болоньи». — До сегодняшнего дня ты ни разу не приходил ко мне за советом или помощью. Я не могу припомнить, когда ты приглашал ЦСКА на сборы. Давай будем откровенны. Ты отклонил мою дружбу. Боялся быть моим должником.

Малезани промямлил:

— Я не хотел навлечь на себя беду.

Гинер поднял руку:

— Нет. Не говори. Серия А показалась тебе раем. У тебя хорошая профессия, ты нажил состояние. Ты думал, что серия А — самый честный чемпионат на свете. Ты не позаботился о том, чтобы обзавестись надежными друзьями. Ведь тебя охраняла Итальянская федерация. Ведь существует, в конце концов, право протеста, призванное защищать такие клубы, как твой. Ты не нуждался в Гинере. Очень хорошо. Я оскорблен в своих лучших чувствах и я не намерен просто так дарить свою дружбу людям.

Дон Евгенио выдержал паузу и насмешливо-презрительно улыбнулся Малезани:

— Теперь ты приходишь ко мне и говоришь: «Гинер, сотвори суд справедливости». И даже в этой твоей просьбе не чувствуется уважения ко мне. Ты не предлагаешь мне своей дружбы. Ты входишь в мой номер в день еврокубкового матча и говоришь: «Я заплачу тебе, сколько ты запросишь». Нет-нет, я не обиделся, но разве дал я тебе повод относиться ко мне с таким неуважением?

 

 

Справедливый приговор

 

В голосе Малезани перемешались горе и страх:

— Серия А была добра ко мне. Я хотел быть хорошим тренером кальчо. Я хотел, чтобы мой вратарь стал лучшим вратарём в истории сборной Италии.

Гинер хлопнул в ладоши, будто подводя итог своему решению:

— Это ты хорошо сказал. Очень хорошо. Так нечего жаловаться. Твой протест отклонён по закону. Будь доволен. В конце концов, ведь дело не так уж серьезно: в «Палермо» парни молодые, горячие, у их руководства хорошие связи. Нет, дорогой Альберто, ты всегда был честным человеком. Несмотря на то, что ты отклонил мою дружбу, я готов положиться на слово Альберто Малезани больше, чем на слово любого другого человека. Так дай же мне слово, что ты отбросишь все эти глупости. Прости. Забудь. Жизнь полна несчастий.

Жестокая насмешливость и презрительность, с которыми все это было произнесено, и едва сдерживаемый гнев Гинера превратили несчастного тренера «Болоньи» в кисель, но он смело произнес:

— Я прошу твоего справедливого суда.

Гинер ответил коротко:

— Суд вынес справедливый приговор.

Малезани упрямо затряс головой:

— Нет. Этот приговор справедлив только для околофутбольных жучков.

Кивком головы дон Евгенио подтвердил свое согласие с этим тонким диагнозом, потом спросил:

— А каков он, твой справедливый приговор?

— Око за око, — ответил Малезани.

— Ты просил для них большего, — сказал Гинер. — ты просил для «Палермо» 0:6 на их поле.

Малезани произнес недовольным тоном:

— Пусть пострадают так же, как моя «Болонья».

Гинер выжидал. Малезани собрал последние остатки своей храбрости и спросил:

— Сколько я тебе должен за это заплатить?

Это было криком отчаяния.

Гинер повернулся спиной к Малезани, что было явным намеком на конец аудиенции, но тренер «Болоньи» не трогался с места.

 

 

Задание для Вагнера

 

Наконец, со вздохом Гинер снова повернулся к итальянскому тренеру. Дон Евгенио был нежен и терпелив:

— Почему ты боялся довериться мне первому? — спросил он. — Ты подаёшь апелляцию и ждёшь впустую. Ты останешься в дураках. Ты выслушиваешь приговор комиссии, которая продаёт себя, как последняя уличная девка.

Гинер остановился, голос его стал жестче.

— Приди ты ко мне за справедливостью, мерзавцы, которые изничтожили твою «Болонью», плакали бы сегодня горькими слезами. Если бы по какой-то непонятной причине столь честный и порядочный тренер, как ты, нажил бы себе врагов, они стали бы моими врагами. — Гинер поднял руку и показал пальцем на Малезани. — И тогда, поверь мне, они боялись бы тебя.

Малезани наклонил голову и невнятно произнес:

— Будь другом. Я принимаю.

Дон Евгенио положил руку на плечо тренера «Болоньи»:

— Хорошо, — сказал он. — Ты получишь мой суд справедливости. Однажды, причем может случиться, что этот день никогда не наступит, я приду к тебе и попрошу оказать мне ответную услугу. До того дня считай это моим подарком.

Когда дверь за тренером «Болоньи» захлопнулась, Гинер обратился к Слуцкому:

— Передай это дело Вагнеру и Думбии, пусть они позаботятся о том, чтобы всё было проделано на высшем уровне. Ведь мы, в конце концов, не убийцы, как думает пустая голова этого воспитанника кальчо.