17 мин.

Тимофей Мозгов: «Сильно удивился, что наши матчи показывали по «Первому»

357

Приятности

- Машину, подаренную за медаль на Олимпиаде, вы все-таки решили оставить?

– Пока езжу… У меня просто моя пока поломалась. Пришлось эту забрать. Дальше видно будет. Сейчас в Америку уеду – брат покатается. А там решим, что делать дальше. Наверное, оставим.

- Важна как память?

– Скорее, машина – это просто приятности, связанные с победой. Самое главное, что медалька есть.

- А что с медалью?

– Я ее изначально отвез в Краснодар. Сейчас пришлось привезти обратно, потому что тут родственники попросили подержать, пофотографироваться. А так, папа скоро приедет и увезет ее в Краснодар на хранение, где все остальные медали лежат.

- Пришло осознание, что произошло что-то важное?

– Что-то такое приходит, но героем таким себя не чувствую. Просто приятно, что большое дело сделали.

- В плане карьеры есть ощущение, что все это – все годы тренировок, травмы – все это было не зря? Или наоборот?

– Мне кажется, когда ты выступаешь за сборную России, это не для карьеры, а для себя, для страны. Патриотизм и все такое. Все, что для карьеры, это больше в клубах.

- Главное впечатление от Олимпиады?

– Главное, наверное, ощущение праздника. Атмосфера праздника, смешанная с рабочей атмосферой. Это было непривычно: вроде бы и праздник, Олимпиада, а, с другой стороны, работать надо, нельзя никому уступать.

- Насколько вообще комфортно было в Лондоне?

– Кровати были неудобные. На результатах это не отразилось, больше на моем сне.

Тренировки

- Чем занимались после Олимпиады?

– Пару дней в Москве провели, получили подарки от Владимира Владимировича и поехали с женой на Кипр отдыхать. Неделю отдыхали, спали до обеда, загорали, кушали. Пару дней в Москве и неделю в Краснодаре. Сейчас тренируемся. Уже недели полторы тренируюсь. Не сказать, что на полную, как в сезоне, но потихоньку начинаю набирать форму. Тренажерка, беговая дорожка, чуть-чуть зал.

- Когда начнутся тренировки с Оладжувоном?

– Знаю, что лагерь открывается 2 октября. Я туда, наверное, поеду дней за десять. Пока точно не знаю. Там и будет Оладжувон.

- Вы ждете этого с нетерпением?

– Да как-то во время Олимпиады я о сезоне не думал. Про Оладжувона и забыл, честно говоря. Пока сам тренируюсь. На самом деле, будет очень полезно. Будет Оладжувон, так будет Оладжувон.

- Но пиетета нет?

– Понятно, что он заслуженный, крутой чувак. Надо будет прислушаться. Зря не скажет, не покажет ничего.

- Есть какие-то авторитеты, кто-то, кто вызывает трепет?

– Авторитеты есть, но, чтобы трепет вызывать, коленки тряслись – нет. Обойдутся.

- Даже Шак?

– Да он и не игрок уже. Аналитик, эксперт. Хотя, конечно, когда я выходил с ним играть, ощущения были… Тем более один из первых матчей – Шакил, Кевин Гарнетт, Рэй Аллен – я их только по телевизору видел. Не скажу, что коленки тряслись, просто волнение было.

Внимание

- В этом году вы гораздо лучше взаимодействовали с Хряпой и Кириленко. Что-то кардинально изменилось?

– Думаю, что нет. Просто так получилось, что ребята, которые до меня были в сборной – Виталик, Антон – с ними уже играли. Так получилось, что, когда я пришел в сборную, Хряпа был травмирован, а Андрея не было. Впервые мы с ними вместе сыграли на чемпионате Европы – может, поэтому. Все же баскетбол – командная игра, и взаимопонимание необходимо. Плюс мы особенно не были сильно близки вне площадки.

- Насколько удобно выходить на замену? И какие отношения с Кауном?

– Для меня в принципе разницы нет – выходить с «бани» или в старте. Я так говорю не потому, что так надо говорить. Разницы действительно нет. Для меня главное, чтобы тренер доверял и давал время играть.

Что касается отношений с Саньком – да ничего, так, нормально. Понятно, что на тренировках мы рубимся, локтями. Я не скажу, что он мой лучший друг, но мы хорошо с ним общаемся. Он мне всегда машину заводил, прогревал – когда мы мылись, он первый выходил, а я ему ключи давал.

- Блатт – это наше все?

– Даже не знаю. Безусловно, заслуги огромные. Он молодец. Но все же наше все – это когда мы вместе.

- Вы как сами относитесь к тому, что он может уйти? Кто-то может его заменить?

– Не знаю. Не читаю, что говорят: кто-то – что он уйдет, кто-то – что останется. Не знаю, из-за чего они там не могут договориться.

- Сам-то он попрощался?

– Он не прощался. Сказал просто, что, возможно, это последний турнир, но пока сам точно не знает.

- Есть что-то, что не понравилось на Олимпиаде?

– Я все же не очень доволен питанием. В принципе еда была неплохая, но, думаю, если бы было поменьше народу (тысяч пять хотя бы), может, и получше было. А так сложно организовать. Вот и все. То, что кровати неудобные и жарко в номерах – опустим.

- Какой смысл имела встреча с Путиным, и что она означала лично для вас?

– Приятно было увидеть и сфотографироваться с Владимиром Владимировичем, но, конечно, это было не самое главное. Важнее, что мы заслужили какое-то внимание.

- Баскетбол вообще обделен вниманием. Вы почувствовали вот этот контраст – что неожиданно команда стала интересна?

– Для меня было просто открытием, что наши матчи показывали по «Первому», по «России-2». Я очень удивился. Понятно, что это Олимпиада, но все равно. Если учесть, что, когда мы играли на чемпионате Европы за третье место, показывали товарищеский матч футбольной сборной, а не нас, так что мне было вдвойне приятно. Тогда было обидно.

Критика

- После всего, что было на Евро, баскетбольную сборную начали противопоставлять футбольной. Вы сами как к этому относитесь?

– Я-то в баскетбольной… Понятно, что, наверное, не стоит говорить, что игрокам плевать на мнение болельщиков. Но ведь всегда есть люди, которые критикуют, а есть болельщики, которые наоборот поддерживают. Приятно, когда мне говорят хорошие слова. Когда меня критикуют, я стараюсь пропускать мимо ушей, не портить себе настроение.

Был тут случай. Зашел я в магазин купить себе еды. Подходит ко мне мужик, полупьяный, полуоборванный, и говорит: «Че проиграли?!». С наездом. Одно дело, если бы он подошел, без перегара, культурно бы спросил: «Ребята, ну почему вы проиграли?», а тут «Че вы проиграли испанцам?!». Я говорю: «Так вот получилось». Показываю, что не хочу с ним разговаривать. «Че вы у испанцев не можете выиграть?!». Я говорю: «Если хочешь, иди, попробуй сам поиграй». Вежливо. И ушел, не стал с ним спорить. Критика, особенно в резких комментариях, раздражает, и злит. Когда ты стараешься и работаешь, а тебя такими словами…

- Комментарий, который задел лично вас?

– Такого не вспомню. Мы пока нормально играем, нас не критикуют.

- А в Америке как?

– Да в Америке тоже как-то все так складывается. В Нью-Йорке мы хорошо играли и при нас шли в зоне плей-офф. До этого «Никс» не попадали в плей-офф. На улице, когда народ узнавал, все положительно относились.

Один раз меня остановил милиционер. Мы как раз проиграли. Получилось так, что я, сам того не желая, из левого ряда направо повернул. Не потому, что я нарушал правила, а просто дороги не знал и ехал по навигатору. Он меня остановил. А я сижу в машине.

«Кто вам дал такое право?! Тут пробка километровая, все стоят, а ты свернул».

А я еще по-английски плохо говорил. Объясняю ему: «Понимаете, это не я. Я дорогу не знаю, я по навигатору еду, и он мне сказал держаться левее».

«Это вам не дает права». Ну и пошел разбираться, в общем.

Нам в «Никс» вручили такие карточки и сказали: «Если что, давайте полицейскому, адвокаты там, панику поднимают, все дела». Я не знаю, что делать. Даю ему карточку. Там такой значок и написано: «Нью-Йорк Никс». Он говорит: «Что ты мне даешь?!».

«Не знаю, мне сказали вам дать, если проблемы будут».

Он такой смотрит, смотрит, спрашивает: «А что за «Никс» делаешь?».

«Играю».

А из машины же выходить нельзя, тогда бы сразу увидели, что я высокий: сижу в машине. Он такой: «Да? Вы же сегодня играли?». «Да». Он говорит: «Как сыграли?». «Проиграли» Он смотрел такой в права долго и говорит: «Ну-ка давай, езжай отсюда быстро».

- Антон писал, что вас все время разыгрывали в сборной…

– Ну да. Не разыгрывали, просто я надевал на ноги длинные носки, чулки, а они смеялись надо мной: «Че ты надеваешь?». Потом я налокотник стал надевать – просто чтобы надеть, чтобы прикольно было. Думаю, как половина ребят за океаном делают – не потому, что у них что-то болит, а просто чтобы было.

- Мода с очками с чего появилась?

– Для кого-то это мода, для кого-то необходимость. Я очки надел не потому, что хочу быть супермодным, а потому что у меня зрение не самое лучшее. И глаза начали в последнее время больше уставать в линзах. Стараюсь снимать их в свободное время, если нет тренировок. Вечером надел очки, пришел на ужин, все сразу – ха-ха-ха, НБА, мода.

- А еще какие-то модные штуки в НБА не подобрали?

– На iphone перешел разве что. Долго не хотел, не хотел. Но мой телефон сломался, и пошел купил iphone, да и то американский. Так я со старой Nokia хожу. Уже он у меня раритетный скоро станет, но пока работает.

Стереотипы

- Есть какие-то стереотипы по поводу НБА, которые оказались неверными?

– Не знаю. Вы мне приведите пример, а я отвечу.

- Гарнетт – самый отвратительный человек на площадке?

– Не скажу, что он отвратительный. Но он, конечно, очень грязно играет. Мне это не очень нравится. Поэтому я тоже с ним постоянно пихаюсь, толкаюсь. Я раньше не знал этого, но, если посмотреть, Гарнетт постоянно в каких-то стычках участвует, он грязный игрок, неприятный такой.

- С кем еще не нравится играть?

– Еще Заза Пачулия. С ним тоже не могу.

- Насколько вы хорошо общаетесь с Джавалом МакГи?

– Немного совсем. На уровне «привет», «пока», «как дела».

- Ну вот у него репутация самого бестолкового человека в НБА. Это как-то проявляется?

– Я, наверное, не буду это комментировать, промолчу. Не считаю, что он бестолковый, он просто… Ладно, проехали.

- Про Ховарда. Какое отношение ко всей этой истории с переходом?

– Меня можно даже не спрашивать про все эти истории. Не слежу, стараюсь подальше держаться от этого. Без понятия. Конечно, неправильно, если болельщики на него обижаются. Если у нас в Европе это еще допустимо, то там это просто бизнес. Ничего страшного.

- Вы часто говорили, что Эндрю Байнэм – самый сильный центровой, против которого вы играли. Будет проще?

– Да, мне было тяжелее с ним. Но с Ховардом я за два года так и не сыграл. Один раз матч отменили, потом я уехал, они играли. Мы приехали к ним, у него спина болела.

- Говорят, что баскетболистов-афроамериканцев ничего не интересует, кроме машин, женщин и золотых цепей. Тяжело с ними общаться?

– Не скажу, что мы с ними прям гоняем в золотых цепях на тачках за женщинами… Но то, что не золотые цепи, а вообще украшения – золотые браслеты, цепи, часы с бриллиантами – они любят, не поспоришь. Достаточно дорогие вещи покупают. Цены не будут называть. Мне ребята рассказывали, но я сам не готов пока. Хотя, с другой стороны, золото, брильянты – не самое плохое вложение денег. Не как, допустим, машины.

Машины они любят – машины и я люблю. Женщины? У меня есть красивая женщина.

- То есть общения это не осложняло?

– Нет, ни разу. Тяжело с ними, конечно, из-за сленга. Язык вроде бы английский, но слова глотают, немного иначе разговаривают. Но я привык, наверное.

- Можно сказать, что вы адаптировались к американской жизни?

– Ох, не знаю. Вроде только адаптировался, а надо уже в Россию лететь.

- То есть не адаптировались?

– Полностью еще нет.

- Почему?

– Несмотря на то, что по-английски я что-то понимаю, все равно бывают какие-то моменты недопонимания. Не в общении, а, например, с документами – сразу же обращаюсь к агенту. В этом, наверное, и состоит его работа. Плюс не хочу ничего упустить, и если что-то бумажное, стараюсь тоже дать ему. А то не всегда понимаю, что я прочитал.

- Это, прежде всего, связано с языком?

– Не только. Хоть у нас в Америке и появились друзья хорошие, я вырос в России, тут воспитан, тут все друзья, культура, здесь все знаю. Там все равно не моя страна.

- Скучаете?

– Конечно, скучаю. Что делать.

- А в будущем? Вот Кириленко американское гражданство получил, например.

– У нас сын в Америке родился. Он гражданин Америки. Поживем, увидим. Думаю, если и появится гражданство, это неплохо: не нужно получать визу, чтобы поехать куда-нибудь отдыхать. Не нужно мучиться, везти документы. Я никогда этого не делал, правда, но знаю, что за день не делается. Это одно из главных преимуществ.

- Расскажите про страсть к машинам и как вы ее разделяете со своими одноклубниками.

– Все равно это разная страсть. Если кто-то любит дорогие машины, кожаные салоны, «Мерседесы» чем круче, тем лучше, то я больше по спортивным.

Раньше у меня не было возможности спортивную машину купить, а недавно появилась. Я сразу купил «Камаро», переделал ее полностью – не так, как любят ребята: диски черные, музыка. У меня наоборот. Нет музыки, нет крутых 24 дисков. У меня спортивные диски, спортивный двигатель – все переделал под спорт.

Как раз недавно соревнования проходили, мы поехали туда. Я, к сожалению, по контракту не могу гоняться, брат ездил. И, к сожалению, она нас подвела – сломалась. Ну ничего, в следующем году.

- Не жалко гоняться на такой машине?

– Так делали специально, чтобы получить удовольствие. Не для соревнований, конечно. Просто чтобы получить удовольствие. Но если есть возможность безопасно проверить, почему нет.

- С чего вообще началась любовь к машинам?

– Первая машина была BMW 735 20-летней давности, 1988 года рождения. Я занимал на нее денег, потом отдавал. Она была вся такая перекошенная, но ездил на ней. Любовь к машинам с детства, не знаю, почему. Нравятся машины, и все.

- Известно, что самые странные машины у Криса Андерсена. А еще у кого-нибудь есть что-то подобное?

– У всех по-своему. Например, у одного тренера был огромный мотоцикл. Что странно, если учесть, что он был чернокожий парень: для них как-то не свойственно. Так у всех разные машины: у кого-то «Бентли», у кого-то «Мерседес». У тех ребят, кто много денег не получает, обычные машины, не самые крутые.

- Тай Лоусон сказал, что пока Тимофей Мозгов не сделает татуировку, он не станет частью команды.

– Хм, мне он ничего такого не говорил. Приеду, так уж и быть, сделаю наклейку.

Честно говоря, не вижу в этом смысла. Пару лет назад были намерения ухо проколоть, левое – сейчас может, уже и бриллиант, а тогда просто стекляшку вставить – татуировку сделать. Но не знаю. Говорят, что тело – отражение души. Жена хочет, я ее отговариваю.

Вообще у нас многонациональная команда, никто к этому не привлекает внимания.

«Готов к разным поворотам»

- Проще из-за того, что многонациональная команда?

– Да, наверное, мне попроще. Мы общаемся с нашими ребятами – с Галлинари, с Костой – побольше. Ходим кушать. Мне как-то с ними комфортнее, повеселее.

- Стив Хесс – самый энергичный человек в «Наггетс». Насколько чувствуется его влияние?

– Он, наверное, никогда не спит. Постоянно с огромными глазами, на взводе: работать, бежать, давай, давай. В то же время он настоящий профессионал. Несмотря на то, что он такой энергичный, постоянно хочет работать, он знает, когда надо остановиться. Были моменты, когда тебе дают выходной, а ты говоришь, что хотел бы прийти, но он запрещает: «Ни в коем случае, чтобы я тебя не видел в тренажерном зале». Сезон длинный. Нагрузка большая, и организму надо отдыхать.

- Есть какой-то барьер между игроками и тренерами? По Хессу это не чувствуется….

– Да, он достаточно близок к игрокам, но все равно есть барьер. Вне площадки я с ним нормально общаюсь, но, как только мы заходим в зал, он превращается в тренера, которого ослушаться ты не можешь.

- Джордж Карл известен как либеральный тренер. Можете его сравнить с европейскими специалистами?

– Я бы не сказал, что можно сравнить. Европейская тренерская основа в корне отличается от американской. Не только тренерская. Все отличается. Начиная от организационной части – и в целом.

В Америке никто не заставляет тебя ничего делать. Если в Европе после тренировки тебя могут заставить поработать, то там это в принципе невозможно. Так же никто не будет вынуждать тебя ходить на командные ужины, обеды, вставать в одно и то же время.

У Скариоло, например, было жесткое расписание. Дэвид Блатт – американец, и это чувствуется: расписание есть, но нет такого, чтобы все по струнке ходили. У Скариоло нужно было всем вместе вставать из-за стола и так далее.

- С Карлом комфортно?

– Неплохо.

- У многих складывается такое впечатление, что он даже не стремится вас задействовать. В нападении вы просто ставите заслоны и ждете подбора.

– Ну пока что да. Посмотрим, что будет дальше. Когда я приехал еще в Нью-Йорк, мне один тренер сказал, когда я начал на себя чуть-чуть брать: «Тимофей, мы про тебя все знаем. Мы видели, как ты играешь. Понятно, что ты не самый крутой, но мы примерно знаем, что ты можешь. Но пока что ты сильно не поторопись. Придет время, и мы сами подведем тебя к тому, что ты будешь много бросать, брать на себя, а пока бегай и делай, что мы тебе говорим». В принципе, так и было. В «Нью-Йорке» мне все больше доверяли, и, возможно, подошло бы в итоге и к тому, что он мне обещал. Понятно, что не сразу. В «Денвере» же пришлось начинать все заново. В «Нью-Йорке» я что-то показал, а сюда я приехал, и никто ничего не знал. Вот до сих пор доказываю. Не знаю, что будет.

- Ожидания-то какие? Ведь сезон – самый важный в вашей карьере.

– Точно скажу, что не волнуюсь. Набрался терпения, знаю, что будет несладко. Готов к разным поворотам. Вплоть до того, что вообще не буду играть. А возможно, буду много играть.

Сейчас вот тренироваться начал, но стараюсь сильно не переусердствовать, чтобы организм не перегрузить. Мне спешить не к чему. Закачиваю ногу, продолжаю, потому что – травма хоть и была давно, и не скажу, что болит – нога все равно не та. Готовлюсь по чуть-чуть.