12 мин.

Кшиштоф Олива: «Когда я прилетел в Торонто, меня встречал польский священник»

100

Североамериканцы сравнивали его с желудочной болью: вроде внешне все в порядке, а организм трясет. Кшиштоф Олива, получивший прозвище Польский Молот, сам предпочитающий называть себя хоккейным Полотой, в свое время, посягнул на самое святое, что оставалось у североамериканцев. Ведь до сих пор представители Старого Света теснили аборигенов по всем показателям - набранным очкам, забитым голам, результативным передачам... По всем, кроме штрафных минут.

Расскажите о вашем детстве.

– Я родился в небольшом польском городке Тыхы, расположенным в 20 километрах к югу от Катовице. Мне было десять лет, когда мой дедушка, который работал на мельнице, подарил мне мою первую пару коньков. В основном я играл на утоптанном снегу во дворе. Стояли сильные морозы, и снег затвердевал не хуже льда. Мои сверстники уже в семь лет поехали на турнир в Швейцарию, я им жутко завидовал, но на тот момент, мои родители не могли финансово оплатить эту поездку. Тогда я решил зарабатывать деньги. У нас были очень суровые зимы, в Тыхы было не так много снегоуборочной техники, потому что было не так много автомобилей. Когда выпадал снег, мне приходилось брать лопату в руки, и подрабатывать дворником.

Ваша фамилия по отцу Грабовский. Почему вы взяли фамилию отчима?

– Когда мне было одиннадцать лет, мои родители развелись. Мы с мамой, бабушкой и дедушкой, переехали жить в другой район. После того, как мама снова вышла замуж, у нас с ней состоялся серьезный разговор, и мы решили, что для меня будет лучше, поменять фамилию. Это длинная история, и я не хотел бы о ней говорить.

Это правда, что вы работали на шахте?

– Да. В Тыхы, очень развита горнодобывающая промышленность, в то время, это был основной заработок у всех мужчин. В шестнадцать лет мой отчим привел меня на шахту, и я проработал там три года на полставки в бригаде по ремонту оборудования. Три дня в неделю, я не видел солнечного света. Вставал в четыре утра, садился на поезд, и в шесть утра спускался в шахту. Рабочий день заканчивался в шесть часов вечера. Эта работа для настоящих мужчин. Любая ошибка может привести к трагическим последствиям. У нас на шахте был такой случай, когда бригада ремонтировала аппарат, кто-то включил его, трое человек лишились своих пальцев, среди них, был мой друг детства.

Как вы оказались на просмотре в швейцарском "Цуге"?

– На одном из матчей "ГКС" ( Тыхы ), присутствовали представители швейцарского клуба, они предложили мне приехать на просмотр. Но когда я добрался до Цуга, меня ждали неутешительные новости. В команде был исчерпан лимит на иностранных игроков. В любом случае, канадцы и американцы были гораздо предпочтительнее чем я. Но главный тренер "Цуга" Майк Макнамара, сказал, что у меня есть потенциал, и что он может договориться с командой "Welland Flames", которая играла в юниорской лиге Онтарио B.

У вас были сомнения по поводу поездки в Канаду?

– Я сразу сказал, что не вижу смысла в этой поездке. Но Макнамара был настойчив, в конце концов я согласился. Я прошел ускоренный курс английского языка, и занял денег у родственников на билет в один конец. Когда я пришел в канадское посольство в Варшаве, меня там приняли за сумасшедшего. Я же на вопрос о целях поездки так прямо и сказал: еду играть в профессиональный хоккей! Это была осень 1992 года. Когда я прилетел в Торонто, меня встречал священник из польской церкви, которая находилась в Welland. Я ночевал в церкви в течение нескольких дней. На одной из месс священник объявил:"Что приехал польский хоккеист, и он хочет играть за юниорскую команду, и ему нужен дом". После мессы, одна семья, изъявила желание взять меня к себе. Команда платила за меня 100-долларов в неделю. Вот так началась моя жизнь в Канаде.

Что вы чувствовали находясь вдали от дома?

– Было очень тяжело. Особенно первый сезон. Я спал в подвале дома на маленькой кровати, рядом с водонагревателем. Когда наступило Рождество, к моей приемной семье пришли гости, они сказали, чтобы я этот день провел в другом месте. Я просто бродил по улицам, не зная ни слова по-английский, я словно был пришельцем на чужой планете. Было очень холодно, и очень грустно, я никогда не думал, что вот так проведу этот волшебный праздник. В рождественское утро выпало очень много снега, и я решил заработать немного денег, потому что никто из дворников, не вышел на работу. Взял лопату и начал расчищать подъездные пути. Я заработал хорошие деньги, и смог купить себе необходимые вещи.

Как вас приняли в "Welland Flames"?

– Хорошо. Я быстро понял, что могу играть с этими ребятами на одном уровне. Мне было трудно приспособиться только к их культуре. Вскоре я переехал в семью к своему партнеру по команде. Я был счастлив, избавиться от запаха подвала, кошачьих мисок для туалета, и шумной трубы водонагревателя. Чтобы выучить английский язык, я посещал занятия со старшеклассниками, которые были моложе меня на пять лет. Я оставался даже после уроков, и они мне помогали в изучении языка. Я вырос в коммунистическом времени, и поэтому меня не пугали трудности.

В вашей карьере был такой период, когда вы хотели все бросить и вернуться домой?

– Да. В 1995 году меня посещали такие мысли. Я колесил между  ECHL и AHL, и не видел никаких перспектив, чтобы попасть в состав "Нью-Джерси". В то время я познакомился со своей будущей женой, она работала в ресторане, который я очень часто посещал. Именно благодаря ее поддержке, я не совершил самую большую ошибку в своей жизни. Не уехал в Польшу.

Ваша бывшая жена - Рассвет, говорит, что вы прекрасный отец.

–  Знаете, я был на седьмом небе от счастья, когда Рассвет родила дочку. Когда Скайлар была маленькой,  я старался уделять ей, как можно больше времени, насколько это было возможно. Я кормил ее из бутылочки, менял подгузники, купал, гулял в парке и т.д. Вообщем, делал все то, что должны делать нормальные родители, а не нянечки.

Как вы стали энфорсером?

–  Это случилось в AHL, в ферме "Albany River Rats". Еще на родине я отличался умением навязать противнику жесткую силовую борьбу, поэтому в Северной Америке сразу почувствовал себя достаточно уверенно. Я никогда не задумывался о драках, но соперники думали иначе, и постоянно вызывали меня на бой. Возможно это было из-за моих габаритов ( 196 см, 111 кг ), или что-то еще. Не знаю. В один прекрасный день мне надоело получать по лицу, и я обратился за советом к Дарину Кимблу и Риду Симпсону. Это было интенсивное обучение, потому что бой на льду не так прост, как может показаться. Изящный танец идет вместе с жестокостью падения перчатки. Мне нужно было научиться сотни тонких трюков - держать удар, сохранять равновесие, использовать слабые места оппонента и т.д. Я записался в секции бокса, и каратэ. В конце концов, это дало результат, я научился защищать себя, и своих партнеров. В сезоне - 1997/98 я стал основным энфорсером "Нью-Джерси".

Расскажите о самом трогательном моменте в вашей карьере.

–  Я даже назову вам дату этого дня. 18 января 2000 года. На матче с "Каролиной" присутствовала моя мама - Кристина, и отчим - Хенрик. Меня впервые за мою карьеру перед игрой бил мандраж. В начале третьего периода я переиграл Эрика Фишо, и удвоил наше преимущество. Мы выиграли - 5:2, а меня признали первой звездой матча. Я не знаю, кто пишет наши жизненные сценарии, но я ему очень благодарен, за этот незабываемый день моей жизни. После матча мама плакала, только она знала, через что мне пришлось пройти, чтобы осуществить свою мечту - стать профессиональным хоккеистом. Рассвет и Скайлар в этот знаменательный для меня день остались дома, и смотрели игру по телевизору, так-как заболели гриппом. Но я на расстоянии чувствовал, как они переживали за меня.

Много слухов ходило о вашем расстовании с "Нью-Джерси". Согласитесь, что со стороны это выглядело довольно странно. Команда только что выигрывает Кубок Стэнли, и обменивает основного энфорсера в "Коламбус".

–  В начале сезона -1999/2000 года я обратился в арбитраж, который выиграл. В конце сезона я порвал связки на колене. Я чувствовал, что необходимо хирургическое вмешательство и консультации специалистов, не связанных с "Нью-Джерси". Но Робби Фторек и Лу Ламорелло, считали, что в плей-офф я смогу играть на одной ноге. Эта трещина в наших отношениях стала пропастью. Я лег под нож хирурга и, по сути был подвергнут остракизму.

Моя фотография была удалена с официального сайта "Нью-Джерси", средствам массовой информации клуба запретили упоминать мое имя в прессе, на телевидении и радио. После победной игры в финале плей-офф-2000 в Далласе, я летел за свой счет, так-как меня не взяли в чартер команды. Меня не пригласили на командный банкет по случаю победы в Кубке Стэнли, отсутствовал я и на параде. Я благодарен ребятам, за то, что они настояли на том, чтобы мое имя было выгравировано на Кубке Стэнли. Я получил свой перстень, и бонус за победу в кубке 160000 долларов. У меня была мечта, привезти Кубок Стэнли в Польшу, к сожалению не получилось. Когда еще теперь представится такая возможность польскому хоккеисту...

Я отдал "Нью-Джерси" свое сердце и душу, я семь лет был в системе клуба, и служил ему верой и правдой. Я всегда считал, что признание к человеку приходит через его труд. Я упорно трудился на тренировках, чтобы однажды надеть джерси этого великого клуба. Когда было необходимо, я всегда вставал на защиту своих товарищей по команде. У нас был отличный коллектив, и я горжусь, что выходил на лед вместе с легендами НХЛ - Марти Бродо, Скоттом Нидермайером, Кеном Данейко, Скоттом Стивенсом. Я до сих пор помню свою первую смену в НХЛ, когда я вызвал на "танец" Боба Бугнера, и уложил его одним ударом. Это был самый волнующий момент в моей карьере.

В "Коламбусе" вы провели полгода, затем вас обменяли в "Питтсбург". Можете назвать причины почему не заиграли в "Блю Джекетс"?

–  В Коламбусе мне нравилось. Правда, понадобилось некоторое время на привыкание, так как я не слишком часто играл на Западе. На самом деле, у меня произошел конфликт с капитаном команды Лайлом Оделейном, и руководство клуба приняло решение меня обменять, к тому же в матче с "Детройтом", я получил сложнейший перелом предплечья, после силового приема Мэтью Дандено. Болельщики с нетерпением ждали нашей встречи с Одолейном, но мы с Лайлом закопали топор войны, и когда я приехал с "Питтсбургом" в Коламбус, то мы выбрали себе разных оппонентов.

В "Питтсбург" вас брали, как телохранителя Марио Лемье. Но за два сезона, вы провели чуть более 80 матчей.

–  Я дважды просил у своего хозяина и одновременно подопечного Марио Лемье обмена. Виной тому то, что ни Иван Глинка, ни Рик Кихоу не видели меня в основном составе команды. Для игроков нашего амплуа главное - доверие. В "Питтсбурге" же о энфорсерах вспоминали лишь в матчах с самыми принципиальными соперниками.

Вы провели 164 боя в НХЛ...

–  Я анализировал свои бои - лучшими были как раз те, в которых я оставался совершенно спокойным. Кровь не закипала. Есть еще нюанс - почти все, с кем приходилось драться, орудовали левой рукой. А я правша. Хотя, бил левой так же сильно. Никто не догадывался, что мне немножко неудобно. На мои бои особенно интересно смотреть. Они самые зрелищные. Потому что между мной и соперником есть расстояние - все, что нужно для хорошего удара. Моя драка - всегда открытая.

Какой-то бой вспоминаете с содроганием?

– Нет. Со смелостью и духом у меня всегда было все в порядке. 

Как изгнать страх из души, когда побывал в нокауте?  

– В нокаут, к счастью, попадал только несколько раз. Ни страхов, ни комплексов после этого не появилось. Наоборот, заставлял себя тренироваться еще больше. В нашем деле один пропущенный удар может стоить карьеры. В 1999 году, в матче с "Чикаго" я пропустил нокаутирующий удар от Брэда Брауна и, несмотря на подозрения на перелом лицевой кости, доиграл матч до конца.

Как удалось избежать проблем со здоровьем?

– Вы полагаете, удалось? У меня было очень много травм - просто стараюсь о них не рассказывать. У меня очень много шрамов на голове, два раза я ломал коленную чашечку. Три операции на предплечье, во мне есть металлическая пластина, шурупы и болты. На моих кулаках, сломаны все кости. Все покрыто шрамами, костными мозолями и шишками. Когда я был неопытным бойцом, то бил кулаками, не особенно раздумывая – идет удар в шлем, значит, туда и попадет. С опытом я стал более хладнокровным и более расчетливым, знал когда и куда бить.

 У вас было несколько постоянных оппонентов, Джоди Шелли, Андрей Назаров, Сэнди Маккарти, Стю Гримсон, Джим Маккензи.  Вы как-то по-другому готовились к игре с "злейшими" друзьями?

– Никакой разницы в подготовке. Вышел на игру, раз примял кого-то у бортика, другой - тебя сразу приметят. И начнут против тебя играть так же. А оттуда - и до предложения на бой недалеко. Я дрался со всеми. Победить или проиграть, что теперь. Никакой стратегии, они все были моими главными соперниками.

Я не ненавидел какого-то одного игрока больше чем других, но я не любил играть с "Баффало". Не потому что я боялся их, а из-за их трусливой тактики. Все что-то говорят и несут какую-то чушь. Типа: "Ну давай-давай". Преуспевал в этом Мэтт Барнэби. В командах, в которых я играл не было столь много говорунов, потому что мы соблюдали Кодекс. Никакой пустой болтовни и ругани, только честная драка.

Кто для вас является эталоном энфорсера?

– Тай Доми. Уникальность его в том, что, обладая весьма скромными габаритами, он сумел более десятилетия продержаться на вершине. Причем именно в то время, когда на первые роли начали выходить люди с ростом под два метра и весом под сто килограммов. Отметил бы, что Доми всегда выбирал себе в соперники именно лучших энфорсеров и почти никогда не разменивался на "играющих" хоккеистов. Еще не могу не отметить уникальную технику албанца. Лично для меня он был одним из самых неудобных противников.

У него уникальная голова, над которой в НХЛ много подшучивали и которая способна в неограниченном количестве безболезненно принимать удары соперника. Не случайно ему дали прозвище Железная голова. Доми всегда действовал сверхграмотно. Он в 99 процентах случаев сам подставлялся под первый удар - чтобы разорвать дистанцию и перейти в ближний бой. А на коротком расстоянии он неудержим - особенно учитывая то, что завалить его невозможно из-за крайне низкого центра тяжести.

И последний вопрос. У вас очень необычное для энфорсера хобби -астрономия.

– Когда я играл в "Нью-Джерси", то купил себе телескоп, и установил его на крыше дома. Почти каждый вечер я наблюдал свои любимые планеты - Сатурн и Юпитер. Особенно красив восход Сатурна и многочисленных лун, которые его окружают. Я очень люблю астрономию, она меня расслабляет и настраивает на философский лад. Благодаря ей я забывал о многочисленных НХЛовских сражениях.

Материал Joe Lapointe. Источник www.nytimes.com

logoдраки
logoКшиштоф Олива
logoНью-Джерси
logoНХЛ