«Московский Спартак. История народной команды в стране рабочих» / Часть 7-я: «дикие» наносят ответный удар
В новой части спартаковской предыстории Боб Эдельман рассказывает о вторжении футболистов диких команд в официальную московскую футбольную лигу.
Мужчины и женщины самых разных профессий, самого разного происхождения, селились вместе в московских рабочих районах. По словам Виктории Боннелл «На рубеже веков не было такой вещи как просто фабричные рабочие. И Петербург, и Москва вмещали в себя самые разнообразные фабричные группы, сталкивавшиеся с различными рабочими ситуациями, глубоко отличными друг от друга в том, что касалось необходимых навыков или гендерного состава». И в Москве это разнообразие было еще большим, нежели в столице. Рабочие делили между собой не только фабрику, но и опыт городской жизни – они ходили за покупками, пили, играли вместе, создавая ту солидарность, которая в скором времени проявилась среди москвичей в революционные периоды 1905-го, 1912-1914 гг. и, в конечном итоге, и в 1917-м.
Дети из этого гетерогенного сообщества играли друг с другом на улицах. Футбол стал одним из новых любимых способов провести время — как для местных детей, так и для молодых рабочих по всему городу. Играли в простейшей экипировке, без формы, судей или тренеров, везде, где было свободное место. Эта спонтанная уличная игра, характерная для молодежи по всему свету, стала той самой основной для дикого футбола, о котором мы уже упоминали. Хотя, эти уличные матчи между детьми все же должны были отличаться от организованного (хоть и неофициального) outlaw — матчей «вне закона», проходивших между представителями различных команд и клубов из всевозможных социальных групп. Дикий футбол не был синонимом «рабочего футбола», точно так же как московский рабочий класс не равнялся просто фабричным рабочим. Спорт привлекал не только рабочих, но и студентов, мелких бюрократов, клерков и служащих. В то время, по наблюдениям Чеснокова, в Москве существовало примерно 35 команд вне какой-либо лиговой структуры.
Если и не точное отображение фабричного рабочего из локхартовских фантазий, тем не менее социальная картина дикого футбола была крайне типична для широко понимаемого «рабочего класса» Москвы, как его описывает Боннелл. В истории дикого футбола близко соприкасаются интересующие нас вопросы политики и спорта, а потому особенно обидно, что мы знаем о нем так мало. Из всей спортивной периодики только «К спорту» хоть как-то обращал на него внимание. Аутсайдерский статус и небольшое количество результатов вылились в то, что у нас практически нет архивных материалов об этих играх. Даже в советское время ссылались на недостаток информации. Все, что нам осталось — несколько мемуаров послевоенного периода и журналистские источники, основанные на интервью, взятых в основном в 60-е годы. Сложно как-то удостоверить эти источники, но они достойны описания, поскольку в них можно увидеть зарождение того, что затем станет местным «футбольным преданием». Страна, в которой распространение слухов является национальным развлечением, Россия до сих пор полна футбольных мифов и легенд, которые разжигают интерес к игре и обогащает разговоры о ней новыми аргументами.
Чесноков был центральной фигурой в московском мире дикого футбола. Он родился в московской области, в Павловском Посаде. Его отец был служащим на железной дороге, переезжавшим с место на место при получении новой должности, в конце концов осевший в Москве. В 1905-м, студент гимназии №4 Чесноков, по настоянию учителя, впервые вышел на поле. Всестороннее развитый атлет, Чесноков также катался на коньках на Чистых прудах. Невысокого роста, он, тем не менее, стал и успешным борцом. Городские цирки часто бывали аренами таких схваток, долгое время остававшихся одним из самых популярных видов спорта в городе. Первый опыт Чеснокова связал его с профессиональными борцами, которых нанимали в цирке — и они на всю жизнь подарили ему любовь не только к борьбе, но и к цирковой жизни. Для Чеснокова, как и для многих других его сверстников, спорт был одним из нескольких популярных новых развлечений в период после 1905-го года. Свидетельств у нас практически нет, однако, судя по всему, большинство молодых футболистов не были настолько преданы игре, чтобы не отдавать должное и другим городским развлечениям своего времени.
Вскоре после того, как Чесноков открыл для себя футбол, он, вместе с тремя братьями, начал кампанию по убеждению своего неплохо зарабатывающего, но несознательного отца, с целью уговорить того купить настоящий футбольный мяч. Кампания увенчалась успехом, и братья стали играть во дворе собственного дома — практика, продолжавшаяся всеми детьми и подростками практически до самого заката СССР. По всему миру такие дворы и аллеи становились первыми площадками для миллионов городских детей. С какого-то момента более талантливые и подрывные ребята начинали осознавать необходимость найти большие и более безопасные игровые площадки. Чесноковы нашли такую около Калитинского кладбища на Александровской улице, рядом с фабрикой Гужона, в Рогожском районе города, на юге. По одной из версий этой истории, которую приводит советский журналист Лев Горяинов, их игры привлекли внимание рабочих с Гужона, которые стали присоединяться к ним по выходным. Так появлялось все больше игроков. И в скором времени то, что начиналось как спонтанный футбол, приобрело некоторую регулярность и организацию, когда целые команды из других районов города прибывали сюда для того, чтобы сыграть матч.
Их путь в организованную футбольную лигу был заблокирован. Большой членский взнос не давал возможности большинству товарищей Чеснокова ни вступить в лигу отдельными командами, ни даже единой группой. В 1910-м полиция, опасаясь несанкционированных собраний такого большого количества людей (а, возможно, еще и восстания мертвецов), лишило футболистов их кладбищенской идиллии.
Чесноков собрал деньги с команд и смог арендовать поле у Анненгофской рощи. Стоявший неподалеку сарай использовался как раздевалка. Возникший Рогожский кружок спорта был назван первым рабочим спортивным клубом, но, как писал в то время сам Чесноков, социальный состав команды был более пестрым. Студенты, многие из достаточно благополучных семей (как сам Чесноков), играли вместе с рабочими и детьми людей из бедного среднего класса и, тем самым, создавали пространство для плебейского мужского братства, физического самовыражения, которое давало возможности роста, приобретения уверенности в себе и гордости. Никакие из доступных нам источников не упоминают о революционных заговорах под прикрытием футбола, здесь мы имеем дело с параллельно развивавшимися процессами — футбольным миром и радикальной рабочей субкультурой. Обе эти группы вели себя так, что их можно было определить уже как современных молодых горожан, разорвавших свою связь со ставшими для них бессмысленными деревенскими моделями взросления и мужественности. И если по-прежнему не слишком плотная футбольная болельщицкая толпа все еще не была занята чтением Маркса и Ленина, то, тем не менее, правильно было бы отметить, что эти люди превратились в искушенных горожан, способных слушать призывы левых в период рабочих стачек 1912-1914 гг. и, вновь, в 1917-м (хотя и необязательно следовать им). То, как с ними обращались организаторы официальных футбольных лиг и силы правопорядка автоматически не сделало их бесчувственными к тому антагонизму, который нарастал в предвоенное время в России. И если их пока было недостаточно для того, чтоб встать на защиту баррикад, само их присутствие в городе и род их занятий сделал их в определенном смысле маркерами социальных перемен.
После основания Рогожского кружка Чесноков принялся разыскивать как можно больше диких команд, в надежде организовать собственную лигу. По ходу дела он пригласил в свою команду нескольких талантливых молодых игроков, и вскоре Рогожский кружок уже потерял свой региональный характер. Кроме того, Чесноков вошел в редакцию «К спорту» в начале 1912-го, и стал использовать свое положение для того, чтобы чаще говорить о диком футболе. В том году он сумел организовать лигу, и вместе с ней и кубок, которые три года подряд выигрывал Рогожский кружок. Всё это привлекло внимание и вызвало недовольство официальной Московской лиги. Она, в ответ, подняла взносы за участие и запретила своим арбитрам обслуживать матчи диких команд. В конце концов, в 1915-м полиция появилась на Анненгофском поле и несколько раз прерывала проходившие на нем матчи. На следующий день Чесноков и его товарищи по команде принесли в отделение полиции свой договор на аренду поля, однако внутрь их так и не пустили.
Столкнувшись с таким активным вмешательством в свои дела, Рогожский кружок приостановил работу. Но Чесноков продолжал действовать. Он наладил сердечные отношения с командой из официальной лиги, «Новогиреево», также базировавшейся на юге города. Сначала «Новогиреево» согласилось принять нескольких рогожских звезд, однако Чесноков настоял на полном слиянии. Эффект был стремительным - «Новогиреево» выиграло лигу, победило могучую команду «морозовцев», которые доминировали в турнире с самого момента его основания. Эти результаты легитимировали дикий футбол. Также это был и первый чемпионат, выигранный командой, состоявшей только из русских игроков. Впрочем, и до того, несколько диких команд делегировали своих лучших игроков в московскую лигу, и талантливых игроков забирали официальные команды. К началу Первой Мировой создался определенный уровень признания, сглаживающий, но вряд ли полностью устранивший классовое напряжение, характерное для футбола в имперской России.
Толпа в несколько тысяч человек из разных социальных групп стала привычным делом как на международных, так и на больших внутренних матчах московской лиги. Футбол все еще был нарождающейся формой массовой культуры и отражал динамизм российской городской предреволюционной жизни. Тем не менее, признание футбола в России, в общем, блекло на фоне его развития на западе, где несколько самых значимых видов спорта, соревнования, организованные коммерческими агентами, еженедельно привлекали десятки тысяч зрителей. Даже если футбол мог проделать «политическую работу» (Локхарт считал, что мог), его было еще просто недостаточно много в России, для того, чтобы он мог оказать какое-то значимое влияние на текущий ход событий.
в ожидании продолжения
Как будто переводчик сменился.