Брайан Бурк. «Закон Бурка. Жизнь в хоккее» 7. Русская ракета
***
Вскоре после обмена Гретцки у меня появились первые дела с русскими.
Семья Гриффитсов давно была заинтересована в приобретении игроков из бывшего Советского блока. Они вывезли из Чехословакии Ивана Глинку и Иржи Бублу в 1981 году, но им обоим к тому времени было уже за 30. Главным призом должны были стать русские, хотя это было бы намного сложнее. Из-за железного занавеса случались дезертирство игроков в расцвете сил, в первую очередь братьев Штястны, но русским удавалось держать своих парней под контролем.
Тем не менее, на тот случай, если они когда-нибудь получат разрешение уехать, Ванкувер задрафтовал две трети знаменитого российского звена КЛМ: Игоря Ларионова в 1985 году и Владимира Крутова в 1986 году.
И самое известное событие — мы задрафтовали Павла Буре в 1989 году. Но вернемся к нему через минуту.
Организация «Кэнакс» старалась наладить отношения с советскими хоккейными властями. В 1987 году они пригласили на сборы знаменитого тренера Анатолия Тарасова. К тому времени он уже был в немилости у себя дома, старый и со слабым здоровьем. Одна из причин, по которой он был счастлив совершить поездку, заключалась в том, что семья Гриффитсов организовала ему операцию по замене тазобедренного сустава, которую отказались делать российские врачи.
Они также привлекли великого вратаря Владислава Третьяка. Он проводил инструктаж для наших вратарей, но больше всего мне запомнилось то, что он пришел и сказал, что у него нет с собой никакой экипировки. Мы выдали ему полный комплект вратарской экипировки. А на следующий день он появился, и снова без обмундирования, и мы дали ему еще один комплект. Оказалось, что он брал их не для себя; а для вратарей в СССР. Вот как туго там было с деньгами.
Это была не совсем услуга за услугу, но семья Гриффитсов, похоже, понимала, что в обмен на эти жесты «Кэнакс» получат возможность подписать первых российских игроков, которым будет позволено уехать. Советская система находилась в предсмертной агонии, и они готовились продать часть своих лучших талантов. Мы встретились с русскими на Олимпийских играх 1988 года в Калгари, и нас заверили, что мы первые в очереди.
Вот только получилось, что это не так. Весной 1989 года была заключена сделка по продаже Сергея Прякина в «Калгари Флэймз», и он стал первым россиянином, сыгравшим в НХЛ. Наша реакция, естественно, была: «Какого хрена?».
Позже в том же году Пэту позвонили и сказали, что русские готовы заключить сделку по Ларионову и Крутову.
«Флэймз» владели правами на третьего участника звена КЛМ, Сергея Макарова. Клифф Флетчер, который руководил командой в Калгари, позвонил Пэту и предложил им прилететь вместе и провести переговоры в тандеме.
Мне это показалось плохой идеей.
— Не делай этого, — сказал я ему. — Ты-то все не испортишь, но Клифф — вполне себе может. Они разлучат вас, как только вы приедете в Россию, заставят Клиффа согласиться на кучу всякого дерьма, которое не имеет никакого смысла и которое лига не допустит, и мы окажемся в полной заднице. Я этого не допущу. Просто возьми меня с собой.
Но мистер Гриффитс хотел, чтобы это была постановка Пэта Куинна. «Порой он думает, что ты слишком сильно вовлечен, и общественность не может нас разлучить», — объяснил Пэт. Это была проблема, реальная проблема.
Я предложил прилететь другим рейсом и остаться на заднем плане — у меня не было никакого интереса быть публичным лицом сделки. Но Пэт не сдавался, и они с Клиффом улетели вместе, оставив меня в Ванкувере.
И знаете что? Первое, что сделали русские, это разделили их. В одиночку Клифф согласился на разделение 50/50 — то есть российская федерация получит половину всего. Сумма сделки составляла $1,5 млн. в год, и $750 тыс. из этой суммы возвращались россиянам. Был также пункт о запрете обмена, который в то время был незаконным в НХЛ, наряду с семью или восемью другими сомнительными пунктами. Затем они обратились к Пэту и сказали: «Если хочешь, чтобы эти два игрока были твоими, то вот на какую сделку согласился мистер Флетчер».
И Пэт не собирался возвращаться без них.
Когда он вернулся, я спросил его, что, черт возьми, случилось. «Они разделили нас, — сказал он. — Я знал, что ты рассердишься на меня».
Позже Клифф сказал мне, что он ожидал, что лига вмешается и аннулирует контракты, и по сей день я верю ему. Клифф очень умный парень, и с его стороны это было разумным предположением. Но этого не случилось. Я пошел к Гилу Стайну и попытался убедить его сражаться за нас. «В этих сделках есть формулировки, которые нельзя одобрить, — сказал я ему. — Просто аннулируйте их, и тогда мы будем вести переговоры о новых». Но он никак не мог этого сделать. «Вы, мать вашу, заварили эту кашу, вам из нее и выбираться» — таково было отношение, и я должен признать, что, когда несколько лет спустя я перешел работать в лигу, у меня было такое же чувство, когда команда попадала в передрягу.
Они позволили трем россиянам начать играть по сделкам, которые явно нарушали правила НХЛ. Я думаю, что лига была очень заинтересована в том, чтобы заполучить ребят, и в любом случае она не была заинтересована в том, чтобы помочь нам выйти из ситуации, которую мы создали.
На этом история не заканчивается. Далеко нет.
Крутов был катастрофой. Он был крестьянином, играющим в хоккей крестьянином, который был далеко не в расцвете сил и слишком много пил. Он высосал из нас кучу денег. Он 10 лет не посещал стоматолога, и его зубы разваливались. Мы заплатили за то, чтобы починить их и зубы его жены. Я помню, как однажды Даг Лидстер вез его в аэропорт. Крутов сидел сзади, и вдруг Лидди услышал, как он уминает баклашку пива. Лидди пришлось объяснить ему, что мы здесь так не делаем.
— Da, da, — сказал он.
Когда Пэт был в России, ему сказали, что мы можем отправить ребят обратно в любое время, потому что они являются «национальным достоянием». С Крутовым они были более конкретны: «Если он будет делать это слишком часто, — сказали они, делая универсальный жест, которым парень опрокидывает бутылку в рот, — отправляйте его обратно, без лишних вопросов».
Но ничего этого не было прописано в контракте. Мы отправили Крутова домой через год — он набрал 34 очка в 61 матче, — но русские все равно хотели получить свои $750 тыс., и они отвезли нас в Арбитражный институт в Стокгольме, чтобы попытаться получить их. Мы согласились на арбитражный процесс по контракту, но, конечно, НХЛ могла аннулировать и его, учитывая, что у нее были суверенные права на игроков в лиге. Но она отказалась.
На этот раз я прилетел вместе с Джо Вейлером, профессиональным арбитражным юристом. Слушание прошло отлично. Адвокат Крутова предложил мировое соглашение, и я был настолько уверен в том, что мы выиграем, что отказался. Затем арбитры вернулись и сказали, что они вынесли решение в пользу россиян во всех случаях.
Я никогда в жизни не был так опустошен и ошеломлен.
— Вы что там даже не пытались? — спросил Пэт. — Вы вообще сражались?
Чтобы насолить нам, они попытались взыскать с нас еще $150 тыс. за судебные издержки. Мне пришлось вернуться в Швецию на это слушание, и мне снизили сумму до $50 тыс.
Стокгольм всегда был одним из моих любимых городов, но я не мог заставить себя вернуться сюда в течение примерно 10 лет после этого.
* * *
—
С Игорем Ларионовым все было иначе. Он вызывал восторг. Невероятный хоккеист. Вся наша команда изменилась в первый же день, когда он пришел на тренировку. Он начал отдавать передачи, которых ребята не ожидали. Мы сразу стали острее. Если ты был невнимателен, он бил шайбой о твою клюшку, и та отскакивала в угол.
Вне льда Игорь был гораздо более искушенным и подкованным в западных вопросах, чем Крутов, но он все еще был продуктом старого Советского Союза. В первый же вечер, когда Игорь и его жена Eлена [прим.пер.: В оригинале написано Ylena, что можно перевести как Илена] приехали в Канаду, Стэн Смил и его жена Дженнифер пригласили их на ужин. По дороге они заехали в круглосуточный магазин, чтобы что-то купить. Елена начала хватать со стеллажа все упаковки с нарезанным мясом.
— Что ты делаешь? — спросила Дженнифер.
— Мы должны взять все это, пока не раскупили, — сказала Елена.
В Москве был такой острый дефицит продовольствия, что люди просто хватали все, что было доступно. Дженнифер осторожно забрала мясо у Елены и положила обратно. На следующий день она отвела Елену в супермаркет. Елена расплакалась.
Но не обошлось и без осложнений у Игоря. Вскоре после того, как он приехал, мне прислали счет три разных агента, каждый из которых сказал, что представляет его интересы, и все они требовали свой процент от его контракта.
Я вызвал Игоря после тренировки и попытался разобраться в происходящем.
— Ты подписал контракт с тремя агентами или только с Марком Малковичем (с которым мы имели дело)?
— Nyet, — ответил Игорь. — Только с Марком.
— Хорошо, это твоя подпись?
— Да.
— Значит, ты подписал контракт с тремя агентами?
— Да.
— Ты только что сказал мне, что нет, — сказал я. — Ты солгал мне.
— Я не лгал тебе, — сказал он. — Ты не русский.
Так ему говорили на родине: можно безнаказанно врать кому угодно, лишь бы не русским.
— Игорь, я твой лучший друг. Ты не будешь платишь этим двум придуркам. Я их от тебя отцеплю. Но тебе лучше начать доверять мне. Ты не можешь лгать мне.
Позже Игорь сказал мне, что если бы ему пришлось это сделать, он бы подписал контракт с 20 разными агентами в надежде, что кто-то из них вытащит его из России.
Игорь также удивил нас, опубликовав книгу во время своего первого сезона в Ванкувере. Это произвело небольшую сенсацию, потому что он рассказал, что, когда он играл за ЦСКА, его пытались заставить его сделать таинственные инъекции «молочно-белого вещества», но он отказался. Явным намеком было то, что они хотели, чтобы он использовал стероиды. Это произошло вскоре после скандала с Беном Джонсоном, когда весь мир начал осознавать реальность допинга.
Отрывки из книги начали просачиваться во время одной из наших игр, и, по понятным причинам, они вызвали ажиотаж, начиная с Пэта Куинна.
— Какого хрена? — спросил Пэт. — Русские подадут на него в суд за клевету.
После игры я спустился вниз и затащил Игоря в тренерский кабинет до того, как до него добрались журналисты.
— Гребаные СМИ спросят тебя об этом. Это правда?
— Зачем мне говорить, что это правда, если это неправда?
— Но так ли это? Скажут ли другие товарищи по команде, что это правда? А что, если на тебя подадут в суд за клевету?
— Да, да, это правда, — признал он.
— Хорошо, — сказал я. — Мы это установили. Так, что там еще было?
Игорь улыбнулся.
— Купите книгу, — сказал он.
Мне чертовски понравилось. Коммунист превратился в капиталиста.
Игорь отыграл за нас всего три сезона. Пэт согласился, что он должен уйти после третьего года, чтобы выйти из-под контракта 50/50 с Советами. Сначала он отправился в Швейцарию, а затем вернулся в НХЛ и играл в «Сан-Хосе» и «Детройте». Великий игрок, отличный отец, невероятный человек и достойный член Зала хоккейной славы. Если бы он мог играть всю свою карьеру в НХЛ, его бы запомнили как одного из лучших игроков всех времен.
* * *
—
В первые два года, когда Пэт Куинн руководил «Кэнакс», были некоторые обнадеживающие признаки. Он нанял Боба МакКаммона в качестве главного тренера, а Джека МакИлхарги и Майка Мерфи в качестве ассистентов. В сезоне 1987/88, первом сезоне Пэта, команда заняла последнее место в дивизионе Смайта и предпоследнее место в лиге. Под вторым номером мы выбрали Тревора Линдена, и казалось, что ситуация меняется.
Сезон 1988/89 был волшебным. В сентябре Пэт обменял пик третьего раунда в «Калгари» на Пола Рейнхарта и Стива Бозека, а затем обменял Дэйва Рихтера на Роберта Нордмарка. Он также переподписал контракт с Гарольдом Снепстсом, и команда начала обретать индивидуальность. Гарольд Снепстс, Стэн Смил, Гарт Бутчер — у нас было опытное преимущество. Кирк Маклин и Грег Адамс пришли и добавили мастерства вместе с Тони Танти и Петри Скрико. Мы двигались вверх.
Мы заняли четвертое место в дивизионе Смайта, пробрались в плей-офф, а затем довели «Калгари Флэймз», которые выиграли Кубок в том году, до овертайма в седьмой игре, прежде чем вылететь в первом раунде. После нескольких потерянных лет болельщики «Кэнакс» начали видеть свет в конце тоннеля.
Это подводит нас к дню драфта 1989 года. Один из самых важных моментов в истории хоккея Ванкувера.
Все в хоккее знали о Павле Буре, знали, что он будет особенным игроком. Нет, позвольте мне это исправить. О Павле Буре знали почти все, кроме Пэта Куинна. Его просто не было в его поле зрения. Пэт был без ума от Крутова, а Буре он почти не видел.
Буре дебютировал за главную команду Красной Армии — ЦСКА — в возрасте 16 лет и, очевидно, был лучшим молодым талантом России за долгое время. Он был звездой советской сборной, которая выиграла чемпионат мира среди юниоров в 1989 году в Анкоридже, штат Аляска. Его мастерство сравнивали с Валерием Харламовым, возможно, величайшим игроком советской эпохи.
В 1989 году Буре было 18 лет, и по правилам НХЛ того времени он мог быть выбран в любой момент в первых трех раундах драфта, но не позже. Учитывая, что не было никакой уверенности в том, когда он когда-нибудь выберется из СССР и выберется ли вообще, ни одна команда НХЛ не собиралась рисковать драфт-пиком в трех первых раундах, чтобы заполучить его. В 1990 году все было иначе, когда команды могли задрафтовать его в любом раунде.
Было одно исключение из этого правила: если игрок провел не менее двух сезонов в клубе элитного уровня и сыграл не менее 11 игр в каждом из этих сезонов, он имел право быть выбранным в любом раунде.
Буре только что закончил свой первый полный год в ЦСКА и был признан лучшим новичком России. Если посмотреть записи, то за год до этого он сыграл всего девять матчей за ЦСКА. Таким образом, насколько известно, в 1989 году он не имел права быть выбранным на драфте.
Но тут раздался телефонный звонок нашему главному скауту Майку Пенни.
У Майка были хорошие связи в России. Один из них позвонил ему и сказал, что мы можем задрафтовать Буре. Он сказал, что у него есть еще два игровых листа из Санкт-Петербурга — они написаны кириллицей, поэтому Bure не выглядит на странице как «Буре» [прим.пер.: Забавный факт, ведь написание латиницей и кириллицей если и не похоже на 100%, то очень схоже]. Если протоколы игр были настоящими, то они доказывали, что Буре сыграл 11 матчей, а не 9, во время своего дебютного сезона в элитной лиге СССР, и это означало, что он имел право быть задрафтованным в любом раунде.
Контактное лицо Майка прислало нам листы по факсу. Выглядели они вполне законно. И, насколько нам было известно, мы были единственной командой в НХЛ, у которой была такая информация в предшествовавшие драфту дни.
Но это уточнение важно — «насколько нам известно». Мы также знали, что в те времена в Советском Союзе продавалось все. Если кто-то нашел способ донести эту информацию до нас, вполне возможно, что он также продал ее другой команде лиги. Драфт превратится в игру в салочки. Мы явно не собирались использовать один из наших ранних выборов на парня, который, возможно, никогда не выберется из России. Но если мы будем ждать слишком долго, кто-то может опередить нас, если его право не будет оспорено, и мы потеряем одного из самых талантливых молодых игроков в мире.
Я должен был рассказать об этом Пэту. Я сказал ему, что мы должны взять Буре в шестом раунде.
— Подожди, — сказал он.
Я давил на Пэта.
— Ты уверен, что ни у кого больше нет этих игровых листов? В России на $10 можно было месяц питаться. Как ты думаешь, может быть, кто-то еще захочет заплатить 10 баксов за эту информацию?
Мы спорили об этом.
— Лучше бы я не терял выбор в шестом раунде из-за какого-то коммуниста, — сказал Пэт. Но потом он одобрил выбор — и он был боссом.
Я помню, как позже шутил с Дэйвом Нонисом по этому поводу: можешь ли ты представить себе, что Буре прошел мимо, потому что Пэт на самом деле не знал, насколько он хорош, и не знал, насколько беспощадными могут быть русские?
В конце концов, я выиграл спор.
Когда был объявлен наш пик, на драфт-площадке разразился настоящий ад. Все двинулись к сцене. Джек Баттон, который тогда работал в «Кэпиталз», ругался и матерился. «Он не имеет права, — утверждали они. — Его нет в списке игроков, подходящих для драфта, из Центрального реестра лиги».
Последнее было правдой. Но Центральный реестр не перечисляет всех игроков, и можно выбрать кого угодно — на свой страх и риск. Джим Грегори, который был одним из лучших людей, когда-либо ходивших по этой планете, ясно дал нам это понять. Лига зарегистрирует выбор, но не одобрит его. Будет проведено расследование, и если выяснится, что Буре не имеет права на выбор, мы потеряем право на него и лишимся драфт-пика.
Я сказал Джиму, что мы понимаем, и нас это устраивает.
Расследование заняло целый год. Позже я узнал, что на самом деле мы были не единственными, кто знал, что Буре имеет право на участие. Я думаю, что было четыре или пять команд, у которых была та же информация, что и у нас, включая «Эдмонтон Ойлерз», которые собирались выбрать его в седьмом или восьмом раунде. Представьте себе, как изменилась бы история НХЛ, если бы это произошло.
К его бесконечной чести, Глен Сатер отправил в лигу письмо, в котором сообщил, что у него есть та же информация, что и у нас, о том, что Буре играл в тех двух матчах в Санкт-Петербурге, и что выбор должен остаться в силе. Глен никогда не говорил мне, что он это сделал — я слышал об этом от лиги. Подумайте об этом. Соперник по дивизиону, который поступает правильно. Вот почему я люблю нашу игру. В хоккее все еще есть честь.
Драфт 1990 года проходил в Ванкувере. Накануне вечером раздался стук в дверь нашего номера. Это был Брайан О'Нил, вице-президент НХЛ, который сказал Пэту, что президент лиги Джон Зиглер хочет его видеть.
Я знал, что это должно быть связано с Буре. Когда Пэт схватил свой пиджак, я прошептал ему: «Не соглашайся ни на что меньшее, чем на то, что игрок наш». Пэт ушел с Брайаном, дверь закрылась, а затем, примерно через пять секунд, раздался еще один стук. Это снова был Брайан. «Тебе тоже лучше пойти», — сказал он мне.
Мы вошли в номер лиги, и Гил Стайн вручил нам пресс-релиз, в котором сообщалось, что НХЛ поддерживает выбор и присуждает нам права на Павла Буре.
Это был великий день для «Ванкувер Кэнакс».
* * *
—
Теперь нам оставалось только найти способ вывезти Буре из России.
У него оставался год по контракту с ЦСКА, и русские ни за что не отпустят его раньше срока, не позволят ему играть за сборную и рискнуть, что он дезертирует, как это сделал Александр Могильный.
В июле, примерно через месяц после драфта, мне неожиданно позвонил Рон Сальсер, агент игрока, который должен был представлять интересы Буре, когда и если он приедет в Северную Америку.
— Бурки, как дела? — спросил он. — Хочешь передать привет Павлу?
Он передал кому-то трубку.
— Привет, Бурки, — сказал он. — Это Павел.
Меня застали врасплох.
Он был в Южной Калифорнии со своим отцом и младшим братом. Каким-то образом они его вытащили. Теперь задача состояла в том, чтобы попытаться аннулировать его контракт в России и заключить сделку, чтобы он мог играть за «Кэнакс».
— Кто-нибудь из нас должен поехать и повидаться с ним, — сказал Пэт.
Как всегда, «один из нас» означало меня.
Я прилетел в Калифорнию и впервые встретился с Павлом. Он мне понравился, и нравится до сих пор. Позже он меня задолбал, когда перестал играть за меня, но мне нравится и он, и его брат Валерий. Его отец, Владимир, бывший олимпийский пловец, не особо мне понравился — он был довольно напряжным. Он с подозрением относился ко всем, и ко всему, что мы ему говорили. Он мог стать проблемой.
Я попросил у Сальсера копию контракта Буре с ЦСКА. Он подписал его, когда ему было 17 лет, то есть он был несовершеннолетним, но его отец поставил свою подпись, что сделало его законным и обязательным в большинстве юрисдикций Канады и США.
— Что нам теперь делать? — спросил меня Сальсер.
— Давайте я немного изучу законодательство и найду штат, в котором у нас больше всего шансов выйти из-под контракта.
Все мои поиски привели меня в Мичиган, где было несколько случаев, когда контракты, подписанные несовершеннолетним и скрепленные подписью родителя или опекуна, были аннулированы судом. Я поговорил с Пэтом и сказал, что мы должны подать иск в Мичигане, чтобы разорвать контракт. Это был наш лучший шанс, но правда заключалась в том, что русские могли — и должны были — просто проигнорировать его. Все, что им нужно было сделать — это заявить, что мичиганский суд не обладает юрисдикцией, и у нас не было бы никаких средств правовой защиты.
Вместо этого они ответили на следующий день после того, как мы подали заявку. Я не мог в это поверить. Я помню, как сказал Пэту: «Бог есть. Теперь я могу это доказать». Как только они вступали с нами в судебное разбирательство, все сводилось к деньгам; больше не было никаких сомнений в том, что Буре будет играть за нас. Вопрос был только в том, сколько это будет стоить.
Русские наняли Говарда Гурвица, первоклассного адвоката из Детройта и хорошего парня (который был агентом Майка Модано). Мы также наняли местную юридическую фирму. У нас было два адвоката, сидевших с одной стороны зала суда, которые утверждали, что русский контракт Буре должен быть признан недействительным, и два других юриста с другой стороны зала суда, которые утверждали, что если суд признает контракт законным, то его нужно отправить обратно в Россию.
Последняя часть может вас удивить. Но Пэт разрешил мне потратить только $200 тыс. на подписание Павла, хотя я сказал ему, что этого, вероятно, будет недостаточно, и нам нужны какие-то рычаги давления на Сальсера, чтобы договориться о контракте Павла в НХЛ. Если он не подпишет контракт с нами, нам нужно, чтобы он думал, что возвращается в Россию, а это было последнее, чего хотел Павел.
Я нанял частного детектива, чтобы выяснить, чем занимался Буре во время своего короткого пребывания в Соединенных Штатах. Мы подумали, что может быть что-то, что мы могли бы использовать — может быть, его поймали с проституткой или что-то в этом роде. Просто какая-то грязь.
Мы узнали, что Павел вступил в брак в Лас-Вегасе, чтобы попытаться предотвратить отправку домой. Он заплатил женщине $10 тыс., чтобы она вышла за него замуж, чтобы он мог получить грин-карту, а затем уйти от нее. Эта информация была у меня в заднем кармане, на случай, если она нам понадобится. Мы никому из знакомых не рассказывали о фиктивном браке. Это было совершенно законно, но судье это могло не понравиться.
В понедельник утром мы пошли в суд и представили свое дело, а Гурвиц представил дело русских судье Кэтлин Макдональд. Судья выслушала нас и сказала, что кажется совершенно очевидным, что есть основания для мирового соглашения. Оставалось только разобраться с финансовыми условиями.
Русские просили 400 штук.
— Мистер Бурк, — спросила судья, — сколько вы готовы предложить?
— Я не думаю, что мы должны что-то платить, — сказал я. — Я думаю, что вы должны просто освободить его из-под действия контракта. Мы ничего не платим за то, чтобы освободить европейских игроков от их контрактов.
(Сегодня команды НХЛ платят, но тогда они этого не делали.)
Она сказала, что в этом случае нам, по крайней мере, придется заплатить комиссию за трансфер.
Я предложил $100 тыс.
Судья Макдональд скорчила гримасу, когда услышала эту цифру, потому что знала, что шансы на то, что русские возьмут ее, равны нулю. На этом мы прервали заседание.
Я вернулся в свою комнату и позвонил Сальсеру. К этому моменту я находился в адвокатской конторе с шести утра, в суде большую часть дня, и теперь я собирался вести переговоры с Роном до одиннадцати или двенадцати часов ночи. Я никогда в жизни так не уставал.
Сальсер просил сумасшедшие деньги — миллионы долларов, чтобы заставить Буре подписать контракт с «Кэнакс». Это было до того, как на всех игроков начального уровня были наложены ограничения в зарплате. Я сказал ему, что мы не дадим их, и привел несколько сравнительных примеров, но он не поверил моим доводам, и мы оставили все как есть.
На второй день в суде наши юристы представили прецедентное право и проделали адскую работу. Они изложили все прецеденты в Мичигане, когда контракты, подписанные несовершеннолетним и скрепленные подписью родителя или опекуна, были отвергнуты. Далее выступили юристы русских, предлагая свои прецеденты, но ни один из них не был из Мичигана, так что казалось, что мы добились серьезных результатов.
В первый день я не делал серьезного предложения, но после второго дня Говард отвел меня в сторонку и попытался заключить сделку.
— Мы оба знаем, что этот паренек особенный, — сказал он. — Дайте нам 400 штук, и он ваш.
Я устроил шоу, хлопая по столу и крича на Говарда, называя его чертовски жадным ублюдком. А Говард хороший парень, который не ругается. Он был ошеломлен и физически отпрянул от меня.
— Мы, черт возьми, дадим тебе сто тысяч и ни цента больше, — сказал я. — Тебе повезло, что мы тебе вообще хоть что-нибудь дадим.
На этом переговоры второго дня закончились. Никакого прогресса с Сальсером в тот вечер.
На следующий день судья попыталась добиться завершения дела. Она вызвала меня в свои покои и сказала, что, по ее мнению, я веду себя неразумно. Я сказал ей, что могу подняться до 200 штук — предел, установленный Пэтом, — но не более того.
— Я не думаю, что $200 тыс. — это разумно, — сказала она. — Я собираюсь расторгнуть контракт с этим парнем, и он либо будет бродить на свободе, либо я отправлю его обратно в Россию. В любом случае, он не будет игроком «Ванкувер Кэнакс».
— Ваша честь, — сказал я, — я не знаю, как сказать это, не будучи нелояльным по отношению к моему боссу, но я не думаю, что $200 тыс. достаточно. Но это все, что я имею право потратить в данный момент. Я не могу увеличить сумму. Я не хочу, чтобы вы подумали, что я непримирим в этом отношении.
— Вам лучше поговорить со своим боссом, — сказала судья Макдональд. — В сложившейся ситуации я вынесу решение в пользу русских, если вы не поднимете свое предложение. (Затем она позвонила русским и сказала, что $400 тыс. — это слишком много. Это было старое доброе выкручивание рук.)
Это означало, что я должен был вернуться к Пэту, и, конечно, он был не в восторге от этого.
— Ты что, глухой? — спросил он. — Мы не ни на копейку не подвинемся. Гриффитсы санкционировали $200 тыс. Вот и всё.
Я умолял его.
— Пэт, такими деньгами это не делается, — сказал я. — Почему ты мне не доверяешь? Я здесь, я знаю, в чем дело, и я знаю, что мы потеряем Буре, если не предложим больше.
Он не был заинтересован в том, чтобы выслушать этот аргумент, и правда в том, что сила позиции Пэта в конце концов сэкономила нам много денег.
Прижавшись спиной к стенке, мне удалось договориться с Сальсером об услугах Буре. Наш сбор разведданных пригодился.
— Я знаю все о «миссис Буре» в Лас-Вегасе, — сказал я ему. — Я надеялся, что мне не придется разыгрывать эту карту, но ты ведешь себя как гребаный болван. Так что либо вы соглашаетесь на условия прямо сейчас, и мы завершаем эту сделку, чтобы он играл за «Ванкувер Кэнакс», либо Павел возвращается в Россию. На данный момент мне все равно, в какую сторону все пойдет, но у вас есть только два варианта.
Наступила долгая пауза, пока он переваривал эту информацию. А потом мы заключили сделку.
(Должен отметить, что мне очень нравится Рон Сальсер. Некоторые парни в бизнесе мне не нравятся, но, несмотря на то, как сильно мы друг на друга наезжали, он мне нравится, и я думаю, что он хорошо поработал для Павла).
В четверг утром мы снова были в суде. Судья объявила, что так или иначе вынесет решение сегодня. Она спросила каждую сторону, на каком мы этапе. Россияне сдвинулись до $300 тыс. А мы, конечно, застряли на дух сотнях.
Для меня было совершенно ясно, что судья Макдональд считала, что русские ведут себя более разумно.
И тут заговорил Павел.
— Я заплачу 50, — сказал он на своем ломаном английском.
— Павел, — прошептал я ему. — Заткнись, мать твою. Я вытащу тебя отсюда за меньшие деньги.
— Я заплачу 50, — сказал он снова. — Мне нужно играть, ваша честь. Я не могу вернуться. Вчера вечером я подписывал контракт. У меня есть деньги. Я заплачу 50.
Судья повернулась к россиянам.
— А две с половиной сотни пойдут?
— Да, — ответили они.
Она посмотрела на меня.
— А две с половиной сотни пойдут?
— Да, — ответил я. — Договорились.
Мы все пожали друг другу руки. Я обнял Павла.
А потом я позвонил Пэту.
— Ты тупой гребаный ирландец, — сказал он. — Я же говорил тебе...
Я остановил его.
— Павел согласился заплатить оставшиеся 50, — сказал я.
На другом конце провода воцарилась долгая тишина.
— Мы ни за что не позволим ему заплатить, — сказал Пэт.
Так мы его заполучили.
* * *
—
Я был измучен. Это были изнурительные несколько дней, и это была лучшая работа, которую я когда-либо делал для Пэта.
Теперь пришло время привезти Павла в Ванкувер и познакомить с местными СМИ. Он тренировался в Спокане, штат Вашингтон, со своим братом Валерием. Я прилетел в Сиэтл, встретился с ним там, и мы отправились в канадское консульство, чтобы разобраться с его иммиграционными документами.
Брайан Коксфорд из BCTV встретил меня в консульстве — в аэропорту меня ждала толпа представителей СМИ, и это был тот еще зоопарк, сказал он мне. Поэтому мы решили ехать на машине, а не лететь. Мы могли бы пересечь границу у Арки Мира, проскользнуть в заднюю часть арены, встретиться с тренерами и устроить его там, прежде чем представить перед журналистами.
По дороге на север из Сиэтла Павел все время показывал в окно машины и задавал вопросы.
— Как это по-английски?
— Река, — говорил я ему.
Затем он повторял. «Река... мост... озеро... гора».
Я подумал: «С этим парнишкой все будет в порядке».
***
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
в следующей главе будет немного о том, как Павел будет уходить из Ванкувера, но без каких-либо подробностей...
оно и понятно, если роль в обмане Павла Бурком была очевидная — равно как и тот факт, что я на протяжении всей главы удивлялся, как же они (американцы) любят других нагревать, а когда нагревают их — вой до небес)
пожалуйста!
Думаю только про Крутова +- с небольшими нюансами все так и было
— Мы должны взять все это, пока не раскупили, — сказала Елена.
В Москве был такой острый дефицит продовольствия, что люди просто хватали все, что было доступно. (с)
Ларионов же был простым человеком, ага..
— Я не лгал тебе, — сказал он. — Ты не русский.
Так ему говорили на родине: можно безнаказанно врать кому угодно, лишь бы не русским. (с)
Это уже не мемуары, это мемуары пропагандиста..