7 мин.

Шомо Уно и Медведева, сравнение разных прокатов под классику

В своем репортаже по «Евроспорту» Андрей Журанков назвал прокат Шомо Уно под «Лунную сонату» Бетховена «шедевром», а затем еще и в перерыве показательных, когда в заливку льда повторяли произвольную Уно, – несколько раз заявил, что это что-то небесное, да и японец какой-то заоблачный человек. То есть суперяпонец.

Разберем.

Дело в том, что  на протяжении самого проката, названного Журанковым шедевром, комментатор сам же сказал: ну, правда, сорвал каскад с четверным, ну, правда, и второй каскад с четверным сорвал… А не сорвал бы, дескать, так вообще оценки вышли бы за уровень Ханю в Хельсинки.

Опять это наше постылое русское «если бы да кабы…» То есть оценивают уже не за сделанное, а за якобы теоретически возможное сделанное фигуристом.

Поощряется судьями (а через судей внушается комментаторам, а через комментаторов зрителям) – само благое намерение заявить в программе 4 четверных. И не беда, что из четырех попыток лишь две удачные, не страшно, что сорваны два каскада – это, вбивается нам в головы, шедевр. Причем Журанков даже пустил слезу, мол, такая музыка навевает думы о вечном, о смысле жизни… Однако, господа, восторгался Журанков конкретным прокатом или музыкой гения? Ведь шедевр – это нечто безупречное, без изъянов, ну никак не с двумя сорванными каскадами при падениях. Да, «Лунная соната» шедевр. А Уно – всего пока что спортсмен, заявляющий много четверных и с ними физически не справляющийся.

А вот что такое шедевр, вам сейчас сравнительно покажу на олимпийском прокате Евгении Медведевой, на такой же великой и заезженной, можно сказать, фигуристами мелодии –  ноктюрне № 20, Фредерик Шопена, в исполнении Джошуа Белла…

Два ролика прокатов я привожу ниже.

 

1. Шомо Уно.

Что он катает – не понятно вообще. Звучит величественная музыка, в обычае всех японцев, как говорил бывалый Леша Ягудин: ведь они любят именно такое, нечто плавное и величественное. И катают, раскатывают… Все на одно лицо.

Фигура у Шомо, хоть он в ней не виноват совершенно, не вполне гармоничная, мал, ноги коротковаты, впрочем, лицо симпатичное. Для сравнения – у его соотечественника Ханю идеальная фигура танцора. Это видно любому, хоть у меня и вполне обычная православная ориентация как ценителя именно женской красоты. Но против факта не попрешь. То есть уже фигурой «суперяпонец» Уно проигрывает Бетховену. А такой музыке  должно соответствовать.

Лицо. Сколько ни присматривался за четыре минуты – не увидел игры лица вообще. Да в случае азиатов это и невозможно. Мимика слабая.

Ошибся Уно в прыжках, упав, на 2.59 и на 3.43 минутах ролика.

Скольжение, впрочем, прекрасное. Скорость большая. Руки, которые любит хвалить Тарасова, плавные, выразительные. Вот только что они выражают свое, уникальное? Ничего. Истории нет. Это попытка руками соответствовать музыке.

Заходы на прыжки довольно напряженные: ну и еще бы! – аж четыре четверных за четыре минуты просто истощают нервную систему. А как больно с них падать – в прямом и переносном смысле! Ведь снимут много. Правда, Уно это давно не касается – ему ставят уже за то, что пробует 4 четверных, тогда как занявший второе место Воронов испробовал в ПП вместо заявленных 2-х четверных только один.

Короче, о шедевре как прокате и речи не может идти. Это Журанков перебрал, прослезившись именно от величия европейца и христианина Бетховена, а не японца Уно.

 

2. Евгения Медведева

Прочтение музыки ей и Ильей Авербухом – не просто плавное катание под музыку с вальсированием руками и напряженной спиной при заходах на зубодробительные прыжки. Это выразительная история… о чем-то. Что я понял вообще как зарождение человека, рождение души в этот мир.

В начале программы, лишь только прозвучали аккорды, Медведева уже включает игру лица, делая это… полной, мертвенной неподвижностью и лица и фигуры. И только грудь сильно, демонстративно вздымается. А потом резко открываются ее выразительные, удивленные и чем-то испуганные глаза – и пошло плавное движение тела назад. Почти половину программы, до слов, которые прозвучали вставкой в мелодию – темп нарочито медленный, бесплотный как бы: порхает мотылек, в котором нет живой чувственности. Это еще вроде не человек? Эмбрион на стадии формирования? Что? Приходится думать, по крайней мере, а не просто взирать на плавные руки. В программе Шомо Уно думать нечего. Можно думать лишь о Бетховене. Здесь же – Шопен закрыт самой Медведевой и Авербухом. Постановщик и исполнительница выходят на первый план.

И вот после этих слов, вставленных в музыку, идет перерождение сущности, которую воплощает Медведева. Она приобретает более живые эмоции. У эмбриона сформировалось сердце, мозг? – задаю я себе вопрос. Кто-то, вероятно, поймет по-своему. Имею в виду способных понимать эстетику и искусство. Движение Медведевой ускоряется, она начинает прыжки, в которых вообще не ощущается напряжения. Спина не деревенеет перед заходами, глаза не стекленеют. Прыжки – органичное продолжение действа. И они точно совпадают с музыкой. Присмотритесь, прислушайтесь – плавные завихрения Шопена как раз попадают на приземления и выезды. Не просто попадают – совпадают, гармонично ложатся.

Убыстряющийся темп венчается финальными вращениями. В конце Медведева останавливается, делает сильный вздох – и раздаются удары... сердца? Душа родилась в этот мир.

Вот это и есть шедевр – когда не просто все идеально технически, но техника не выпирает из артистизма, она не больше его, но и не меньше. Все подчинено задаче, во-первых, соответствия великой музыке, а во-вторых, не быть по отношению к ней вторичным. Авербух и Медведева в тяжелом соревновательном режиме опять ухитрились рассказать человеческую, философскую историю. А не эффектно откатались под музыку. И в этом на самом деле пропасть  – между катанием «под музыку» и историей на льду. Это и отличает гения от просто таланта, по большому-то счету. Потому что он открывает до него неведомое и нехоженое.

Здесь Медведевой даже пошли на руку треволнения олимпийского сезона, душа ее от страданий истончилась, лицо выглядело совершенно «без кожи». Она в очередной раз предстала инопланетянкой, эфемерным чистым существом. Которое родилось в этот мир, чтобы он его огрел по полной программе…

Кто-то упертый опять воскликнет: так у Уно сложные прыжки! Но ведь он с них упал, ребята. А не справляешься – то не пихай их столько в программу. Это раз. Ну и два – пусть Уно получит тело женщины и попрыгает четверные. Мы видим не просто разные лиги и весовые категории в фигурном женском и мужском катании – это разная природа людей вообще. Изящество, доступное женщине, закрыто для грубой природы мужчин. Как и прыгучесть мужчин априори недостижима для женщин. Да и у мужчин – вы вдумайтесь только – из  двух разминок в 12 человек элитного Гран-при только четыре последних фигуриста в принципе прыгают четверные! Хотя бы пытаются, хотя бы валятся вдребезги как Алиев. И если у Воронова есть два четверных в сумме на КП и ПП – то он гордо, с большим отрывом, занимает второе место.

Путь фигурного катания в сторону бешеного ужесточения прыжков – это путь почти в никуда. Это поломанные кости и выбитые позвоночные диски. И ради чего? Чтобы нечестные судьи в конце концов, как на Римском «Колизее», подняли палец вверх или вниз. Убить тебя за твои старания или помиловать. Это рудимент языческой жестокости в рамках типа христианской цивилизации. Разница – гладиаторов раньше убивали прямо, сейчас же – грызут по кусочкам и постепенно.

Ну да поживем да увидим.

 

Опять Шопен не ищет выгод,

Но, окрыляясь на лету,

Один прокладывает выход

Из вероятья в правоту.

(Борис Пастернак)