8 мин.

Скелетрон. Почему вы обожаете Александра Третьякова, хотя и не знаете об этом

11 k

Фото: РИА Новости/Василий Пономарев

О своем первом ярком впечатлении от Александра Третьякова я как-то рассказывал – на нашем сайте в том числе. Рассказывал четыре года назад – на следующий день после того, как он пригнал к бронзовой медали Игр в Ванкувере. Для четырех миллионов человек – именно на столько выросла наша месячная аудитория за последние четыре года – я позволю себе повториться. Тем же, кто с нами все эти годы – мои извинения, следующий абзац можете пропускать.

Так вот – на зимней Олимпиаде в Турине, которая гремела в итальянских Альпах в феврале 2006 года, сборная России источала много шума: за две с половиной недели с ней случились большие победы, большие поражения и, разумеется, большой допинг. На этом фоне очень тихо прошла премьера совершенно нового для России спорта. Скелетон – еще более оторванная разновидность санок – была в олимпийской программе и в 2002-м, однако первый толковый спортсмен у нас появился только через четыре года. 20-летний Александр Третьяков во всех своих попытках разгонялся быстрее других, но непременно допускал ошибки на дистанции и проваливался во второй десяток. Однако уехать за три часа от Турина и взобраться на самый верх санного желоба стоило хотя бы для того, чтобы увидеть одну из самых трогательных сцен той Олимпиады. После соревнований Третьяков долго рассказывал о своем диковатом спорте и очень стеснялся. Когда же рассказ был закончен, на трех журналистов из России, тыкавших в него все это время диктофонами, он посмотрел, как на родных и, все так же стесняясь, сказал: «Спасибо вам большое. Что пришли».

Спустя почти восемь лет, осенью-2013, я шагал на новую встречу с Третьяковым – толстый женский глянец снимал видного русского спортсмена в модной студии на севере Москвы. Открывая двери этой студии, я не сомневался, что за почти восемь лет Третьяков изменился до неузнаваемости. За почти восемь лет, которые прошли с туринских Игр, из молодой звезды он превратился в звезду мировую. Он выиграл чемпионат мира, общий зачет Кубка мира, бронзовую медаль Олимпиады в Ванкувере и, главное, приобрел сакральный статус перед Играми-2014 – статус того, кто в Сочи обязан брать медаль, а при определенных раскладах может стать чемпионом. Как такой статус, замешиваясь на перегрузках санного желоба, влияет на человеческий мозг, на этой неделе всем показал Альберт Демченко.

К счастью, Третьяков меня снова удивил. Оказалось, что он все так же скромен, улыбчив и благодарен – я долго смеялся, когда после съемки он долго жал руки не только ее участникам, но и случайным техработникам, приехавшим в Москву из тех стран, где ни скелетона, ни снега не бывает.

Единственное изменение – внешнее: вместо народной челки на голове Третьякова аккуратно был вырезан ирокез. «Никакой связи с панк-роком, – пояснил он. – Просто посмотрел, что у других спортсменов неплохо смотрится. Пришел у себя в Красноярске в парикмахерскую и попросил такой же».

Во время той самой съемки работники федерации (бобслея и) скелетона шептали мне в ухо: «Саша очень крут, но в Сочи будет бороться за второе место. Первое – у Дукурса, который Мартин. Не представляю, что должно произойти, чтобы он проиграл». Сезон только обкладывал такой прогноз кирпичом: из восьми этапов Кубка мира младший из братьев Дукурсов выиграл шесть. Задавая себе сегодня вопрос: «Что же случилось в Сочи?» – имейте в виду две вещи. Во-первых, глупые ошибки, которые Дукурс стал допускать на финише сезона – как говорят знатоки, они у латыша случались регулярно, хоть и не мешали выигрывать. Во-вторых и в-главных, степень соприкосновения Третьякова с сочинской трассой. С тех пор, как 9 миллиардов рублей обернулись санно-бобслейным желобом, Третьяков скатился по нему около 200 раз, причем непосредственно перед Олимпиадой он делал это по 4-6 раз ежедневно. У Дукурса таких спусков – около 20. За все время.

Кстати, не все в курсе, но Третьяков гоняет по ледяным трубам Красной поляны, Сигулды, Санкт-Морица и прочих зимних захолустий с довольно скверным зрением. У него «минус четыре», но корректировать их он даже не собирается.

– Я привык к линзам. На сезон беру с собой запасные – и никаких неудобств. Однажды, правда, вылетали. Тряска, скорость – линза выпала и прямо к стеклу прилипла. Едешь, а она прям перед тобой. Думаешь: подцепить бы! Но можно рулить, даже если одним глазом видишь. Да и трасс во всем мире не так много – мы их в итоге выучиваем наизусть.

– Встречали в желобе непрошенных гостей?

– В Германии передо мной рабочий мел трассу. Они обычно выскочат, подметут быстро, убегут и спортсмен стартует. А тут я выхожу на длинную прямую, а он все еще там. Еду и смотрю, как он стремительно приближается… В общем, он в самый последний момент убежал.

Выпытывая у Третьякова особенности его жизни, я понимаю, почему за восемь лет ни звездная болезнь, ни снобизм к нему так и не заглянули. Во-первых, не первая популярность самого спорта. Бронза в Ванкувере, эфиры по всем федеральным каналам, аудиенция в Кремле у тогда еще президента Медведева – даже после этого Александр не стал популярным хотя бы у себя в городе: «В Красноярске узнавали не столько в лицо, сколько в пуховик. Только его видели – кричали: «О, Третьяков! Третьяков!».

Самый уморительный случай из последнего времени – когда к Третьякову на интервью пришел журналист с изрешеченным вопросами блокнотом. Когда интервью началось, оказалось, что эти вопросы предназначались совершенно другому человеку – бобслеисту Александру Зубкову.

Второй способ удержаться на земле – армейский график жизни. Будни русских скелетонистов устроены так, что они не бывают дома по несколько месяцев (рекорд Третьякова без единого заезда к семье – три месяца, с сентября по декабрь), сами таскают за собой 30-килограммовые скелетоны (если что, это две пудовые гантели), не отменяют тренировки даже в самый неистовый мороз:

– Как-то в Калгари было минус 30. Мороз и сильный ветер. Разогревающими мазями намажешься – так, чтоб прям жгло. И все равно выходишь на старт и тебе уже холодно. Маску тоже надо помазать, но и это не помогает: она покрывается льдом, и с ним ничего не сделать. Рулишь фактически вслепую. На первый день потренировались, на второй – тренировку отменили.

Впрочем, самая суровая подробность – это отношения с Новым годом. Его Третьяков с партнерами по команде всегда проводят или на сборах, или в дороге. «Вот прошлый, например. 31-го утром мы собирались в Москве в Шереметьево, 1-го утром должны были улетать. Нового года я в итоге не дождался. Уснул в капсульном отеле около 9 вечера. С утра проснулся – и полетели. Для меня это уже давно не особенный праздник. Понятно, что хотелось бы его дома встречать, с семьей. Но что делать, если работа такая?».

Если бы не работа, Третьяков встречал бы Новый год с женой Настей и дочкой Евой – этой зимой ей исполнился год. Учитывая, как живет наш герой, как-то неловко писать, что Настя – бывшая скелетонистка и их лав-стори закрутилась на сборах. «Спросила у девчонок: кто этот красавчик? Ответили: участник Игр в Турине. Значит, надо брать, – объясняла потом Настя. – Любовь с первого взгляда, в общем. Стихи свои мне слал по sms».

Теми же sms Настя сообщала мужу о главном событии в его жизни. «Я был во Франции, на этапе Кубка мира, – вспоминает Третьяков. – Просыпаюсь, читаю sms: «Ты стал папой». Я перезвонил, Настя не ответила, потому что была занята. Я взял сани и пошел на тренировку».

– Вы в каждом интервью показываете, как кайфуете от того, что живете в России. Три вещи, за которые вы особенно любите нашу страну?

– Природа. Культура. Еда. С едой вообще ничего не сравнится. Мне, как и всем, нравится итальянская кухня, но она надоедает. Борщ – не надоедает. Домой приезжаешь – его готовят. И ешь, ешь, ешь.

– Три вещи, которые в России вас раздражают?

– Дороги. Разгильдяйство. Авось. У нас в Красноярске обрушилась боковая стена тоннеля. За неделю до этого по телевизору была передача, где говорили: трещина, надо что-то делать. Никто не шевельнулся, она рухнула, погибли люди.

Пожалуй, самая модная штука в современном русском спорте – это патриотизм. Это довольно логичная мода: почти весь русский спорт дотируется из госбюджета, поэтому не любить государство значит не любить хорошую жизнь. К сожалению, в большинстве случаев это тошнотворный патриотизм, сотканный из противоречий, которые весьма дурно пахнут. Один чирикает о том, как любит страну, а потом устраивает почти что мошенническую схему, чтобы выиграть простую дисциплину и не оставить никого от страны в гораздо более сложной и престижной. Другая показывает банан президенту США как врагу России и просто черному дикарю, но всегда с нетерпением ждет звонков от любимой дочери, которая в этих самых США давно и счастливо проживает. Третий ездит очистить душу в монастырь, а по приезду заходит в кафе махнуть сто коньяка и сломать пару стульев о галдящих поблизости мужиков.

Третьяков – один из немногих, кто заставляет вспомнить, что патриотизм вообще-то отличное слово, а любить родную землю можно очень тихо и очень достойно. Можно даже после больших успехов и больших возможностей хранить верность родному городу – и этот город не Москва. Можно в каждом интервью – хоть толстому глянцу, хоть латвийской интернет-газете – ненавязчиво рассказывать, какие чудесные места и традиции есть в России. Можно при этом не забывать, сколько жести эти места и традиции все еще окружают. Можно не писать писем президенту страны с просьбой снять с должности президента федерации. Можно не учить журналистов, какие вопросы дурацкие, а какие – нет. Можно не слушать гимны Михайлова, Лепса и прочего сочинского ренессанса (трек-лист Третьякова можно увидеть здесь). Наконец, можно не шуметь, а терпеть и работать. И рано или поздно научиться делать свою работу лучше всех в мире.

Сегодня я как никогда хочу быть похожим на Александра Третьякова. И совсем не ирокезом, который мы иногда выстригаем на своих головах.

logoАлександр Третьяков
logoМартинс Дукурс
logoСочи-2014