6 мин.

«50 shades of Сlay», 7-я серия «Тост за Рафу»

 

 

Роджер медитативно двигался от экспоната к экспонату. Он верил в спасительную силу искусства. Пусть "Ролан Гаррос" для него уже закончен, но Париж все еще мог подарить утешение в виде полотен Леонардо и других гениев в Святая святых - Лувре.

 

Федерер вслушивался. Он ждал, когда вернется внутренняя музыка. Ее божественные звуки исчезли после того, как он спустился на парковку и обнаружил, что его Мерседес осквернен.

 

Какие-то козлы пробили радиатор, налили в двигатель сладкого китайского соуса. И что хуже всего - расписали прекрасный, украшенный вензелями RF, шедевр немецкого автопрома грязными надписями.

 

"#НовачеИдетЗаГарросом". Эта кислотная фраза вспыхивала в голове Федерера на протяжении всего матча с Вавринкой, доводя гения до мигрени.

 

"Монфис? Этот может", - размышлял Роджер, вспоминая сколько Гаэль содрал с него за «спрингфилд» 40-го калибра. Однако внутренний голос говорил, что здесь замешаны какие-то другие силы. Но вот какие? Отвечая на этот вопрос, внутренний голос начинал путаться, заикаться, и в конце концов замолкал совсем.

 

Федерер остановился у «Плота «Медузы» Теодора Жерико.

 

 

Слезы брызнули из глаз - сюжет картины напомнил ему всех павших на турнире.

 

В улыбке "Моны Лизы" Роджер увидел сочувствие и поддержку. Однако вдруг ему показалось, что в тот момент, когда он моргает, загадочный рот кривится в издевательской усмешке.

 

 

Статуя Рамзеса II, с чем-то вроде респиратора на каменном носу, напомнила Роджеру пылевые бури на кортах Ролан Гаррос. Он закашлялся и протер глаза.

 

Венера Милосская сначала обезоружила Роджера, а потом... У нее откуда-то выросли руки, сразу четыре пары, и это вызвало видение Стэна, который был страшен в атаке, словно разжился парой дополнительных конечностей.

 

У «Коронации Наполеона» Жака Луи Давида, картины монументальной, но не совсем во вкусе Роджера, его что-то задержало. Какая-то мысль.

 

 

"Наполеон... Дивизионный генерал.. Совершил переворот... Провозгласил себя Императором... Новак!" - страшная догадка ударила Роджера поддых.  "Ничего... Он заплатит. По полной программе заплатит на Уимблдоне", - Роджер опустился на лавочку и часто-часто задышал.

 

...

 

В черных леггинсах, делавших ее ноги еще длиннее, она бесцельно брела по улице, словно бродяжка. Энди шел следом. Чувство вины, жалость ко всему человечеству и желание стереть последние несколько дней из своей жизни, толкали его за девушкой.

 

Он узнал Юленьку, когда задел ее плечом, весь погруженный в ноющее унылое недовольство собой. Извинился, но она не ответила - в невидящих глазах стояли слезы.

 

В районе Пигаль она затравленно обернулась, а потом юркнула в трактир.

 

...

 

Энди занял место за столиком, спиной к Юлии. Было ясно, что ей еще хуже. На Энди волной нахлынула жалость к этой долговязой рыжухе. Странно, что раньше он ее не замечал.

 

Энди слегка растерялся от разнообразия в меню, и заказал виски. На стенах висели советские плакаты. На некоторых Маррей узнал знакомые лица.

 

 

"Насилие оправдано", - повторял Новак. - "А иначе ведь нельзя! Это отморозки!"

 

 

Вроде бы они все делали правильно, опережая тех, кто был в списке врагов Рафы. И даже тех, кого в списке не было - как вышло с Танаси и Ником.

 

- Ты знаешь полное имя Коккинакиса? - с подковыркой спросил Новак.

- ?

- Танатос! Бог смерти у древних греков. Теперь ты понял?

 

Еще Новак пугал его, приговаривая "Начинаем шить мешки, начинаем шить мешки".

 

...

 

 

Юлия заказала разливное вино в графинчике и осушала стакан за стаканом. Энди уточнил у официантки, как оно называется в меню. «Vin de la maison», самое дешевое.

 

"Бедная девочка", - подумал Маррей. С каждым глотком виски Энди находил в Юлии все больше очарования.

 

Накануне Рафа вызвал его для отчета.

 

- Сегодня я молодец. Гораздо лучше, чем обычно, - сообщил Рафа.  Он репетировал Бамос перед большим зеркалом.

 

- Такой красивый журнал. Питер любит картинки, - Рафа протянул Энди журнал. 

 

 

- Вопиющая бездарность, - пожал плечами Маррей.

 

- Бедный Питер! Попал в красивый журнал. Это я. Меня нарисовали. Очень жаль. Плохая веселая картинка. Питер не кололся ничем, кроме антибиотиков.

 

- Бездарная мазня, - повторил Энди. - Она ничем вам не угрожает.

 

- Они копают под меня. Злые люди. Мне трудно, я не всегда уверен в себе. Я люблю гулять в парке и кушать мороженое. А они хотят скушать меня.

 

- Не о чем беспокоиться. Вы стали сильнее, - Энди не врал. Ему показалось, что Рафа гораздо лучше, чем при первых встречах, фокусирует взгляд.

 

- Я люблю вас, Томаш. Когда я выросту, я стану таким же хорошим человеком, как вы.

 

...

 

Маррей решил не говорить Джоковичу про то, что Рафа недоволен "Шарли Эбдо". Это могло кончиться новой жестокой бойней. Новак и пластиковая взрывчатка рифмовались как любовь и кровь. В приступе праведного гнева Новак уже превратил машину Роджера в груду обломков. Энди вспоминал этот эпизод со смесью стыда и отвращения. Что-то пошло не так, где-то они свернули на скользкую дорожку.

 

Энди обернулся и увидел, как Юлия поднимает стакан, и мигом понял, что это алкоголичка. Вдруг, скользнув взглядом по залу, он увидел Фелисиано. Лопес не спускал с Юленьки внимательных глаз, и выдал себя огненной вспышкой. Вспыхнула ромовая баба-фламбе, которую официант поджег у всех на глазах, высветив в полумраке испанца в шубе. Фели был похож на гарлемского сутенера, который выпьет свой кофе или стаканчик бургундского, потом выйдет на улицу и будет покрикивать на девочек.

 

 

"Какое-то безумие", - Энди промокнул лоб салфеткой.

 

- Выпьем? - Юленька подошла к его столику с бутылкой.

 

Энди с трудом сглотнул.  

 

- За десятый Гаррос Рафы, - вдруг предложил он и подставил стакан.

 

Юля плеснула своей бурды и они чокнулись.

 

БОНУС 

 

 

леон зеркало