«Хиллсборо: Правда» 6. От обмана к отрицанию

Этот пост написан пользователем Sports.ru, начать писать может каждый болельщик (сделать это можно здесь).

Предисловие

1. Навлечение катастрофы
2. 15 апреля 1989 года
3. «Найти свою собственную высоту»
4. От катастрофы к трагедии
5. Боль смерти
6. От обмана к отрицанию
7. Неблагоразумные вердикты
8. Нет последних прав
9. В чьих интересах?
10. Цензурирование «Хиллсборо»
11. Основание для предъявления иска
12. Бесконечное давление
13. Два десятилетия спустя
14. Правда выйдет наружу
15. Их голоса были услышаны
16. Источники и ссылки/Об авторе

***

Изо дня в день полиция существенно влияет на формальное содержание новостей. Преступность, конфликты и беспорядки — это новости и часто «большие новости». Во время утренних брифингов в штаб-квартире полиции по всей Британии часто бывает трудно различить сотрудников полиции и местных журналистов. Они нужны друг другу. С кажущимся ненасытным аппетитом публики к криминальным историям полиция способна создавать истории, контролировать поток информации: как выразился один бывший комиссар столичной полиции, «формировать общественное мнение». На местном и национальном уровнях они являются мощными устройством определения.

После «Хиллсборо» стратегия полиции состояла в том, чтобы обвиняя болельщиков, установить как можно большую дистанцию между действиями и бездействием своих полицейских. Обычно после катастрофы полиция, как ведущая аварийная служба, дает первый обособленный обзор трагедии и ее последствий. Хотя они всегда опираются на свои профессиональные суждения и интерпретации, ожидается, что отчет полиции будет фактически точным. Однако на «Хиллсборо» старшие офицеры с самого начала знали, что действия и решения их коллег ставят их в рамки.

Раннее воздействие лжи Дакенфилда нельзя недооценивать. Он сразу же задал тон, сосредоточив внимание на якобы неприемлемом поведении болельщиков «Ливерпуля» за пределами стадиона. Что еще более важно, он определил повестку дня, определив последующие исследования и расследования. Беспрецедентное решение коронера измерить уровень алкоголя в крови всех умерших явно было вызвано обвинениями полиции в чрезмерном употреблении болельщиками алкоголя. Конфронтация с семьями и друзьями погибших из-за пьянства их близких, пока еще теплые тела лежали на полу спортзала, было суровой демонстрацией приоритетов полиции Южного Йоркшира.

С самого начала средства массовой информации оказывали влияние на передачу полицейской интерпретации событий. Уже в 15:40 вечера того же дня по радио Би-би-си передали «неподтвержденные сообщения о том, что за пределами «Леппингс-Лейн» дверь была выломана». В 16:15 Грэма Келли, главного исполнительного директора ФА, спросили, так ли это. Он ответил, что у полиции не сложилось впечатления, что они приказывали открывать какие-либо ворота.

Далее он сказал, что председатель «Шеффилд Уэнсдей» Грэм Макрелл говорил со старшим офицером, ответственным за это, и «примерно без десяти три произошел всплеск... в составе около 500 болельщиков «Ливерпуля», и полиция говорит, что ворота были взломаны и привели к давке в зоне стоячих трибуны... мне сказали, что там было еще много места...»

Позже в бюллетене сообщалось, что ворота были «сломаны большим количеством безбилетных болельщиков», решивших пробиться внутрь стадиона. Отчасти это было связано с комментарием Грэма Келли о том, что переполненность была вызвана «несанкционированными людьми, входящими с одной из сторон стадиона». На вечерней пресс-конференции главный констебль Южного Йоркшира Питер Райт обвинил первоначальную давку у турникетов в «позднем прибытии большого количества людей», о чем сообщалось так: «от трех до четырех тысяч болельщиков «Ливерпуля» появились всего за пять минут до начала матча».

Фактически, теория «принудительных ворот» была заменена «теорией заговора». Это означало, что болельщики «Ливерпуля», пьяные и без билетов, планировали прибыть непосредственно перед началом матча, заставив полицию открыть выходные ворота. «Хулиганская истерия», связанная с «фактором "Эйзел"», превратила «Хиллсборо» в проблему общественного порядка. Со следующего утра это отражение занимало большую часть освещения в прессе.

«Сандэй Миррор» сообщила о том, что от 3000 до 4000 «казалось бы, неконтролируемых» болельщиков «Ливерпуля», пытались «прорваться через турникеты». Ворота, продолжал он, «для паникующих болельщиков "Ливерпуля" были открыты». Даже «Обсервер», несмотря на хорошо сбалансированный отчет, некритично повторил комментарии Райта о «позднем прибытии» болельщиков как об «опасности для жизни». И Ай-ти-эн Ньюс, и Ньюснайт Би-би-си высказали сходные замечания о «нетерпении» ливерпульских болельщиков, спешащих на стадион.

Из «официальных» источников поступали и другие влиятельные реакции. Макрелл, посетив ворота С и не имея никаких доказательств в поддержку обвинения полиции, сообщил СМИ, что «всплеск» болельщиков «Ливерпуля» вызвал катастрофу: «Болельщики «Форест» рано пришли на стадион. А вот болельщики «Ливерпуля» — нет». Джо Эштон, член парламента от Шеффилда, определил происхождение всплеска: оказавшись на стадионе болельщики «Ливерпуля» «все побежали к входу за воротами». Опять же источником был Питер Райт, который на второй пресс-конференции говорил о «прямой связи между всплеском внутри стадиона и инцидентом снаружи».

В тот самый момент, когда ключевые представители футбола должны были взвешенно и спокойно взглянуть на быстро втянутую в полемику трагедию, президент УЕФА Жак Жорж совершил экстраординарное вмешательство. Он сказал, что «безумное желание людей войти на стадион, что бы ни случилось, независимо от риска для жизни других» вызвало катастрофу. Едва скрывая параллели, проведенные с событиями на «Эйзел», Жорж сравнил ливерпульских болельщиков со «зверями, готовыми ворваться на арену», заключив, что случившееся «было недалеко от хулиганства». Хотя позже они и были опровергнуты, комментарии Жоржа добавили веса почти всеобщему порыву к осуждению. Рожденная ложью Дакенфилда, безудержная атака Жоржа была проверочной формой.

В Шеффилде раннее освещение ситуации в постановке обвинений было недвусмысленным. «Шеффилд Стар» поместила заголовок на первой полосе «ГОНКА К СТАДИОНУ», описывая «безумную волну» болельщиков, когда «до 40 человек» умирали в туннеле, «остальные были растоптаны ногами». Газета «Йоркшир Пост» не стала настаивать на том, что «давка» была вызвана «тысячами фанатов», установивших «смертельную атаку». Они были «опоздавшими», полными решимости «пробить себе дорогу к стадиону». На другой стороне Пеннин «Манчестер Ивнинг Ньюс» повторила те же обвинения, заключив, что «армия с «Энфилда» бросилась на трибуну за воротами — многие были без билетов».

В течение сорока восьми часов обвинения в адрес болельщиков «Ливерпуля» усилились. В своей статье в «Ивнинг Стандард» Питер Маккей утверждал, что ворота С были открыты только потому, что существовал «риск смерти или серьезных травм среди истерически толкающихся болельщиков». Корни катастрофы лежали в «племенных страстях ливерпульских болельщиков». Не думая о страданиях выживших и о потерявших близких он осудил болельщиков: «Они буквально убили сами себя и других, чтобы попасть на игру». Они были жертвами «бессмысленной страсти, ярости и насилия, которые привлекает футбол».

Вскоре бескомпромиссный порыв к осуждению болельщиков остался практически бесспорным. Когда предрассудки и фанатизм были развязаны, журналисты отправились на поиски «хулиганских» историй. Джон Уильямс писал в газете «Ливерпуль Дэйли Пост», что «разрушители ворот сеяли свой роковой хаос... неконтролируемый фанатизм и массовая истерия буквально выжимали жизнь из мужчин, женщин и детей». Это был «хулиганизм в самой своей основе» с безбилетными болельщиками, «раздавившими насмерть своих собратьев-скаузеров... Скаузер убил Скаузера и всего лишь за то, чтобы посмотреть как 22 человека пинают мяч». Пол Миддап из Федерации полиции заявил, что болельщики прибыли «пьяными», поставив полицейских в «просто ужасающую» ситуацию.

Но во вторник, 18 апреля, всплыла совсем другая и более зловещая история. «Шеффилд Стар» предъявила серьезные обвинения полиции в том, что болельщики «Ливерпуля» напали на спасателей и обкрадывали мертвых. Ее заголовок на первой полосе «ФАНАТЫ В ПЬЯНЫХ НАПАДЕНИЯХ НА ПОЛИЦИЮ» представил «отвратительную историю, которую полиция собирает по кусочкам». Мало того, что «безбилетные головорезы устроили давку [у турникетов], чтобы получить доступ к стадиону», но и «хулиганье напало на санитара скорой помощи, угрожало пожарным и било кулаками и мочилось на полицейских, когда те делали искусственное дыхание пораженным жертвам».

В тот вечер главные новости Би-би-си «раскрыли» фокус полицейских улик в расследовании Министерства внутренних дел, которое уже шло полным ходом. Повторяя обвинения против болельщиков «Ливерпуля», они использовали дальнейшие цитаты депутата Шеффилда Ирвина Патника и Полицейской федерации, заключая, что полиция Южного Йоркшира «подтвердила свою веру в то, что в результате расследования они в конечном итоге будут оправданы». На Ай-ти-ви Патник сказал, что он говорил с офицерами, которые пытались спасти жизни; «на них нападали... пинали и били кулаками, даже когда те делали искусственное дыхание, и люди мочились на них сверху с балкона...»

На следующее утро национальные газеты выстроились в очередь, чтобы сообщить об этой истории. Как правило, самые зловещие и оскорбительные репортажи появлялись в «Сан», отдавая свою первую полосу заголовкам: «ПРАВДА: НЕКОТОРЫЕ БОЛЕЛЬЩИКИ ОБШАРИВАЛИ КАРМАНЫ ЖЕРТВ; НЕКОТОРЫЕ БОЛЕЛЬЩИКИ МОЧИЛИСЬ НА ХРАБРЫХ ПОЛИЦЕЙСКИХ; НЕКОТОРЫЕ БОЛЕЛЬЩИКИ ИЗБИВАЛИ КОНСТЕБЛЕЙ, КОГДА ТЕ ДЕЛАЛИ "ПОЦЕЛУЙ ЖИЗНИ"». Позже выяснилось, что Келвин Маккензи, редактор «Сан», хотел использовать заголовок «ВЫ ПОДОНКИ», но в конце концов остановился на «ПРАВДЕ».

В то время как «Сан» приняла на себя всю силу возмущения Мерсисайда, другие газеты были немногим лучше. На первой полосе «Дэйли Стар» было «МЕРТВЫЕ БОЛЕЛЬЩИКИ, ОГРАБЛЕННЫЕ ПЬЯНЫМ ГОЛОВОРЕЗОМ»; «Мейл» переносила обвинение полиции: «мерзкие болельщики дрались с нами, когда мы пытались помочь умирающим»; «Экспресс» использовал заголовок «ПОЛИЦИЯ ОБВИНЯЕТ ПЬЯНЫХ БОЛЕЛЬЩИКОВ», а затем «Полиция увидела "отвратительное зрелище обкрадывания умирающих"»; «Йоркшир пост» напечатал «Ливерпульские карманники "набросились на мертвых"»; а в «Шеффилд Стар» было «Хулиганы "сексуально надругались над трупом девушки"». Цитаты, по большей части неопубликованные, были взяты из полицейских источников или Полицейской Федерации.

На следующий день несколько газет опубликовали ответы на эти обвинения, но их интенсивность была настолько мощной, что они получили широкое признание как факт. К выходным ложь и полуправда стали реальностью, поскольку обозреватели добавили к ним и свои мнения. Оберон Во сообщил, что 3 тыс. болельщиков «Ливерпуля» «бунтовали за воротами», многие были «без билетов», «проводя время за выпивкой». Безбилетные болельщики «Ливерпуля» были «еще больше взволнованы перспективой того, что им не придется покупать билеты», и «заряжены».

Энтони Берджесс приписал случившиеся смерти «некоторым футбольным болельщикам», которые «вели себя глупо». Они избежали одной катастрофы только для того, чтобы спровоцировать другую. А Хью Макилванни, известный своей вдумчивой и уравновешенной спортивной журналистикой, писал о «бурлящей толпе» у турникетов, «многие из которых задержались в пабах, а некоторые все еще находились в поисках билетов». Возможно, самые безответственные и разрушительные выводы были сделаны Эдвардом Пирсом, который решил поаплодировать комментариям Жака Жоржа: «Сказал ли он что-нибудь, кроме неприятной правды? Во второй раз за последние полдесятилетия большое количество болельщиков «Ливерпуля» убило людей».

В течение недели после «Хиллсборо» фактор «Эйзел» был полностью установлен. На этот раз, как гласила история, «они» убили «своих же». В то время как встречные обвинения звучали в течение первых нескольких дней, несправедливо фокусируясь на суперинтенданте Маршалле как на «человеке, который открыл ворота», ничто не могло сравниться с организованной кампанией очернения, направленной против тех, кто умер и выжил на «Хиллсборо». Помимо того, что это вызвало чувство возмущения, это вызвало настоящую боль и страдания среди погибших, выживших и их семей. Как выразилась одна скорбящая мать, «Вскоре мы поняли, что сражаемся не только за справедливость для тех, кто умер, но и за то, чтобы очистить их имена и имена оставшихся в живых болельщиков».

В конце концов выяснилось, что эти ужасные обвинения были связаны с неофициальными брифингами старших офицеров Южного Йоркшира. Поскольку младшим офицерам уже было рекомендовано не делать записи в своих записных книжках и представлять «воспоминания» о прошедшем дне старшим, последствия были ясны. Если полиция хочет освободиться от ответственности за обстоятельства при которых произошла катастрофа, ей необходимо использовать средства массовой информации для создания «Правды». Ей также нужно было предоставить веские доказательства, особенно показания своих офицеров, подтверждающие «Правду» в качестве отчета.

* * *

В течение 24 часов после катастрофы «Хиллсборо» посетила премьер-министр Маргарет Тэтчер. Она также воспользовалась возможностью, широко освещенной в средствах массовой информации, посетить местные больницы. «Последнее, что мне было нужно — это проснуться на больничной койке под надзором Маргарет Тэтчер», — сказал позже один из выживших, бывший в критическом состоянии. Кроме того, визит Тэтчер предоставил полиции Южного Йоркшира возможность представить премьер-министру и ее окружению, включая министра внутренних дел Дугласа Херда, свою версию событий.

Было бы наивно полагать, что, когда она осматривала стадион, посещала спортивный зал, трибуну «Леппингс-лейн» с ее погнутым барьером и сорванным ограждением по периметру, туннель, турникеты и сцену давки снаружи, ей не давали беглого комментария. Тэтчер также не была и беспристрастным наблюдателем. Всего за четыре года до этого она занялась «футбольным хулиганством», непосредственно содействуя введению специальных мер по борьбе с «национальным недугом».

Тэтчер также была приверженицей введения обязательной схемы национальной идентификации болельщиков. Эта схема легла в основу первой части Закона о футбольных зрителях 1989 года, который прошел через парламент в течение нескольких месяцев после катастрофы. Нет никаких сомнений в том, что она и ее коллеги рассматривали катастрофу через призму хулиганства. Полиция Южного Йоркшира и другие заинтересованные стороны не собирались упускать возможности подкрепить эту точку зрения.

С тех пор это стало ясно из наблюдений сэра Бернарда Ингхэма, который в то время был пресс-секретарем Тэтчер и сопровождал ее во время визита. Он был посвящен в пресс-брифинги и неофициальные комментарии, связанные с визитом: «Я посетил «Хиллсборо» на следующее утро после катастрофы. Я знаю, что усвоил на месте. Трагедии на «Хиллсборо» не было бы, если бы толпа, которая явно находилась в подпитии, не попыталась прорваться на стадион. Винить полицию — это предлог».

В ответ на письмо Долорес Стил, чей сын Филип погиб на «Хиллсборо», Ингхэм повторил свое утверждение о том, что «накаченная алкоголем толпа штурмовала стену периметра», вызвав «смерть вашего сына и, я полагаю, 95 других». Он продолжал: «Они виновны. Они вызвали ужасную катастрофу, и я удивлен, что кто-то может поверить в обратное». Справедливо предположить, что на его выводы повлиял визит Тэтчер, в котором приняли участие представители полиции Южного Йоркшира и клуба/ФА. Выводы имели поразительное сходство с ложью Дакенфилда во всем, кроме теории «сломанных ворот».

* * *

Всякий раз, когда происходит крупная трагедия, она поглощает и подавляет тех, кто попал в травму ее последствий. Обычные люди, занимающиеся своими повседневными делами, внезапно становятся «выжившими» или «потерявшими близких». Шок от внезапной смерти и боль от выживания ошеломляют, изнуряют. Помимо решения практических вопросов, связанных с непосредственными последствиями, отдельные люди и семьи пытаются найти способы справиться с ними, делая это «шаг за шагом». Закон, исследования, расследования, кажется, действуют в другом мире. Когда люди пытаются справиться с тяжелой утратой и выживанием, они полагают, что следственные и судебные процессы работают на них, а не против; они доверяют закону.

Исследования и расследование такого противоречивого бедствия, как «Хиллсборо» — дело сложное. Полиция неизбежно должна проводить уголовное расследование, собирая доказательства от имени главного констебля, которые затем направляются директору государственного обвинения. ДГО решает, есть ли достаточные доказательства для судебного преследования какого-либо лица, группы лиц или организации. После «Хиллсборо», поскольку сотрудники полиции Южного Йоркшира были непосредственно вовлечены в катастрофу, следственная полиция должна была быть назначена из другого подразделения. Главный констебль Южного Йоркшира также интересовался, не противоречат ли какие-либо действия его полицейских дисциплинарному кодексу подразделения. Поскольку жалобы подавались на полицию, важную роль должен был играть и независимый орган по рассмотрению жалоб на действия полиции.

Помимо уголовного расследования, потерявшими близких и пострадавшими были возбуждены гражданские иски с требованиями возмещения ущерба от целого ряда ответственных органов, в частности полиции Южного Йоркшира и футбольного клуба «Шеффилд Уэнсдей». Эти действия были направлены на то, чтобы доказать, к удовлетворению гражданских судов, что власти проявили небрежность и, следовательно, способствовали гибели и увечьям. Фактически в таких действиях любой выигранный ущерб оплачивается страховщиками. Зачастую в их интересах «заключить сделку» и урегулировать дело до суда.

Но спорные смерти также связаны с местным коронером, в чьей юрисдикции происходит трагедия. Формально коронер завладевает телами, отвечает за патологоанатомическое исследование, вскрытие и опознание умерших. Только коронер принимает решение о передаче тел семьям. Далее следует дознание, которое устанавливает медицинскую причину смерти, рассматривает обстоятельства и выносит вердикт из предусмотренного списка. Но коронерский суд, где проводится дознания, не занимается вопросами ответственности. На практике, расследования формально открываются и немедленно откладываются до тех пор, пока не будут разрешены все другие исследования и расследования, касающиеся ответственности. Так было и после «Хиллсборо».

Еще более усложняет дело «общественное расследование». Хотя инциденты регулярно расследуются подобными ведомствами, как Управление здравоохранения и безопасности, часто раздаются призывы к «общественному расследованию», если считается, что трагедия имеет более широкие последствия для «общественных интересов». Как правило, публичные расследования, проводимые судьей Высокого суда по поручению Министерства внутренних дел, не являются частью уголовного или гражданского судопроизводства. Обвиняемого нет, и, следовательно, нет обвинения или защиты; их выводы основываются на широком спектре письменных и устных доказательств.

Общественные расследования по самой своей природе являются официальными ответами на спорные случаи. Они неизбежно окружены обвинениями и встречными обвинениями, поднимающими серьезные вопросы ответственности и долге. Проводимые старшими судьями, обслуживаемые соответствующими «экспертами» и снабженные собственными адвокатами, публичные расследования неразрывно связаны с распределением вины. Следовательно, «заинтересованные стороны» нанимают «лучших» адвокатов и целые юридические команды для защиты своих интересов и, по возможности, уклонения от ответственности.

Показания не всегда даются под присягой, что делает их бесполезными как установленный факт в последующих судебных заседаниях. Судья принимает письменные и устные доказательства, запрашивает «экспертное заключение» и может быть поддержан расследованиями специальной полицейской следственной группы. Нет ничего необычного в том, что публичные запросы представляют первоначальный, промежуточный отчет в попытке ответить на ключевые вопросы, за которым следует более взвешенный и менее конкретный окончательный отчет.

Предполагаемая сила общественного расследования заключается в том, что его рекомендации несут на себе вес дорогостоящего и тщательного расследования, опирающегося на массу незапрошенных, а также запрошенных доказательств и мнений. Кроме того, выводы делаются в ходе тщательного перекрестного допроса ключевых свидетелей адвокатами, представляющими интересы всех сторон. Рассматриваемые как «независимые» и уполномоченные правительством, они предполагают, что к их рекомендациям будут относиться с уважением и будут выполняться.

Однако не столь позитивным является процесс, посредством которого устанавливается круг ведения общественного расследования. Те, кого больше всего затрагивает «событие» или «проблема», не имеют никакого отношения к приоритетам и акцентам исследования. Это решение лежит исключительно на министре внутренних дел или другом соответствующем правительственном министре, часто отражая «ранний взгляд» на то, что произошло.

На следующий день после визита Маргарет Тэтчер лорд судья Тейлор, судья с хорошо известным личным интересом к футболу, был назначен Дугласом Хердом из Министерства внутренних дел для проведения расследования катастрофы. В его обязанности входило просто «расследовать события на стадионе «Шеффилд Уэнсдей» 15 апреля 1989 года и дать рекомендации относительно необходимости контроля за болельщиками и обеспечения безопасности на спортивных мероприятиях». Другими словами, Тейлор мог изучить весь спектр вопросов, которые, по его мнению, имели отношение к катастрофе и ее непосредственным последствиям в тот день, делая выводы и делая далеко идущие рекомендации по любому вопросу борьбы с толпой, управления ею и безопасности. Эта обязанность давала ему огромную свободу действий.

Джеффри Дира, главного констебля Уэст-Мидлендс, пригласили руководить уголовным расследованием на «Хиллсборо» и собирать доказательства для расследования дела Тейлора. Непосредственно подчиняясь Тейлору, он назначил своего помощника главного констебля Мервина Джонса целиком и полностью посвятить себя этому расследованию. Команда Уэст-Мидлендс также отвечала за проведение уголовного расследования в отношении главного констебля Южного Йоркшира и директора прокуратуры. Позже его сотрудники также работали в качестве офицеров-дознавателей коронера. По сути, следователи Уэст-Мидлендс играли ведущую роль во всех трех «независимых» расследованиях: Тейлора, полиции/ДГО и коронера.

На следующий день после назначения Тейлор и его команда посетили «Хиллсборо». Всего через десять дней он провел предварительное слушание, объявив дату устных слушаний и предполагаемые процедуры. В Ливерпуле адвокаты, представлявшие семьи, встретились, образовав Руководящий комитет группы адвокатов «Хиллсборо». Члены группы были проинформированы о том, что собранные доказательства будут «определены советом и адвокатами расследования» (группой Казначейства) после рассмотрения ими «всех представленных свидетельских показаний». Любые доказательства, представленные Тейлору, не подлежали разглашению.

Тейлор «представил интересы» потерявших близких и получивших травмы, Ассоциации футбольных болельщиков, Футбольной ассоциации, городского совета Шеффилда, футбольного клуба «Шеффилд Уэнсдей», полиции Южного Йоркшира и Управления пожарной охраны и гражданской обороны Южного Йоркшира. Позже этот список был расширен и включил в себя службу скорой помощи Южного Йоркшира и доктора Иствуда, инженера-консультанта клуба. В соответствии с представлением потерявших близких и получивших травмы, Тейлор разрешил, чтобы расходы на их адвоката и наказ присяжным будут покрываться из государственных средств.

Руководящий комитет «Хиллсборо» одновременно принимал участие в попытках установить ответственность с помощью гражданских исков. К началу мая комитет был уверен, что установить ответственность будет нетрудно, но «камнем преткновения может стать распределение ответственности между ответчиками». С точки зрения расследования Тейлора, приоритетами комитета были «обеспечение того, чтобы все факты... вышли наружу», сосредоточившись «на вопросах, которые повлияют на гражданскую ответственность... вопросы безопасности и контроля за болельщиками».

По словам руководящего комитета, Тейлор «ясно дал понять», что намерен «найти факты, а не распределять вину». Каковы бы ни были намерения и надежды Тейлора, установление «факта» в таком спорном и сомнительном деле не могло быть отделено от распределения вины. Поскольку каждая из заинтересованных сторон выстроилась в очередь для перекрестного допроса свидетелей, их намерение состояло в том, чтобы распределить ответственность между другими участниками.

15 мая, через месяц после катастрофы, в городской ратуше Шеффилда открылись слушания по делу Тейлора. Полиция Уэст-Мидлендс с 24 апреля собирала улики. Представителям общественности было предложено позвонить по бесплатному номеру телефона, чтобы представить свои доказательства. В общей сложности 28 линий были открыты в течение шести дней, что дало им 2666 звонков. Эти звонки были оценены сотрудниками Уэст-Мидлендс с помощью вопросника. Исходя из них, они выносили суждения о «качестве» доказательств и на них основывали свой окончательный выбор. Команда Уэст-Мидлендс приняла 3776 заявлений, а Тейлор прочитал 1550 писем. Заинтересованным сторонам было предложено представить соответствующих свидетелей.

Тейлор заявил, что «из этой массы необходимо было отобрать только достаточно хорошие и надежные доказательства, необходимые для установления фактов и причин катастрофы». Полиция Южного Йоркшира, однако, заявила, что, поскольку расследование полиции Уэст-Мидлендс на момент слушания было лишь в самом его начале, все доказательства не были собраны, что делает для Тейлора «небезопасным» в то время «делать выводы о фактах».

Признавая, что «вызванные свидетели были лишь малой частью тех, от кого были или могли быть взяты показания», Тейлор был «удовлетворен тем, что их было достаточно по количеству и надежности», чтобы позволить ему «прийти к необходимым выводам». Его первоочередной задачей было как можно скорее подготовить промежуточный доклад, и ожидание дальнейших заявлений задержало бы его публикацию. Главный констебль Уэст-Мидлендc «заверил» его, что «крайне маловероятно», что дальнейшие собранные доказательства «существенно изменят или дополнят историю событий, которые возникли на слушании».

1 августа 1989 года, менее чем через четыре месяца после катастрофы, Тейлор опубликовал свой промежуточный доклад. Для тех, кто ожидал, что полиция Южного Йоркшира будет оправдана, а их обвинения в «хулиганстве» приняты, его выводы были ошеломляющими. Он установил, что непосредственной причиной катастрофы была неспособность перекрыть доступ к центральным загонам, как только ворота С были открыты. Фактически это вызвало переполненность, которая, в свою очередь, привела к смертям.

Центральные загоны были уже переполнены, не было ни средств контроля входа в каждый загон, ни какого-либо эффективного метода контроля плотности толпы. Нарастание давления в загоне 3 привело к разрушению барьера, за которым последовала «вялая реакция и отклик» полиции. Отсутствие руководства, наряду с ограниченным размером и небольшим количеством ворот ограждения по периметру, препятствовало спасению.

Тейлор считал, что опасное скопление людей у турникетов следовало предвидеть и спланировать заранее свою на это реакцию. Ни клуб, ни полиция не признали, что турникеты не справятся, если болельщики будут постоянно прибывать в течение длительного периода времени. Ни в Оперативном приказе, ни в стратегии охраны не учитывалась возможность неконтролируемого накопления людей у турникетов непосредственно перед началом игры. Принимая во внимание наличие пьяного меньшинства среди болельщиков, но не эти болельщики вызвали затор. А проблема у турникетов усугублялась неадекватными указателями и проверкой билетов.

Тейлор обнаружил, что «хулиганство» не сыграло никакой роли в катастрофе на «Хиллсборо». Однако «боязнь хулиганства» привела к неоправданному «влиянию на стратегию полиции». Это создало «дисбаланс между необходимостью подавить меньшинство смутьянов и необходимостью обеспечить безопасность и комфорт большинства». «Истинной причиной "катастрофы" была переполненность»; «главной причиной... был провал полицейского контроля». Возложив основную ответственность на полицию Южного Йоркшира, Тейлор принялся ругать старших офицеров.

Он был убежден, что как только Дакенфилд согласился на просьбу Маршалла открыть ворота С, туннель должен был быть перекрыт. То, что происходило и в загонах, и у турникетов, было хорошо видно из диспетчерской. Неспособность перекрыть туннель «была ошибкой первой величины». «Способность Дакенфилда принимать решения и отдавать приказы, казалось, рухнула» после того, как он получил запрос Маршалла, а затем «он не смог отдать необходимые последующие приказы или организовать какой-либо контроль, когда произошла катастрофа».

Хуже того, Дакенфилд «дал мистеру Келли и другим повод думать, что натиск произошел из-за того, что это болельщики форсировали открытие ворот». Тейлор продолжал: «Это было не только неправдой», но и «вызвало широко распространенное обвинение против болельщиков, которое, в свою очередь, вызвало серьезные оскорбления и беспокойства». Далее, «нежелание говорить правду... не требовало, чтобы ему [Келли] сказали неправду». «Наиболее вероятным объяснением неискренности» Дакенфилда было то, что он «просто не мог смириться с чудовищностью решения открыть ворота и всего, что из него вытекало».

Тейлор пришел к выводу, что неспособность Дакенфилда справиться с последствиями своего решения «объяснит то, что он сказал мистеру Келли, чего он не сказал [помощнику главного констебля] Джексону, его отвращение к обращению к болельщикам и его неспособность эффективно контролировать бедственную ситуацию. Он остолбенел». Суждение Тейлора тяжело легло на плечи командира матча, не имеющего опыта в полицейском надзоре за футболом и оставленного уязвимым необъяснимым оперативным политическим решением.

Тейлор не ограничил свою критику полиции Южного Йоркшира одним лишь Дакенфилдом. Он считал «предметом сожаления», что «на слушаниях и в своих показаниях» старшие офицеры «не были готовы признать свою вину в том, что произошло». Помимо того, что Дакенфилд под перекрестным допросом извинился за то, что обвинил болельщиков «Ливерпуля» в причинении смерти, «дело полиции состояло в том, чтобы обвинить болельщиков в том, что они опоздали и были пьяны, и обвинить клуб в том, что он не следил за загонами». Он заключил: «Такой нереалистичный подход дает повод для беспокойства… Было бы более прилично и обнадеживающе для будущего, если бы ответственность была ими принята».

В ходе расследования шестьдесят пять полицейских дали показания, и Тейлор обнаружил, что «качество их показаний "находится" в обратной пропорции к их званию». Некоторые младшие офицеры были «бдительными, умными и открытыми» свидетелями. Из них  в тот день «многие... героически вели себя при ужасных обстоятельствах». Напротив, большинство старших офицеров «защищались и были уклончивыми свидетелями... ни их решение проблем в тот день, ни их отчет об этом в доказательствах» не показывали «качеств руководства, ожидаемых от их звания».

Тейлор также признал, что была проведена полицейская кампания по очернению фанатов «Ливерпуля». Он перечислил обвинения: пьяные фанаты мочились на полицейских, пока те спасали убитых и раненых и на тела погибших. Они воровали у мертвых. Он заключил, что «ни один свидетель» не поддержал «ни одного из этих утверждений, хотя любой из представленных сторон была предоставлена любая возможность вызвать любого свидетеля... те, кто их придумал, и те, кто их распространил лучше бы молчали в тряпицу».

В то время как Тейлор был бескомпромиссен в осуждении старших офицеров, их решений или отсутствия этих решений в тот день и их неправильного планирования, он, как ни странно, отказался критиковать оперативную политику сил Южного Йоркшира. И наоборот, он высоко оценил их «многолетнюю... отличную службу обществу» и их «чуткое» и «успешное» управление толпой на «крупных матчах, во время забастовок в угольной и сталелитейной промышленности...»

Мнение Тейлора, особенно в отношении контроля за забастовками, было далеко не бесспорным. Было много свидетельств того, что реакция Южного Йоркшира на пикеты во время угольного спора 1984-85 годов была отнюдь не нежной. Тем не менее, через несколько месяцев после публикации промежуточного отчета главный констебль Питер Райт сообщил полицейскому управлению, что «Существующие процессы подготовки управленческих кадров, оценки и отбора... направлены на продолжение этой превосходной службы обществу...» Ухватившись за слабую похвалу, Райт попытался отвлечь внимание Тейлора от обвинительного заключения в адрес его старших офицеров. В то время как Райт предложил свою отставку, общая поддержка Тейлором более широкой политики полиции, связанной с толпой, добавила веса и легитимности решению Полицейского управления не принимать его предложение. Несмотря на это, шок, гнев и горечь реакции полиции Южного Йоркшира на Тейлора были едва скрываемы. Его выводы не только полностью опровергли полицейскую версию событий, но и придали достоверность версии болельщиков о халатности полиции.

* * *

Другие агентства, причастные к катастрофе, были избавлены от многих критических замечаний, ожидавшихся до и во время расследования. Тейлор защищал решение Футбольной ассоциации использовать «Хиллсборо», потому что полуфинал 1988 года «считался успешно управляемым событием». Это опровергло критику, направленную несколькими органами, в частности футбольным клубом «Ливерпуль» и Ассоциацией футбольных болельщиков, против места проведения и его организации.

Тейлор признал, что ФА должна была быть «более чувствительной и отзывчивой к разумным представлениям». Далее он заявил, что ФА «не рассматривала в какой-либо степени вопрос о том, подходит ли он [«Хиллсборо»] для требующего сегрегации матча с высокой степенью риска, с посещаемостью 54 тыс. человек, все из которых, по сути, были болельщиками, не имеющих еженедельных знаний о стадионе». Тем не менее выбор места не был «причиной катастрофы», и Тейлор не согласился с тем, что трибуна «Леппингс-лейн» «не могла быть успешно охраняема со стороны полиции».

Тейлор считал, что «клуб за эти годы... принял ответственный и добросовестный подход к своим обязанностям», сохранив услуги инженера-консультанта, доктора Иствуда. Несмотря на это признание, Тейлор обнаружил «ряд аспектов, в которых провал клуба способствовала этой катастрофе». Этот провал включал в себя состояние «неудовлетворительной и плохо приспособленной» трибуны «Лепингс-Лейн». Хотя клуб был осведомлен о проблемах, пытаясь решить их в период с 1981 по 1986 год, «там оставалось то же самое количество турникетов и те же самые проблемы как снаружи, так и внутри».

Изменения внутри турникетов и на трибунах повлияли на пропускную способность, «но на них не было сделано никаких особых скидок», и как доктор Иствуд, так и клуб «должны были принять более позитивный подход». В то время как наблюдение за загонами было обязанностью полиции, «у клуба был долг перед своими посетителями, и должностные лица клуба должны были предупредить полицию о крайне неравномерном распределении болельщиков на трибунах… ответственность здесь лежала не только на полиции, но и на клубе».

Удаление барьера в загоне 3 в 1986 году должно было уменьшить его вместимость. Это также создавало давление внутри загона, толкая «болельщиков прямо вниз по радиальному забору к самой низкой линии барьеров». Следовательно, «давление по диагонали от устья туннеля» вниз к переднему барьеру, который рухнул, «не нарушалось никаким промежуточным барьером». В качестве доказательства Иствуд признал, что удаление барьера было вероятной причиной разрушения переднего барьера, где погибло так много людей. Тейлор считал, что его удаление, по совету Иствуда и консультативной группы местных властей, «было ошибочным».

Тейлор подверг клуб дальнейшей критике за нарушение национальных правил, плохую установку знаков и «бесполезный формат» билетов. Он понимал, какое смятение и трудности испытывают болельщики по прибытии к турникетам и внутри стадиона. Он постоянно ссылался на то, что проблемы усугубляются из-за незнания болельщиками планировки стадиона и установленных процедур.

Городской совет Шеффилда также имел законную обязанность выдавать, контролировать и пересматривать сертификат безопасности стадиона. И клуб, и администрация не справились со своими обязанностями, поскольку сертификат безопасности «не учитывал изменений на стадионе в 1981 и 1985 годах». Невероятно, но действующий сертификат был выдан в 1979 году, десятью годами ранее. Он не был обновлен, и от ФА не было никакой процедуры для проверки его действительности.

В 1981 году в полуфинале на «Хиллсборо» между «Тоттенхэм Хотспур» и «Вулверхэмптон Уондерерс» едва не произошла катастрофа, так как большое количество болельщиков сбежало с трибуны «Лепингс-Лейн» на поле. В то время не было никаких ограждений по периметру. После этого инцидента полиция сообщила клубу, что указанная вместимость была слишком высока. Ни клуб, ни городской совет, ни сама ФА не нуждались ни в предупреждении, ни в опасной ситуации. В заключение Тейлор нашел «выполнение городским советом своих обязанностей в отношении сертификата безопасности... неэффективным и медлительным».

В отличие от этих язвительных критических замечаний в адрес клуба, инженера по технике безопасности, консультативных групп местных властей и ФА, Тейлор считал, что «никакая обоснованная критика» не может быть направлена против бригады скорой помощи Святого Иоанна, службы скорой помощи Южного Йоркшира (ССПЮЙ) или пожарной команды. Он сильно критиковал ливерпульского врача, который публично осудил ССПЮЙ за медленное прибытие машин скорой помощи, недостаточность оборудования и отсутствие сортировки.

Другой врач также подвергся критике за жалобы на то, что не были развернуты дефибрилляторы. Тейлор согласился с экспертными данными о том, что использование дефибрилляторов «с толпящимися людьми было бы очень опасно из-за риска получения травм от электрического заряда». Это был экстраординарный вывод, учитывая, что могли быть спасены жизни.

В отчете Тейлор записал, что скорая Святого Иоанна, ССПЮЙ и пожарная команда «быстро отреагировали, когда их вызвали», привезя с собой «соответствующее оборудование» и произведя эффективное личное вмешательство. Делая этот вывод, Тейлор проигнорировал любую тщательную оценку «базового обеспечения» для оказания первой помощи, профессиональной медицинской помощи или соответствующего обеспечения скорой помощи. Кроме того, его минимальное внимание к событиям в спортзале, когда прибыли убитые и раненые, контрастировало с тем, что уделялось адекватности реакции полиции.

Отметив, что автомобили, припаркованные рядом со спортзалом мешают работе скорой помощи, Тейлор не сделал никакой оценки последствий для спасения жизни. На «Хиллсборо», как и во многих других крупных спортивных или развлекательных заведениях, предпочтительным вариантом было использовать добровольцев из Святого Иоанна, а не полное профессиональное обеспечение. Старший офицер ССПЮЙ заявил: «...как бы они ни старались, это добровольное агентство... нет никакого сравнения, но футбольные клубы печально известны тем, что получают самый дешевый контракт — по £1 за 1000 зрителей».

Опровергая утверждение о том, что машины скорой помощи не прибыли на место происшествия достаточно быстро, Тейлор принял доказательства суперинтенданта управления ССПЮЙ о том, что примерно 20 машин скорой помощи были отправлены к 15:30, однако офицер скорой помощи, обслуживающий раненых за трибуной «Леппингс-лейн», заявил, что в 15:21 машин скорой помощи не было. Эти данные подтверждали оценку ситуации ливерпульским врачом.

Кроме того, транспортное средство для крупных аварий было запрошено лишь в 15:29 вечера, и прибыло в 15:45, учитывая, что это было единственное транспортное средство, оборудованное для борьбы с крупномасштабными инцидентами, почему же возникла задержка? Тейлор, очевидно, посчитав его потенциальную неуместность, не сделал попытки ответить на этот вопрос. Тем не менее в своем заключительном отчете он пришел к выводу, что автомобиль с оборудованием для серьезных инцидентов, который использовался Шотландской службой скорой помощи, «в значительной степени отвечает критике, высказанной после "Хиллсборо"».

Тейлор также отрицал, что сортировка, «гарантирующая, что сначала будут осмотрены те, кто, скорее всего, получит пользу от лечения», потерпела неудачу. Напротив, врачи, работающие за «Леппингс-Лейн», утверждали, что сортировка отсутствовала как класс, пока один из них ее не инициировал. Далее, большинство погибших, умирающих и раненых были перенесены через поле. Их выбор был произвольным, и никто не установил систему сортировки по выходным воротам. Хуже того, некоторые из этих болельщиков оставались в лежащем положении на другом конце поля.

В конце концов тех, кого считали мертвыми, отнесли внутрь спортзала, а тех, кто был ранен, доставили в машины скорой помощи. Поскольку спасенных или выздоровевших перевозили без особого порядка, эвакуация в больницу была случайной. Следовательно, сортировка была ограничена. Убитых, умирающих и раненых клали в спортзале без какого бы то ни было приоритета. Людей также оставляли за пределами спортзала.

Хотя Тейлор упоминал спортивный зал как «зону чрезвычайной ситуации», он не дал никакой оценки эффективности и не прокомментировал его адекватность или работу; просто констатировал факт, что он стал временным моргом. Его единственная критика подразумевалась: «Среди раненых и потерявших близких было сильное горе; родственники не хотели расставаться с умершими и стремились оживить их… начались потасовки. Некоторые из них произошли среди тех, кто был пьян».

Это было бесчувственное замечание, которое глубоко расстроило семьи погибших и выживших. Он, по-видимому, упустил из виду очевидное объяснение, что поведение болельщиков было результатом шока и горя, а не алкоголя. Многие пережили травму собственного выживания, наблюдая смерть повсюду вокруг себя, только затем, чтобы столкнуться с ужасной реальностью тяжелой утраты. Это была скрытая критика, контрастирующая с показаниями старших офицеров скорой помощи и врачей, которые заявили, что они не смогли бы справиться с масштабами катастрофы без вмешательства самоотверженных болельщиков.

Вместо того чтобы сосредотачиваться на единичных примерах негативного или разрушительного поведения нескольких болельщиков, Тейлору было бы лучше сосредоточиться на правильности решений о назначении спортзала временным моргом и измерении уровня алкоголя в крови умерших. Эти решения, проигнорированные расследованием, вызвали значительную критику со стороны семей, выживших, сотрудников ССПЮЙ и других учреждений, оказывающих помощь. Очевидно, Тейлор не считал непосредственные последствия частью своей компетенции. Каким бы тщательным ни казался промежуточный отчет с его 43 рекомендациями, неспособность Тейлора полностью оценить уровень медицинской помощи, оказываемой на стадионе и в больницах, а также проблемы, связанные со спортзалом как временным моргом и уровнем алкоголя в крови, представляла собой значительные упущения.

* * *

Пока Тейлор писал свой промежуточный отчет, были возбуждены гражданские иски об установлении ответственности. Как и предсказывали адвокаты семей, «камнем преткновения» стало распределение ответственности между подсудимыми. Страховщики как клуба, так и полиции отрицали свою ответственность, но «общее мнение» руководящего комитета заключалось в том, что «ответственность вряд ли будет проблемой при смертельных случаях или в тех случаях, когда люди получили физические и/или психические травмы, находясь в загонах 3 или 4». К середине июля эти ответчики, полиция и клуб, настаивали на том, что ответственность, особенно вопрос о ее распределении, должна быть урегулирована в гражданских судах.

26 июля судья Стейн представил свои указания по гражданским искам. Он считал, что доклад Тейлора «должен быть принят в качестве доказательства фактов... с оговоркой, что любая сторона имеет право ссылаться на доказательства по любому факту, содержащемуся в докладе, с которым эта сторона не согласна». В то же время ни полиция, ни клуб не были «готовы официально признать свою ответственность». Они также не были «готовы указать, что они готовы произвести выплату в качестве компенсации».

Руководящая группа адвокатов информировала семьи о том, что, хотя в гражданских исках об отказе в ответственности нет ничего необычного, страховщики часто урегулируют такие иски. Однако «Нам очень ясно дали понять, что такой курс действий не будет принят добровольно». К сентябрю, после публикации промежуточного доклада Тейлора, подсудимые, как и ожидалось, обвинили друг друга в различных аспектах катастрофы и не признали своей ответственности.

Как и следовало ожидать, полиция Южного Йоркшира попыталась отрицать ответственность за небрежность в том, что произошло на «Хиллсборо», утверждая, что на них не лежало никакой обязанности заботиться о погибших или раненых. 30 ноября 1989 года главный констебль Южного Йоркшира Питер Райт и его полицейское начальство предложили внесудебное урегулирование убытков потерявшим родных и пострадавшим. Вместе со своими страховщиками, Municipal Mutual, они опубликовали заявление для прессы о том, что Райт намерен «начать переговоры с целью урегулирования всех добросовестных требований к нему о компенсации, вытекающих из катастрофы на "Хиллсборо"».

В заявлении также ясно указывалось, что «другим сторонам... названным в качестве ответчиков по гражданскому делу» была предложена возможность присоединиться к полиции в соглашении, но они отказались. Это были клуб, инженеры по технике безопасности и городской совет. В пресс-релизе Райта предупреждалось, что он «будет добиваться судебного иска против этих сторон, чтобы вернуть деньги, выплаченные заявителям в соответствии с сегодняшним предложением». Предложение не предусматривало принятия ответственности.

В октябре 1990 года полиция Южного Йоркшира подала гражданский иск, требуя взыскать часть расходов на внесудебное урегулирование. Перед господином судьей Джовиттом в Высоком суде Манчестера адвокат полиции утверждал, что было четыре ключевых фактора, которые вместе создали изначально «небезопасную систему» на территории «Хиллсборо»: отсутствие средств контроля за пропускной способностью загонов 3 и 4... «главная причина катастрофы»; «небезопасная система» управления клубом; «небезопасная система» спасения; «небезопасная система» проверки и тестирования барьеров. На этой коллективной основе полиция Южного Йоркшира заявила о халатности и нарушении общего долга и заботы в отношении клуба, а также о халатности только в отношении инженеров по безопасности, Иствуда и партнеров.

Через несколько дней, после частных переговоров в выходные, между сторонами была заключена секретная сделка. Приняв решение об урегулировании и распределив стоимость ущерба между страховщиками, стороны избежали судебного решения, которое публично распределяло бы вину за катастрофу. В условиях мирового соглашения была договоренность каждой из сторон не разглашать его детали. Хотя сделка никак не повлияла на размер выплат потерявшим близких и пострадавшим, семьи сочли, что любое официальное решение об ответственности в очередной раз было отклонено.

В конце концов были выплачены компенсационные выплаты. К началу 1998 года было произведено 36 расчетов по потере финансовой зависимости, 50 исков со смертельным исходом (ограничивавшихся расходами на похороны и/или установленными законом выплатами в связи с тяжелой утратой) и 1035 исков о телесных повреждениях. Несмотря на то, что значительное число претензий оставалось непогашенными, были выплачены £13,5 млн. в качестве компенсации и судебных издержек. Это было значительно меньше £50 млн., оцененных в 1990 году.

Соглашение главного констебля об урегулировании в ноябре 1989 года, подписанное в письменном виде полицейскими адвокатами 15 декабря, широко освещалось как урегулирование «без ответственности за то, что произошло». Тем не менее, два года спустя, в Палате лордов, принявшей решение по другому, но связанному с этим иску, лорд Кейт Кинкель прокомментировал: «Главный констебль Южного Йоркшира признал ответственность за халатность в отношении смертей и телесных повреждений».

Вопрос о том, представляет ли «ответственность за небрежность» молчаливое признание вины, неоднократно в течение последнего десятилетия всплывал на поверхность. Урегулирование исков о компенсации во внесудебном порядке и заключение сделок с другими обвиняемыми за закрытыми дверями не внушали семьям и оставшимся в живых уверенности в том, что полиция и другие стороны готовы открыто и недвусмысленно признать их участие в причинении смерти и увечий.

* * *

Каковы бы ни были недостатки промежуточного доклада Тейлора, в его ключевых выводах сомневаться не приходилось. Скопление и давка за турникетами не были виной болельщиков и были вполне предсказуемы. Как только было принято решение открыть ворота С, Дакенфилд и Мюррей должны были предвидеть последствия и перекрыть туннель, ведущий к центральному загону. Тейлор пришел к выводу, что если они не знали о переполненности загонов 3 и 4 до открытия ворот, то должны были знать.

Столкнувшись с чудовищностью того, что разворачивалось перед ним, Дакенфилд «остолбенел», ответил неумело и затем солгал. Главной причиной катастрофы стало халатное отношение полиции к болельщикам. В тот день ответственность, казалось, была ограничена некоторыми старшими офицерами. Тейлором мало что было сделано в отношении политики подразделения и присущего ей риска назначения неопытного командира матча в такой короткий срок.

В то время как полиция Южного Йоркшира должна была публично признать выводы Тейлора, он их далеко не впечатлил. Несмотря на то, что Райт предложил свою отставку, он продолжал ругать болельщиков — обещая, некоторые интерпретировали это как угрозу, что расследование раскроет подробности и его полицейские будут оправданы. Он также утверждал, что некоторые комментарии Тейлора были «резкими», даже «дикими». Среди семей и выживших было такое чувство, что Райт и его подразделение никогда не возьмут на себя ответственность.

Выводы Тейлора были важны для установления первичных причин, указывая на четкую цепь событий, которые привели к давке и препятствовали спасению и эвакуации. И все же ему не удалось полностью изучить обстоятельства, которые окружали действительную смерть тех, кто вынужден был бороться за свою жизнь в давке в загонах.

Многие семьи, чьи близкие умерли на поле, на трибуне «Леппингс-лейн», в спортзале или рядом с ним, в машинах скорой помощи или в больницах, искали ответы на конкретные обстоятельства этих смертей. Они знали, что травмы, вызвавшие смерть, были получены в смертельной давке. Их беспокоило, можно ли было сделать еще что-то, чтобы спасти жизни людей, когда тех вытащили из загона.

Через месяц после катастрофы руководящая группа адвокатов «Хиллсборо» встретилась с семьями погибших и их адвокатами. На встрече «многие родственники хотели знать точно, когда, где и как умерли все эти люди… Это дело будет рассматриваться на дознаниях...» Таким образом, с самого начала адвокаты семей ожидали, что конкретные обстоятельства, особенно связанные с оказанием надлежащей медицинской помощи и вниманием, будут раскрыты и подвергнуты перекрестному допросу в ходе следствия.

Питер Райт также дал понять, что он тоже с нетерпением ждет расследования. Он утверждал, что «в подразделении было очень сильное чувство обиды и несправедливости», потому что «никто, кажется, не ухватил полную картину происшедшего». Это подразумевало, что у Тейлора был недостаток. Обнаружив трудности в «примирении» с отказом Тейлора от заявлений полиции о хулиганстве и пьянстве в качестве ключевых факторов катастрофы, Райт предупредил, что следствию будет представлено «много дополнительных доказательств, которые могут придать другой цвет конечному результату».

Учитывая широко разрекламированные комментарии Райта и растущее беспокойство семей по поводу конкретных обстоятельств, при которых умерли их близкие, расследование приобрело все бо́льшее значение. Тем не менее, они должны были оставаться отложенными до тех пор, пока ДГО не примет решение об уголовном преследовании. Затем, совершив совершенно беспрецедентный шаг, коронер принял решение, которое имело далеко идущие последствия.