«Отец спросил, не гей ли я. Но я работал в окружении красавиц, где был единственным натуралом». Провокатор из «Рейнджерс» прошел стажировку в Vogue
От редакции Sports.ru: вы находитесь в блоге Hockey Books, который полностью перевел огненную автобиографию Фила Эспозито, а теперь открывает для вас новую книгу – знаменитого провокатора Шона Эйври. И там тоже жара! Поддержите авторов плюсами, подписками и комментариями, чтобы интересные переводы чаще появлялись на Трибуне и в вашей ленте.
Сегодняшняя глава шокировала меня – переводчика – больше всего. То, что старина Шон напишет колкости в адрес Ковальчука, Бродера и Тортореллы, было широко разрекламировано еще до выхода книжки. Глава же про стажировку в журнале Vogue стала настоящим сюрпризом. Не скрою, мое личное отношение к Эйври сильно изменилось после прочтения книги. И не в последнюю очередь именно из-за этой главы.
Напоминаю, что после публикации всех глав, мы организуем небольшой печатный тираж без цензуры. Изначально мы планировали, как и с книжкой Эспозито, сделать это чисто для себя и близкого круга друзей, но в этот раз думаем напечатать немного больше экземпляров. Подробнее сообщим чуть позже.
Если хочется помочь проекту материально, то внизу есть номер нашей карты.
Глава 17. Лето с Vogue
Сидя в отеле в перерывах между третьим и четвертым матчами серии против «Нью-Джерси», я написал письмо женщине, которую назвал «миссис Блумберг», встретив ее на балу в Метрополитен-музее. Я спросил прославленную Анну Винтур из издания Vogue насчет возможности стажировки в межсезонье. Я начал читать Vogue еще в Лос-Анджелесе, а когда переехал в Нью-Йорк, окунулся в мир моды еще глубже, просто наблюдая, каким изумительным образом одевались местные жители. Я до сих пор читаю и Vogue, и GQ, и вообще все, что помогает лучше разобраться в окружающем мире.
Анна Винтур
Собственный стиль всегда имел для меня большое значение – еще с тех пор, как у меня появилась первая пара Nike, которые мне подарили на девятилетие. Я мечтал об этих кроссовках, как только их увидел. Сейчас даже жалею, что не сохранил их – Air Pegasus 1989 – в качестве сувенира. Помню свою первую футболку марки Chip and Pepper (один из ведущих производителей джинсовой одежды, компания основана одноименными канадскими братьями-близнецами – прим. пер.). Помню, и как познакомился с Пеппером на одной вечеринке в Лос-Анджелесе, когда угостил его жену сигаретой и стал к ней подкатывать, не зная, что она замужем – да еще и за моим любимым дизайнером и производителем.
Я начал читать Vogue по ряду причин. Мне изначально нравились их статьи, потому что это не просто глянцевый журнал с фотографиями красивых женщин в дорогой одежде. Я понял это, когда открыл материал Энни Лейбовиц (известный американский фотограф, специализируется на портретной съемке – прим. пер.). Пусть в детстве я толком и не читал книжек, но было очень интересно листать ее статью; хотелось узнать, что будет дальше. Это была волшебная история, рассказанная через призму одежды и супермодели. Визуальное искусство.
Кроме того, Vogue для меня был чем-то вроде инструмента работы в социальных сетях. За 8 лет в раздевалках НХЛ я уже устал от разговоров, обычно состоявших из машин/телок/жратвы/наркоты/бабла/часов и денег. Садясь в самолет, я держал подмышкой свежий номер Vogue, специально светя обложкой. Таким образом я как бы молча посылал нахер все ближайшее окружение.
Мой круг общения в Нью-Йорке сильно отличался от Лос-Анджелеса. В Нью-Йорке люди разговаривают на интересные темы, а поскольку я не воображал себя таким уж занимательным собеседником, следовало как-то выделяться.
Что может быть лучше, чем узнать о моде все, что только можно? Я мог на любой вечеринке назвать девушке и марку ее сумочки, и когда она впервые прошла показ. Люди офигевали с меня – особенно геи. А как только тебя заметили геи, у тебя появляется шанс с любой дамой на мероприятии. У меня имелась совсем другая мотивация, но это тоже было не лишним.
Да, я держал в уме телочек, когда писал Анне Винтур, но во главе угла все-таки стояла любовь к моде. Анна ответила мне через свои официальные каналы, и, восстановившись от надрыва селезенки, я отправился в эдакий тренировочный лагерь Vogue – предстояло встретиться с рядом представителей журнала, которые должны были определить, достоин ли я внимания и зачем мне это нужно. Я не виню их в том, что они решили сначала меня проверить. Поскольку я был первым спортсменом, проявившим интерес, им было необходимо убедиться в искренности моих намерений.
Я встретился с Лори Джоунс в ее офисе на Таймс-сквер. Лори была шеф-редактором Vogue, а до этого 20 лет работала в журнале New York. Жесткая женщина родом из Техаса, которую ### ####### [непросто обмануть]. Я объяснил ей, что очень люблю моду, хочу начать в ней разбираться еще лучше и посмотреть, как работает индустрия изнутри. Я пообещал, что буду делать все то же самое, что и остальные интерны: ходить в офис с понедельника по пятницу, не опаздывать, работать усердно и столько, сколько потребуется. Я был согласен на минимальную зарплату и еженедельные отчеты о проделанной работе. По всей вероятности мисс Джоунс осталась мной довольна, поскольку она взяла телефон, позвонила старшему редактору Сэлли Сингер и спросила, готова ли та меня принять.
Сэлли была помягче Лори, и у меня с первой же минуты отлегло от сердца. Она хотела, чтобы я помогал нескольким редакторам. Мы договорились, что я пройду 30-дневную стажировку, которая начнется в 9 утра ближайшего понедельника. Я так радовался, словно попал в основу команды после тяжелого лагеря – разве что в командах после этого выдают форму. Тут же мне предстояло самому выбрать, что надеть в первый рабочий день в Vogue.
Это было в мае. Я пришел в понедельник ровно в 9 утра с чаем в одной руке и New York Post в другой. Я чувствовал, что все смотрят на меня и пытаются понять, какого хрена игрок «Рейнджерс» делает в Vogue. В коридорах офиса на Таймс-сквер чувствовались смятение, любопытство и воодушевление. Я испытывал аналогичные эмоции – как и всегда, когда попадаешь в новую команду. Приживусь ли я на новом месте? Потяну ли? Фишка в том, что в хоккей-то я играть умею, а вот в составе звезд мировой моды оказался впервые.
Что мне точно требовалось подтянуть, так это собственное чувство стиля. В первый рабочий день я пришел в широких брюках, клетчатой рубашке и узорном галстуке. О чем я только думал?! Клетка и узор не сочетаются друг с другом, и это было очевидно всем сотрудникам Vogue. Вскоре и я тоже это понял.
Первой моей задачей было разобрать «Шкаф». Он выглядит не так, как в фильмах, но выполняет ту же функцию. Это нервный центр моды всего офиса – небольшой кабинет практически без полок, доверху заваленный вешалками с одеждой и разбросанной обувью. Привести его в порядок мне помогли еще две девочки-стажерки, которых называют «вогетки». Их функция – бегать по разным городам и странам, чтобы предоставлять напутешествовавшимся редакторам все необходимое для статей и фотографий, которые потом принесут миллионы долларов на рекламе. Вогетки, как правило, из обеспеченных семей, но они милые (никогда не сногсшибательные, но всегда милые) и трудоспособные. Они начитаны и обладают хорошими манерами; они пожертвовали социальной, семейной и личной жизнью, чтобы быть частью журнала, на который мечтали работать еще с тех пор, как были подростками. Меня завораживала самоотдача работников Vogue. Эти женщины работают за маленькую зарплату, вкалывая по 70 часов в неделю. Я вам так скажу: большинство мужиков и недели бы там не продержалось.
В мой первый рабочий день по офису бродила уйма слухов. Люди не могли понять: бросил ли я профессиональный хоккей ради моды или же это какой-то замысловатый прикол для телевидения. За обедом я смутил всех еще больше, набрав на поднос гору еды, что резко контрастировало со скромными салатиками девочек из Glamour-Teen, Vogue-Men’s и Vogue-Self (редакции этих журналов располагались в том же здании).
Я был предельно счастлив. В родном Пикеринге мама гордилась тем, что я решил провести лето нетипично для хоккеиста, а вот отец, скорее, удивился. Его друзья по гольфу подкалывали его на эту тему: ну и ну, брутальный подстрекатель из НХЛ очутился в мире моды. Отец был со мной немногословен, но тут все же спросил – не гей ли я случаем. Я рассмеялся и ответил, что как раз с точностью до наоборот: у меня появилась работа на лето, где я занимался любимым делом в окружении красавиц и при этом был единственным натуралом. Он улыбнулся. Он все понял.
--
В шесть часов утра к моему дому подъехало черное такси, и через 45 минут я очутился на своих первых съемках для Vogue.
До этого я лишь один раз был на съемках – еще когда играл за «Лос-Анджелес»: я был моделью, а снимал меня великий Брюс Уэбер для Vanity Fair. На те съемки я летал во Флориду. Мы сняли пару кадров на катке в пригороде Майами, а потом поехали к Брюсу домой – на Океанский бульвар в городе Голливуд. Вне всяких сомнений, более клевого дома я в жизни не видел. Современный одноэтажный шедевр со стеклянной стеной. Она поднималась, открывая выход на пляж прямо из дома.
Брюс крутил меня как хотел – я позировал в белых трусах в обтяжку на пляже и у бассейна, а вокруг меня золотистых ретриверов было больше, чем людей. Я вдруг неожиданно понял, что все помощники Брюса похожи на квортербеков студенческих команд по американскому футболу – будто выпиленные из гранита, загорелые и не сильно обремененные одеждой. Я тихонько наклонился к своему рекламному агенту Николь и спросил: «Ты тоже это видишь?». По огромной улыбке на ее лице я понял, что видит. Нет, я бывал в раздевалках, где 20 голых мужиков смотрели на то, как борются два других голых мужика, и ни у кого при этом даже мысли не возникало, что это как-то по-гейски. Профессиональный спортсмен то и дело сталкивается с подкачанными мужиками в разной степени оголенности. В этом плане съемки у Брюса Уэбера мало чем отличилась от атмосферы в раздевалке. И потом до меня дошло, что я, возможно, был там единственным натуралом. Ко мне никто не подкатывал, ничего такого. Просто было забавно это отметить, потому что иногда, если не присматриваешься, не замечаешь очевидные вещи.
Второй раз мне не пришлось позировать в трусах. Я работал с Нарцисо Родригесом – опытным дизайнером, которого воспевают все ведущие знаменитости, и – самое главное – редакторы Vogue. Съемки проходили в пляжном клубе на Лонг-Айленде, который последний раз красили, наверное, полвека назад. Главной звездой была супермодель Ракель Циммерманн, бразильская богиня. Я внимательно ее изучил. Рост 178 сантиметров, идеальное сложение: длинные стройные ноги, грудь без малейшего изъяна, плечи как у пловчихи мирового уровня и длинные белые кудри. Она – идеал красоты, а в объективе становилась еще прекрасней. Еще там была Клэр Дэйнс – непростая девушка, что лишь подчеркивает ее талант на сцене и в кино. Пусть она и не обладает телом супермодели, но все равно цепляет капризную камеру своими пухлыми губами, страстью и интеллигентным соблазнением.
Клэр Дэйнс
Я старался не терять концентрации и выполнял различные поручения. Например, помочь накрыть обед или убрать мусор, чтобы он не валялся под ногами. Ни Клэр, ни Ракель, ни стилисты – вообще никто не понимал, что я там делаю. Я был одет в черные шорты, черную футболку и черные ботинки-дезерты. На руке – часы Rolex за 25 тысяч долларов, и выглядел я как хоккеист. Но был стажером журнала Vogue.
Однако скоро я проявил свой вкус. Из-за жары и влажности в Нью-Йорке просто невыносимо находиться весной и летом. Я попросил своего портного перекроить брюки в шорты, и носил их с пиджаком поверх белой футболки – это и не жарко, и выглядит отлично. В офисе на Таймс-сквер все на меня оборачивались, а на обеде в столовой только и разговоров было, что о моем костюме. Ко мне подходили мужчины из разных изданий, хвалили за находку и спрашивали, подойдет ли это им тоже, на мой взгляд. Да любому пойдет все что угодно, если носить это с уверенностью. Ну за исключением клетчатой рубашки с узорчатым галстуком.
Кстати, самая неловкая история в Vogue со мной приключилась тоже в столовой. Я шел на кассу с двумя тарелками бефстроганов, салатом, парой бутылок воды и желе на десерт. И заметил краем глаза Хэмиша Боулса. Он невероятный модник и стиляга, а также один из самых влиятельных людей в Vogue. Отвлекшись на него, я не заметил у себя под ногами табличку с надписью «Мокрый пол», а когда заметил, естественно попытался обойти – и поскользнулся. И словно в максимальном замедлении узрел, как прямо передо мной падает поднос с едой, а соус рэнч окрашивает мою черную футболку и жилетку. Самое ужасное, что я затем встал и поклонился. На «Мэдисон Сквер Гарден» я бы сорвал аплодисменты, но тут меня встретила звенящая тишина.
Редакторы Vogue отвечают за каждую статью, которая выходит в ежемесячном номере. Они, как правило, женщины из зажиточных семей, учившиеся сначала в частных школах в Коннектикуте, а затем в одном из университетов Лиги Плюща. У многих из них мужья сидят дома. На лето они выезжают в Хэмптоны (общее название городков на юге вилки Лонг-Айленда, где проводят летние месяцы зажиточные семьи – прим. пер.). Они работают не покладая рук – это настоящие рабыни моды, питающиеся красным «Мальборо» и соком из зелени. Все они невероятно талантливы, но отчитываться им приходится перед самой Королевой – Анной Винтур. Подчиненные нередко называют ее Ядерной Винтур – из-за ледяного характера (игра слов: Wintour созвучно с Winter, «зима» – прим. пер.).
«Дьявол носит Прада» – очень успешный роман и фильм, основанный на жизни помощницы Анны Винтур, которой поручали такие невыполнимые задания, как, например, достать свежего «Гарри Поттера» до выхода книги в свет. Эти помощницы мечтают однажды стать редакторами Vogue. Одним из невероятных преимуществ этой стажировки было то, что у меня имелся доступ на планерки, где собирались все редакторы и обсуждали с Анной идеи для следующего номера и фотографии с недавних съемок. На этих планерках все переживали, а Анна сидела во главе стола в солнцезащитных очках, держа в руке кофе из Старбакса. Одна из ее двух помощниц вела конспект, а я сидел на стуле чуть в стороне, изо всех сил стараясь не потеть, чтобы никто не догадался, что я нервничаю.
Я не помню ничего конкретного из тех планерок, потому что постоянно думал только о том, косится ли на меня Анна. Если ей не нравилась какая-то идея или фотография, она просто молчала; а редактор, выступивший с предложением, проваливался сквозь пол. Не в прямом смысле, конечно, но им наверняка этого хотелось. Анна же сразу переходила к следующей теме. Атмосфера была напряженной, но зато все вопросы решались очень эффективно. Не было никакого обсуждения – процесс просто двигался вперед, пока начальница не становилась довольной, потому что значение имело только ее мнение.
Одним из легендарнейших редакторов в Vogue был Андрэ Леон Тэлли. Он работал с Анной Винтур с 1983 года и был одним из немногих гомосексуалистов-афроамериканцев на столь влиятельном посту. После того, как я написал письмо Анне Винтур, я пригласил его на нашу игру в плей-офф с «Питтсбургом». Он согласился. Мне требовалось организовать все через его ассистента. Я был в шоке, когда мне сообщили, что за Тэлли надо выслать такси в Уэстчестер (фешенебельный пригород Нью-Йорка – прим. пер.), которое отвезет его на игру, потом на ужин после матча, а затем обратно домой. Убера тогда еще в помине не было, так что вся эта история обошлась мне порядка тысячи долларов.
После раскатки у раздевалки меня поймал пресс-атташе «Рейнджерс» Джейсон Фогель. В его глазах маячила паника. «У нас проблемы, – сказал он. – Твой друг Андрэ не помещается в кресле». Андрэ был под два метра ростом, и в 2005 году Анна Винтур устроила ему головомойку по поводу веса, но три года спустя он все равно оставался внушительных размеров. Я даже задумался, не посадить ли нам его в штрафной бокс, уж туда-то он бы точно влез. Но Джейсон оказался на шаг впереди меня, и разместил Андрэ в плюшевое раздвижное кресло в зоне для людей с ограниченными возможностями – а там, кстати, едва ли не лучшие места на арене.
Андрэ Леон Тэлли
Огромного черного мужика, сидящего во всем своем великолепии в длинном меховом пальто, трудно было не заметить с площадки. Ребята, стоило им только бросить взгляд в тот сектор, каждый раз ржали. Будто на «Мэдисон Сквер Гарден» прибыл правитель какой-то экзотической африканской страны, чтобы благословить «синерубашечников». Впрочем, ему и самому, вроде бы, нравилось быть частью этого зрелища.
Мы договорились после игры поужинать в «Waverly Inn» – лучшем ресторане Нью-Йорка. Я не смел заставлять Андрэ ждать, пока я приму душ и отвечу на вопросы прессы, и потому сразу после сирены отправил его на машине в ресторан. Когда я приехал на место, за нашим столиком уже сидел Карл Лагерфельд – самый известный модельер мира. Очень трудно перестать потеть после игры, даже если сходить в душ и переодеться. Я, как и всегда, был одет в эдакой смеси полотна XVIII века и фильма про вампиров (высокий воротник и солнцезащитные очки). При виде Карла я занервничал и потек. Я в основном молчал и внимательно слушал; однако, учитывая тяжелый франко-немецкий акцент Карла и скорость, с которой он разговаривал, его было практически невозможно понять. За ужином я видел вокруг много знакомых. Вежливые просто кивали мне и шли дальше, но некоторые останавливались и хотели перекинуться парой слов. Чтобы не мешать никому за столом, я вставал и отходил.
Я понятия не имел, что, оказывается, в столовом этикете нет ничего грубее. На следующий день Андрэ был в ярости – он поверить не мог, что я при нем выходил из-за стола. По всей видимости, мне нужно было просто игнорировать всех, кто пытался со мной поздороваться – потому что разве может быть кто-то интереснее и могущественнее тех, с кем я сидел за одним столом? В общем, игнорирование друзей считается в мире моды вежливостью.
Однажды в рамках стажировки меня попросили слетать в Лос-Анджелес, чтобы помочь редактору Кэтрин МакНил провести несколько съемок. Это задание и обрадовало меня, и немного обеспокоило, ведь требовалось лететь в город, который я когда-то любил, но затем покинул. А теперь возвращался туда в ранге игрока «Рейнджерс» и модника.
Black Eyed Peas – одна из главных поп-групп в мире, и именно их снимал тогда Vogue. Процессом занимались местная съемочная бригада и помощники стилистов. Я никого там не знал, но чувствовал, что все косятся на меня. Там не принято знакомиться, прежде чем приступить к работе (как, впрочем, и во всех командах НХЛ, кроме «Рейнджерс»).
Все шло хорошо, пока уилл.ай.эм (will.i.am – основатель и фронтмен группы – прим. пер.) не докопался до Кэтрин по поводу выбора одежды. Он отказывался надевать что-либо из предложенного Vogue и настаивал на собственных шмотках. Он трепал всем не.р.вы (в оригинале diff.i.cult – прим. пер.) пока устанавливали свет, а в итоге вообще покинул площадку вместе со своим рекламным агентом, оставив Кэтрин в слезах. Тогда я вышел из тени и встал у него на пути. «Вы меня не знаете, – начал я, – но я вам советую еще раз хорошенько подумать, прежде чем покидать съемки Vogue, где вы главная звезда. Да и Ферги заодно можете сообщить, что Vogue откажется от съемок с ней» (участница группы Black Eyed Peas – прим. пер.).
Он ничего не ответил. Он просто удивленно таращился на меня. Агент подгонял его, но я не собирался уходить с дороги, и уилл.ай.эм это понимал. «Как только станет известно, что вы ушли со съемок, у вас возникнут проблемы не только с Vogue. Если вам интересно мое скромное мнение, то вам это совсем ни к чему», – добавил я. Я не поливал его говном. Я просто говорил – так же, как делаю это на льду, когда требуется залезть кому-то под кожу – и он заволновался. Я отошел с дороги, и они с агентом двинулись дальше, хотя последний так и впился в меня глазами.
уилл.ай.эм
Для меня это было интересным опытом. Когда знаменитость начинает вести себя как знаменитость, пропадает весь шарм. Безусловно, никогда такого еще не было, чтобы стажер Vogue выступил в роли тафгая НХЛ на съемках, но это сработало. Уилл.ай.эм опустился с небес на землю, и мы все сделали. Кэтрин после этого души во мне не чаяла.
Я уже говорил, что отчасти подписался на эту стажировку, чтобы цеплять телочек. В идеале – кого-нибудь из фотомоделей. Ходить по коридорам редакции Vogue уже само по себе – приключение. А поскольку я был там одним из немногих натуралов, думаю, на меня то и дело кто-нибудь западал. Мне нравилось такое внимание, и я всегда был готов к различным мелочам – например, угостить девушку обедом в столовой, или заказать такси, если случайно услышал, что кому-то надо тащиться в центр с черным портпледом. Если вы встретите в Нью-Йорке девушку с черным портпледом, можете быть уверены: это стажер журнала о моде.
На стажировке я весь месяц старался держать себя в руках, потому что представлял не только Vogue, но и «Рейнджерс». Главное отличие мира моды от НХЛ – это меньшее количество правил. В плане секса/наркотиков/музыки/мировоззрения в мире моды правил практически вообще нет; главное – быть стильным. Мне это очень нравилось.
Стивен Кляйн – один из самых знаменитых фотографов мира, и сегодня у него съемки для Vogue. Я на площадке, потому что так надо; а еще и потому, что хочу понаблюдать за работой мастера. Это еще один бонус стажера с именем. Пока сет готовили к третьей съемке, Стивен Кляйн, разговаривавший с двумя моделями, внезапно замолчал и уставился на меня. Он таращился достаточно долго, а потом наклонился к девушкам и что-то им прошептал. Четыре часа спустя я сидел за рулем своего Audi, рядом с невероятно сексуальной моделью, которая большую часть дня провела с Кляйном. После того, как Стивен ей что-то прошептал, она вдруг тоже не смогла оторвать от меня взгляд. Пообедав, мы за сигаретой договорились сразу после съемок отужинать в Mercer Kitchen.
Домой я вернулся только в воскресенье утром – к концу прекрасных выходных, которые начались примерно в час дня в пятницу. И все это – благодаря лишь взгляду и шепоту. Когда-нибудь я открою небольшое кафе в Сохо и назову его «Шепот и Взгляд». И там точно можно будет купить Vogue.
Стивен Кляйн
--
До 1 июля оставалась где-то неделя. В этот день я становился неограниченно свободным агентом – а значит, если не подпишусь с «Рейнджерс», то смогу перейти в любую команду по собственному желанию (желание руководства команды также обязательно – прим. ред.). Но «Рейнджерс» мне толком ничего не предлагали – лишь какие-то копейки, и я даже не знал, как на это реагировать. Это предложение меня лишь разозлило. Всего несколько месяцев назад я чуть не умер ради команды, болельщики постоянно скандируют мое имя на арене, да и вообще эти уроды побеждают со мной в составе чаще, чем без меня. И моя статистика за последние два года тянет на больше, чем 2,5 млн долларов, которые мне предложили.
Мой агент Пэт Моррис сказал, что постарается выбить как можно больше денег, а я уж потом сам решу за кого играть. Он сказал, что предложение Глена – ниже рыночной стоимости, потому что тот считает, что я никуда не денусь. Он прав?
У меня внутри кипела смесь радости и ужаса: с одной стороны, я и мечтать не мог о таких деньгах, а с другой – понимал, что придется покинуть Нью-Йорк. Покинуть город, где я наконец-то чувствовал себя дома; город, где мой труд, наконец-то, уважали и вознаграждали. Или нет?
Пока шли переговоры, как-то вечером мне позвонил мой близкий друг Мэтт Абрамчик, владевший тогда клубом Beatrice Inn. Он заехал ко мне и предложил прокатиться до Трайбеки. Мы прыгнули в его Range Rover и отправились в центр. Можно прям почувствовать смену энергетики, пересекая Канал-стрит в Трайбеку – это сокращение от Triangle Below Canal (Треугольник ниже Канал-стрит – прим. пер.). Мы подъехали к дому 77 по улице Уоррен. Это был закрывшийся вьетнамский ресторан, где одиноко стояли накрытые столики. Для меня это стало полной неожиданностью, потому что Мэтт не говорил, что мы едем смотреть ресторан, который он подумывал купить.
Стоило мне войти, как я тут же понял, чем он так зацепил Мэтта – с такими кирпичными стенами и потрепанным паркетом это место можно превратить в спортивный бар в неспортивном стиле. Что-то в духе раздевалки «Рейнджерс» года примерно 1968-го. Мы с ним и раньше обсуждали возможность открыть бар или какую-нибудь забегаловку, когда засиживались допоздна в клубе. А из-за неопределенности с будущим в НХЛ мне захотелось каким-то образом бросить якорь в своем любимом городе. Увидев это место, я понял, что время пришло: пора окунуться в ресторанно-гостиничный бизнес.
Примерно в то же время я начал встречаться с одной роскошной моделью, которую заметил еще пару лет назад в межсезонье. Мы занимались в одном и том же зале Equinox на западе Голливуда – там полно подкачанных загорелых девушек. Второй такой женщины не найти – природная красота сочеталась в ней с гранжем (имеется ввиду музыкальное направление – прим. пер.). Наша встреча с Нут Сиар в Нью-Йорке дала продолжение отношениям, и они длились уже несколько лет. Нут родом из городка Скомиш в Британской Колумбии. 25 июля мы с ней прилетели в Ванкувер, сели в поезд и отправились по живописной железной дороге мимо ее родного города на горнолыжный курорт Уистлер. Там нас ждал первый в истории музыкальный фестиваль Пембертон.
Нут Сиар
От Уистлера туда надо было еще минут 17 на вертолете добираться. Мы пролетали над заснеженными вершинами прибрежных гор, изумрудными озерами, также невероятно густыми и мощными лесами – аж дух захватывало. Лучшего места для меня тогда и найти было нельзя. Я парил на раем, пока мое будущее в НХЛ оставалось в подвешенном состоянии.
Фестиваль проходил у подножья горы Кюрри на высоте почти 2600 метров. Из вертолета хорошо просматривалась сцена и машины, выстроившиеся на узкой дороге во многочасовой очереди. Мы приземлились за коттеджем прямо напротив главной площадки. Там должны были тусить музыканты, так что в доме хватало выпивки, еды и мест, где можно расслабиться и насладиться всем великолепием.
Я постепенно привык к первоклассному обслуживанию на фестивалях. Отчасти потому, что за моими плечами их было уже достаточно – я стартовал еще в начале карьеры с Боннару и Коачеллы. Но тут я находился дома – в Канаде, где меня уже очень хорошо знают, да еще и в компании супермодели. Те выходные тоже повлияли на мой имидж в НХЛ. Легенда Шона Эйври набирала обороты в лиге, которая активно препятствовала развитию индивидуальности. В Пембертоне меня окружали 20 тысяч пьяных канадцев, и у половины из них имелось на мой счет мнение. Самым популярным было что-то вроде: «Смотри-ка – вот этот ####### придурок Шон Эйври». Впоследствии меня стали называть значительно грубее (в оригинале «crazy fucker» и «мotherfucker» соответственно – прим. пер.).
Концерт был великолепен. Выступали Tragically Hip и еще с полсотни групп. Я отлично провел выходные. Нут танцевала как хиппи – которой она и является, а босоногий Джордин Туту выпил какое-то нечеловеческое количества пива. Тут приехал со своим одноклубником по «Нэшвиллу» Скотти Апшоллом. Мы впервые встретились за пределами площадки. Оказалось, что они классные ребята. Со Скотти мы подружились на почве общей любви к музыке. Туту потом перестал ходить на тусовки – когда бросил пить; и я рад, что ему это удалось.
После фестиваля я вылетел обратно в Нью-Йорк. В воздухе меня никак не покидало ощущение, что вскоре я снова окажусь в самолете, который унесет меня далеко от любимого города.
Понравилось? Поддержи проект рублем! Наша карта – 4274 3200 3863 2371.
Часть 3. «Я всегда выбирал тех, кого точно мог побить». Шон Эйври вспоминает, как дрался за великий «Детройт»
Часть 8. Город звезд, понтов и кокаина. Шон Эйври окунулся в гламурную жизнь Лос-Анджелеса
Часть 9. «В то время я передвигался исключительно на белых лимузинах». Шон Эйври готовится к прорыву в НХЛ
Автобиография Фила Эспозито. «Вид на нудистский пляж? Отлично. Я там прямо в центре и встану». Последняя глава автобиографии Эспозито (и ссылки на все предыдущие)
Фото: Hannah Thomson; Vogue; Gettyimages.ru/Claire R Greenway, Gareth Cattermole, Neilson Barnard, Frazer Harrison, Stephen Lovekin, Jason Merritt, Jason Kempin
Я с удовольствием приобрёл штук 5.
Друзьям бы подарил.
Чтиво просто отличное!
Отечественным альфам такой пикап даже ночью не снился))