Редкое интервью помощника Тутберидзе – об интуиции Этери, неудачной программе Щербаковой и отстранении России
Хореограф Даниил Глейхенгауз сходил на подкаст Первого канала к Максиму Транькову и рассказал, чем приглянулся Этери Тутберидзе, какую программу считает плохой и трудно ли без международных стартов.
Чем покорил Тутберидзе?
– Как вы взаимодействуете втроем? У кого какая роль?
– Давай по порядку. Взаимодействуем мы прекрасно, подтверждение этому то количество лет, которое мы провели вместе. И, надеюсь, еще больше проведем. Все делаем вместе, за исключением того, что Дудаков не участвует в постановочном процессе.
С начала и до конца тренировки находимся на льду втроем. Первые 30 минут раскатка, я на коньках показываю упражнения, привожу в чувства спортсменов – они часто с утра сонные. После этого начинаем заниматься прыжками, программами, упражнениями. Каждый делает свои замечания, подзываем, вместе даем задания, заранее обсуждаем план тренировки.
– Неужели вы никогда не спорите?
– Нет, ну спорят все. И в семье, и любящие друг друга люди, и коллеги на работе. Споры – неотъемлемая часть работы. Мы можем быть друг с другом не согласны, но всегда приходим к консенсусу – ой, какое дурацкое слово я использовал. Приходим к решению этих споров, и нам удается найти золотую середину, чтобы каждый внес свой вклад.
«Можем поругаться с Тутберидзе. Потом виню себя: блин, ну зачем вспылил?» Самый загадочный тренер открылся в интервью
– Когда я начал тренировать, для меня самое сложно было – убить в себе спортсмена. А для тебя это был сложный путь?
– Мне было намного легче, потому что ты как спортсмен добился всего. Для спортсмена главное – стать олимпийским чемпионом. Ты дошел до этой цели и реализовал себя по максимуму.
Я как спортсмен абсолютно не состоялся с точки зрения результатов. И мне это скорее помогало, потому что я знал, что нужно делать, как подсказывать спортсменам: вот так себя не веди, так не делай. Потому что на своем опыте знал, что ни к чему хорошему это не приведет.
Мне легче было их понимать, потому что я был сам таким – когда у тебя есть талант, но ты им не воспользовался, не распоряжался правильно. Нужен контроль, а мне не хватало дисциплины в спорте. Когда вижу у спортсмена излишнюю эмоциональность и непослушание, вспоминаю себя. Но при этом пытаюсь ему донести, что таким путем к результату не придешь. Дисциплина – это самое важное.
– Когда ты пришел к Тутберидзе, у нее уже были Полина Шелепень и Юлия Липницкая. Для тебя это был вызов?
– Конечно, это в любом случае было нервно. Ты перечислил еще не всех. Тогда еще катался Сергей Воронов, который вообще старше. Я с ним выступал на одних соревнованиях, прошло буквально два-три года, и тут я прихожу и говорю: теперь я твой тренер.
– Как это было?
– Он подъехал ко мне, сделал поклон и поржал. Но я настолько отдавался работе, что по мне сразу было видно, что я не просто так здесь. Не просто что-то говорю, а в чем-то разбираюсь. Старался с самой первой тренировки весь энтузиазм вкладывать в спортсменов.
Думаю, они это чувствовали, и, возможно, из-за этого мне было легче добиться их уважения. Они видели – я этим горю, переживаю за их результаты и тренировки. Ну да, Сергей не называл меня Даниилом Марковичем. В первое время. Но потом в итоге – да.
– А уважение и признание от Этери Георгиевны ты тоже получил из-за того, что так отдавался работе?
– Здесь все очень просто. Она прекрасно видит талант как в спортсменах, так и вообще в людях. Все их хорошие качества, плохие. И если бы я ей не подошел, то услышал бы отрицательный ответ и слово «нет» буквально через две-три недели, максимум через месяц.
Если у человека есть заинтересованность и ты горишь тем, что делаешь – глупо от него отказываться.
Как совмещать работу хореографа и тренера?
– Многие заблуждаются, говоря, что есть такой хореограф Глейхенгауз. Все-таки я считаю, ты еще и тренер.
– Здесь такой момент – очень легко показать разницу между хореографом и тем, кем я являюсь. Любой хореограф-постановщик приходит, ставит программу и уезжает ставить программу в другое место. Он не ходит каждый день на работу, не растит вместе с командой детей до олимпийских медалей.
Мне нравится учить, я получаю от этого удовольствие, нравится делиться знаниями. Мне интересен процесс и интересен результат. Ничто не заменит тренеру эмоций, которые он испытывает, когда видит плоды своей работы.
Когда ты с раннего возраста ведешь спортсмена, учишь его, и вот он доходит до главного старта своей жизни – Олимпийских игр. И там у него, дай бог, все складывается. Та гордость, которую испытываешь в этот момент, эмоции – то, ради чего ты прошел этот путь.
– Ты же можешь и четверной сальхов научить прыгать, это же не только отработка рук, скольжения и катания.
– Я большую часть жизни был одиночником и катался у Виктора Кудрявцева. Как показало время, технике и пониманию прыжков он меня научил, дальше нужно было лишь скорректировать это с техникой Этери Георгиевны и Сергея Викторовича (Дудакова).
На фото: Сергей Дудаков, Этери Тутберидзе и Даниил Глейхенгауз (слева направо)
Когда мы притерлись и нашли общие знаменатели, то стали в одном русле делать замечания по технической части. Если кого-то из нас нет, то в плане замечаний для спортсмена на тренировке ничего не меняется.
«Когда я увидел это на соревнованиях, то сразу все понял». Почему не зашла программа Щербаковой?
– Ты помнишь программу, после которой подумал: да, у меня получилось, я могу быть постановщиком?
– Еще до прихода к Этери, когда работал на «Москвиче» – там мне доверили ставить программы. Когда был отклик, что программы интересные, необычные, новые, я начал понимать, что в этом направлении нужно двигаться.
Если говорить о первых серьезных постановках у Этери, то, наверное, это короткая программа Адьяна Питкеева, с которой он обыграл на Гран-при России Хавьера Фернандеса. Это была моя первая значимая постановка. С Адьяном был очень хороший контакт, мы прям сдружились – он сам сказал Тутберидзе, что хочет, чтобы я поставил ему одну из программ.
Тогда Липницкая и Питкеев должны были поехать в Америку к Марине Зуевой ставить программы на новый сезон. Юля поставила там две программы, а Адьян – только произвольную, потому что короткую доверили мне.
– Тогда какая у тебя самая любимая постановка?
– Это самый ужасный вопрос, который можно задать постановщику. Если она всего одна, то ты плохо работал десять лет. После Олимпиады в Корее я мог остановиться на пяти программах, включая олимпийские программы Алины Загитовой и Евгении Медведевой. Сейчас спустя столько лет будет неправдой, если я назову только одну.
– А ты можешь назвать хоть одну, которую считаешь провальной? Или ту, которая просто не зашла?
– Она не может быть провальной, потому что мы все равно делали на максимум. Если говорить о последних, то не зашла и, возможно, для меня самого не зашла, программа, которую я поставил Ане Щербаковой в олимпийский год – короткая программа «Восток» (The Songs of Distant Earth Кирилла Рихтера – Sports.ru).
– Я прям думал, что ты об этом скажешь.
– Да? Мне нравилась музыка.
– Она просто была не олимпийская.
– Может быть. У меня были сомнения, но мы послушали, решили, что хорошо, начали ставить. И в целом нам нравилось, как Аня интерпретирует эту музыку, она и по движениям была интересная. Но когда я увидел это на соревнованиях – дважды – то на второй раз для себя все понял. И хоть это была уже середина сезона, в разговоре с Аней и с ее родителями сказал: поверьте мне, я чувствую, что нужно менять эту программу.
В это время уже искал музыку на следующий год. И про одну композицию, которую услышал, сразу подумал – это уже не на следующий год, это нужно делать здесь и сейчас, чтобы Аня с ней поехала на Олимпиаду (Dangerous Affairs Инона Зура – Sports.ru).
Здесь две стороны медали. С одной? если ты решился поменять программу, сложно накатать, успеть подготовить себя. С другой, иногда нужно смениться психологически. Если программу несколько раз откатал плохо, то уже слишком нервничаешь и выходишь на старт заранее подавленным. А тут выходишь на старт с нуля, все обнулилось.
Я дико переживал, когда Аня катала эту программу в первый раз. Думал: если сейчас еще и во второй программе что-то не получится, она выйдет и скажет, что и здесь что-то не идет… Но когда она ее откатала чисто с первого раза, хоть мы и готовились всего неделю, то появилось ощущение, что все будет хорошо.
– А в вашем трио все были согласны, что программу нужно менять или у кого-то были сомнения?
– Мы не спросили изначально Сергея Викторовича об этом. Но когда сказали ему, что будем менять, он тоже переживал, успеет ли Аня накатать.
А с Этери мы обсуждали это на соревнованиях в Италии. После произвольной я пришел и сказал, что вот другая музыка, другая идея. Обсудили, поговорили. Она, услышав музыку, тоже сказала, что она под это видит. Мы пришли к выводу, что это в любом случае сильнее и надо пробовать.
Номер про Уэнсдэй предложила сама Валиева
– Как ты ищешь идеи и музыку к новым программам?
– Это огромная часть работы, которая не видна. Чтобы все это придумывать, нужно творчески насыщаться. Нужно участвовать в культурной повестке, следить не только за тем, кто какую выпустил песню или трек, но и за спектаклями, фильмами, трендами, молодежью. За всем. Это отнимает огромное количество времени.
Иногда с этим сложно. Когда ты бесконечно находишься в прослушивании музыки, она тебе приедается. Ты сел, хочешь потратить два часа на то, чтобы найти интересную музыку. Проходит час, и для тебя уже 35-я композиция совпадает со второй, и ты думаешь: нужно сделать паузу, иначе это ни к чему не приведет.
Но зачастую бывает, что идея приходит сама по себе. Ты абсолютно не настраивался, что сейчас будешь работать, ехал в машине, сидел в автобусе после соревнований, и казалось бы – сейчас явно не думаешь о работе. Но раз-раз-раз и какая-то мысль приходит в голову. Ты ее начинаешь развивать, в итоге из этого рождается целая идея.
– Танец Уэнсдэй не ты нашел, а Валиева?
– Мы с Камилой обсуждали новый показательный. Она говорит – вот такой вот танец из сериала, очень популярный. Я говорю: покажи. Показала. Говорю: да, прикольно. Я сам натыкался на него в соцсетях или в интернете, но надо было подумать, что из этого нужно сделать, потому что просто повторить только танец… Это сделали все люди мира.
А развить эту тему так, чтобы получился целый номер. Я вообще любил семейку Адамс. Специально посмотрел полностью сериал, чтобы понимать, в чем отличие от фильмов. И нужно было придумать, как туда зайти, каким будет начало.
Вот это Валиева в готике! Появилась будто из гроба, на платье паутина, бросила лед в зрителей
Я заранее придумал, что нужно использовать руку – Вещь. Еще использовал оригинальный саундтрек из фильма, потому что для кого-то эта музыка более узнаваема, чем Уэнсдэй. Соединение поколений, скажем так.
И дальше нужно было соединить это все музыкально. Мы с Этери Георгиевной придумали очень прикольные движения, как она перелезала через бортик, всякие лунные позиции, кораблики. Чтобы это не выглядело, будто Камила вышла и повторила полностью танец. Задача была интегрировать танец в целый номер.
«Если делать ледовые спектакли, то на это должно уйти много времени, сил и денег. Пока ничего из этого у нас нет»
– Объясните, зачем вы придумали свое шоу? Почему ваши спортсмены не катаются в других шоу?
– Ну, во-первых, наши спортсмены катаются во всех шоу. У нас нет никаких запретов. Что касается нашего шоу, давай будем откровенны – это же не спектакль, не новогодняя постановка, это дивертисменты, это показательные номера или же вообще их соревновательные программы.
Мы это проводим в конце сезона, уже после всех соревнований. И по идее, спортсмены об этом не догадываются, но на самом деле мы лишь продлеваем их форму благодаря тому, что они продолжают целиком катать свои программы, исполняя сложные элементы.
Сезон заканчивается в конце марта/начале апреля, и до мая никто ничего бы не делал. Максимум – потихонечку приступали бы к новым постановкам. А так наши спортсмены продолжают тренироваться в полную силу, потому что им выходить на публику. Они не хотят выглядеть хуже, чем есть. Выходят и показывают все те же тройные аксели, четверные, катают сложнейшие программы весь месяц.
– А тренерам что это дает? Потом легче вкатываться в сезон?
– Конечно – любой перерыв негативно влияет на форму, состояние. И чем дольше ты продолжал исполнять сложные прыжки, тем больше шансов, что восстановление займет чуть меньше времени по сравнению с тем, если бы совсем ничего не делал.
– А что дальше? Тебе не кажется, что вы развиваетесь, и со временем это вырастет во что-то большее?
– Когда мы в первый раз это делали, у нас не было времени и возможности, чтобы сделать что-то грандиозное. Сейчас постепенно увеличиваем число постановок, интересных номеров. Очень рад, что мы поставили женский номер для трех наших олимпийских чемпионок (Алины Загитовой, Анны Щербаковой и Камилы Валиевой), потому что…
Я говорил Этери, что хочу мужской и женский номер, но с мужским пока не хватает статусности и взрослых спортсменов, которые все выиграли. Можно было пригласить ребят из Питера, но очень сложно найти столько времени.
Мы серьезно относимся к шоу и к репетициям, не все воспринимают это с таким же энтузиазмом, потому что для них шоу – уже отдых. А у нас ничего не меняется, мы не можем понизить планку. Сколько отрабатываем соревновательную программу, столько же будем и показательную, чтобы она не показалась сырой и неготовой для зрителя.
Спортсменам сложно иногда перестроиться, что это не отдых, а не менее важная работа.
– А нет ли у вас идей в дальнейшем сделать стационарное шоу, спектакль? Ведь столько ярких персонажей.
– Сложно загадывать вперед. Сначала его нужно придумать, продумать, чтобы бы был сценарий, задумка. И если это будет стоить того… Потому что не хочется, чтобы это все было тяп-ляп. Если и делать такого рода шоу, то на него должно уйти много времени, сил и денег. Пока ничего из этого у нас нет. Но кто знает... Думаю, когда-нибудь к этому придем. Но когда?
«Сложно делать вид, что нам нормально без чемпионата мира и Олимпиады»
– Подведи некий итог сезона: чем доволен, чего не хватило?
– Сезон, конечно, был сложный, это нельзя не повторять. В такой ситуации никто из нас не был. Отсутствие международных соревнований давит морально. Задача – не позволить себе понизить планку, не опуститься ниже своего уровня.
Чтобы не было такого: нет международных соревнований, можно немножко расслабиться. Мы проговаривали, что не можем себе это позволить. Поэтому и к постановкам, и к тренировочному процессу относились точно так же, как и в другие сезоны. Может, чуть меньше давали нагрузки, чем в прошлом году – там был олимпийский сезон, понятное дело, все шло на максимум.
Было много соревнований, хороший призовой фонд – это мотивировало спортсменов. Мы прожили этот год – не могу сказать, что кто-то потерял форму, или наши соревнования потеряли в зрелищности или в уровне мастерства.
Мы видели, что на российских турнирах в женском катании показываем уровень выше, чем на любых международных соревнованиях – что на Гран-при, что на чемпионате Европы, что на чемпионате мира. На данный момент мы остаемся самой сильной страной в женском катании. Так же, как и в парном.
Парни подтянулись? Я тоже так думал, но, посмотрев на мальчиков на чемпионате мира, понял, что все равно есть куда расти и работать. Уровень в мире все равно очень высокий.
– Есть идеи, как выходить из этой ситуации?
– Не хочу зарекаться или называть чьи-то имена. Когда я был помоложе, был уверен, что назову будущего олимпийского чемпиона, но не все так просто. Поэтому будем работать, и надеюсь, у нас получится составить конкуренцию тем ребятам, которые сейчас выигрывают чемпионаты мира.
Что касается того, как дальше… Не знаю, сложный вопрос. Пока мы не получили информацию, когда нас вернут, когда допустят. И это, конечно, гнетет, когда ты всю жизнь знал, что есть основной турнир – чемпионат мира, а раз в четыре года Олимпиада. И делать вид, что без этого все нормально – сложно.
Ты уже привык к определенному устою, поэтому хочется, конечно, как можно быстрее вернуться на международную арену, чтобы показать свой уровень, свои программы. Чтобы весь мир смотрел и уважал нас за нашу работу.
«Если бы не Этери, я бы закончил с фигурным катанием». Большое интервью Даниэля Грассля – суперновичка Тутберидзе
Фото: globallookpress.com/Raniero Corbelletti/AFLO; РИА Новости/Александр Вильф