Чемпион Европы Дмитрий Шепель: «В юности баловался коньками. А теперь – адвокат»
PoKatit встречался с одним из сильнейших конькобежцев в истории России еще во время Олимпиады-2022 в Пекине. Но из-за начала военных действий на Украине публикация была отложена. За это время ISU запретил российским спортсменам участвовать в международных соревнованиях и чемпионат мира в Хамаре прошел без наших спортсменов. Предлагаем вам переключиться и вспомнить интересные моменты яркой карьеры и сегодняшней жизни вне спорта Дмитрия Шепеля в его откровенном и честном интервью.
О чем мы говорили:
– итогах Олимпиады в Пекине
– манипуляциях голландцев со льдом
– значении в карьере личного тренера Сергея Исаева
– триумфе на ЧЕ-2001
– отстранении от стартов из-за показателей крови
– 12 сотых секунды от бронзы на Играх-2002
– недопонимании в командной гонке на Олимпиаде-2006
– психологической устойчивость Кулижникова
– сложных отношениях с Саютиным и дружбе со Скобревым
– карьере адвоката
– и любимых книгах
Ко мне в номер приходил сотрудник WADA и спрашивал: «Что ты употреблял? Рассказывай! Признавайся!»
– Я всегда смотрю и пересматриваю все конькобежные соревнования. Раньше же нельзя было посмотреть в записи в Интернете.
– В конце 90-х мы твои забеги записывали с Евроспорта на кассету и передавали ее друг другу. Как тебе выступление наших ребят на Олимпиаде в Пекине?
– Насколько помню, Варвара Барышева (исполнительный директор СКР) озвучила медальный план – золото, серебро и две бронзы. Переживал и очень обидно за дорофеевскую команду (тренер спринтеров сборной РФ Дмитрий Дорофеев). Что-то у них там не получилось. Рядом все было на пятисотке. У Кулижникова не сложилось. За тысячу обидно – Голикова стала четвертой. Ее бронза на 500 м – это, конечно, хорошо. У девочек высокая конкуренция. Серебро в командной гонке впечатлило. Надеялись кое как на бронзу, а получили серебро. Это выглядело справедливо после пятерки, когда Трофимов остался четвертым. Выступление нашей сборной можно оценить на «удовлетворительно».
– Тебя не удивил набирающий популярность тренд в командной гонке, когда один спортсмен без смены отводит все 8 кругов?
– Судя по тому, что лидеры используют такую тактику – ведение без смен и подталкивание друг друга одной рукой, то она уже прижилась. Я, к сожалению, пропустил тот момент, когда начали это использовать. Только на Олимпиаде это заметил. Чисто технически по слаженности понравились американцы и норвежцы. Наши, может быть, работали не настолько слаженно, потому что у ребят немного разные антропометрические данные. А норвежцы всю дорогу на полном приводе на трех осях ехали.
– Тебе не обидно за Александра Румянцева, которого не поставили ни на один из трех забегов и в итоге он остался без медали?
– Я никак не могу это оценивать, это работа тренера, а не раздача медалей. Там в итоге каждый забег решал судьбу этого серебра. Видимо, тренеру было виднее. На Играх-2006 в Турине мы заняли в командной гонке 5 место. В первый забег поставили Артёма Детышева (чемпион и рекордсмен России на дистанциях 5 и 10 км). Потом выяснилось, что ему якобы тренер не сказал, что надо бежать в полную силу. Артем думал, что нужно просто прокатиться. И в итоге в плей-офф мы попали на голландцев и это был для нас приговор. Там уже ничего нельзя было сделать. Мы, конечно, старались, но получилось мимо.
Может быть, Александру, конечно, обидно, что остался без медали. Но в командной гонке нет мелочей и решение тренера было правильным. Серебряная медаль – лучшее тому подтверждение.
– Ты упомянул про обидное 4 место Сергея Трофимова на 5 км в Пекине. Двадцать лет назад на Играх-2002 в Солт-Лейк-Сити ты был близок к медали, но проиграл всего 12 сотых секунды малоизвестному немцу Енсу Бодену, который бежал до тебя и в итоге завоевал бронзу с результатом 6:21.73. Почему тогда не получилось взять медаль, ведь график Бодена был известен?
– Ты же тоже бегал пятерку. На важном старте ты стараешься показать максимум. Рассуждения из серии «что ж ты не мог конек выкинуть на финише» или «не мог поднапрячься чуть-чуть» не имеют смысла. Я не помню, знал ли я тогда, что совсем немного проигрываю или иду рядом. На тот момент я выложился полностью. Может быть, если бы мне четко сказали, что решается судьба медали, то это дало бы дополнительные силы. На той Олимпиаде я готовился и мысленно настраивался больше на полуторку. Так получилось, что несколько лидеров на 5 км провалились. В том числе Боб де Йонг (на тот момент двукратный чемпион мира), он заехал тогда в последние места (стал 30-м из 32-х участников). Изначально я не рассчитывал, что смогу бороться за медали на пятерке. Может быть, это не совсем правильный настрой, но я говорю, как есть.
– Неужели во время забега тебе не кричали с тренерской биржи: «Плюс столько то секунд от графика Бодена»?
– Что-то все время кричали. Но кричи не кричи, даже если ты один бежишь, ты же все равно знаешь, сколько кругов дистанция и понимаешь, как тебе разложить силы, чтобы дать результат. Сотые и тысячные – это дело случая. Если взять мою победу на чемпионате Европы 2001 года, то я тогда по сумме тоже выиграл совсем немного. Здесь немного выиграл, там – немного проиграл. Тогда в Солт-Лейке Кейси Фитцрэндольфа стартер отпустил и в итоге он разогнался чуть ли не из девяти секунд. Я у Муратова спросил: «Что будет?», ответ был: «Станет олимпийском чемпионом». А по сумме двух пятисоток Шимицу (ОЧ-98 Хироясу Шимицу) его не догнал всего на три сотых. И что тут сделаешь? Весь спорт состоит из этих сотых долей секунды.
– Когда ты узнал, что проиграл Бодену 12 сотых, что почувствовал?
– Очень расстроился. Кажется всего чуть-чуть, но что поделать…
– Быстро отошел?
– Вот ты пробежал эту дистанцию. Так сложилось. Потом ты настраиваешься на следующий забег. И я подумал – сейчас на полуторке дам. А на 1500 м я быстро начал и до бронзовой медали было 72 сотых секунды. Я больше расстроился, что далеко был на полуторке. В протоколе стал одиннадцатым, проиграв одну сотую Жене Лаленкову (будущий призер ЧМ сбегал за 1:45.97).
– Этот результат остался твоим личным рекордом. Ты чемпион Европы, призер чемпионата мира. Но на Олимпиаде тебе так и не удалось завоевать медаль. С чем это связываешь?
– (После паузы) Может быть, на той же пятерке, когда мы уже знаем, что двое из лидеров плохо сбегали, если бы я изо всех сил настроился. Вот этого чуть-чуть не хватило. Возможно, не хватило немного уверенности в себе, что надо бороться за медали на каждой дистанции. В тот олимпийской сезон меня три раза не допускали до участия в этапах Кубков мира из-за новых правил WADA. Ко мне в номер несколько раз приходил какой-то сотрудник антидопингового агентства или другой чиновник от спорта и спрашивал: «Что ты употреблял? Рассказывай! Признавайся!».
– Разговор проходил без присутствия адвоката?
– Это был не совсем гестаповский метод, но все выглядело довольно жестко. Я то знаю, что ничего не было и это просто природная история. Об адвокате в тот момент мыслей не было. Экстренно брали анализы у моего отца и у него тоже гемоглобин был повышенным. Правила были такими – если показатели уровня гемоглобина и гематокрита превышают определенные значения, то спортсмен не допускается до соревнований в этот конкретный день. А если завтра он сдает анализ и уровень будет в пределах допустимых норм, то он побежит. То есть тебе не допускают на конкретную дистанцию, но это не дисквалификация. Поэтому в том сезоне начали экстренно делать паспорт крови. На всех этапах Кубка мира у меня брали много проб, а в Нидерландах мы ездили в клинику и там взяли больший забор крови и в итоге пришли к выводу, что это особенности организма, а не искусственное вмешательство.
– Сколько тебя так мурыжили?
– Это было на протяжении трех этапов Кубка мира. На два меня не допустили, а на третьем я сбегал полуторку и результат был совсем плохим. На каждый старт я приезжал с таким бэкграундом, что раньше не допустили, что же будет в этот раз? Из-за этой ситуации я не набегал необходимое количество полуторок и пятерок перед Олимпиадой.
– На Играх в Пекине двукратный олимпийский чемпион швед Нильс ван дер Пул заявил, что голландцы манипулируют со льдом. Поднялся громкий скандал. В твое время такое было?
– Это вопрос с подтекстом?
– На чемпионате мира-2002 по многоборью в Херенвене, когда ты бежал после главного конкурента голландца Йохема Ютдехааге на десятке надо льдом поднялся туман. Предположительно, это произошло после отключения установок.
– Конечно, хочется думать, что тогда не я проиграл, а кто-то что-то сделал со льдом. Тогда всем это показалось странным. У меня на десятке перед Ютдехааге было преимущество около 8 секунд, и я думал, что нас поставят в одну пару. А в очном противостоянии могла быть совсем другая история. Я сначала удивился, что нас не поставили в один забег, но с другой стороны – я бегу позже.
– В пары же ставили по сумме трех дистанций?
– Наверное, они воспользовались возможностью сделать так в соответствии с правилами. А может быть и нет. В итоге я тогда побежал, мой запас начал таять, и я вижу, что надо льдом поднимается туман, плохо становится видно.
– Это было где-то в середине дистанции?
– С трети десятки это точно началось. Я думаю, с какой радости это произошло? Наверное, что-то изменилось. Все начали говорить, что отключили установки. И что ты тут сделаешь?
– Ты сам почувствовал, что лед встал?
– Если бы я бежал с голландцем в одной паре, то он бы встал для всех или только для кого-то одного. А получается, что я бежал и в середине дистанции мой запас растаял. Я пытался поработать, но тщетно. И я ни то, чтобы без борьбы, но из-за этой ситуации более спокойно доехал, чтобы не упасть и дорожки не перепутать. В итоге проиграл довольно много. Я понял, что лед не едет. Но не ехал ли он по причине того, что отключили установки или по той причине, что я, в принципе, не десяточник?
На том чемпионате мира через месяц после Олимпиады я показал с Андерсеном (норвежец Петер Андерсен) первое время на 500 м и выиграл полуторку, то есть был в хорошей форме на короткой и средней дистанции. А на Играх в США я, как оказалось, был на пике уже на длинных дистанциях, хотя я не десяточник и с локтями на коленях часто ее добегал, потому что у меня спину вырубало. А на чемпионате мира у меня уже лучше полуторка шла, а если у тебя она лучше получается, чем пятерка, значит и на десятке ты не в форме. То, что не в одну пару нас поставили – в этом был ключевой момент. Ну и просто так туман не начнётся, я такого никогда не видел.
– Сегодня команда наверняка подала бы из-за такой ситуации протест.
– А что бы изменилось? Наверное, кого-то бы наказали.
– Чтобы не было подобных прецедентов в дальнейшем.
– Ты же понимаешь, что я спортсмен и это не моего уровня вопросы. Это вопрос к руководству.
– У тренеров такая мысль не возникла?
– Я не помню. Может быть, что-то и было. Такой шанс дается однажды, обидно было упустить его. Объективности ради, отмечу, что на тех соревнованиях был силен и Джанни Ромме (двукратный олимпийской чемпион). Он помешал Дереку Парре (ОЧ-2002) на переходной прямой на полуторке и показал первый результат. Но его дисквалифицировали. И поэтому – привет, я чемпион мира на 1500 м! Если бы его не дисквалифицировали, он мог серьезно включиться в борьбу за золото в многоборье.
На чемпионате Европы 2001 года Постме (ОЧ-98 Идс Потсма) помешали на полуторке и в итоге он ее перебегал. А я бы, например, не хотел бы ее перебегать. Вот такие качели постоянные. Как шутил мой тренер Сергей Исаев: «Не волнуйся, все будет хорошо: один упадет, второго дисквалифицируют, третьего на допинге поймают, четвертый будет страдать от расстройства желудка – и вот мы уже в призах». На самом деле так и происходит.
«Историю с тем, что я «не нервничаю» можно увидеть на примере Кулижникова»
– Давай переместимся на 35 лет назад – в твое детство. Помнишь, как ты пришел в коньки?
– В нашей жизни все происходит из-за женщин. Мне нравилась одноклассница. Выяснилось, что она занимается конькобежным спортом. После одного из уроков она вышла к доске и сказала, что в спортивной школе идет новый набор. Я не мог не отреагировать на ее предложение. Тогда пошло полкласса. Потом все отсеялись.
Сначала я тренировался у Людмилы Николаевны Матвеевой, но через два года она ушла работать учителем физкультуры и передала меня Людмиле Аркадьевне Косенко с Сергеем Григорьевичем Исаевым (заслуженные тренеры России). Мы тогда все сказали, что будем заканчивать. Но родители настояли, чтобы я продолжил заниматься. У Матвеевой в силу возраста у нас было просто ОФП, игры, бег, что-то интересное и специализации почти не было. Мы, например, играли в хоккей большими клюшками на конькобежных коньках, привыкали к конькам, была веселуха. А вот у Людмилы Аркадьевны уже начали делать какие-то прыжки, имитации.
– Но у тебя не отпало желание заниматься?
– Считается, что сначала ходят на тренера, компанию, а потом появляются результаты и ты становишься заложником самого себя и тебе уже не свернуть. Твоя карьера начинает успешно развиваться. Сначала ты сильнейший в городе, потом в стране в своем возрасте, дальше попадаешь в юниорскую сборную. И когда ты понимаешь, что коньки особо денег не приносят, ты находишься в сборной и уже не спрыгнуть с этой истории.
– Людмилы Аркадьевны не стало в конце прошлого года. Каким она была для тебя тренером и человеком?
– Я ничего кроме благодарности и положительных эмоций от общения с ней не испытывал. В силу разных обстоятельств я был у нее любимчиком. Мы были на похоронах и поминках, смотрели на ее фотографию и вспоминали. Летом она была в таком светлом костюмчике аккуратном, а зимой в большой шапке сидела на стадионе «Спартак» (конькобежный стадион в Петербурге) – у нее было определенное место рядом со шкафчиками, и точила за день пар по десять коньков.
Помню, как она удивлялась, как мы выступаем на Олимпиадах и чемпионатах мира, как нервов хватает. Рассказывала, как выходила на чемпионат города на 500 м и с ума сходила от волнения.
Как-то мы летом приезжали из лагеря в город, чтобы покататься в СКК (первый крытый конькобежный каток в мире функционировал с 1979 года до начала 90-х). Я был в младшем возрасте (12-13 лет), а мои родители были в отъезде. И я ночевал дома у Людмилы Аркадьевны. Помню, утром она готовила мне кашу, и мы с ней на метро доезжали до СКК.
А ее муж – велосипедный тренер Олег Тимофеевич Косенко собрал мне первый нормальный велосипед. У меня сначала был «Старт-шоссе», а потом «Спорт» – шоссейный велик. Такие были ощущения, что он сам ехал. Вот такие у меня воспоминание о Людмиле Аркадьевне.
– Что тебя оставило в коньках? Вид спорта не самый популярный, в 90-х в стране было тяжелое время и это сказывалось, в том числе, на конькобежном спорте.
– Чаще всего родители предопределяют вид спорта для своего ребенка. К примеру, если мальчик, то в хоккей. Если девочка – художественная гимнастика, фигурное катание или теннис. А в моем случае я сам выбрал вид спорта, которым буду заниматься и так получилось, что им стали коньки. Сначала была хорошая компания, все было интересно, потом пошли результаты. И ты уже так увлекаешься этим, что тебе не остановиться.
– Сергей Григорьевич рассказывал, что ты был любознательным ребенком. Например, как-то он тебя забирал, и вы ночью заливали лед.
– Это было уже в старших классах школы, наверное. На Удельной (стадион «Спартак») мы ночью заливали лед. Было интересно. Наверное, сейчас бы я не вписался в эту историю (смеется). Ну чего там такого – ходишь и воду льешь.
– Было такое, что ты задумывался, зачем тебе этот конькобежный спорт вообще нужен?
– Помню свои первые соревнования в 1988 году, потому что остались две грамоты. Я занял первое место на дистанции 100 метров и мне подарили модельку – Волгу с открывающимися дверями. А на дистанции 300 м стал третьим. Все – у меня первые успехи!
– Какие это были соревнования?
– Когда бегаешь в детском возрасте тебе не так важен статус соревнований, потому что стартов много. На Олимпиаде 1994 года в Лиллехаммере Александр Голубев выиграл 500 м. Мне тогда было 15 лет. Мы общались с другом, и он говорит: «Видел, там Голубев Олимпиаду выиграл?». Я ему ответил: «А кто это?». Я в то время еще не следил за сборной и за мировыми лидерами. У нас была своя кухня – городские старты, нужно отобраться на какие-то российские соревнования. Мы все были в этом. А вот со следующего года я уже интересовался российскими и мировыми лидерами. Сергей Исаев мне рассказывал много интересного, он знал, кто, где, когда и как в России бегал.
– Сергей Григорьевич тебя все время ставил бежать с более старшим возрастом, чтобы ты тянулся. Тебя эта ситуация устраивала или хотелось больше медалей собрать среди сверстников?
– Он, наверное, не с пустого места так делал. Я первый раз участвовал в чемпионате мира среди юниоров (юниорский возраст в коньках 17-19 лет), когда был первый год в старшем возрасте (16 лет). Я отобрался на чемпионат, получил экипировку, поехал в Финляндию. Хотя выступил там кое-как, у меня задачи занять конкретное место не было. Нужно было отобраться, приехать и посмотреть на соревнования такого уровня. На следующий год я уже выиграл чемпионат России среди юниоров. Мы полетели в канадский Калгари, прилетели за день до соревнований. И тоже я показал какое-то там надцатое место. А еще через год я уже был в основном составе взрослой сборной и ездил на юниорский чемпионат мира уже без отбора.
– Твой первый серьезный успех – в 1996 году в 18 лет ты выигрываешь взрослый чемпионат России. Тогда это для тебя была ожидаемая победа или сюрприз?
– Для меня это было сюрпризом. Я бежал просто потому, что я бежал, как говорил Портос: «Я дерусь просто потому, что дерусь». Справедливости ради стоит отметить, что в том году не было десятки в многоборье. И я выиграл по сумме трех дистанций. Хотя на десятке у меня был приемлемый запас перед Саютиным (серебряный призер ЧМ-99 Вадим Саютин).
– Почему отменили десятку?
– Было холодно. Но я к этому титулу легко относился, потому что на него не рассчитывал, и мы не готовились к тому, что мне надо обязательно выиграть. Я был близок на пятерке, выиграл полуторку в паре у Саютина, который в тот момент в российских коньках был самым крутым в многоборье. У меня было это видео, и я помню, как Вера Николаевна Быкова (заслуженный тренер России) кричала: «Дима, Дима, давааай!». Тогда был холод, сильный ветер, летел снег. Эти ощущения я до сих пор помню. Бежишь на прямой рядом с Саютиным, и понимаешь, что уезжаешь от него.
– Вадим был в шоке, что проиграл тебе?
– Он этого не говорил, но, наверное, это было определенным сюрпризом.
– Создавалось ощущение, что у тебя были железные нервы. Неужели ты никогда не перегорал?
– Это очень интересная тема. Я и сам с ней столкнулся и часто вижу на примере других спортсменов. Когда я бегал на соревнованиях по более старшему возрасту у меня не было никакой гиперответственности. Я молодой, у меня все впереди, чего мне волноваться? И когда с кем-то общался всегда это говорил, зачем тратить нервную энергию, ты просто приходишь, выступаешь и вот ты такой крутой. А потом с возрастом начинал нервничать. Где-то справлялся с напряжением, а где-то и нет.
– Работал с психологом?
– На туринскую Олимпиаду с нами ездил психолог. Специально я ни к кому не ходил. Хотя убежден, что в большом спорте он нужен. И психолога должны не за неделю до Олимпиады предоставлять, а использовать во время всей подготовки. Точно такие же истории с тем, что «я не нервничаю» или «он не нервничает» можно увидеть на примере Кулижникова (многократный рекордсмен и чемпион мира на 500 и 1000 м), который тоже не нервничал сначала, когда только вышел на мировой уровень. Это я такой вывод сделал для себя. Может быть, он и сейчас не нервничает, но, мне кажется, что он попал в эту историю. Как правило, те, кто не нервничает в более молодом возрасте, потом начинают испытывать проблемы, как и все остальные. Сначала ты молодой, все впереди, а потом появляется ответственность. Отбор или самый важный старт в жизни и вдруг происходит какое-то нелепое падение или сбой.
– В конькобежной тусовке есть мнение, что у Павла Кулижникова возникают проблемы с мотивацией для тренировок и он иногда может сам себе делать послабления.
– Я всегда был сторонником того, что если спортсмен что-то чувствует и если он чего-то не хочет, то, наверное, не нужно его заставлять, тем более, если он талант. Если у него есть багаж в виде медалей и право говорить о том, что ему что-то не надо.
– Такое поведение лидера на тренировке может расхолаживать коллектив?
– Я этой ситуации не знаю. Тут, наверное, тренеру нужно решать. При прочих равных, спортсмену нужно дать возможность делать так, как он хочет. А не заставлять его, чтобы он мучился. Все должен решать тренер в беседе со спортсменом.
«По заданию на вело нужно было ехать 80 км, а я мог открутить 140»
– На свою первую Олимпиаду в Нагано-98 ты приехал в 19 лет. Япония – как другая планета, переход на новые коньки «клапы», на которые мы встали одними из последних. Голова не кружилась от всего этого?
– В Японии все было очень круто. Мы ездили в эту страну на чемпионат мира по многоборью за год до Игр. Там действительно другая планета, там все было другое: маленькие номера, автоматически открывающиеся двери такси, таксисты в белых перчатках. Там небо другого цвета, все не как у нас. Очень было интересно. В 1997 году по электронике там плюс-минус было как сейчас у нас. Все спортсмены жили в одном отеле. Мы накупили радиоуправляемых машинок и с иностранцами по коридору их гоняли. Стоишь в коридоре, машинку запускаешь на пульте – она едет, подъезжаешь к двери и стучишь в нее с помощью машинки. А потом прячешь ее в проем другой двери. Кто-то выходит, но никого нет. Вот такое развлечение.
На Олимпиаду мы приехали одними из первых и провели там много времени. Я там выступал не в статусе лидера и с меня особого спроса не было.
Перед Играми была интересная история с Олегом Фелевичем Божьевым (в те годы главным тренером сборной России). Я – профильный многоборец, мои дистанции - полуторка и выше. А мы в Берлине на отборе бежали, в том числе и тысячу. В итоге мы с Ануфриенко (призер чемпионатов Европы и мира Андрей Ануфриенко) отобрали право у двух спринтеров Муратова (заслуженный тренер СССР Валерий Муратов тренировал в сборной России спринтеров). На Олимпиаде я выступал на 1000 метров и занял там 32 место. На каком-то сборе по ходу сезона я на тренировке показал какие-то космические секунды. Я просто встал, пробежал по малой дорожке 1:10. На тот момент это было круто. Но это по малой дорожке и разминке, не в соревновательных условиях и это была не электроника. Видимо, Божьеву показалось, что мы можем конкурировать и на отборе со спринтерами, или это были его какие-то личные амбиции. В итоге Ануфриенко выиграл общий отбор тысячи, а я был вторым.
– Вадим Саютин и Александр Кибалко (победитель Кубка мира-2001) в начале нулевых тренировались в коммерческой команде Барта Велдкампа (ОЧ-92). И после этого их результаты значительно выросли. Ты тоже рассматривал вариант с переходом в такую команду. Почему он в итоге не состоялся?
– После Солт-Лейк-Сити (2002 год) я обращался в голландскую команду «Спар Селект» (за нее выступал чемпион мира Сергей Клевченя), писал им, но меня не взяли. А в команде Велдкампа были: сам Барт, Кибалко и Саютин, я к ним сам не просился, но это как бы витало в воздухе, но и они не приглашали. Мы же были соперниками. Зачем им нужен был я?
– Но они и между собой соперничали.
– У них какая-то более дружеская история была. Я бы с удовольствием перешел в такую команду. И сейчас понимаю, что это могло бы мне помочь, но так получилось.
– Сначала карьеры ты все время работал с Сергеем Исаевым. Насколько тебе было тяжело, что твой личный тренер все время находился на расстоянии и приходилось общаться с ним только по телефону?
– У нас с ним до сих пор дружеские отношения. Летом мы часто ездим к нему на дачу: волейбол, рыбалка, грибы, шашлычок-коньячок. Помимо того, что Сергей Григорьевич супер-тренер, так он еще и хороший психолог. С ним очень легко. Один раз мы с ним ездили на чемпионат мира среди юниоров и мне было очень комфортно. Присутствие личного тренера для спортсмена — это всегда плюс. Но тогда мы исходили из того, что не берут его на соревнования, значит созвонимся. Я сильно не переживал по этому поводу, потому что мы все время были на связи. Но, конечно, лучше было бы если бы он присутствовал.
– В методике с тренерами сборной у него были расхождения?
– Это очень интересная история и она, возможно, тоже повлияла на мои результаты. У Исаева был свой взгляд на методику, и он мог расходиться с мнением тренеров сборной. Например, мы приезжаем на этап Кубка мира и, по мнению Сергея Григорьевича, нужно было делать взрывную силовую работу – прыжки лягушки с подтягиванием колен, чтобы на следующий день ноги закислялись и через пять дней от силовой наступал максимальный эффект. На следующий день ноги могли сильно болеть. И в то же время если брать мои самые успешные старты – это 2001-2002 годы – я уже такими вещами не занимался. Супервзрывную работу до выделения молочной кислоты в большом объеме не делал. У меня была тонкая подводка к стартам. До сих пор не знаю, что было правильным.
Я считаю, что с приходом Маркетто (итальянец Маурицио Маркетто с 2010 по 2015 год тренировал российских многоборцев) и Полтавца (Константин Полтавец готовил сборную России с 2010 по 2020 год) сборной очень повезло. У них была цельная методика.
У нас сначала был Гудин Николай Васильевич (заслуженный тренер России), светлая ему память. Он был тренером Бажановой (ОЧ-94 Светлана Бажанова) и тренером сборной. И, наверное, для своего времени был хорошим специалистом по многоборью. В его методике акцент делался на длине – много кататься на коньках и роликах, велосипеде, а силовые постольку поскольку. Потом был Божьев, который пришел на пост старшего тренера по многоборью из бизнеса. Я не знаю, откуда он брал методику тренировок, наверное, из своего успешного прошлого. Ни одного личного ученика у него до этого не было. Насколько была прогрессивна его методика? Мы много тренировались, делали большие объемы. Потом после наших неудач пришел Валерий Алексеевич Муратов. Где Муратов и где многоборье? У него раньше всегда были спринтеры: Железовский (многократный чемпион мира Игорь Железовский), Голубев, Клевченя. И вот как-то мы готовились и что-то там завоевывали. При этом я считаю, что на тот момент не было тренерских кадров, которые могли гарантировать стопроцентно правильную методику подготовки многоборской команды. По Гудину ничего не могу сказать, я в его команда тренировался не так много. Возможно, если бы Божьев остался на более длительный срок, было бы лучше. Может быть, за счет нагрузок, которые он давал мы подошли к Олимпиаде 2002 года в оптимальной форме.
Как мы тренировались – лето Раубичи, вкатывание – Берлин, Инцель. А в рамках подготовки к Олимпиаде в Сочи началась более разнообразная подготовка. Не куда денег хватит, а куда надо. Делали велосипедные сборы в Испании. Наверное, методика была другой, это было видно по тем медалям, которые начали появляться. А у нас в Нагано-98 и Солт-Лейк-Сити-02 – ни одной медали.
– На это мог повлиять переход на новые коньки - «клапы».
– Я помню, мы катаемся осенью в Инцеле и меня Борис Павлович Барышев (заместитель руководителя рабочей группы «Нагано-98») спрашивает: «Дмитрий, а ты чего на «клапы» не встаешь, все думаешь?». Мне пришли коньки, которые были на два размера больше и их отправили обратно, чтобы прислали новые. В итоге мы очень поздно встали на эти коньки. Первые на «клапах» бежали голландки еще на чемпионате Европы 1997 года и показали высокие результаты. А до них голландские юниоры уезжали от соперников на новых коньках. Уже тогда было понятно, что за ними будущее.
– У тебя с тренерами сборной не было конфликтов из-за того, что ты слушаешь еще и личного тренера?
– Какие-то были разговоры с Божьевым из серии: «Дима, ты определись». На самом деле это была губительная история, когда Олег Фелевич дает мне одну программу, а я за пять дней до старта иду и чего-то еще втихаря делаю. С позиции тренера сборной я бы отнесся к этому не очень хорошо. Может быть, по мнению тренера сборной нужно делать тонкую подводку, а я исходя из своих соображений иду и забиваю ноги, а потом еле хожу. Но тогда я думал, что нужно делать именно так.
А вот Муратов с нами уже общался в совещательном ключе, спрашивал, как мы себя чувствуем. Все делали по самочувствию. С одной стороны, можно сказать, что он перекладывал ответственность, с другой – совещался со спортсменом, прислушивался к его состоянию.
У нас была велоезда, по заданию нужно было ехать 80 км, а я мог открутить 140. Просто потому что считал, что так нужно, но кто знает нужен ли был мне такой объем. В 2003 году мы были в болгарском Бельмекене на высокогорье (1800 м над уровнем моря). И я там такие объемы выворачивал в горы, что в конце сбора в течение нескольких дней уже не мог тренироваться. Задание: проехать 40-50 км по относительно ровному участку. А я 40 км ехал вниз с горы, а потом обратно в гору на пульсе 180. После таких нагрузок я даже спать не мог. Теперь понимаю, что я тогда себя сильно загнал. История знает много спортсменов – чемпионов мира по тренировкам. Кто немного похитрее – Скобрев (ЧМ-2011 Иван Скобрев), Клевченя, - тот выживает. Тонкое чувство себя. Не надо было на тренировке всегда пахать, иногда надо беречься. Мне вот этого чувства не хватало и это осталось моим резервом.
«Петрусева говорила: «Это летающее корневище на мир не поедет»
– В 2001 году ты стал чемпионом Европы. Подобного достижения в классическом многоборье у советских и российских конькобежцев не было 14 лет. На последней дистанции 10 км ты бежал с Бартом Велдкампом – это была его коронная дистанция. Тебе же десятка давалась с трудом. Вы бежите в одной паре, в итоге он почти обогнал тебя на круг, но ты все-таки удержал запас – по сумме твой отрыв был всего 0,057 очка.
– На тот момент я не смотрел на Велдкампа, как на соперника по сумме многоборья, так как ориентировался на Постму. Перед ним у меня был небольшой запас, и мы рассчитывали на борьбу с ним. А Барт был в 28 секундах от меня на десятке. Велдкамп поставил себе суперзадачу, но ему немного не хватило. Мы его недооценили.
– Какой была тактика на десятку? Открытый каток, понятно, что лед садится быстрее.
– Лед, кстати, был очень сильно изрезан в повороте и в конце дистанции, на морозе по жесткому льду я просто проваливался со сбоями. Тактика была: бороться с Постмой, бежать по его графику и доехать, не упасть.
– Толкал ноги руками?
– Я там все толкал, было очень тяжело.
– И ты вытянул на морально-волевых.
– Это на всех соревнованиях так. Если опять возвращаться к олимпийской пятерке Солт-Лейка, то не думаю, что если бы я знал, что рядом с третьим местом бегу, то тогда добавил бы.
– Сергей Исаев сказал, что переход соревнований под крышу не пошел тебе на пользу.
– Наверное, это так, хотя если расценивать мои самые удачные старты, то у меня были медали и на крытых катках. Если взять конькобежцев 80-х, то тогда были кабаны с мощными бедрами и другими частями тела. Сегодня все старты проходят под крышей. Смотришь по телевизору, а там худосочные техничные ребята. Теперь не нужна большая сила. Нужны координированность, техника, выносливость. Наверное, на открытом льду мне было бы легче побеждать и выступать на более высоком уровне, потому что техничностью я никогда не отличался.
– У тебя были большие иксы, и ты не мог ровно поставить ногу во время отталкивания.
– Это просто такой скелет, это не уродство. Но, конечно, это меня лимитировало. Особенно в повороте на высокой скорости. Лучше, чтобы колено было наружу, а не внутрь.
– Но, если посмотреть запись 1997 года и сравнить с тем же 2002-м у тебя техника стала намного лучше.
– После чемпионата России среди юниоров, когда я был еще первый год в старшем возрасте, на тренерском совете Петрусева (олимпийская чемпионка Наталья Петрусева) сказала: «Это летающее корневище на мир не поедет». Потому что я кривой и косой был. Но, как ты говоришь, к 2002 году как-то пообтесался, стал потехничнее. У нас что нужно – правильно и вовремя оттолкнуться. А как ты это внешне делаешь особого значения не имеет. Когда ты на ходах, тогда отталкивание у тебя правильное, а когда ты не в форме, то и в технике ничего не получается.
– Слова Петрусевой тебя разозлили?
– Нет.
– Тебе было все равно?
– У меня такая техника, что я с этим сделаю? Конечно, хотелось быть более техничным.
– Как тебе все-таки удалось исправить технику?
– Я не смотрел эти видео, мне кажется, кардинально ничего не изменилось, внешне может быть стало чище, но смысл остался тем же. Когда тренируешься на коньках, тебе всегда подсказывает что-то тренер и картинка должна была измениться.
«После выигранного чемпионата мира Ритсма прикурил сигуретку, а его все фотографировали»
– Все твои главные победы были в период с 1998 по 2002 год. Но с сезона 2003/04 ты начал бегать на Кубке мира в группе В. Что пошло не так?
– Как я уже рассказывал, у меня была яма – перетренировался, в том числе, в Болгарии в горах на велосипеде. А чтобы из нее выйти, нужно время на восстановление. В 2003 году на чемпионате России в Челябинске на открытом катке «Инга» я смотрю после пятисотки, а у меня коньки раскручены и сдвинуты. Как же можно было бегать на таких коньках?! Потом подкрутили, все нормально выставили, но ничего не изменилось.
– Кто-то специально открутил?
– Я вот когда начал сейчас это рассказывать, подумал, что чисто теоретически кто-то мог бы это сделать. Но я не думаю, вряд ли. Когда мы все подкрутили на других дистанциях я все равно был не на очень большой высоте.
– Ты сам себе не задавал вопросов почему так произошло? Может быть мне не стоит так убиваться на тренировках?
– Когда убился, то уже поздно.
– Чтобы потом не убиваться.
– Когда ты так убиваешься, ты берешь в долг и потом этот долг возвращаешь. Вопрос – выйдешь ты обратно на прежний уровень или нет. Плюс у меня начались проблемы с коленями. Хоть я тогда не отобрался на «Инге», но меня все равно поставили на чемпионат Европы в Нидерландах. Мы тогда начали гнуть коньки, загнули посильнее и я упал на разминке - ускорился и за час до пятисотки и упал в повороте. На спине ушел под маты, колено сыграло в обратную сторону и порвался мениск. А Бурляев (призер ЧР Андрей Бурляев) тогда по сумме многоборья на отборе был выше меня. И он поехал запасным. Ему сказали, что я не смогу бежать, но он не вышел. Представляешь? Он же запасной, должен быть готов. Весь чемпионат Европы я просидел в номере на костылях. Мне кажется, меня должны были сразу прооперировать в Нидерландах. Но этого сделано не было. Я получил травму в пятницу и только в понедельник мы полетели в Москву и меня положили в диспансер. В итоге только в среду сделали операцию. Через десять дней я уже тренируюсь. А вскоре лечу в Инцель бежать этап Кубка мира.
На первой тренировке в новом олимпийском сезоне у меня вылетает мениск на второй ноге и снова операция.
– Муратов говорил, что тебе не удавалось удерживать форму на протяжении всего сезона. Этим он объяснял твои не самые высокие секунды начала сезона 2003/04.
– В 2001 году в январе я выиграл чемпионат Европы. Потом на чемпионате мира я уже занял только восьмое место. А на чемпионате мира по отдельным дистанциям в Солт-Лейк я поехал уже с сотрясением мозга, полученным в дорожной разборке.
– Что случилось?
– Я ехал на машине и меня подрезали. Я побибикал, показал средний палец. Из машины вышли два человека. И я вышел с ними разговаривать. Мне с ходу пробили головой в нос, я упал, потерялся. Они сели в свою машину и уехали. У меня перелом носа и сотрясение мозга. Но я никому ничего не сказал. В Калгари побежал пятерку и показал очень плохой результат. После этого пришлось рассказать об инциденте и в Солт-Лейк я поехал уже как турист. Но я все равно думаю, что даже без этой истории я уже ничего бы не показал.
На следующий год мы поехали в марте на чемпионате мира по многоборью, где я занял второе место по сумме. Значит форма была в конце сезона. В 2005 году я возил тачку туда-сюда, в группе В на Кубках мира бегал и в Коллальбо на этапе Кубка мира у нас был отбор на чемпионат мира в Москве. Это определялось по сумме полуторки и пятерки между мной и Лаленковым и я проиграл. А билет у меня был с открытой датой, и я остался на две недели. В итоге я иногда с казахстанской сборной катался на коньках, а чаще всего на сноуборде в горах. Очень круто было. После чего я прилетел в Питер. И мне сказали, что надо ехать на чемпионат России. А когда я был в форме, то всегда манкировал этими стартами. Чемпионат России никогда весной не бегал. В итоге итальянский сбор мне пошел на пользу, и я стал вторым по сумме в Челябинске на России и выиграл полуторку в паре у Скобрева (чемпион мира-2011 Иван Скобрев).
– Иван стал тогда лидером сборной – новый раздражитель для тебя. Несмотря на это вы с ним были в дружеских отношениях.
– Мы действительно были в дружеских отношениях и жили в одном номере. Конкуренции в плохом смысле не было. Был командных дух, тем более у нас была командная гонка. Разные возникали противоречия, но в целом все было отлично – Лаленков, Скобрев и я.
– Ходила такая байка, что в Инцеле на вкатывании за обедом ты мог себе позволить бокал пива. И якобы травмы коленей у тебя были из-за лишнего веса.
– Полнейшая чушь. Просто так мениски не рвутся. Это накопительный эффект, в том числе и от ударного сбора в Болгарии в постолимпийский сезон. Мы летом с Кибалко тягали рекордные веса со штангой.
- Вам тренеры такое задание давали?
– Идет силовая, ты хорошо себя чувствуешь, у нас работа с максимальными весами. Начинаешь со 140 кг, доходишь до 220 на 45 градусов, а это все просто так не проходит. Я считаю, что ни в коем случае нельзя работать с большими весами. А с весом 120 кг я приседал 30 раз. В высоком темпе, это же не придает прочности коленям. Травмы, естественно, не связаны с бокалом пива. Тем более, этого никогда не было. Мы сами видели и приходили в недоумение, когда Клаудия Пехштайн или Гунда Ниманн перед каким-то стартом за ужином пила пиво. Но мы не знаем, может быть оно было безалкогольным.
Однажды я прочитал, что один успешный спортсмен пьет сухое вино. Доктор пришел как-то раз ко мне в номер, чтобы оставить в холодильнике какие-то лекарства. Это было на сборе в Раубичах. Он открывает холодильник, а у меня там три бутылки вина. И спрашивает: «Это что такое?». Естественно, там был вечером один бокал после тренировки. И эта тема быстро свернулась. Мы тогда с ним обсудили эту тему, и он сказал, что это, наверное, неправильная история. А той истории с бокалом пива не было и быть не могло. И была она не в Инцеле, а в Раубичах и не зимой, а летом, и с вином, а не с пивом и не в обед, а после ужина. И какого-то злоупотребления алкоголем никогда не было. После заключительного старта сезона на банкете после чемпионата мира можно было выпить, и никто косо на это не смотрел. Я сам видел, как после выигранного мирового первенства Ритсма (4-кратный ЧМ Ринтье Ритсма) во время банкета прикурил сигаретку, и его все фотографировали.
«Саютин в день отдыха учил меня технике на хоккейных коньках»
– Олимпиада 2006 года в Турине стала последней в твоей карьере. На своей коронной дистанции 1500 м ты занял только 21-е место.
– На Играх я не должен был бежать полуторку, но был при этом первым запасным среди всех конькобежцев. Я готовился к командной гонке. Мы ее пробежали с известным результатом. И та история, когда Артему не сказали, что надо быстро бежать. Я тогда просто недоумевал. Говорю Муратову: «Алексеич, ну как так? Это же Олимпиада, как такое вообще могло произойти? Артем говорит, что не знал, что надо быстро бежать». Мы готовились, а тут возникает такая история.
– Обычно проводят собрания всей команды.
– Я не знаю, что тогда произошло. Я не бежал в квалификации, чтобы сохранить силы и выйти уже в плей-офф и выступить на полную мощность. Не знаю, как было на самом деле, это у них надо спрашивать. Как до меня донесли: Артем сказал, что ему не объяснили, что в той квалификации был важен результат. Может быть, ему действительно не сказали, а может быть, он быстрее не мог, но хотел медаль, а мы рассчитывали на неё.
Уже после командной гонки мне сказали, что кто-то снялся из-за болезни на 1500 м и я могу её пробежать. Я, конечно, сразу согласился. Это к разговору о скандале с белорусской легкоатлеткой (Кристина Тимановская раскритиковала спортивное руководство своей страны, когда ее поставили на эстафету 4 по 400 м, когда она специализировалась на дистанциях 100 и 200 м), когда она устроила скандал на ровном месте, что ее заставили бежать другую дистанцию.
– Ее поставили на непрофильную дистанцию.
– Ну и что. Я тогда был разобранным и неготовым, но когда тебя спрашивают, побежишь или нет, то, конечно, отвечаешь – да, потому что это Олимпиада, ты выступаешь за страну. Я знал, что ни на что не претендую, но отказываться нельзя. И для меня непонятно, почему тогда Бурляев не вышел вместо меня, потому что человек был запасным.
– Возможно, у него были на это какие-то причины?
– Если ты запасной, то тоже должен быть готов к старту, если что-то вдруг произойдет. Мне кажется, она (Тимановская) использовала эту ситуацию, как информационный повод. Просто если бы я тогда отказался бежать, то кого бы поставили? Наверное, больше было некого. А пропадать место на Олимпиаде не должно.
После сезона 2005/06 меня полуотцепили от команды. На должность главного тренера пришел Вадим Саютин. А он мой бывший соперник, которого я обыгрывал, у нас с ним были очень непростые отношения. Он в день отдыха на сборе в Коломне на хоккейных коньках учил меня технике. Он учил меня скользить на плоскости, потому что считал, что я неправильно что-то делаю. Это был тренерский подход. Я знал, что он ко мне относился сложно, как и я к нему. А когда у нас с ним начались трения ученик-тренер для меня это была непонятная и некомфортная ситуация. Какой я ему ученик?
Мой последний старт – ноябрьский этап Кубка мира в Берлине, когда я отстал от ребят в командной гонке метров на пятьдесят, наверное. Приехав домой, решил, что нужно сделать перерыв, а потом и вовсе закончил. Я считаю, что это был накопительный эффект какой-то ямы, неправильного тренировочного цикла.
– Осталась недосказанность? Явно, что не о таком завершении карьеры ты мечтал.
– Какое есть. Понятно, что если бы молодость знала, а старость могла, тогда все было бы по-другому. И не было бы этих безумных объемных тренировок. И все тогда, наверное, было бы иначе. Тогда у меня был выбор. Раньше я был в медалях на чемпионатах Европы и мира, в топ-10 в разное время. А тут я в середине второй группы. И нужно ждать вернусь я на прежний уровень или нет. Сначала я решил, что надо сделать перерыв, а потом все-таки закончил.
«В 6 классе писал в анкете, что хочу стать юристом»
– После завершения спортивной карьеры у тебя не появилось желания остаться в коньках? Например, начать работать тренером.
– На тот момент из-за того, что вся эта история для меня негативно закончилась, я нажрался коньками и не мог на это спокойно смотреть. И вообще не рассматривал возможность тренерской деятельности. Сразу после возвращения с того этапа Кубка мира я начал заниматься юридической деятельностью.
– Но отучился в университете МВД ты еще во время спортивной карьеры?
– Да.
– Получается, ты готовил себя к этой работе заранее, за несколько лет?
– Вот так вот в жизни интересно получается. Когда я учился в школе, в шестом классе мы делали из тетрадок анкеты. И отдавали их одноклассникам. Там был ряд вопросов. Таких наивных для нас сегодняшних и вполне нормальных для того возраста. Из серии: Что вы думаете о себе? Кто ваши друзья в классе? Кто вам нравится? По результатам теста в анкете получалось, что я буду специалистом по льду, а на вопрос, кем бы хотел стать в будущем, писал - «юристом». Хотя я даже не знал кто это и чем конкретно занимается.
– У тебя же папа юрист?
– На тот момент он еще не был юристом. Он работал инженером, но в 50 лет получил второе образование и так сложилось, что начал заниматься юридической деятельностью. Единственное, что дед у меня был народным судьей, но я этого тоже не знал. Получается, что уже в шестом классе я знал, что буду специалистом по льду, а хотел быть юристом. Это было неосознанно. Мне слово, наверное, это нравилось.
– У вас вся семья юристов – папа, твой младший брат Алексей.
– Да. Видишь, я всегда обладал такими специфическими особенностями, мне надо докопаться до чего-то, поспорить с кем-то, что-то обосновать.
– Ты работал на чемпионате мира 2012 года в Москве в качестве судьи.
– Я был на этапе Кубка мира в Челябинске и на чемпионате мира в Москве. Но я не сказал бы, что это была работа. Мне поступило предложение из Федерации – готовить меня как рефери (главный судья международных соревнований). То, чем, например, сейчас занимается Ваня Дьяков. В ISU была программа – от каждой страны нужно было представить нескольких кандидатов и начать натаскивать, чтобы в будущем они стали главными судьями международных соревнований. Соответственно, пригласили Свету Высокову и меня.
– Почему именно вас?
– Спросили: «Хочешь? Давай!». В рамках этой программы нужно было пройти все с самого начала. Плюс готовили бригаду судей для Олимпиады в Сочи.
– Прошло 6 лет, ты немного остыл и тебе уже захотелось связаться с коньками?
– Мне предложили, почему нет? Интересно встретиться со всеми. Оплатили все расходы, дали какую-то форму, провели обучение. В первый день я был судьей с флагом. Это тот, кто преграждает путь спортсменам после фальстарта, чтобы они дальше не бежали. Это была самая сложная и ответственная должность. Шутка. Потом меня поставили на поворот. Потом начали собирать документы для судейства в Сочи. Сейчас мы говорим, и я вспоминаю, что я тогда чувствовал – исходя из моего спортивного уровня, заслуг и званий быть судьей это, наверное, немного не мое, получается, как обслуживающий персонал. Часто бывает, что такими судейскими историями карьеру в СКР или ISU начинают строить люди, которые не являлись мировыми лидерами, а были менее заслуженными спортсменами и они продолжают идти по этому пути, потому что чего-то не успели добиться в спортивной карьере.
Я должен был выявлять нарушения. Задача судьи быстро сообщить, что кто-то из спортсменов нарушил правила. Карающая функция. Мне это не понравилось.
– Но изначально ты все-таки согласился судить.
– Но я же не знал, как это будет. Попробовал и мне не понравилось.
– Еще тебе предлагали работать в оргкомитете Сочи, но ты отказался.
– Такого не было. Нарабатывали бригаду на Сочи, но я в тот момент не так сильно этого хотел, чтобы сделать все правильно и вовремя. В итоге меня отцепили, может быть кто-то другой претендовал на место в этой судейской истории. А я уже не хотел тогда ехать. Потому что если ехать судьей на Олимпиаду, то нужно было отправляться туда на две недели, а мне было бы сложно это совместить с работой, поэтому я сам обрадовался, что меня отцепили от этой судейской истории. Спустя два года мне говорили: «Все, поехали на Олимпиаду!». Я отвечал: «Что там смотреть? Я там был». Меня туда не тянуло.
– По телевизору смотрел ту Олимпиаду?
– Конечно, я и Кубки мира смотрю и результаты все время мониторю.
– Сейчас общаешься с кем-то из конькобежцев?
– С Лаленковым созванивался после пятисотки на Играх в Пекине, с Дорофеевым, Мурашову писал в Инстаграмме, Захарову. Мы с ними лично не знакомы. Мурашова видел один раз, мы поздоровались в Коломне перед чемпионатом Европы. Тогда три года назад с женой ездили в гости к Дорофееву. С Денисом Юсковым тоже переписываемся, хотя лично я с ним не знаком.
– Мы сидим на Петроградке в центре Петербурга в офисе, где ты работаешь с папой и братом. То, чем ты сейчас занимаешься, тебе нравится?
– Всегда может быть лучше. В принципе, нравится. Это тоже тяжелая работа, как и другие виды деятельности. Когда ты выигрываешь какой-то суд и достигаешь какого-то положительного результата, ты находишься в эйфории и получаешь положительный заряд. А когда так бывает, что цейтнот или какие-то сложности, это не придает оптимизма. Но в целом мне нравится.
– Это можно сравнить со спортом? Выиграл, проиграл.
– Все можно сравнить со спортом. Подвести под какой-то поединок с оппонентом.
– Ты занимаешься гражданскими делами?
– Я всеми занимаюсь, но преимущественно гражданскими, потому что уголовными, как правило, занимаются выходцы из правоохранительных органов, которые сами были на той стороне. А у меня такого опыта работы не было. Хотя я чуть не устроился в Госнаркоконтроль, когда он еще существовал. Но что-то там мне не захотелось работать. После окончания спортивной карьеры у меня была возможность остаться в ФСБ, но в итоге я принял решение пойти по пути частной практики.
– Ты, получается, начал сразу после завершения карьеры?
– Был перерыв на полтора года. Был такой товарищ Дмитрий Клоков – успешный бизнесмен. Он сильно интересовался коньками. И после того, как я закончил, он привлек меня к участию в организации чемпионата мира по воздухоплаванию, который проходил в Питере. Представь – это Пушкин, Павловск, Петропавловская крепость. Над самим городом они не летали, запретили. Со всего мира приехали участники на воздушных шарах и дирижаблях, и они устраивали полеты за городом. А на Дворцовой площади и в Петропавловке они просто на тросах поднимались наверх, но это было очень круто. Если ты не видел, нужно посмотреть. Я на тот момент занимался юридической деятельностью, был стажёром адвоката, у меня уже были суды. И Клоков назначил меня начальником отдела логистики чемпионата мира по воздухоплаванию. А это доставка всех участников и их воздушных шаров, растаможка, пересечение сухопутной границы, заселение в отель, логистика на местах. И вот я, вчерашний спортсмен, теперь начальник отдела логистики занимаюсь организацией чемпионата. Я дневал и ночевал в этих таможнях. Было круто и интересно.
– Когда ты этим занимался, а до этого был стажером адвоката, не чувствовал себя обслуживающим персоналом? Ведь все приходилось делать с нуля, быть учеником.
– До 2006 года у меня внутри был определенный статус. Вот я - заслуженный мастер спорта, чемпион Европы, не самый плохой спортсмен. Ты долго в себе это изживаешь. Первые годы мне снились конькобежные сны: соревнования, сборы. Запомнил один: проходит чемпионат мира среди юниоров, но бегут Ритсма, Потсма, Саютин. Они другого возраста, старше меня. И вот мы в юниорском возрасте соревнуемся. Или мне снится, что я вернулся в спорт и на соревнованиях по сумме двух дистанций занимаю место, которое дает мне право участвовать в Кубках мира. И я просыпаюсь утром и не понимаю, это на самом деле происходит или нет? А может быть мне вернуться? Я спортсмен или нет? Это долго не отпускает. И поэтому я считаю, что после спорта высших достижений атлетам нужна психологическая помощь. Потому что адаптация проходит сложно. Особенно, если ты полностью не реализовался. Только несколько лет назад я перестал быть конькобежцем и отпустил спортивную историю, принял юридическую. Теперь я адвокат. Ну а в юности баловался коньками.
– Какое твое дело было самым успешным?
– Смотря что считать успешным делом. К тебе приходит клиент и дает тебе расклады. Ты понимаешь, реально ли выиграть это дело. В большинстве случаев понятно, чем все закончится. Бывает так, что клиент хочет судиться по проигрышному для него делу. И ты говоришь ему, что вот здесь все не очень, но мы можем попробовать. Мы можем обратиться в суд и в процессе судопроизводства попытаться договориться с другой стороной, которая дрогнет под нашим мнимым давлением. Твоя задача донести до клиента, что нет никаких гарантий.
– Бывает, что ты настолько уверен, что говоришь, что дело выигрышное?
– Адвокат заключает соглашение об оказании квалифицированной юридической помощи. Никаких гарантий он давать не имеет право.
– И пиарить себя тоже?
– На днях у меня было несколько судебных решений. Когда ты выигрываешь, какое бы дело у тебя не было – маленькое или большое, победа все равно приятна. Не проигрывают те, кто берется только за выигрышные дела.
– Ты так не делаешь?
– Нет. Приходит клиент и говорит: «Мне нужно сделать вот это, такая ситуация». Мы говорим: «Расклады такие, и поэтому будет так или вот так, в зависимости от ситуации. Работаем?». Если ситуация спорная, то гарантий мы не даем, потому что такие обстоятельства. Вот, например, семейный спор. Приходит женщина, которая говорит, что хочет развестись, разделить имущество, и чтобы дети были с ней. А муж её хотел, чтобы ребенок с ним ночевал чуть ли не каждый день. Была назначена экспертиза, четко не ответившая на вопрос суда. Мне удалось разговорить в суде эксперта, подготовившего заключение. И вот это приносит удовлетворение. Когда ты в тяжелой ситуации успешно вступаешь в дискуссию с профессионалом своего дела, и когда против тебя со стороны оппонента работают два адвоката, и ты получаешь желаемое решении суда – это наполняет тебя радостью.
– Тебе самому в жизни приходилось прибегать к помощи юристов?
– Когда я занимался спортом были какие-то вопросы по недвижимости и надо было что-то зарегистрировать и для меня это казалось скукотищей, сложной историей и чем-то непонятным. И я нанял кого-то там, заплатил деньги, чтобы мне что-то сделали. И по иронии судьбы я потом начал сам этим заниматься (улыбается).
– Ты также всегда любил читать. Какой из литературных героев является для тебя примером по духу, мировоззрению?
– Мне не нравится этот вопрос, потому что я должен выбрать мнение какого-то другого человека, а это же фантазии автора.
– Какие книги тебе запомнились больше всего?
– У меня иногда возникает потребность глубже погрузиться в истории легендарных конькобежцев, таких, как Гришин, Муратов, Гончаренко.
– Что ты читаешь сейчас?
– Мне осталось буквально 30 страниц, чтобы дочитать «Петра Первого» Алексея Толстого. Хотя раньше я его уже читал, но сейчас перечитываю. А так, к сожалению, сейчас не очень много читаю. Недавно прочел трилогию Теодора Драйзера «Финансист», «Гений», «Титан», «Американская трагедия». А так я люблю перечитывать, что читал раньше. Я прочитал всего Ремарка, Куприна, Бунина, Довлатова. Раньше очень много читал. Сейчас по сравнению с тем, что было раньше – почти не читаю.
– Больше любишь читать книги в бумажном формате или цифре?
– «Петра Первого» читаю в бумажном формате, а Драйзера читал в цифре. Больше люблю читать на бумаге, там привычный формат.
– Были ли у тебя мысли написать свою книгу?
– Уже несколько лет пишу для своего аккаунта в Инстраграм какие-то юридические заметки в постах. Летом потерял к этому интерес. Мне перестала нравится эта социальная сеть со своей навязчивой рекламой и не очень хитрыми способами заработать. По этому пути я не пошел. Изначально был план развивать свой аккаунт. А я просто делюсь со своими подписчиками какими-то приколами, сторис. Но недавно меня посетила муза и я написал короткий отчет по нескольким судам. Я делюсь со своими подписчиками какими-то интересными юридическими фактами. Нет проблем написать книгу. Иногда размышляю и думаю, может быть – да, написать ее. Но это будет, скорее всего, собрание юридических историй. Может быть, это будет что-то автобиографическое, связанное со спортом. По сути, это рассказ о себе, не художественный вымысел.
– Как бы начиналась твоя книга?
– (После паузы) Однажды на планете Земля… (смеется).
Фото: ТАСС, Reuters, Gettyimages, Википедия, личный архив Дмитрия Шепеля.
