7 марта 2023, 07:06 34 мин.

Дэвид Голдблатт. «Игра нашей жизни» 7: Последний оставшийся в живых? Английский футбол и гендерная политика

Автор

Устремление и иллюзия: Экономика нового футбола
Чтобы все по-настоящему? Игровой день в обществе зрелища
Английское путешествие. Футбол и урбанистическая Англия, ч.1 и ч.2
Играем в расовую игру. Миграция, этническая принадлежность и идентичность
Футбол в сумерках. Британский эндшпиль
Вы не знаете, что делаете. Неправильное управление английским футболом
Последний оставшийся в живых? Английский футбол и гендерная политика

***

Победа есть победа. Выражаясь джентльменскими терминами, если ты пошел куда-нибудь вечером и ищешь молодую леди, и ты ее выбрал, то в какие-то недели она хороша собой, а в какие-то недели она не самая лучшая. Наша сегодняшняя была не самой красивой, но, по крайней мере, мы поехали с ней домой на такси... Она была не самой красивой леди, которую мы в итоге забрали домой, но она была очень приятна, очень мила, так что большое спасибо, давайте выпьем кофе.

ИАН ХОЛЛОУЭЙ

Иан Холлоуэй объяснял уродливую победу КПР над «Честерфилдом» в 2003 году в своем собственном неподражаемом стиле[1], но одновременно можно было услышать голос более старшего и, возможно, более мудрого Артура Ситона или Альфи Элкинса, кинематографичных ищущих тепла холостяков конца 1950-х и начала 1960-х годов. Центральные персонажи «Субботнего вечера» [Saturday Night] и «Воскресного утра» [Sunday Morning] и «Элфи» [Alfie], соответственно, были богатыми, одинокими, из рабочего класса, но на подъеме; герои-гедонисты, сильно пьющие, магнетически привлекательные, неразборчивые в связях и стойкие ко всем чарам и медвежьим капканам на пути к женским мирам домашнего очага и брака. Ни одна из версий мужественности не может охватить мир английского футбола, но он по-прежнему питает слабость к скандалистам и бабникам прошлого — Стэн Боулз, Родни Марш и Фрэнк Уортингтон остаются троицей игроков, которых с любовью вспоминают по поводу их талантов — и пристально следят за сексуальными похождениями их преемников[2]. Существует похожая и непреходящая привязанность или, по крайней мере, терпимость к таким жестоким людям и негодяям, как Винни Джонс, Нил Раддок и Деннис Уайз. С точки зрения воображения и лингвистики английский футбол остается в мире Артура Ситона и Альфи Элкинса; от расширенных метафор Холлоуэя до описания Томми Смитом Дэвида Бекхэма как «блузки для большой девочки» и недавних замечаний Брендана Роджерса, менеджера «Ливерпуля», который посоветовал своей команде «набраться мужества» и что матч против «Сток Сити» всегда был силовым, поскольку футбол по-прежнему «мужская игра»[3].

Есть ли какая-либо другая сфера общественной жизни, где выдающиеся деятели провозглашают неотъемлемую, непреходящую мужественность своего мира? Сейчас, в 2014 году, ни один британский политик или топ-менеджер корпорации не стал бы утверждать, что политика или бизнес — это «мужской мир», и рассчитывать избежать массового порицания. Еще в 1994 году Рон Аткинсон говорил от имени большей части футбольного мира, когда заявил: «Женщины должны быть на кухне, дискотеке и в бутике, но не в футболе». Совсем недавно, в 2005 году, Майк Ньюэлл, тогдашний менеджер «Лутон Таун», обвинил помощника судьи Эми Рейнер в поражении своей команды, сказав: «Это не футбол в парке. Так что же здесь делают женщины? Ее не должно быть здесь. Я знаю, это звучит сексистски, но я сексист»[4]. Аткинсону потакали, и хотя Ньюэлл подвергся критике, вскоре после этого его уволили из-за результатов его команды. Футбольные менеджеры и комментаторы по-прежнему регулярно заявляют, что «футбол — это мужская игра», используя это как подразумеваемую угрозу другим или как защиту грубой игры.

Баланс преемственности и перемен в английском футболе за последнюю четверть века неуклонно смещается в сторону перемен. Клубы и владельцы по-прежнему предпочитают выигрыш прибыли, но экономическая организация игры изменилась до неузнаваемости. Английская публика сохраняет кое-что от демографии прошлого, но она, несомненно, стареет и мутирует. География футбольной нации по-прежнему придерживается викторианской схемы, но карта владельцев клубов и игроков изображает совершенно другой глобализированный мир. Однако в одном важном отношении преемственность имеет преимущество. Английский футбол, как профессиональное зрелище, как работодатель, как полиморфная популярная культура и как развлекательная игра, остается в подавляющем большинстве мужским. Конечно, то же самое можно было бы сказать соответственно о лиге регби, вооруженных силах, видеоиграх и боксе. Но ни один из этих прочих барометров не может сравниться с социальным и культурным охватом футбола или диапазоном мужественности, который он охватывает. В футболе есть свои крутые северные профи, воины, ботаники и громилы и многое другое помимо этого. Безусловно, есть и другие нишевые рынки труда, где женщины представлены так же слабо, как в советах директоров футбольных клубов или на спортивных страницах бульварных газет, но мало где приход женщин вызвал такую публичную пантомиму негативной реакции. Меняющийся характер отношений между мужчинами и женщинами, возникающие новые формы и нормы мужественности и женственности не будут решены английским футболом, но природа этих изменений и конфликтов видна там с резкой отчетливостью.

Все это имеет глубокие корни. Футбол родился из более широкой элитной спортивной культуры, которая сознательно понимала себя как упражнение в формировании мужественности и сексуальности, источник подросткового и потенциально однополого тестостерона в учреждениях, предназначенных исключительно для мужчин, а также моральная и физическая подготовка для воспитания христианских джентльменов. Захват футбола рабочим классом в начале XX века, возможно, и сменил светского человека на героев-ремесленников, но от этого он не стал менее мужественным. Сама игра, однако, не демонстрировала такой предвзятости. Несмотря на все медицинские, социальные и практические запреты, женщины играли и смотрели футбол в поздневикторианской и эдвардианской Англии. Распространение игры среди женщин рабочего класса, наслаждавшихся спортивной и экономической эмансипацией промышленного труда во время Первой мировой войны, в ретроспективе выглядит как первые проявления футбольной мании, охватившей мальчиков и мужчин в последней четверти XIX века.

В 1921 году ФА, Футбольная лига, да и вообще весь английский футбольный истеблишмент, положили всему этому конец. Ни одному клубу, аффилированному с ФА, не разрешалось допускать женщинам пользоваться его услугами. Остальные домашние страны последовали его примеру. В течение пятидесяти лет женский футбол был сведен к крошечной и стигматизированной субкультуре, существовавшей на окраинах муниципальных площадок отдыха, пока новая волна социальных изменений в 1970-х и 1980-х годах не придала ему новый импульс. В течение пятидесяти лет женщины были почти невидимы. Хотя в футбольных толпах присутствовали женщины, где-то от 5% до 10% зрителей, они почти отсутствуют в коллективной исторической памяти о золотом веке. В народных хрониках футбола женщины гораздо чаще фигурируют в качестве служанок в зале заседаний, ворчливых жен, сетующих на маниакальную преданность своих мужей своему клубу, или заботливых хозяек тоскующих по дому воспитанников. В 1960-х годах, когда впервые зародился культ знаменитостей и личная жизнь футболистов приобрела популярность в средствах массовой информации, появились жены и подруги, первые — домашние, вторые — в роли хорошеньких глупышек.

Чего никто никогда не видел, так это играющей в футбол женщины. С образованием независимой женской футбольной ассоциации в 1969 году и два года спустя отменой запрета 1921 года ситуация начала меняться, хотя потребовалось время до 1993 года, чтобы Футбольная ассоциация фактически включила женский футбол на условно равных условиях в сферу своей компетенции. С тех пор женский футбол пережил заметный рост[5]. С начальной точки, когда в 1993 году было всего 80 женских команд, к 2005 году их насчитывалось 8000. Футбол обогнал нетбол [прим.пер.: игра, чем-то похожая на баскетбол] в 2002 году как наиболее распространенный женский вид спорта для отдыха. В настоящее время, по оценкам, в той или иной форме в футбол играют два миллиона девочек и женщин Женская профессиональная лига была создана в 2003 году, и в ее нынешнем воплощении Женская суперлига (WSL) имеет два общенациональных дивизиона. Женские национальные сборные неуклонно совершенствовались, и в 2005 году три миллиона человек на BBC посмотрели, как они играют со сборной Швеции. Тем не менее, несмотря на всю проделанную замечательную работу на низовом уровне, на 94% футбольных полей страны нет женских раздевалок, и для большей части публики женская игра остается в несправедливом и невозможном соревновании с мужской игрой, сравнение, которое сохраняет свой низкий статус[6].

В то время как женская игра процветает, все больше и больше женщин проникают в мужскую игру, особенно в качестве болельщиц. С менее чем 10% в начале 1990-х годов к 2009 году женщины составляли около 19% зрителей Премьер-лиги[7] и треть из них только-только и впервые приобрели абонементы. В этом отношении, по крайней мере, будущее выглядит женственным. Однако они не всегда приветствовались. Клубы в значительной степени продолжают верить, что главная ценность женщин-болельщиц заключается в том, чтобы привлекать к игре детей мужского пола и цеплять их к футболу. Идея о том, что они приходят по тем же причинам и тем же способом, что и мужчины, находится за пределами их воображения. На трибунах много сообщений из первых рук о мужской неловкости и чувстве вторгшегося в чужие владения: стандартные замечания включают: «Иди домой борщ варить» и «Разве тебе не следует сходить за покупками?» Многие болельщицы сообщают, что их футбольная аутентичность проверяется способом, с которым редко сталкиваются коллеги-мужчины, особенно в том, что касается технических знаний («Ты знаешь, что такое офсайд?») и мотивации посещения («Пришла просто поглазеть на игроков?»). Мужские формы женственности — женщины-болельщицы в образе повзрослевших сорванцов — кажутся наиболее легко воспринимаемой версией женского фанатского сообщества[8].

В 1994 году Рэйчел Андерсон, на тот момент единственной женщине-футбольному агенту, получившей лицензию ФИФА, было отказано в участии в ужине ПФА после вручения наград, несмотря на ее приглашение, присутствие многих игроков, которых она представляла, и, что самое постыдное, присутствие женского обслуживающего персонала. Путь ей преградил Брендон Бэтсон, заместитель секретаря ПФА. Андерсон вспомнила, как сказала: «Брендон, ты говоришь мне, как одному из первых чернокожих игроков, что я не могу пойти, потому что я женщина?» Андерсон подала на ПФА в суд и выиграла[9]. Каррен Брейди, назначенная исполнительным директором «Бирмингем Сити» в 1993 году, оказалась исключенной из залов заседаний клубов и внутренних святая святых по всей стране[10]. Такого рода формальное исключение ныне уже не встретишь. Женщин-агентов, руководителей, владельцев и директоров клубов стало больше, чем тогда, но лишь едва. Еще в 2010 году в правлении ФА никогда не было женщины, а в Совете ФА, насчитывающем более ста членов, была всего одна женщина. Делия Смит была председателем «Норвич Сити», но футбол сделал состав правления среднестатистической компании FTSE 500 похожим на рай полового равенства.

Средства массовой информации предоставили женщинам больше возможностей в качестве телеведущих, комментаторов и репортеров, но в основном на их собственных условиях. В 1970-х годах Джули Уэлч была единственной женщиной-футбольным корреспондентом национальной газеты. В XXI веке к ней присоединились женщины-футбольные обозреватели как национальных, так и региональных газет, которые составляют, возможно, 10% современной прессы. Хотя об этом редко сообщается, ряд старших тренеров использовали их присутствие на пресс-конференциях как возможность для ударов ниже пояса и — в случае с Гордоном Страканом — намеренно односложно отвечали на умные вопросы женщины-репортера. Телевидение оказалось, на первый взгляд, более легкой средой, в то время как женщины представляют матчи, чат-шоу и текущие новости на Sky, BBC и ITV, а совсем недавно на ESPN и BT Sport. Однако вряд ли это было на равных. Как сказала Габби Логан, когда ее спросили, использует ли Sky Sports женщин в качестве декорации, «девушки в основном носят купальники, в то время как парни в костюмах и галстуках»[11]. Радио BBC, пусть по-прежнему преимущественно мужское, приобрело женские голоса, такие как Элеонор Олдройд и Джульетт Феррингтон. Приветствовалась замена Джеймса Александра Гордона, озвучивающего футбольные результаты BBC, на мелодичную Шарлотту Грин. Радио также предложило маршрут в поле для комментариев. Здесь первопроходцем была Джеки Оутли, которая совершила свой первый радиокомментарий на местном радио BBC в 2003 году, освещая матч «Уэйкфилд» против «Эмли» в Юнибонд-лиге. Она разбила стеклянный потолок [прим.пер.: Разрушение стеклянного потолка означает преодоление барьеров, установленных для предотвращения доступа к продвижению, включая в себя устранение барьеров для других, испытывающих те же трудности] в апреле 2007 года, комментируя матч «Фулхэм» - «Блэкберн» в программе «Матч дня». Детальное владение Оукли футболом и ее мастерство владения профессиональным жаргоном не вызывали сомнений. Как отмечалось в одном обзоре прессы, она обладала такой же способностью, как и мужчины-комментаторы, говорить например такое: «перед ним гектары пространства», с немотивированным акцентом. Тем не менее, обозреватели, инсайдеры и интернет-форумы продолжали вести себя либо покровительственно, умышленно невежественно, либо просто женоненавистнически. Большинству остался только довод о том, что у нее был неправильный голос и она визжала — без критики в адрес ее столь же визгливого коллеги Джонатана Пирса или маниакального пронзительного визга Мюррея Уокера, приверженца Формулы-1[12].

Самое сложное вторжение на мужскую территорию было совершено поколением женщин-судей в мужском профессиональном футболе. Венди Томс стала первой женщиной-помощником судьи в Футбольной лиге в 1995 году и в Премьер-лиге в 1998 году. Она бегала по бровке в финале Кубка лиги 2000 года и регулярно судила мужской футбол в Конференции. С тех пор это вряд ли можно назвать потопом, но цифры поползли вверх. Учитывая, что понимание правила офсайда послужило одним из ключевых показателей аутентичности футбола и стало основой для бесчисленных шуток, отличающих мужчин от женщин, присутствие женщин-помощников судьи, объявляющих офсайд, было воспринято как угроза этому бренду исключительной мужественности. Это было предельно ясно продемонстрировано постоянными ведущими Sky Sport Ричардом Кисом и Энди Греем, чьи шутки перед матчем и диалоги вне микрофона просочились в прессу и общественность в 2011 году. Кис, комментируя колонку Каррена Брейди в Sun в тот день, как было слышно, сказал: «Футбол сошел с ума. Видели очаровательную Каррен Брэди этим утром, жалующуюся на сексизм? Да. Сделай мне одолжение, голубушка»[13]. В другом фрагменте предыгровой беседы репортер с бровки Энди Бертон сказал: «...очевидно, сегодня бровочница женского пола, немного симпатичная». Грей ответил со словами: «Я вижу ее отсюда... Что женщины знают о правиле офсайда?» К этому ядовитому вареву снисходительности и презрения Кис и Грей добавили немного злобы после того, как помощник судьи Сиан Мэсси зафиксировала офсайд в пограничной ситуации.

КИС: Кому-нибудь лучше спуститься туда и объяснить ей, что такое офсайд.

ГРЕЙ: Женщины-лайнсмены... они, вероятно, не знают правила офсайда... Почему здесь женщина-лайнсмен? Кто-то сильно облажался.

И так оно и было, но это была не Мэсси, чье суждение было доказано абсолютно правильным повторами. Когда видеозапись этих бесед просочилась во внешний мир, суждения Киса и Грея были признаны менее чем правильными, хотя они сохранили небольшое ядро, в основном анонимных сторонников. Дополнительные фотографии, на которых Грей приглашает свою коллегу Шарлотту Джексон отрегулировать микрофон, воткнутый в ширинку его широких брюк, решили его судьбу, и он был уволен. Кис болтался где-то день или два. Затем он распял себя в ужасном радиоинтервью, в котором было раскрыто его гротескное чувство собственного достоинства и полная оторванность от реальности, в то время как он намекнул на «темные силы», замышляющие против него заговор. Он заявил, что озадачен тем, что из-за всего этого поднялся такой ажиотаж, и, казалось, считал себя жертвой этой пьесы. Кис тоже ушел на пенсию, но только для того, чтобы вновь появиться с Греем в их собственном шоу на talkSPORT, в баре-салуне склонного к спорам и соперничеству спортивного радио. Мэсси была встречена на своей следующей игре скандированием «Есть только один Энди Грей»[14]. Похожий взгляд за кулисы и в почтовый ящик исполнительного директора Премьер-лиги Ричарда Скуадамора в 2014 году привел к тому, что в частных сообщениях, полных сексистских подтруниваний, было еще больше того же самого.

Таким образом, несмотря на все изменения, произошедшие внутри и за пределами футбола, и несмотря на рост женского футбола, английский профессиональный футбол остается местом, где многие мужчины сопротивляются женскому вторжению на то, что они считают своей родной территорией. Однако в результате реформы сверху, давления снизу и более широкой трансформации отношения к гендеру некоторые позиции им пришлось уступить. Женщины, которые соответствуют установленным мужским нормам подлинной поддержки, технической компетентности и без усилий владеют футбольной грамматикой, дают о себе знать в каждой части футбола, за исключением самой игры и управления. Только здесь футбол является если и не мужской игрой, то все же игрой мужчин. Что еще только предстоит увидеть, так это то, что произойдет, если вообще произойдет, с кодексами мужественности, которые сохраняются среди мужчин, которых мы выбираем любить и ненавидеть, обожествлять и уничтожать, которым мы платим за просмотр матчей и чьи жизни мы так одержимо изучаем.

II.

В английском футболе, даже среди недавних тренерских мигрантов, игроки часто коллективно упоминаются их менеджером как «парни» или «мальчики», и почти всегда они являются «хорошей компанией» таких ребят. Менеджеры — это босс, шеф или гафер. Это отголоски ушедшей эпохи патернализма, железной иерархии возраста и различий. Парни уже не совсем те, что раньше. Образ жизни и статус футболистов, их изображение в средствах массовой информации и их отношения с болельщиками — с появлением денег все это изменилось. Что касается последнего, то два широко распространенных, хотя и всегда романтических убеждения были фатально подорваны. Во-первых, идея о том, что игроки и болельщики вышли из одних и тех же миров и продолжают жить в них, была разрушена. Некоторые игроки все еще говорят о смене и выполнении работы, но футболисты больше не работают на конвейере. Английский футбол по-прежнему в подавляющем большинстве набирает своих местных игроков из рабочего класса и из известных футбольных семей, но после отмены максимальной заработной платы разрыв в доходах между игроками и болельщиками увеличился; с начала 1990-х годов разрыв превратился в пропасть[15]. Во-вторых, столь же шаткую идею о том, что футболисты, хотя и социально мобильны, остаются географически привязанными к своему клубу и городу, невозможно поддерживать, когда более половины игроков Премьер-лиги приезжают из-за пределов Англии, а оборот трансферного рынка растет все быстрее. Герои родного города, местные парни, ставшие хорошими, верными слугами одного клуба, все оплоты ощущения футбола своим золотым веком, спортивное следствие пожизненных работников индустриальной Британии, стали очень редкими персонажами. Почти всеобщая привязанность к Райану Гиггзу из «Манчестер Юнайтед» частично основана на его верности одному клубу на протяжении всей карьеры. Пол Скоулз и Стивен Джеррард, хотя и более колючие персонажи, приобрели ту же золотую ауру.

Толпы всегда затаивали злобу, не любили некоторых игроков и делали мишенью оскорблений отдельных людей, но структура чувств в английском футболе изменилась от сочувствия к зависти и от любви к ненависти. Многие из самых известных игроков, хотя часто пользуются большим уважением в своем собственном клубе, многим другим не нравятся. Эти эмоции проистекают из футбольной культуры, которая, по-видимому, требует непоколебимой и узкоспециализированной клубной солидарности, и подпитываются анонимностью Интернета. Дэвид Бекхэм вернулся с чемпионата мира 1998 года к сезону насыщенных насмешек. Став козлом отпущения за ранний вылет сборной Англии, его чучело повесили и сожгли на территории клуба, а его сексуальная жизнь подверглась ритуальному поруганию. Совсем недавно Эшли Коул стал объектом ненависти за свой корыстный переход из «Арсенала» в «Челси». Рой Кин, Кевин Дэвис и Джоуи Бартон были признаны превысившими допустимый уровень насилия и агрессии. Криштиану Роналду и Дидье Дрогба были отмечены за их нырки и театральность, Эль Хаджи Джуф — за плевки и язвительность, Джон Терри и Ли Бойер — за то, что они головорезы, Грэм Ле Со — за то, что он читал Guardian и, таким образом, открыто был геем. Во всяком случае, исходя из этого, идеальный футболист Англии по-прежнему отлит по образцу Бобби Мура, джентльмена из рабочего класса, стремящегося к общению, но публично скромного, энергично-сильного и однозначно гетеросексуального.

Пренебрежение к отдельным отклоняющимся в сторону, теперь существует более общая атмосфера коллективного раздражения игроками. По мере того как отношения между игроком и болельщиком стали заключаться в денежную связь, которая связывает бизнес и клиентов, у некоторых фанатов возросло чувство собственного достоинства и ожиданий. Мобильные телефоны, в частности, дали волю голосу разочарованных потребителей, гневно требующих вернуть их деньги или, по крайней мере, обменять товар. Выступления игроков с пугающей регулярностью описываются как позорные и часто имеют лишь малейшую связь с тем, что произошло на самом деле. Но в то же время, когда футболистов обвиняют в жадности, безразличии, цинизме и лени, они были возведены в ранг возвышенных образцов для подражания. Это понятие настолько общепризнанно, что три последних премьер-министра, Блэр, Браун и Кэмерон, публично его подтвердили[16]. Однако ни при каких рациональных расчетах нельзя считать разумным превращать малообразованных и избалованных подростков-миллионеров, какими бы технически одаренными, самоотверженными или непреклонно настроенными они ни были, в моральные флюгеры нации. Весь этот нелепый аппарат ожиданий и предположений включается на полную мощность, когда сообщается о проступках и плохом поведении игроков на поле и за его пределами. Это несправедливо по отношению к ним и помогает увековечить культуру раздевалок, в которой скрываются широко распространенные проблемы психических заболеваний, зависимости от азартных игр и алкоголизма[17]. Что не менее важно, выбор этой весьма непредставленной группы моральных паладинов свидетельствует об ужасной ограниченности нашего современного гражданского и этического воображения. То же самое можно сказать и о нашем интересе к биографии футболиста, литературному жанру, почти полностью дискредитированному за последнее десятилетие лавиной неискренних, написанных подставными людьми самооправданий молодых парней, которые едва начали жить своей жизнью, но в одиночку постигают ее[18].

Только два английских футболиста за последние двадцать лет достигли уровня знаменитости, который действительно превзошел спорт и его собственную внутреннюю культуру: Пол Гаскойн и Дэвид Бекхэм. Оба происходили из семей рабочего класса. Гаскойн вырос в крошечном муниципальном доме в Гейтсхеде; его отец был чернорабочим. Бекхэм родился в Лейтонстоуне на востоке Лондона; его отец был кухонным слесарем. На этом сходства заканчиваются. Воспитание Гаскойна было хаотичным и омраченным семейной трагедией. Бекхэм вырос в очень стабильной обстановке и смог преуспеть как дома, так и за рубежом, играя в Испании, Италии, США и Франции. Гаскойн был на нисходящей кривой с того момента, как покинул «Ньюкасл». Он обеспечил себе место в каноне английского футбола всего в девятнадцать лет своей игрой на чемпионате мира 1990 года, где, бесспорно, был лучшим игроком команды. «Безмозглый, как щетка», как назвал его Бобби Робсон, своенравный, но изысканно одаренный, Карл Миллер уже отмечал противоречия и слабости этого молодого человека.

Свирепый и комичный, грозный и ранимый, похожий на оборвыша и беспризорника... Со странными глазами, розоволицый, светловолосый, напряженный и справедливый... «Пес войны с лицом ребенка», — выдохнул Джованни Аньелли, президент [Fiat и владелец] итальянской команды «Ювентус». Он может выглядеть как божий дар британскому футбольного хулигану, и все же он может выглядеть таким милым[19].

Гаскойн закрепил свое место в сердцах нации, когда ближе к концу полуфинального матча Англии против Германии ему была показана желтая карточка, и фактически, он был отстранен от участия в финале и прослезился по этому поводу. За несколько коротких лет его акции выросли, деньги потекли рекой, а его кавер на народный гимн Джорди «Fog on the Tyne» [«Туман на Тайне»], который он записал с Крисом Уоддлом, занял 2-е место в чартах. Совершенно не приспособленный к жизни в Италии и итальянскому футболу, его годы в «Лацио» были глубоко разочаровывающими. «Глазго Рейнджерс» оказался лучшим убежищем, и за несколько сезонов он отчасти восстановил свою прежнюю форму, великолепно отыграв за сборную Англии на Евро-96. Однако в течение следующих восьми лет его пристрастие к курению, азартным играм, алкоголю, нездоровой пище и энергетическим напиткам привело его в негативную спираль личных и спортивных катастроф; очень публичный развод, вызванный его жестоким поведением по отношению к жене, лечение язвы желудка, пневмонии, морфиновой зависимости, булимии, ОКР и биполярки, ужасный медийный цирк с регистрацией в больницах и клиниках вытрезвителя и выпиской из них, восхождение на вершину, а затем слет с катушек. К 2004 году он был практически нетрудоспособен и провел за «Бостон Юнайтед» всего четыре матча.

Несмотря на то, что Бекхэм был исключительным футболистом, он никогда не обладал футбольным талантом и изобретательностью Гаскойна. Помимо его превосходных навыков исполнения стандартов, его главным футбольным достоинством было то, что он был командным игроком, стахановцем. Гениальность Бекхэма заключалась в том, чтобы взять исходные материалы своего тела и футбольной карьеры и преобразовать их в уровень глобального охвата, с которым не мог сравниться ни один игрок той эпохи, где бы то ни было. Поисковые системы объявили его одним из самых востребованных имен в Интернете на протяжении большей части его карьеры. Его приезд в Южную Калифорнию в 2007 году был отмечен светским событием года — конклавом знаменитостей на 600 человек, только по приглашениям, организованным его новыми друзьями и коллегами-звездами из списка сверхагенства CAA, Томом Крузом и Уиллом Смитом. LA Times восторженно отозвалась о списке голливудской аристократии, пришедшей поприветствовать его: «Опра Уинфри, Джордж Клуни, Джим Керри, Анжелика Хьюстон, Стивен Спилберг, Дэвид Геффен... президент Warner Bros. Алан Хорн и глава Universal Pictures Рон Мейер»[20]. Его брак с Викторией Адамс, известной как Пош Спайс, был мастерским ударом, создавшим альянс поп-музыки, моды и футбола в сочетании с безупречной мужской домовитостью и родительством, а также наглой коммерческой эксплуатацией его сексуальности, которая привлекала мужчин и женщин, геев и натуралов, и больше всего — корпорации. В эпоху, когда, как заметил культурный обозреватель Марк Симпсон, «немотивированная гетеросексуальность была обделена вниманием потребительского капитализма. Стойкий, самоотверженный гетеросексуальный мужчина недостаточно продавался», Бекхэм был будущим. Его сшитое как на заказ, покрытое татуировками и смазанное маслом тело, появлялось повсюду, от отделов мужской одежды Marks and Spencer до обложки гей-журнала Attitude. В этом отношении Бекхэм был настоящим оригиналом, первым английским футболистом, который отважился на территорию одежды, когда-то считавшейся опасно женственной — полосатые чулки и саронги — и приветствовал свой статус гей-иконы. Однако, как отметил Симпсон, который ввел этот термин, Бекхэм был метросексуалом, которого он определил как «молодого человека, у которого есть деньги, чтобы тратить, живущего в... мегаполисе — потому что именно там находятся лучшие магазины, клубы, тренажерные залы и парикмахерские». Он может быть геем, натуралом или бисексуалом, но это совершенно несущественно, потому что он явно считает себя объектом своей любви, а удовольствие — своим сексуальным предпочтением»[21].

Если игровые карьеры Гаскойна и Бекхэма развивались радикально по-разному, то и их жизнь после футбола несравнима. Гаскойн не работал в футболе с 2004 года. В течение следующего десятилетия он был объявлен банкротом, лечился от пневмонии, ему установили искусственное бедро и арестовали за пьяную драку и вождение в нетрезвом виде. Его алкогольная зависимость была настолько сильной, что во время недавней детоксикации в Америке его сердце перестало биться. Лучшие дни в жизни Бекхэма еще впереди. По оценкам, за свою футбольную карьеру он накопил состояние в размере около £150 млн. Тем не менее, он, вероятно, заработает больше денег после своих игровых дней, чем во время них. Как выразился исполнительный директор M & C Saatchi Sport and Entertainment, «У него будет больше свободного времени и больше времени для коммерческих партнеров и брендов, с которыми он может работать...»[22]. Он уже приступил к работе, получив многомиллионные должности посла в китайском футболе и на Sky Sports. Таким образом, два самых известных английских футболиста последней четверти века занимают эмоциональный и финансовый полюса нашей эпохи. Пристальный взгляд средств массовой информации и игра в знаменитость превратили одного человека в жалкую похожую на скелет развалину, но сделали другого вездесущим брендом и младшим членом глобальной супербогатой семьи. Они являются осязаемым доказательством способности нашего общества к крайностям саморазрушения и саморекламы, ненависти и любви к себе, а также суровой эпидемиологии постиндустриальной Англии; бедным и ущербным — хаотичное существование и ранняя смерть, богатым и имеющим связи — долгая жизнь о показном потреблении и накоплении капитала.

По большей части настоящая привязанность, настоящая любовь и светское обожествление были зарезервированы для лучших иностранных игроков. Эрик Кантона в «Манчестер Юнайтед», Джанфранко Дзола в «Челси», Деннис Бергкамп и Тьерри Анри в «Арсенале» — все они были игроками впечатляющего таланта, которые улучшили игру остальных игроков своей команды и привнесли в английский футбол такую степень тактической изощренности, безупречного касания или пространственного восприятия, которую редко можно было увидеть. Все владели английским языком, хотя и по-особому, у всех были общие интересы, все держали себя в форме и твердо стояли на ногах, демонстрируя степень профессиональной самодисциплины и эмоционального равновесия, которые многим другим игрокам, как английским, так и иностранным, было трудно приобрести. Короче говоря, скорее, чем мальчики или отроки, они выглядели и звучали как мужчины; ущербные и незавершенные, но человеческие и настоящие.

III.

В течение первого полувека существования английского профессионального футбола менеджер или тренер был второстепенной фигурой. Советы директоров и секретари клубов подбирали команду, игроки организовывали свои собственные тренировки в рабочей обстановке, которая больше напоминала кустарную мастерскую, чем производственный цех. Тренеры или менеджеры несли сетку с мячами, раскладывали конусы и позволяли им заниматься с ними. Хотя такого рода гильдий давно нет, язык английского футбола сохранил лексику ремесленников, подмастерьев и воспитанников. В 1920-1930-х годах Герберт Чэпмен в «Хаддерсфилде», а затем в «Арсенале» произвел революцию в этой роли, выделив особое и влиятельное место в разделении труда внутри футбольного клуба. Он взял на себя исключительные полномочия по отбору команды, тактической игре, режиму тренерской работы и, в конечном счете, трансферной политике. Потребовалось еще пару десятилетий, чтобы такая схема стала нормой в клубном футболе, примером чего может служить принятие Мэттом Басби полного контроля над «Манчестер Юнайтед» в 1950-х и 1960-х годах. В 1970-х годах исполнительная власть сочеталась с новым уровнем освещения менеджеров в средствах массовой информации, что превратило самых харизматичных и успешных тренеров в национальные фигуры: прежде всего, Билла Шенкли в «Ливерпуле» и неугомонного Брайана Клафа в «Дерби Каунти» и «Ноттингем Форест». Самоучки из рабочего класса, нетрадиционалисты, но подлинные социалисты, они не были обременены теоретическими знаниями или формальной подготовкой, но были образцами обучения на рабочем месте. Оба прошли путь от игрока до менеджера низшей лиги в отстающих клубах глубоко в умирающем сердце поздней индустриальной Англии и преобразили их. «Ливерпуль», погрязший во Втором дивизионе, явно меньший из двух мерсисайдских клубов, был превращен Шенкли и его преемниками всего лишь в один из немногих футбольных клубов с поистине мировым именем, притчу во языцех благодаря своей особой традиции играть в футбол и поддерживать его. Клаф никогда не создавал империю таким же образом, но две победы подряд в еврокубках с «Ноттингем Форест» — клубом из примерно восьмого по величине города Англии — была неповторимым достижением, бросающим вызов демографии. Более того, Шенкли и Клаф были блестящими лингвистами. Шенкли был более гномичным, но сардоническим, острым и забавным. Клаф, который помог изобрести само понятие телевизионного футбольного эксперта, был словоохотлив и мог быть жестоким и высокомерным, но вы чувствовали, что он это заслужил: «Рим не был построен за один день, но опять же, меня не было на той конкретной работе». В конце концов, они были убиты теми же медленными ужасами, которые унесли так много мужчин их класса и поколения; Шенкли — бессмысленной пустой скукой жизни после работы, Клаф — бутылкой. Оглядываясь назад, трудно не воспринимать их достижения и методы как последний триумф мужской харизмы, воли и остроумия рабочего класса в городах, которые вскоре будут опустошены, и на работе, которой вскоре больше не будет.

С тех пор как Шенкли и Клаф установили народный эталон того, каким должен быть футбольный менеджер, место тренера в разделении труда внутри футбольных клубов снова изменилось. С одной стороны, некоторые полномочия и задачи менеджера были переданы футбольным директорам и главным исполнительным директорам, особенно в том, что касается трансферов, заработной платы и систем бонусов. С другой стороны, многие обязанности были делегированы специализированным тренерам, метрикам, скаутским и вычислительным отделам, спортивным психологам и экспертам по фитнесу, не говоря уже об иглотерапевтах, знахарях и переводчиках. Не менее важно и то, что изменился баланс сил между тренерами и игроками. Это часть более широкого снижения почтения и автоматического авторитета, когда-то дававшегося по возрасту и выслуге лет, но это также коренится в очень специфических условиях рынка труда элитного футбола. Тренеры все еще могут выбирать команду, но игрокам становится все легче и легче менять клубы. Тренеры все еще могут оштрафовать их за то, что они оставили перчатки на поле или опоздали на тренировку, но это уже даже не похоже на потерю карманных денег. Действуя внутри сети, а не иерархии, постиндустриальный футбольный тренер должен быть менеджером сложности, консенсуса и координации. Лишенные традиционного институционального оружия контроля — такого, как затрещина, — они вынуждены практиковать то, что почти повсеместно называют управлением людьми. В эпоху, когда управленческие должности являются одними из самых быстрорастущих сегментов рынка труда, а их работники составляют значительную часть футбольной аудитории, неудивительно, что публика часто считает менеджера более интересным персонажем, чем его игроков, и что его дилеммы и проблемы должны вызывать больше сочувствия.

Тем не менее, несмотря на все это, эконометрические данные показывают, что подавляющим фактором, определяющим положение команды в лиге, является размер зарплатной ведомости. Команды могут немного отклоняться от нормы, демонстрируя высокие или низкие результаты, но границы между ними узки. Имеющиеся данные о вкладе менеджеров в работу команды свидетельствуют о том, что почти все преимущества достигаются в средне- и долгосрочной перспективе и, скорее всего, будут достигнуты менеджерами, имеющими достаточный стаж работы и опыт. Однако средний срок до увольнения менеджеров сократился с более чем трех лет в 1992 году до менее чем полутора лет сегодня; большинство начинающих менеджеров теряют работу в период от шести до двенадцати месяцев после вступления в должность, и половина из них никогда больше не будет руководить клубом[23]. Стандартное клише, на которое опираются владельцы клубов и эксперты, чтобы оправдать такого рода бойню в своей кадровой политике, заключается в том, что новые менеджеры «встряхнут команду». Однако эконометрические данные и здесь не очень хороши. К тому времени, как вы примете во внимание неизбежные взлеты и падения чего-то столь непостоянного, как игра футбольной команды, эффект медового месяца от нового менеджера в Премьер-лиге составит около двух с половиной очков в краткосрочной перспективе и почти ничего на оставшейся части сезона. В более низких лигах дела обстоят не лучше. И все это до того, как кто-то принял во внимание финансовые, психологические и административные издержки переходного периода[24]. Учитывая это, увольнение менеджеров лучше всего понимать как акт ритуального очищения, а не как продуманную бизнес-стратегию. Ибо очевидное уменьшение полномочий и влияния футбольных менеджеров сопровождалось огромным повышением их заработной платы и способом отчетности и повествования, что делает их гораздо более виновными, чем это подтвердил бы любой аргументированный статистический анализ.

К концу 1990-х годов, на вершине карьеры, Алекс Фергюсон, Рууд Гуллит и Арсен Венгер могли получать зарплаты в районе £1 млн. в год. Десять лет спустя Фергюсон, Свен-Йоран Эрикссон и Жозе Моуринью могли втрое увеличить эту сумму[25]. Как и в случае со структурой заработной платы игроков, эти цифры быстро снижались по мере того, как игрок опускался ниже по таблице Премьер-лиги, а затем еще быстрее в Футбольной лиге, где заработная плата составляла пяти-, а не семизначную цифру. Освещение футбола в средствах массовой информации все чаще трактует матчи и сезоны как психологические и эмоциональные поединки, особенно освещение соперничества Фергюсона и Венгера в период между первым чемпионским титулом «Арсенала» в 1998 году и приходом Жозе Моуринью в «Челси» в 2004 году. И Фергюсон, и Венгер имели большой опыт работы в подобных рамках и часто разжигали огонь в прессе, но с приходом португальца весь этот цирк поднялся на ступень выше. Даже в такой уважаемой компании способность «Особенного» запечатлевать, формировать и манипулировать спортивным зрелищем, послематчевой пресс-конференцией и ежедневным потоком футбольных репортажей в основных средствах массовой информации была беспрецедентной. Финал Кубка лиги 2005 запомнился не своим исходом, а тем, что Моуринью шикнул на болельщиков «Ливерпуля» после того, как «Челси» сравнял счет в компенсированное время[26].

Как показывают эти истории, европейские тренеры стали гораздо более многочисленными на вершине английского футбола. Бывший чешский специалист международного уровня и доктор философии доктор Юзеф Венглош руководил «Астон Виллой» в начале 1990-х годов, но ключевой фигурой в этих переменах был Арсен Венгер, француз, который прибыл в «Арсенал» из тренерской поездки по Японии в 1996 году. Хотя некоторые игроки старшего возраста оспаривают масштаб изменений в «Арсенале», очевидно, что приход Венгера ознаменовал постепенное изменение отношения к питанию игроков, употреблению алкоголя, тактической изощренности, вниманию к личной психологии, а также более взвешенному, рефлексивному, даже разреженному голосу при обсуждении игры. С момента прихода Венгера в Премьер-лиге сменились десятки иностранных тренеров, в Англии было два иностранных тренера, в Шотландии одним из главных тренеров был немец. Француз и испанец, Жерар Улье и Рафа Бенитес, переформатировали и переосмыслили «Ливерпуль» в первом десятилетии XXI века. С тех пор как «Челси» был куплен Романом Абрамовичем, они сменили десять менеджеров из шести стран без единого англичанина. Иностранный контингент значительно больше, если учесть присутствие кельтов; шотландцы, валлийцы и северные ирландцы, как правило, составляют до трети менеджеров Премьер-лиги. Среди известных шотландцев были Кенни Далглиш и Дэвид Мойес, Северная Ирландия предоставила Брендана Роджерса и Мартина О'Нила, валлийские менеджеры включают Марка Хьюза и Криса Коулмана. В 2013 году половина менеджеров Премьер-лиги приехала из-за рубежа, четверть из других домашних стран и всего четверть из Англии — еще меньший контингент среди местных, чем среди игроков или владельцев клубов.

Этот английский огузок — разношерстная команда, ни один из которых не выигрывал Премьер-лигу с момента ее основания. К архетипам английской маскулинности относятся Харри Реднапп и Иан Холлоуэй, которые делали вариации на тему дерзкого парня и взрослого ловкого плута; Сэм Эллардайс и Тони Пулис, которые были серьезными, крепкими, как старые сапоги, северными бригадирами или сержантами; в ключе, более похожем на «белых воротничков» у нас были серая технократия Алана Пардью и Гэри Мегсона и пиротехника Кевина Кигана, который был похож на руководителя корпорации, который верит в мотивирующие бизнес-книги, которые он читал, и в свою собственную мессианскую рекламу, или верил до того, как стресс разрушил его. К этому разнообразию английской мужественности европейцы предложили нечто другое. Венгер был архетипом профессора, образованного, рассудительного и хладнокровного, и его совершенно не смущал пуховик во всю длину, который большинство английских мужчин сочли бы подозрительно женственным и показным. Моуринью сочетает в себе интеллектуальный авторитет Венгера с язвительным языком, способностью вызывать преданность у своих игроков, приятной внешностью и стильной одеждой, а также множеством рекламынх контрактов с высококлассными брендами и кредитными картами. В отличие от английской нормы, оба чувствовали себя как дома в самых разных культурах и языках, и хотя ни один из них не мог претендовать на выдающуюся игровую карьеру, им никогда не приходилось торговать подобными верительными грамотами.

И все же из всего этого многообразия мужчин и маскулинных проявлений ни один не может сравниться по национальному статусу или завоевать всеобщую любовь Бобби Робсона или Алекса Фергюсона. Оба стали рыцарями королевства, и оба родились в старых рабочих классах времен великой депрессии. Робсон вырос в маленькой шахтерской деревушке Дарем, где его отец провел пятьдесят один год в шахте. Фергюсон провел свое детство в Говане — сердце судостроения Глазго — в семье хронометриста верфи. Ни тот, ни другой не знали проточной горячей воды. Семья Робсона довольствовалась туалетом на улице, Фергюсонам приходилось делить свой туалет с другими семьями в их переполненном многоквартирном доме. Хотя у обоих была успешная профессиональная игровая карьера, Робсон играл за сборную Англии, а Фергюсон — за «Рейнджерс», они знали реальный мир работяг. Робсон начинал учеником электрика, прежде чем сбежать в «Фулхэм», Фергюсон был учеником инструментальщика и действующим управляющим магазином, прежде чем получил свой шанс за «Сент-Джонстон». Оба, конечно, были успешными менеджерами. Робсон, более странствующий, возможно, даже космополитичный из них двоих, выиграл титулы и трофеи в «Ипсвиче», «Эйндховене», «Порту» и «Барселоне»; его сборная Англии на чемпионате мира 1990 года остается самой успешной за всю историю, если не считать победителей чемпионата мира 1966 года. Фергюсон разорвал мертвую хватку Старой фирмы в шотландском футболе своим блестящим «Абердином» середины 1980-х, вывел сборную Шотландии в финал чемпионата мира (теперь это далекое воспоминание и еще более маловероятная возможность), прежде чем отправиться в Манчестер, откуда он более четверти века доминировал в английском футболе, и принес домой Святой Грааль «Юнайтед» — Кубок европейских чемпионов, и не один раз, а дважды.

Их уважали за их достижения, но мы полюбили их за то, как они себя вели. Робсон оставался, по большей части, долготерпеливым, любезным и вежливым перед лицом безжалостного и несправедливого внимания прессы к его профессиональной и личной жизни. Его никогда не любили так сильно, как тогда, когда в конце своей карьеры он вернулся домой на Северо-восток Англии, чтобы восстановить хаотичный и разбитый «Ньюкасл Юнайтед». Возможно, прежде всего, в эпоху завышенных ожиданий и безграничных аппетитов он был профессионально амбициозен, но лично стоичен и доволен. После двадцати лет лечения от рака в 2008 году он был окончательно признан неоперабельным. «Я принял то, что они мне сказали, и я полон решимости максимально использовать то время, которое у меня осталось... каждому когда-нибудь нужно уходить, и я наслаждался каждой минутой». Я подозреваю, что мало кто из нас, когда придет время, сможет произнести эти слова с искренностью Робсона.

У Фергюсона был более жесткий, бойкий характер. Как он выразился: «Когда ветер воет на Клайде, это именно то, что формирует твой характер». Характер настолько сильный, что казалось, что, несмотря на экономические и социальные преобразования в футболе, золотой век Шенкли и Клафа может вернуться. Как и они, Фергюсон был самоучкой и был единственным менеджером в стране, которому не требовалось получать официальную тренерскую квалификацию. Используя театральную и рассчитанную смесь любви и ярости, угрозы и вознаграждения, брани в лицо и битья чайных чашек, Фергюсон создал раздевалку, в которой верность и солидарность, самоуважение и сильные коллективные амбиции, казалось, превзошли жадность и своекорыстие. Он действительно был готов расстаться с любым игроком, от Япа Стама до Дэвида Бекхэма, который нарушал кодексы поведения или чье эго угрожало проекту, но он также взращивал талант и индивидуальность: его команды воспитали значительную часть нового поколения тренеров. Сначала как миф, а затем подтвержденный как факт, его надвигающееся присутствие на бровке, казалось, заставляло часы судьи бежать медленнее. «Время Ферги», когда «Юнайтед» так часто получал драгоценные дополнительные секунды игры и умение забивать разрушающие голы на последних минутах. Не будучи святым, Фергюсон мог проявить презрение к авторитету, которого он сам никогда бы не потерпел, проводя единоличный бойкот BBC в течение почти десяти лет и проведя много времени, будучи отстраненным от своей скамейки запасных после резкой публичной критики судей. И все же, несмотря на все это, Фергюсон был также существом нашего времени, а не прошлого. Он заработал небольшое состояние, но беспокоился, что ему недоплачивают и недооценивают. Столь же непринужденно чувствуя себя в клановых святая святых футбола, как и его предшественники, Фергюсон вращался в более широких кругах, чем те могли себе представить. Брайан Клаф использовал мегафон на дополнительных выборах в Ист-Мидлендс, но за Фергюсоном ухаживали самые высокопоставленные члены лейбористской партии, и он стал фигурой в национальных кампаниях. Он был отголоском того времени, когда талантливый человек из рабочего класса мог, не благодаря волшебной алхимии элитного образования, а благодаря целой жизни упорного труда и напряженного мышления, подняться на самую вершину и остаться верным лучшему в мире, из которого он пришел. Бобби Робсон мертв, а Алекс Фергюсон поднялся в зал заседаний. Английский футбол живет в их тени и будет ждать их преемников, но ни Англия, ни Шотландия больше не создадут им подобных.