18 января 2023, 08:00 48 мин.

Майкл Льюис. «Невидимая сторона» Глава 5. Смерть линейного

Автор

***

ПАРЕНЬ СТОЛКНУЛСЯ с событием. Парень был во многих отношениях необычен. Он никогда не думал о себе как о футболисте и понятия не имел, из-за чего весь сыр-бор. Это событие стало изменением в футбольной стратегии, которое резко повысило ценность единственной роли на футбольном поле, для которой парень подходил уникально. Конечно, любой ребенок в Америке в 2004 году, который думал, что у него есть шанс сделать профессиональную футбольную карьеру, должен был получить свою долю внимания. Но если бы Майкл Оэр был обычным линейным нападения, его бы не рассматривали как будущего игрока НФЛ. Именно существование нового прототипа — или, точнее, стереотипа — левого тэкла НФЛ сделало его столь интересным для футбольных тренеров. Им хватило одного взгляда на него, и они точно знали, для чего он был рожден. Рынок футболистов изменил линию нападения и, по сути, выделил эту единственную позицию и рассматривал ее почти как отдельный род занятости: что послужило причиной этого?

Ответ был похоронен в истории футбольной стратегии. Футбольная история, как и личная история, в ретроспективе выглядит более чистой и упорядоченной, чем в те времена. У нее, как правило, нет четких начал и концовок. Она идет дальше от случайности к случайности. По мере развития позиции левого тэкла она испытала столько же фальстартов и тупиков, случайных мутаций и неестественных выборов, сколько и другие маленькие эволюции в глубине футбола. Но 28 декабря 1975 года на «Окленд Колизеум», оглядываясь назад, можно сказать, что это был судьбоносный момент.

Идут последние минуты матча плей-офф, и «Цинциннати Бенгалс» уступают «Окленд Рейдерс» со счетом 28:31. Мяч у «Бенгалс» на тридцатисемиярдовой линии на половине «Рейдерс» и они яростно атакуют. Высоко на «Колизеум», в крыле ложи для прессы команды «Бенгалс», помощник тренера по имени Билл Уолш выбирает следующий розыгрыш. Уолш знает, что какой бы розыгрыш он ни назначил, он не сможет его изменить. На это не будет времени. Главный тренер «Бенгалс», легендарный Пол Браун, хочет, чтобы было видно, что это он назначает розыгрыши, и создал трудоемкий «процесс», чтобы сохранить эту иллюзию. Невидимый и непризнанный, Уолш передает розыгрыш по телефону своему коллеге-ассистенту тренера на бровке, Биллу Джонсону. Джонсон шепчет розыгрыш Брауну. И затем Браун, все взгляды толпы устремлены на него, отводит игрока в сторону, выкрикивает свои инструкции и выталкивает его на поле, чтобы тот сообщил о нем квотербеку. Билл Уолш руководит нападением в «Цинциннати»; а кажется, что Пол Браун. Уолша это не слишком беспокоит. Ложа для прессы предлагает то, что он называет «хладнокровной атмосферой», в которой он процветает. Глядя вниз из ложи для прессы, можно легче увидеть, что идет так, а что нет. И он вот-вот увидит, что его розыгрыш пойдет совсем не так.

Он начинается достаточно многообещающе. Принимающий Чарли Джойнер пробивает по центру и вырывается на свободное пространство. Квотербек «Бенгалс» Кенни Андерсон — самый точный распасовщик в лиге и он редко промахивается по открытой мишени. Затем позади него возникает знакомая тень. В «Окленде» есть пасс-рашер невидимой стороны, по имени Тед Хендрикс, известный как Безумный Аист. Всю игру Уолш беспокоился о том, что может случиться, если «Бенгалс» понадобится пасовать, и Безумный Аист будет знать, что им нужно пасовать; всю игру он переживал лишь об этом моменте. «Мы пытались заставить бегущего опекать Хендрикса, — говорит он. — Что он и делал. В большинстве случаев». И вот Джойнер открыт, и Кенни Андерсон собирается бросить мяч, когда из ниоткуда — бац! Безумный Аист погребает его. И вот так просто все кончено. В тот момент, когда Безумный Аист проскальзывает мимо блока бегущего, сезон «Бенгалс» можно считать завершенным.

«Я принял решение прямо тогда, — сказал Уолш, — должен был быть лучший способ. И если бы я когда-нибудь снова оказался в такой ситуации, я бы по-другому справился с угрозой с невидимой стороны».

Прошло шесть лет, прежде чем он снова оказался в такой ситуации — назначал розыгрыши в игре плей-офф, в которой нужно было принимать во внимание невероятного пасс-рашера с невидимой стороны. Но когда он их назначал, ситуация стала гораздо более тревожной.

3 января 1982 года. Уолш едет с другом на «Кэндлстик Парк» перед своей первой и, возможно, последней игрой плей-офф в качестве главного тренера НФЛ. Его команда, «Сан-Франциско Фотинайнерс», вот-вот встретится с «Нью-Йорк Джайентс», с недавно усиленной защитой, которую тренирует Билл Парселлс. Лайнбекер-новичок «Джайентс» Лоуренс Тейлор представляет собой самую большую систематическую угрозу, с которой когда-либо сталкивалось нападение Уолша; то, как Уолш справится с этим, определит будущее футбольной стратегии. Тренерская карьера Уолша по-прежнему остается довольно сомнительной — шестью месяцами ранее Уолш решил вообще уйти из футбола, а затем изменил свое мнение. В профессиональном плане он все еще находится в странном положении: самый инновационный ум нападения своего поколения, и никто не понимает, что он придумал. Проиграй они ту игру, и они, возможно, так никогда и не узнают.

Неделей ранее «Джайентс» выиграли свой первый матч плей-офф у фаворита «Филадельфии Иглс». Главный тренер «Иглс» Дик Вермейл был хорошим другом Уолша. «Я поговорил с Диком перед их игрой, — сказал Уолш, — и спросил его, как он собирается справиться с Лоуренсом Тейлором. Он ответил: «Стэн возьмет его на себя. Стэн справится». (Стэн был левым тэклом «Иглс», Стэн Уолтерс.) «Что ж, Стэн не справился». А Стэн Уолтерс не был простаком. Он дважды выбирался в Про Боул, а за год до этого, в 1980 году, не допустил ни одного сэка на своем квотербеке. Тейлор съел его живьем и, казалось, получал особое удовольствие от хаоса, который он создавал в сознании квотербека «Иглс» Рона Яворски. Описывая свой фирменный удар молотом, Тейлор сказал: «Я ударил Яворски вот так вот — как топором по голове. Я думал, его член вот-вот упадет в грязь». Просматривая запись Тейлора, Уолш работал сверхурочно, чтобы ответить на вопрос: как удержать этого зверя подальше от своего нового молодого квотербека? Уолш переживал не о частях тела Джо Монтаны. А о способности вести эту замысловатую пасовую игру, величайшее творение Уолша.

Уолш придерживался необычного взгляда на квотербеков: он думал, что они хороши настолько, насколько хороша система, в которой они играли. После того, как они приводили свою команду к победе, люди отмечали их уверенность в себе, хладнокровие под давлением и другие неосязаемые достоинства предположительно прирожденного лидера. Если они приводили свои команды к Супербоулам, эти примадонны становились практически незаменимыми в глазах общественности. Нематериальные активы были хороши, подумал Уолш, но не они были причиной успеха или неудачи квотербеков. «Игрой квотербека нужно манипулировать, — сказал Уолш. — В какой-то степени натренированность может сделать создать квотербека, и это, безусловно, самый важный фактор его успеха. Дизайн нападения команды — вот ключ к игре квотербека. Одно должно быть настроено на другое». Его нападение делало его квотербеков героями. Но это не означало, что он должен был лично в них верить.

Карьера Уолша до этого момента была такой же донкихотской, как и его взгляд на футбольное нападение. Он играл в футбол во второстепенном колледже Сан-Хосе Стэйт. Будучи тренером, он метался между студентами и профессионалами, ни на одном месте не задерживаясь. Один год он был ассистентом в «Окленд Рейдерс», а на следующий стал главным тренером чего-то под названием «Сан-Хосе Апачи» в хаотичной полупрофессиональной лиге, которая вскоре должна была развалиться. Когда он приехал в «Цинциннати» в 1968 году, в возрасте тридцати семи лет, чтобы руководить игрой за главного тренера «Бенгалс» Пола Брауна, он столкнулся с новой проблемой: комично неадекватными футболистами. «Мы были командой расширения из АФЛ, — сказал Уолш, — и вообще не получили ни одного качественного игрока. У нас есть отбросы, игроки, которым вообще не следовало находиться в профессиональном футболе». Свеженькие «Бенгалс» явно не собирались никого пугать или отталкивать с линии схватки. Если они и собирались продвигать мяч, им нужно было его пасовать.

Но все маленькие игроки «Бенгалс» были, по стандартам НФЛ, такими же неполноценными, как и большие. Его новый квотербек, Вирджил Картер, был тому примером. Картер не смог доставить мяч дальше, чем на 20 ярдов дальше по полю, ни в какой другой форме, кроме медленного отчаянного рыскания. Задача Уолша, как он ее видел, заключалась в создании системы, которая соответствовала талантам Вирджила Картера: хитрости, проворству и способности к точному броску, при условии, что ему не нужно было далеко бросать. «Мы не могли ни над кем доминировать в выносной игре, поэтому Вирджил стал нашим центральным исполнителем», — сказал он позже. — И так вот все это и началось. Когда я был вынужден использовать Вирджила».

Уолш решил проблему слабой руки Картера, научив его по-новому использовать поле. Он распределил поле горизонтально, то есть от боковой линии к боковой линии. Он заставил принимающих бежать короткие маршруты, точно рассчитанные по шагам квотербека. Если Картер отступал назад на три шага, они бежали по одному маршруту; если Картер делал пять шагов назад, они бежали по другому. Картер не дожидался, пока его принимающие откроются, а бросал туда, где он ожидал, что они будут — обычно всего в нескольких метрах от него. Процесс был еще более ускорен за счет сокращения количества решений, которые квотербек был вынужден принимать. Его предполагаемая точность означает, что ему не нужно уделять почти столько же внимания построению защиты. Его короткие, рассчитанные по времени пасы, если они выполняются должным образом, могут быть точными против любой защиты. В любом заданном розыгрыше может быть до пяти принимающих «Бенгалс», исполняющие пасовые паттерны. Но когда Вирджил Картер подходил к линии схватки, он уже решал, в какую сторону поля он будет бросать, поэтому он сокращал пять потенциальных принимающих до короткого списка из трех: основного, запасного и аварийного. Он видел, как выстраивалась защита, и принимал предварительное решение о жизнеспособности своего основного принимающего. И поэтому, когда он отходил назад, чтобы исполнить пас, ему нужно было принять самое большее одно решение: запасной или аварийный?

По самой своей природе это мероприятие требовало утомительного повторения: чтобы мяч и принимающий оказались на участке газона размером с приветственный коврик в один и тот же момент, их синхронизация по времени должна была быть точной, а точность броска должна была стать его второй натурой. Сначала у Уолша были проблемы с поиском необычайно большого количества времени, необходимого ему для тренировок со своими квотербеками и принимающими. «Пол Браун не хотел, чтобы мы так долго оставались на поле, — сказал он, — поэтому я тайком выходил с ними во время обеденного перерыва». Это было больше похоже на передачи по другую сторону линии схватки, чем на атаку по воздуху, и его игроки сначала сочли это странным. Он приходил каждый понедельник с этим школьным розыгрышем, который он придумал, и мы смеялись над ним всю неделю, — сказал принимающий "Бенгалс" Чип Майерс. — В то воскресенье это сработало трижды».

Отец Уолша был талантливым автомехаником, и он ожидал, что его сын присоединится к нему в семейном бизнесе. Уолш пошел дальше, но что-то от отца в нем осталось. Его нападение казалось смоделированным. Достоинствами, которые он превозносил над всеми остальными, были точность, стабильность и предсказуемость. Уолш создал хитроумную штуку, чтобы компенсировать недостатки своего квотербека, но нападение, основанное на множестве коротких, хорошо рассчитанных передач, оказалось неожиданным неотъемлемым преимуществом. Во-первых, он доставлял мяч в руки бегущего по другую сторону линии схватки, тем самым убрав самых крупных защитников из пространства между ним и зачетной зоной. Пас всегда рассматривался как дополнение к выносу, но, по-видимому, он мог бы послужить и заменой.

Затем, укоротив — и рассчитав время — пасовой игры, Уолш уменьшил два ее самых больших риска: перехваты и неточный пас. «Наш аргумент состоял в том, что вероятность точного паса резко падает после двенадцати ярдов, — сказал Уолш. — Таким образом, мы бросали мяч на десять ярдов. Наша формула заключалась в том, что мы должны были получить по крайней мере половину нашего пасового метража от беговой работы после пойманного паса».

Наконец, план Уолша учитывал внутренний страх футбольного тренера перед нападением, основанным на игре в пас. Чтобы такое нападение было жизнеспособным, многим людям нужно выбегать для получения паса. Обычно Уолш не считал, что пять принимающих необходимы, но ему требовалось, как минимум, трое. Но чем больше людей выбегает за пасом, тем меньше остается тех, кто блокируют защиту перед квотербеком. Защита, внимательная к пасу, уже больше, чем обычно, стремится прибить квотербека. Сократив количество времени, в течение которого квотербек удерживал мяч, Уолш свел к минимуму риск того, что соперник добьется успеха. Он привнес в пасовую игру два новых качества: серость и безопасность. «Люди смеялись над этим, — сказал Уолш. — Они думали, что если ты не бросаешь мяч на двадцать ярдов вглубь поля, значит, ты вообще не бросаешь. Они назвали это грошовым нападением».

В 1971 году Вирджил Картер, который никогда не отдавал точно и половины своих передач, каким-то образом возглавил всю лигу по проценту точных пасов (62,2%) и увеличил количество ярдов за попытку с 5,9 до 7,3. «Бенгалс» удивили всех и выиграли свой дивизион. На следующий год Картер уступил место Кену Андерсону, малоизвестному выпускнику еще менее известного колледжа Августана, который не отдавал точно и половины своих пасов в колледже. В нападении Уолша Кенни Андерсон проявил себя даже лучше, чем Вирджил Картер. Позже Уолш сказал, что когда он увидел игру Андерсона, он понял, что нападение, которое он разработал, чтобы компенсировать слаборукого квотербека, имело более общую эффективность; его игра в пас могла выжить при очень небольшом таланте, но она также могла использовать и лучший материал. В 1974 году Андерсон лидировал в лиге по проценту точных пасов и общему количеству ярдов за попытку (8,13). После того, как Безумный Аист завершил сезон 1975 года, а Пол Браун ушел в отставку, Уолш ожидал занять пост главного тренера. Браун несколько раз отказывал другим командам НФЛ в разрешении провести собеседование с Уолшем на должность главного тренера, не потрудившись упомянуть об их интересе самому Уолшу. Вместо этого Браун сказал Уолшу, что, по его мнению, из него никогда не получится хорошего главного тренера НФЛ. Теперь Браун внес свой вклад в то, чтобы его предсказание сбылось, договорившись о замене его другим тренером. «Выбор главных тренеров в НФЛ всегда был для меня загадкой, — сказал Уолш вскоре после этого. — Я рассчитываю стать главным тренером. Я хочу быть главным тренером. Он действительно является частью игры. Все остальные — продюсеры в его шоу».

Уолш в гневе покинул «Цинциннати», чтобы возглавить нападение «Сан-Диего Чарджерс». Там он унаследовал квотербека, который испытывал трудности, по имени Дэн Фаутс. По пасовой системе Уолша Фаутс продолжал лидировать в лиге по проценту точных передач. Сам Уолш быстро пошел дальше и стал главным тренером в Стэнфордском университете. Он тренировал «Кардиналс» в течение двух сезонов, 1977 и 1978 годов. В 1977 году квотербек из Стэнфорда Гай Бенджамин был лучше всех в стране по пасам и получил премию Сэмми Бо, присуждаемую лучшему студенту-распасовщику. В 1978 году сменивший его Стив Дилс сделал то же самое. В 1979 году Уолш, которому тогда было сорок девять лет, наконец-то был назначен главным тренером НФЛ команды с самой низкой зарплатной ведомостью в лиге и худшим соотношением побед и поражений в лиге — «Сан-Франциско Фотинайнерс».

У «Найнерс» также был, по большинству статистических показателей, один из худших квотербеков НФЛ, Стив Деберг. За год до прихода Уолша Деберг, недавно выбранный на драфте в десятом раунде, организовал нападение с наименьшим количеством набранных очков во всей НФЛ. Приведя свою команду к рекорду 2-14, Деберг отдал 302 паса и точных из них было 137, или 45,4%, не считая 22, которые он отдал в руки команды соперника. В следующем году по системе своевременных передач Билла Уолша кажущийся неумелым Деберг отдал больше пасов (578), чем любой квотербек в истории НФЛ. Его показатель точности вырос до поразительных 60%, и он также отдал больше точных передач, чем любой квотербек в истории НФЛ. Деберг также вдвое сократил количество перехватов и бросал более чем на один дополнительный ярд при каждой пасовой попытке (с 5,2 до 6,32). Преображение Стива Деберга — и нападения «Найнерс» — стало футбольным чудом. Но если кто-то это и заметил, Уолш об этом не слышал.

По схеме, уже знакомой по нападению Уолша, квотербек, который, казалось, заслуживал повышения, вместо этого получил «розовый листок» [прим.пер.: Извещение об увольнении. Первоначально печатались на бумаге розового цвета]. Уолш заменил Деберга в 1980 году квотербеком, задрафтованным в третьем раунде, которого все считали слишком маленьким и со слишком слабой рукой, чтобы играть в НФЛ: Джо Монтаной. Следующие два года Монтана лидировал в НФЛ по проценту точных передач (64,5% и 63,7%), а также по избеганию перехватов. По общему мнению, он стал лучшим квотербеком, когда-либо игравшим в эту игру. Насколько он был хорош на самом деле? Это трудно понять, потому что его тренер держал волшебную палочку, и каждый квотербек, над головой которого эта палочка пролетала, мгновенно выглядел лучше, чем когда-либо. Когда в сезоне 1987 года игра Джо Монтаны стала неаккуратной, Уолш временно заменил его Стивом Янгом, чье сенсационная игра заставила многих поклонников «Найнерс» задуматься и почувствовать вину за то, что они задавались вопросом, может быть, Стив Янг был даже лучше Джо Монтаны.

Игра квотербеков Уолша навела на радикальную мысль: в самом эффективном пасовом нападении НФЛ и в одной из самых успешных команд в истории профессионального футбола квотербеки были взаимозаменяемы. Звездой была система. Уолш привнес в профессиональный футбол дух японского автозавода — тотальный контроль качества. Многим людям в профессиональном футболе и вокруг него была неприятна эта идея, и усаживание Джо Монтаны на лавку стало для них последней каплей. «Уолш хотел усадить его на скамейку запасных и заиграть другого парня, — кричал бывший звездный квотербек Терри Брэдшоу, изо всех сил стараясь говорить от имени обывателя — потому что если Янг может влиться в команду и у него получится, тогда Уолш снова выглядит как еще один гений. Вы знаете, он действительно верит в этот ярлык гениальности. Но в действительности же гений носит номер шестнадцать [номер Монтаны]. Это гений, и он [Уолш] насмехался над ним».

И все же, когда Янг в конце концов окончательно стал вести за собой нападение «Сан-Франциско Фотинайнерс», он возглавил лигу по пасам в пяти из своих первых шести лет, выиграл Супербоул и в итоге его лицо оказалось на бюсте в Зале славы. Возможно, из-за того, что Янг играл за другие команды НФЛ, он лучше других оценил то, что Уолш привнес в пасовую игру. «Когда я был в "Тампе", — сказал Янг спортивному обозревателю Гленну Дики после того, как занял место квотербека "49-ых", — тренеры говорили мне держать мяч, пока принимающий не откроется. К тому времени все уже налетали на меня. Теперь у меня есть последовательность из принимающих, и я кидаю на первого, кто открыт. Возможно, мы бы продвинулись вперед всего на три ярда, и, возможно, я мог бы подождать и кинуть на ресивера, который находился на десять ярдов дальше по полю, но я отдал точную передачу, переместил мяч и усугубил разочарование защитников, пытающихся остановить меня».

Янга, как и Монтану, стали считать прирожденной звездой, чей успех в профессиональном футболе был неизбежен. Но до прихода Янга были и другие, и никто в здравом уме не принимал их за квотербеков первого эшелона НФЛ. Например, в 1986 году Джефф Кемп, выпускник Дартмутского колледжа и сын будущего кандидата в вице-президенты Джека, заменил травмированного на десять матчей Монтану. Кемпу был ростом 180 см, и ему было трудно видеть поверх голов своих блокирующих. Чтобы расчистить обзор, Уолш приказал линейным идти на пасс-рашеров, а не отступать, как они обычно делали. Эта тактика была менее эффективной в задержке натиска защиты, но на мгновение она создавала окно, через которое Кемп мог мельком увидеть поле. Счет за его просмотр поступал через миллисекунды после того, как он выпускал футбольный мяч, когда какой-то монстр вбивал его в землю. За свою карьеру, предшествовавшую моменту, когда он заменил Джо Монтану — карьеру, полностью проведенную в «Лос-Анджелес Рэмс» — Кемп точно отдал менее половины своих передач. В том году за «Сан-Франциско» он отдал почти 60% точных пасов, набрав впечатляющие 7,77 ярда за попытку, и показал один из самых высоких пасовых рейтингов в НФЛ. И тогда Кемп тоже получил травму. Его заменил парень по имени Майк Мороски, настолько малоизвестный, что любой вопрос, касающийся его карьеры в НФЛ, считался бы недопустимым в игре «Гонка за лидером» [прим.пер.: Trivial pursuit, семейная викторина, адаптация которой у нас выходила с 1989 по 2000 годы под названием «Счастливый случай»]. Мороски провел в «Сан-Франциско» ровно две недели, прежде чем по умолчанию стал их стартовым квотербеком. Он отдал 57,5% точных своих передач.

В конце концов люди, должно быть, заметили. По мере того как Уолш творил чудо за чудом со своими квотербеками, в стратегии НФЛ наметилась более общая тенденция: уходить от выносной игры и делать пас* [см. в конце главы]. В 1978 году команды НФЛ отдавали пасы в 42% случаев и бежали мячом в 58% случаев. Каждый год, вплоть до середины 1990-х годов, они пасовали все больше и бежали все меньше, пока соотношение не стало почти в точности обратным: в 1995 году команды НФЛ пасовали 59% времени и выносили 41% времени. Нетрудно понять почему; пасовая игра улучшалась, а выносная оставалась на прежнем уровне. Каждый год команды НФЛ выносили мяч тысячи раз, и каждый год средний по лиге показателем был 3,9 до 4,1 ярда за вынос. С малейшими, кажущимися случайными колебаниями из года в год урожайность с этой мельницы была монотонно неизменной вплоть до 1960 года. Конечно, некоторые команды выносили немного лучше, а некоторые — немного хуже. Однако лига в целом так и не придумала, как заставить выносную игру приносить хотя бы на долю ярда больше, чем было всегда. Вполне возможно, что выносная игра ждала какого-нибудь инновационного тренера, чтобы тот выяснил, как заставить ее работать более эффективно. И вполне возможно, что сталелитейная промышленность просто ждет генерального директора, который сможет найти золото на своих заводах.

Пасовая игра вела себя как совершенно другое и более многообещающее дело. В 1960 году пас в НФЛ приносил команде в среднем 4,6 ярда. Это было лучше, чем бежать с мячом, но тогда нужно было учитывать, что пас все равно в два раза чаще будет стоить вам мяча. Квотербеки бросали перехваты чуть более чем в 6% случаев, в то время как бегущие упускали мяч лишь примерно в 3% случаев. Этот компромисс, должно быть, казался непривлекательным тренерам НФЛ, поскольку количество пасовых попыток за игру на самом деле немного сократилось в 1960-х годах. К 1975 году команды бросали мяч в среднем всего 24 раза в каждой игре. Затем кое-что произошло: с каждым годом команды стали отдавать больше пасов, чем годом ранее, пока к началу 1990-х квотербеки НФЛ не стали бросать мяч в среднем 34 раза за игру. При прочих равных условиях это должно было стать катастрофой для этих квотербеков. В бизнесе с нормальной доходностью, чем больше ты производишь товара, тем дешевле ты можешь его продать. Пасовая игра не показала нормальной отдачи. Начиная с отдачи в 4,6 ярда за каждый бросок, средний выигрыш неуклонно рос с конца 1970-х до начала 1990-х годов, пока не остановился примерно на 7 ярдах за попытку. Вероятность того, что принимающий поймает каждый бросок, была значительно выше. Вплоть до 1960-х годов квотербеки НФЛ точно отдавали менее 50% своих передач. В 1970-х годах квотербеки не только стали чаще бросать, но и точно бросали более высокий процент своих пасов. Опять же, тенденция была постепенной, но неумолимой, вплоть до начала 2000-х годов, когда в среднем квотербеки НФЛ отдавали 60% точных передач.

Чем внимательнее изучать пасовое дело, тем более странным оно казалось. Можно было подумать, например, что чем чаще квотербек бросал мяч, тем менее придирчивым он был бы к тому, куда он его бросал, и тем легче обороняющимся было бы предугадать передачу и перехватить ее. По-видимому, нет: чем чаще профессиональные квотербеки выбрасывали мяч в воздух, тем меньше было шансов, что его перехватят. С конца 1970-х до середины 1990-х годов уровень перехвата неуклонно снижался — с 6% до 3%. К 1995 году вероятность того, что пас квотербека будет перехвачен, была не больше, чем у бегущего потерять мяч. Выносная игра была скучным, едва прибыльным бизнесом, который демонстрировал небольшой потенциал для роста. Пасовая игра выглядела как процветающая компания-разработчик программного обеспечения: чем больше квотербеков выпускается, тем больше их прибыль. Загадочности добавлял тот факт, что пасовый бум произошел по мере увеличения числа команд в лиге и количества игр, сыгранных каждой командой. В 1995 году профессиональных квотербеков было в два раза больше, чем в 1960 году, а больше почти всегда означает хуже. В данном конкретном случае больше означало лучше. В 1960 году квотербеки НФЛ отдали 7 583 паса и точными из них было 49,6%, при этом бросили 470 перехватов (было перехвачено 6,2% всех передач). В 2005 году квотербеки НФЛ отдали 16 430 пасов, точными из них было 59,5%, а перехвачено 507 (лишь 3,1% всех передач).

Очевидной причиной бума пасовой игры являются изменения, внесенные в правила игры в НФЛ. В 1978 году линейным игрокам НФЛ впервые в истории было разрешено использовать свои руки при блокировке. В одночасье образ линейного игрока с оттопыренными локтями, имитирующими вешалку для пальто, стал очаровательно устаревшим. В том же году защитникам было запрещено вступать в контакт с принимающими более чем в пяти ярдах от линии схватки. Оба изменения правил способствовали пасовой игре. Но сами по себе изменения правил не объясняют, почему система пасов, созданная до изменений, оказалась настолько эффективной: они не объясняют успех Билла Уолша с квотербеками. Что, по-видимому, произошло, так это то, что нападения НФЛ начали пасовать мяч более эффективно, новые пасовые атаки понравились толпе и были полезны для бизнеса, и поэтому разработчики правил НФЛ взяли за правило поощрять их. Как выразился генеральный менеджер «Индианаполис Кольтс» Билл Полиан, который входил в комитет по изменению правил, «инновации привели к изменению правил, а не наоборот».

А 1970-е и начало 1980-х годов были золотой эрой инноваций в пасовой игре. Футбольное поле обычно представляет собой тесно взаимосвязанную экосистему, эффективную экономику: на нем редко можно бесплатно пообедать. Конечно, есть слабые и сильные стороны отдельных игроков. Например, у другой команды может быть неумелый корнербек, и умный тренер будет знать, как это использовать. Систематическая возможность встречается редко. И все же Уолш наткнулся на систематическую возможность. Короткий, точно рассчитанный по времени пасовый розыгрыш, возможно, и не предлагал полностью бесплатный обед, но скидка к розничной цене была значительной. Билл Полиан вспоминает, как он впервые изучил нападение «Найнерс» по видеозаписи начала 1991 года. Тогда, будучи генеральным менеджером чемпиона АФК «Баффало Биллс», он ждал, с какой командой в предстоящем матче чемпионата НФК он встретится в Супербоуле, с «Найнерс» или с «Нью-Йорк Джайентс» Билла Парселлса. То, что он увидел на записи, убедило его в том, что пасовая игра Билла Уолша изменит футбол. «Для меня это был момент озарения», — сказал он.

Впоследствии «Биллс» щедро заимствовали у Уолша, как и «Кольтс», когда туда переехал Полиан. Как и многие другие команды, тайно. Поразительное количество помощников Уолша — Энди Рид, Майк Шерман, Стив Мариуччи, Джордж Сейферт, Джон Груден, Майк Шенахен, Денни Грин, Гэри Кьюбиак — ушли, чтобы стать главными тренерами НФЛ. Когда в середине 1990-х Бретт Фавр из «Грин Бэй Пэкерс» вышел на центральную сцену и взял на себя роль Божьего дара на позиции квотербека, ученик Уолша (главный тренер «Пэкерс» и бывший помощник Уолша Майк Холмгрен) стоял за занавесом и дергал за ниточки. История была не совсем такой простой, поскольку Билл Уолш создал это нападение, которое стало называться «нападением Западного побережья»**, а все остальные его украли. Но все было очень похоже: к концу 1990-х годов у каждой команды НФЛ была размеренная пасовая игра. «В этом смысле, — говорит Билл Полиан из "Индианаполис Кольтс", — все в НФЛ сегодня используют нападением Билла Уолша. Потому что размеренная пасовая игра — это игра Уолша».

Эта единственная нить истории игры — нить, которая станет веревкой, обвязанной вокруг талии Майкла Оэра и поднимающей его в мир — яснее, чем большинство других. Со временем статистика квотербеков НФЛ в среднем стала напоминать статистику квотербеков Билла Уолша — потому что другие тренеры сильно заимствовали у Уолша. Пасовая игра превратилась из рискованного бизнеса с отдачей, не намного превышающей выносную, в явно превосходящий способ перемещения футбольного мяча по полю. В результате игроки, наиболее важные для пасовой игры, стали, относительно, намного более ценными. Сила, которая затягивала веревку вокруг талии Майкла Оэра, была мышлением Билла Уолша.

Но днем 3 января 1982 года это мышление не было полностью оценено. Оно не заразило никого, кроме нескольких квотербеков. У футбольной стратегии нет неизбежного пути, по которому она должна следовать. У Уолша все еще не было ощущения, что его идеи, скорее всего, будут украдены, или что они даже будут признаны идеями. Ход игры был в его пользу — «Изменения правил сыграли нам на руку», — сказал он, — но вряд ли были неумолимы. Единственным доказательством существования какой-либо концепции в НФЛ было чемпионское кольцо. Уолш знал, что он не может победить только нападением, так же как тренер, ориентированный на защиту, не может победить только защитой. И защита, по мнению Уолша, была не стратегической задачей, а вопросом поиска лучших игроков. Это было то, чего он не смог сделать. Ближе к концу сезона 1980 года, после очередного почти выигранного матча, в котором его команда набрала удивительное количество очков, Уолш принял решение уйти. «Я пять часов летел домой сидя в одиночестве, — писал он позже. — Я смотрел в иллюминатор, чтобы никто не увидел, как я надламливаюсь. Для любого это было слишком. Я был эмоционально, психологически и физически истощен. Я решил, что уйду в отставку, как только закончится сезон; я считал, что сделал все, что мог, и эта работа была просто непосильной для меня».

Он продержался всего лишь до сезона 1981 года, но успешного регулярного сезона было недостаточно. Он все еще рисковал покончить с клише капитализма свободного рынка: изобретатель, чье детище принесет прибыль другим и ничего не принесет ему самому. В течение пятнадцати сезонов он творил чудеса с квотербеками. Он только что совершил нечто поистине экстраординарное: взял худшее нападение в НФЛ и за два года превратил его в седьмое по всей лиге. И все еще никто не знал. «Если бы я тогда остановился, — сказал он, — ее [его пасовую игру] просто выкинули бы. Никто больше такого не делал. Все просто смотрели, как мы будем действовать. Если это сработало, никто ничего не сказал. Если это не срабатывало, все говорили: "Смотрите, все идет к тому, что эта штука не работает"»***. Он привнес в пасовую игру НФЛ точность и эффективность японского автомобильного завода. И теперь, в тот самый момент, когда он был готов к экспорту в Америку, пришел Годзилла, чтобы разнести фабрику на части.

Внутри футбола спор между мозгами и мускулатурой никогда не был урегулирован и, вероятно, никогда не будет разрешен. Спор все реже и реже выливался в слова за пределами поля, но на поле он снова и снова проявлялся в действиях и стратегии. И в тот промозглый дождливый день на «Кэндлстик Парк» все должно было разыграться в экстремальной форме, с Уолшем в роли мозгов и Биллом Парселлсом в роли мускулов. Парселлс с глубоким подозрением относился к откровенному использованию интеллекта на футбольной бровке. Он знал, что Уолш утверждал, что заранее написал сценарий первых 25 розыгрышей каждой игры, но позже сказал: «этот сценарий был кучей дерьма. Они так и не прошли дальше восьмого». И влияние Парселлса в футболе, измеряемое количеством его помощников, которые впоследствии будут тренировать другие команды, было почти таким же большим, как и у Уолша: Билл Беличик, Эл Грох, Том Кофлин, Шон Пейтон. (К 2006 году двумя третями команд в НФЛ руководили тренерские потомки Уолша или Парселлса.) После того, как Парселлс позже выиграл свой первый Супербоул, в 1986 году, он сказал, что его стиль футбола «никогда ничего не доказывал. Это модные штучки должны кому-то что-то доказывать». Уолш был последним воплощением щегольства. В 1981 году люди начали обращать внимание на его новую и улучшенную пасовую игру, но у Парселлса тоже было кое-что новое и улучшенное: уничтожитель пасовой игры под названием Лоуренс Тейлор. Точно так же, как Уолш снижал риск бросания мяча, Парселлс повышал риск для тех, кто его бросал.

В конце сезона 1981 года Тейлор был для Парселлса все еще новой блестящей игрушкой со сложной панелью управления, которую тот пытался использовать. Независимо от того, что Парселлс говорил своему новичку-лайнбекеру делать, инстинкт Тейлора заключался в том, чтобы найти квотербека и прибить его. Позже в своей карьере Тейлору нравилось позволять людям думать, что у него есть дар вольного художника, но, по крайней мере, в первый год он часто не знал, что ему предназначено делать, и поэтому, не в силах придумать идею получше, он просто шел на пасующего. Шестая игра в том сезоне против «Сент-Луис Кардиналс» стала тому примером. «Дело было в том, — сказал Парселлс, — что на какой бы стороне ни был тайт-энд, стоящий перед ним лайнбекер должен был опуститься в зону прикрытия паса. Обычно тайт-энд выстраивался с правой стороны, и Лоуренс блитцевал. Но в начале игры они перевели тайт-энда влево, чтобы тот противостоял Лоуренсу. Он все равно бросался вперед и захватывал квотербека. Я подошел и сказал: "Лоуренс, у них тайт-энд на твоей стороне, тебе нужно возвращаться в зону покрытия". Он отвечает: "О да, тренер, о да". Я сказал: «Смотри мне, потому что они собираются сделать это еще раз". "Да, да, тренер, хорошо. Я готов". В третьей четверти они делают это снова, они ставят тайт-энда на его сторону... и Лоуренс снова блитцует. На этот раз он бьет квотербека, выбивает мяч у него из рук, и [ди-энд] Джордж Мартин подбирает его и бежит заносить тачдаун. Все прыгают друг на друга в зачетной зоне, а я злюсь. Я пошел и нашел его на скамейке запасных, и он увидел меня и сказал: "Я снова не сделал это, не так ли?" Я сказал: "Лоуренс, у нас в плане на игру даже нет того, что ты делаешь". А он отвечает: "Что ж, нам лучше добавить это в понедельник, тренер, потому что это работает!"»

И Парселлсу это понравилось! «Я немного неандерталец, — сказал Парселлс. — Я думаю, что защита — это ключ к любому виду спорта. Она была моим намерением, когда я начал тренировать. Именно ее я и хотел тренировать. Не футбол. Футбольную защиту. Это не привлекательно для тех, кто любит то, что доставляет эстетическое удовольствие. Но это привлекательно для меня. Потому что я думаю, что защита — это ключ к игре». Само собой разумеется, что ключом к защите были страсть и насилие.

Темперамент Уолша — и его футбольные интересы — были прямо противоположными. Он предпочитал нападение, потому что нападение — это стратегия. «Просто в нападении есть так много такого, что тренер действительно может контролировать, — сказал он. — Защита — это всего лишь вопрос наличия персонала». Будучи главным тренером-новичком НФЛ, Билл Уолш мог стоять на бровке в позе человека у камина со стаканом портвейна в одной руке и томом эссе Мэтью Арнольда [прим.пер.: английский поэт и культуролог, один из наиболее авторитетных литературоведов и эссеистов викторианского периода] в другой. Он сохранял такую степень спокойствия, что обозреватель Los Angeles Times Джим Мюррей написал о нем: «Ты чуть ли не уверен, что в его наушниках играет Моцарт». Парселлс жил своей эмоциональной жизнью внутри игры; Уолш стремился очистить себя от эмоций еще до начала игры. Усилие было огромным, так как ему нужно было избавиться от большого количества эмоций, и после некоторых игр было видно, как он смахивает слезы с глаз. Но как только заигралj «Звездно-полосатое знамя» [прим.пер.: национальный гимн США, который играется перед каждой игрой НФЛ], он говорил: «Я сказал себе: "Вот так. Начинай отстраняться, начинай компьютеризироваться. Ты должен мыслить ясно и отстраниться"... Это было все равно что смотреть игру через окно».

Лоуренс Тейлор был новой проблемой для Уолша. Лоуренс Тейлор разбил окно. Система Уолша позволила Джо Монтане избавляться от мяча быстрее, чем кому-либо в футболе, и обычно этого было достаточно быстро. Теперь это было не так. «Тейлор был настолько быстр, — сказал Уолш, — что независимо от того, как быстро мы действовали, он все равно мог добраться куда ему надо». О том, чтобы оставить какого-либо бегущего или тай-энда, чтобы противостоять Тейлору, не могло быть и речи: Уолшу нужно было чтобы его тайт-энды разбегались по полю, а бегущих Тейлор ел на завтрак. Следующим наиболее очевидным кандидатом на блокировку Тейлора был левый тэкл, поскольку он стоял ближе всего к точке, где Тейлор пересекал линию схватки. Но левый тэкл «Найнерс», Дэн Одик, был ростом 188см и весом 114 кг, и еще менее хорошо рассчитан на то, чтобы сдержать Тейлора, чем Стэн Уолтерс из «Иглс». «Именно тогда, когда я начал играть на позиции левого тэкла, — сказал Одик, — тренеры только начали понимать, что им нужен их лучший линейный игрок на этой позиции. Я думаю, они просто хотели, чтобы я сыграл на этой позиции в качестве своего рода финального эксперимента для проверки их гипотезы» (пусть Одик и не был большим или быстрым, но он был очарователен).

Уолш сам навлек на себя проблему с левым тэклом. Когда он приехал в Сан-Франциско, у него был очень многообещающий молодой левый тэкл Рон Синглтон. Но затем, как позже выразился Уолш, «Рон решил, что он должен быть крайне важным игроком, и впоследствии высказался в раздевалке о том, как он должен был получать похвалу и известность». Уолш мог просто мириться с тем, что его квотербеки вели себя как суперзвезды, но в его мозгу не было места для представления о линейных игроках как о знаменитостях. Синглтон пошел на диковинный шаг, наняв агента, который потребовал возмутительную сумму в $90 тыс. в год. Когда Уолш отказался платить, агент сказал всем, что Уолш не желает вести переговоры, потому что Синглтон был чернокожим. Вот тогда Уолш и сорвался. Он попросил сотрудника пойти к шкафчику Синглтона, бросить его вещи в картонную коробку, подъехать к дому Синглтона и оставить их на пороге. «Именно так он и узнал, что его уволили, — сказал Уолш. — Он открыл свою входную дверь и обнаружил там картонную коробку». Игрок или агент недооценили тренера. Проблема Уолша с завышенной самооценкой Синглтона была связана не с цветом его кожи, а с позицией, на которой он играл. Парень был линейным.

В конце концов Уолш решил, что этот эпизод стал поворотным моментом для его команды. Столь несентиментальное расставание со своим левым тэклом показало всем, что с ним шутки плохи. Это задало определенный тон. С другой стороны… кто же будет блокировать Лоуренса Тейлора?

Я ударил Яворски вот так вот — как топором по голове. Я думал, его член вот-вот упадет в грязь.

Вся система была основана на ритме, а ритм — это именно то, чего у тебя не было, когда ты слышал шаги Тейлора позади себя. Уолшу нужно было остановить Тейлора на его пути, вывести его из игры. Рыская по своей раздевалке в поисках решения, он остановился на человеке по имени Джон Айерс. Айерс играл левого гарда. Он был ростом 196 см, весил 122 кг и был быстроногим. Он вырос в Каньоне, маленьком городке на ранчо в западном Техасе, и в межсезонье все еще работал ковбоем, клеймя и кастрируя быков, что, вероятно, было хорошей практикой. «Джон родился на пятьдесят лет позже, — сказала его жена Лорел. — Он был бы ковбоем на ранчо. За двадцать долларов в день. И был бы так же счастлив». Айерс почти ничего не говорил и делал то, что ему говорили, и он всем нравился, и мало кто его по-настоящему знал. Он не задумывался больше двух раз о том, как мало ему платят, и ему не пришло в голову продвигать себя. «Он всегда был на заднем плане, — сказала его жена. — Он предпочитал, чтобы все было именно так. Он предпочитал анонимность». Короче говоря, он был воплощением идеи Билла Уолша о линейном нападения. Когда Уолш говорил о своих линейных, он звучал как морской капитан, описывающий корабли. «У него был низкий центр тяжести, — сказал он об Айерсе. — Его ноги от земли нельзя было оторвать. У него была отличный баланс. У него был балласт». При каждом пасовом розыгрыше Айерс сначала проверял, чтобы убедиться, что никакой другой игрок «Джайентс» не промчался по центру, затем прыгал назад и влево от себя и встречал бегущего на него Тейлора. Уолш думал, что тот был достаточно быстр, чтобы встать перед Тейлором; балласт сделает все остальное.

Узнав, что со своей позиции левого гарда он будет иметь дело с этим лайнбекером, бегущим с края поля, Айерс сначала был озадачен. Затем он просмотрел записи с Лоуренсом Тейлором. «Говорят, что есть один лайнбекер-новичок, который разрывает лигу, — сказал он New York Times. — Я сказал: "Ну, хорошо, это проблема фуллбека". Потом я взглянул на него и сказал: "Ну, может быть, фуллбек и не сможет с ним справиться"». Его жена смотрела запись вместе с ним. «Я была до смерти напугана тем, что ему дали это задание, — сказала она. — Все, что мы слышали за неделю до игры, что это был большой злой Лоуренс Тейлор».

3 января 1982 года Билл Уолш поехал на «Кэндлстик Парк», переоделся в свою тренерскую рубашку, встретился со своими тренерами и наставниками, затем сказал несколько сдержанных слов игрокам. В тот момент он не чувствовал никакого смысла пытаться мотивировать их; в основном он пытался их успокоить. («Всякий раз, когда я пытался произнести вдохновляющую речь перед игрой, другая команда забивала первой, поэтому я не видел в ней особого смысла».) Затем он встал, чтобы послушать «Звездно-полосатое знамя». Начался дождь, и поле превратилось в такой ужас, что после старта команды мужчин в темно-синих ветровках бегали туда-сюда, заменяя вывороченный дерн. Когда Джо Монтана занял свою позицию под центром, клинья травы все еще были разбросаны вокруг него, как дешевые парики. Уолш не делал секрета из своего общего плана на игру: накануне вечером он сообщил телевизионным дикторам Пэту Саммерэллу и Джону Мэддену, что намерен бросать мяч в 17 из первых 22 розыгрышей. Он знал, что Парселлс знал, и Парселлс знал, что он знал, точно так же, как Уолш знал, что в большинстве из этих 17 пасовых розыгрышей Лоуренс Тейлор будет охотиться за Джо Монтаной. И если бы они каким-то образом не догадались об этом, Тейлор напомнил бы им заранее. «Когда Лоуренс бросается в атаку, — сказал защитник "Джайентс" Бизли Рис, — он телеграфирует об этом. Он как коп, устанавливающий сирену на крышу своей машины. Лоуренс зажигает фонарь на своем шлеме. Его руки хлопают в ладоши, и он размахивает ими. Он смотрит на блокирующего в ту минуту, когда атакует и уничтожает его. Потом он идет за квотербеком».

Работа Джона Айерса состояла в том, чтобы посмотреть, не опускаются ли руки Тейлора. Если он видел, что Тейлор готовится к атаке, он шел ему навстречу. Вопрос был только в том, чем закончится тщательно спланированное столкновение: Джон Айерс — это тот еще сюрприз. То, как он проявит себя, думал Уолш, определит исход игры.

В первом розыгрыше с линии схватки Монтана отступает, и Тейлор бежит на него. На мгновение поле перед ним пустеет. Затем, из ниоткуда, появляется фигура и... Бах!

Это было похоже, как если бы Тейлор врезался в стену дома. То, с чем он столкнулся, было 122-килограммовым ковбоем, который тренировался каждое межсезонье, запрягаясь в почти двухметровую тракторную шину и таща ее поперек за собой на многие километры по свежевспаханному полю. Тренировка проявила себя. На каждом пасовом розыгрыше Тейлор выглядел как человек, который шел за своей порцией ванильного мороженого только для того, чтобы дернуть дверцу морозильника и обнаружить, что она заперта. «Я впервые увидел такое, — сказал он. — Это был первый раз, когда они выставили передо мной гарда. Я ничего не мог сделать, кроме как попытаться переехать его». Он его не переехал: первый пас был брошен. И следующий. И еще один. Наблюдать за тем, как нападение Уолша атакует защиту Парселлса было все равно, что наблюдать за гигантской сосулькой, падающей в вулкан. Поднимался пар, и сначала нельзя было разобрать, растаяла ли сосулька или потушен огонь.

Затем воздух прояснялся. К перерыву «Найнерс» вели 24-10, а Монтана исполнил 15 из 22 передач на 276 ярдов и бросил два тачдауна. Он разнес в пух и прах самую опасную защиту НФЛ. Монтана однажды заметил о пасовой атаке Уолша, что «если ты идеально промазывал, ты великолепно заканчивал». В тот день он промахивался идеально, но не совсем. Он бросил небрежный перехват, а однажды ушел из конверта, когда в этом не было особой необходимости, — и был сбит Лоуренсом Тейлором со спины. В остальном он играл как ребенок, которому заранее дали ответы на тест. «Я никогда не видел, чтобы мы так действовали, — сказал он после игры. — Вот почему для нас это не выглядело сложным. Но именно так оно и было. Наша линия останавливала их, и когда у меня появлялось время, все стало легко». Угроза со стороны невидимой стороны, благодаря Джону Айерсу, исчезла. «Я не мог понять, что с ним делать», — сказал Тейлор много позже.

Когда Билл Парселлс поднял глаза в конце игры, табло показывало 38-24, но счет не отражал полной картины. Его защита не позволяла набрать 38 очков ни в одной игре за весь сезон, и им повезло, что сегодня они позволили набрать лишь 38. Парселлс был потрясен не только результатом, но и его интерпретацией — тем, что разница в игре заключалась в стратегии Уолша. Не было никакого шанса, что какой-то левый гард закроет LT [прим. пер.: Lawrence Taylor — Лоуренса Тейлора]. «Это никогда бы не сработало на быстром покрытии, — сказал он. — Единственная причина, по которой это сработало, заключалась в том, что поле было настолько плохим, что никто не мог бежать на пасующего. Это была куча грязи. Это было медленное покрытие. Если бы поле было искусственным это бы никогда не сработало». И в будущем он был бы чертовски уверен, что это не сработает даже в куче грязи. Позже, когда он просмотрел запись игры, Парселлс увидел слабость стратегии Уолша. Когда Айерс отступал назад, он оставлял дыру в середине линии. Если бы «Джайентс» блитцевали средним лайнбекером, у того был бы свободный путь к Джо Монтане. Но они так этого и не сделали. «Мы научились справляться с этим по ходу дела, — сказал Парселлс. — Мы блитцевали с [Гарри] Карсоном, и команды перестали это делать. Что им в конечном итоге пришлось сделать, так это сместить линию на Тейлора. Мы знали, что если бы они не были чрезвычайно одарены на позиции левого тэкла, им пришлось бы это компенсировать». И если им пришлось компенсировать своего левого тэкла, они создавали тем самым слабость в другом месте, и игра была наполовину выиграна.

После игры Билл Уолш застенчиво улыбнулся и сказал телезрителям, что он заподозрил, что игра выиграна в ту минуту, когда увидел, что его нападение может бросать мяч. На следующей неделе в матче за титул НФК, гораздо более известном, чем этот, его команда обыграет «Даллас Каубойс». Две недели спустя, имея самую низкую зарплату в НФЛ, они выиграют Супербоул. Люди хотели доказательств того, что это нападение сработало: он привел команду, которая два года назад играла 2-14 к титулу. Что и требовалось доказать. Но именно здесь, после того, как они обыграли «Джайентс» и разобрались с Лоуренсом Тейлором и всем, что тот в себе нес, Уолш пришел к паре выводов о своей футбольной команде. Первый заключался в том, что ему нужно было найти себе такого игрока, как Лоуренс Тейлор, чтобы терроризировать квотербеков соперника. Вторая заключалась в том, что ему нужно было использовать свой первый выбор на следующем любительском драфте, чтобы найти левого тэкла, потому что, как заметил Билл Парселлс, единственный способ справиться с этим бегущим с края построения монстром, не нарушая ритма новой пасовой атаки — это иметь левого тэкла с физической способностью справляться с ним. Старый левый тэкл подходил к концу своей естественной жизни. Дэн Одик был раздавлен, когда потерял работу после победы в Супербоуле, но он понимал: левый тэкл больше не будет просто еще одним линейным. В некотором смысле он вообще был не линейным игроком, а игроком скилл-позиции, которому так и не довелось взять мяч в руки. Билл Уолш сделал квотербека намного более ценным, и поэтому человек, который защищал квотербека, тоже должен был стать намного более ценным. Кем бы он ни был, он должен был быть особенным. Старая идея вот-вот должна была умереть.

Но она жила ради этого последнего дня. В этот последний день не было необходимости компенсировать кого-то из-за Лоуренса Тейлора. Джон Айерс действовал как непроницаемая стена между Тейлором и своим квотербеком до самого конца игры. «Мой муж любил Джо Монтану, — сказала Лорел Айерс. — Он не собирался позволять Джо Монтане попасть под удар Лоуренса Тейлора или пострадать». И именно Тейлор, наконец, отступил. «Это было очевидно, — сказал тренер линейных "Найнерс" Боб Маккиттрик сразу после игры. — Можно было видеть, насколько расстроенным становился Тейлор по ходу игры. Я не хочу его унижать, но он заканчивал». Айерс, с другой стороны, был образцом жесткости и техники блокирования во время пасовой игры. В тот единственный момент он был решающим компонентом пасовой атаки Билла Уолша, и вряд ли кто-нибудь на «Кэндлстик Парк» обратил на это внимание. Он был напоминанием о том, что футбол отличается от других видов спорта тем, что то, чего ты не видишь, часто является самым важным. То, что делал Джон Айерс, казалось рутиной. Но для тех немногих, кто знал и наблюдал, это было чем-то прекрасным.

Мяч разыгран, и Джон Айерс, увидев приближающегося Тейлора, быстро отступает на шаг влево. И пока он скользит, он шагает навстречу своему будущему. Он вступает в 1985 год, когда газон будет быстрым, и он не сможет справиться с Лоуренсом Тейлором.... Еще один быстрый шаг назад и влево, и это 1986 год, и он травмирован и находится на бровке, когда «Джайентс» отправляют Джо Монтану в больницу, а «Найнерс» возвращаются домой с пути к своей победе в Супербоуле... Третий быстрый шаг, и он приседает, как один тяжелый форвард, лишающий другого доступа к кольцу. Но вот и 1987 год, и тренер Билл Уолш советует Джону Айерсу завершить карьеру. Айерс игнорирует совет, а затем узнает, что Уолш не пригласит его в тренировочный лагерь.... Он делает свой последний быстрый шаг назад и влево и рассчитывает своей удар, чтобы остановить как стена самую страшную силу, когда-либо применявшуюся к квотербеку НФЛ. «Я не думаю, что когда-либо играл против футболиста, у которого было больше драйва и интенсивности в том, чтобы добраться до квотербека, — скажет Джон Айерс после того, как все закончится, и его товарищи по команде отдадут ему игровой мяч [прим.пер.: традиция отдавать мяч лучшему игроку матча] — Это было почти так, как будто он был одержим»... Но вот уже 1995 год, и Джон Айерс только что умер от рака в возрасте сорока двух лет, оставив жену и двоих детей. Джо Монтана арендует самолет, чтобы доставить дюжину товарищей по команде в Амарилло, штат Техас, в качестве несущей гроб процессии игроков. На похоронах Джона Айерса вслух зачитывается благодарственное письмо от Билла Уолша.

* — Я благодарен Бену Аламару как за его мысли по этому вопросу, так и за выполнение большей части фактической работы. Аламар, профессор спортивного менеджмента в колледже Менло, провел свое первое футбольное исследование, будучи аспирантом. Он стремился ответить на вопрос: что с большей вероятностью приведет к успеху команды, хорошая атака через вынос или хорошая пасовая атака? И он обнаружил, что команда с относительно сильной пасовой атакой с гораздо большей вероятностью выйдет в плей-офф НФЛ. Он пытался заставить статистический или экономический журнал опубликовать его исследование, но не нашел желающих. Пять лет спустя, чтобы заполнить пробел в интересе к своим футбольным исследованиям, Аламар основал Журнал количественного анализа в спорте [Journal of Quantitative Analyses in Sports]. Сегодня он работает консультантом в одной из команд НФЛ.

Но Аламар — особый случай; статистическим анализом футболистов и футбольных стратегий занимается лишь горстка людей, и они не встречаются, не спорят и не анализируют работу друг друга, как это делают бейсболисты. (Общество исследований американского бейсбола [Society of American Baseball Research] насчитывает тысячи членов и имеет традицию экспертных оценок и ежегодных конференций, а в последние годы снабжает фронт-офисы Главной лиги бейсбола большим количеством мозговых ресурсов. У его основателя, Билла Джеймса, есть кольцо Мировой серии за его работу с «Бостон Ред Сокс» 2004 года.) Без сомнения, существует множество причин относительной скудости футбольных исследований, но главная из них заключается в том, что пытливые умы были обескуражены беспорядком в игре. На бейсбольном поле относительно легко распределить заслуги и вину. На футбольном поле нет такого понятия, как индивидуальные достижения. Квотербек бросает перехват, и это может быть его собственной ошибкой; но это также может быть ошибкой принимающего, который выбрал неправильный маршрут, или блокирующего, который допустил, что квотербека ударили, когда он бросал. В каждом футбольном розыгрыше участвуют двадцать два игрока. Чтобы точно оценить деятельность любого из них, сначала необходимо дать отчет о действиях остальных двадцати одного игрока.

Тем не менее, как отмечает Аламар, есть множество вопросов о футболе, которые ждут ответа, как только кто-то потрудится собрать данные. Один пример, имеющий отношение к этой истории: насколько эффективность квотербеков зависит от количества времени, которое они проводят в конверте? Важнейшей частью любой игры в пас — еще одна причина чрезвычайной важности левых тэклов — является количество времени, которое есть у квотербека, чтобы бросить мяч. Разница между быстро принимающим решения квотербеком, и делающим это медленно, как правило, составляет доли секунды: разницу невозможно увидеть невооруженным глазом. Например, в 2004 году «Нью-Йорк Джайентс» проиграли «Аризоне Кардиналс», а квотербек «Джайентс» Курт Уорнер шесть раз попадал под сэк. Нью-йоркская спортивная пресса, всего за парой интересных исключений, поносила линию нападения «Джайентс». Тренер «Джайентс» Том Кофлин заподозрил другого виновника. В ту ночь он не спал, просматривая запись игры, и, наконец, достал секундомер и засекал время Курта Уорнера: 2,5 секунды — это достаточное количество времени для квотербека НФЛ, чтобы насладиться им, прежде чем он избавится от мяча. Все, что длится дольше 3 секунд — это вечность. В тридцати из тридцати семи передач, которые «Джайентс» провели против «Кардиналс», Уорнер удерживал мяч 3,8 секунды или больше. Кофлин оставил свою линию нападения нетронутой, но на следующий день он усадил Уорнера на скамейку и поставил на его место новичка Илая Мэннинга.

«Время в конверте и время, которое квотербек находится под давлением, являются двумя наиболее важными аспектами игры команды (как в нападении, так и в защите)», — говорит Аламар. И все же никаких записей об этом не ведется.

** — Любого, кто захочет вступить в спор, ждет загадка о значении словосочетания «нападение Западного побережья». По словам Пола Циммермана, термин взят из статьи, которую он написал для Sports Illustrated; термин относился к пасовой игре, созданной Сидом Гилманом и принятой Доном Кориеллом в «Сан-Диего Чарджерс», а другие, включая Уолша, ошибочно применили его к нападению Уолша. Полная интеллектуальная история пасовой игры выходит за рамки этой книги, но Гилман, очевидно, сыграл в ней центральную роль. «Футбольное поле имеет ширину 53 и 1/3 ярда на 100, — сказал Гилман газете Houston Post, что в середине 1960-х годов считалось радикальным наблюдением. — Мы чувствовали, что должны воспользоваться тем фактом, что футбольное поле было столь широким и столь длинным. Таким образом, наши построения отражали тот факт, что мы собирались расставить наших принимающих достаточно широко, чтобы мы могли воспользоваться преимуществами всей ширины поля. А потом мы собирались забросить мяч достаточно далеко, чтобы заставить людей преодолевать ширину И длину». Гилман был первым профессиональным футбольным тренером, который «расширил» поле и рассматривал пас как основное атакующее оружие, и Уолш внимательно изучал его работу. «Я думаю, что разница между мной и многими другими людьми заключалась в том, что другие люди действительно не желали подхватывать то, что делал Сид, — сказал мне Уолш. — За исключением [тренера «Рейдерс»] Эла Дэвиса. Потому что это было сложно».

Уолш и Кориелл последовали по стопам Гилмана до развилки дорог, а затем разошлись в разных направлениях: Кориэлл пошел вглубь, а Уолш — вширь. В системе Кориелла первым принимающим, которого искал квотербек, был бегущий высоко в поле ресивер: вариант с высоким риском. Квотербеки, игравшие за Кориелла, пасовали на много ярдов, но также делали много перехватов и за это их много наказывали. Чтобы дать возможность принимающим убежать дальше по полю, они дольше удерживали мяч и давали пас-рашерам больше времени добраться до них. Это было большим отличием подхода Уолша от предыдущих новаторов игры в пас: он избавил пас от большого риска. Это было более надежно и менее взрывоопасно, более механично и явно менее артистично. Это также было более привлекательным для других тренеров и генеральных менеджеров, которые искали пасовую игру, которую можно было бы украсть. Если «нападение Западного побережья» стало относиться к пасовой игре Уолша, а не Кориелла, возможно, потому, что нападению Уолша требовалось запоминающееся название.

Люди, которые хотят подчеркнуть важность Кориелла, указывают на успех его квотербека из Зала славы Дэна Фаутса. Проблема в том, что именно Уолш сначала тренировал Фаутса. Когда Уолш приехал в «Сан-Диего» в 1976 году, говорит Фаутс, «я был ужасен. Я был на пути к тому, чтобы меня сократили из команды, или обменяли, или что-то в этом роде». Год под руководством Уолша, и Фаутс был на пути к славе. После ухода Уолша в 1977 году, а Кориелл занял его место в 1978 году, Фаутс действительно пасовал чаще и на большее количество ярдов, и, вероятно, получал гораздо больше удовольствия, чем при Уолше — но он также бросал намного больше перехватов. Фаутс неохотно приписывает свой успех только Уолшу или Кориеллу: оба сыграли важную роль. «Я не знаю, кому принадлежит заслуга, — говорит он. — Существует только один Моисей, но я не уверен, что здесь замешан именно он». Но Говард Мадд, который в то время тренировал линию нападения «Чарджерс» и наблюдал за трансформацией Фаутса, не испытывает подобной двойственности. «Билл Уолш сделал Дэна Фаутса, — говорит Мадд. — Он перестал читать все поле. Он искал игрока, который был бы открыт, а не читал оборону. Он постоянно репетировал это. Уолш создал новую эффективность. И эта эффективность полностью изменила Дэна».

И Мадд, и Фаутс отмечают, что Кориелл, после того как он перешел в «Сан-Диего», сохранил важный элемент пасовой игры Уолша: акцент на маршрутах, точно приуроченных к движениям квотербека. «В этом и была прелесть этого нападения, — говорит Фаутс. — Ритм и своевременность вытекают из шагов, которые совершает квотербек».

*** — Предубеждение против паса глубоко укоренилось в футболе. Он был запрещен до 1906 года, и даже после он был строго ограничен. Только в 1933 году квотербеку разрешили делать передачу вперед из любого места за линией схватки. После легализации к нему стали относиться с презрением, в значительной степени потому, что он был легализован для того, чтобы сделать игру более безопасной, а большим преимуществом игры для тех, кто в нее играл, была ее небезопасность. Вплоть до середины 1940-х годов, в попытке замедлить распространение слабости, грубое обращение с распасовщиками фактически поощрялось. Тренер небольшого колледжа по имени Элмер Берри, который использовал инновационную пасовую атаку, чтобы подкрасться и обыграть более крупные колледжи, был так взволнован настроем против паса, что сочинил ответный удар, названный «Пас вперед в футболе» [The Forward Pass in Football]. «Очевидно, многие рассматривают пас вперед просто как ценную угрозу, что-то для случайного использования, что-то, с чем можно рискнуть, что-то, возможность чего делает реальную игру все еще работоспособной, — писал Берри в 1921 году. — В значительной степени таково и было отношение крупных колледжей. В целом они неодобрительно относились к пасу вперед; выступали против него, насмехались над ним, называли его баскетболом и делали все возможное, чтобы замедлить его внедрение. Это отняло у них численное преимущество, вес и мощь, сделало футбол игрой ума, скорости и стратегии — даже, если хотите, удачи — и сделало неопределенным исход их "тренировочных" игр с меньшими колледжами».

***

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.