Энди Роддик проиграл все три финала «Уимблдона», но любит его как никто. Вот за что
Энди Роддик – экс-первая ракетка мира, чемпион «Шлема» и член Международного зала теннисной славы, но его главная теннисная мечта – выиграть «Уимблдон» – так и не сбылась.
Роддик играл на британском «Шлеме» в трех финалах и еще одном полуфинале – и все их уступил Роджеру Федереру, включая титульный матч-2009, проигранный со счетом 14:16 в пятом. 41-летний американец не играет уже больше десяти лет и пережил вещи поопаснее упущенного теннисного титула, но говорит, что приезжать на «Уимблдон» ему по-прежнему бывает больно.
В своем подкасте Served Роддик назвал Всеанглийский клуб лаун-тенниса и крокета «величайшей спортивной площадкой в истории человечества» и попытался объяснить свою любовь к «Уимблдону».
***
«Уимблдон» идеальный. Все в нем идеально. Корты, когда на них еще не играли, идеальные, они определенным образом подстрижены, у них особенный запах. На турнире работают одни и те же люди, потому что они сотрудники клуба, и это чувствуется – они будто приглашают тебя к себе домой, где – так уж получилось – проходит главный теннисный турнир в мире. Я сразу влюбился в эту атмосферу, и меня так никогда и не отпустило.
Думаю, моим любимым днем в году был день приезда в Уимблдон. Я всегда довольно хорошо играл в Queen’s Club (турнир ATP перед «Уимблдоном», который Роддик выигрывал четырежды – Спортс), но на время него всегда специально останавливался в Лондоне, чтобы в деревню переехать в последний понедельник перед «Уимблдоном», церемониально. Я не хотел растрачивать радость от приезда в деревню, пока еще играл в Queen’s. Не все так делали: Ллейтон Хьюитт, например, который тоже побеждал в Queen’s четыре раза, сразу заезжал в дом в Уимблдоне и оттуда ездил в Лондон.
Во Всеанглийском клубе все волшебное: традиции, участники, чемпионы. У них много правил, но тебе говорят о них очень доброжелательно. Меня однажды вызвали к турнирному рефери Алану Миллсу – как я это называл, в кабинет директора. Алан был одним из моих любимых людей, надеюсь, его душа спит спокойно (командор Ордена Британской империи за заслуги перед теннисом Миллс умер в начале 2024-го в возрасте 88 лет – Спортс). В тот год Reebok сделал мне кроссовки, на которых было многовато черного, и у меня не было никаких других. Я сказал ему, что могу заклеить черное, но выглядеть, скорее всего, будет не очень. Тогда он с характерной улыбкой – думаю, он знал, что со мной можно пошутить, – сказал: «Вопреки распространенному мнению, мы не совсем иррациональны. Просто в следующем году так не делай».
Меня никогда не раздражали и не подавляли традиции, мне всегда они наоборот казались очень классными – как теплое объятие.
Когда начинается турнир, везде люди, шум-гам. Но если пройти к дальним кортам, то к большинству из них можно подойти вплотную, потому что на них трибуны стоят только с одной стороны. И это показывает, как они соблюдают баланс между традиционностью и тем, что, когда ты там, ты не ощущаешь духоту и напряжение. Можно купить входной билет, посмотреть матчи на экране на Холме Хенмэна – провести день на «Уимблдоне» прямо по соседству с Центральным кортом [даже если на него не попадаешь].
В первый тренировочный день, если ты посеян, тебе дают час поиграть на каком-то из турнирных кортов, а остальное время – в тренировочном парке Аоранги (где, кстати, нет дресс-кода). Аоранги – это, по сути, один большой луг – там просто сплошняком идут корты без зазоров между ними. А проходишь туда из раздевалки в здании Центрального корта по коридору под землей. В его конце ты поднимаешься на уровень земли по лестнице, над которой нависают болельщики. И первый, кто видит выходящего игрока, вопит: «Серена-а-а!» – и этот крик разносится по всем соседним кортам, где в это время тренируются, как будто приехали «Битлз». И это классный контраст – между традиционностью и чинностью Центрального корта и фестивальностью Аоранги.
У меня сложились невероятные отношения с «Уимблдоном». Возможно даже, с болельщиками на «Уимблдоне» я ладил лучше, чем с нью-йоркскими. Хотя казалось бы, к этому ничего не располагало: я был дерзким американцем, который орал на судей, носил кепку козырьком назад, – но почему-то отношения сложились.
Если выигрываешь «Уимблдон», то на всю жизнь становишься членом AELTC – Всеанглийского клуба лаун-тенниса и крокета. Я всю жизнь мечтал выиграть «Уимблдон» – не вышло, то есть и членом я не стал. И вот однажды, года через полтора после того, как я закончил играть, я был в гостях у [Марди] Фиша в Лос-Анджелесе, когда Тим Хенмэн написал, что со мной хочет поговорить Филип Брукс, тогдашний председатель AELTC. Я подумал, что он, наверное, хочет от меня фидбэк по турниру: покрытие, раздевалки, всякое такое. Поскольку я больше не играл, меня можно было спросить без потенциального конфликта интересов. И вот он звонит и очень тактично – не игнорируя традицию и тот факт, что я не выигрывал турнир, – говорит: «Не хотел ли бы ты стать членом AELTC?» Я был в шоке. Это был один из самых счастливых моментов моей жизни. Я нечасто пользуюсь этим членством, и мне до сих пор еще бывает грустно туда приезжать, но в конце августа заеду немного поиграть.
За годы карьеры я подружился с Дагом, главным смотрителем чемпионской раздевалки, которую используют сеяные игроки. Он англичанин, но любил бейсбол, поэтому мы с ним болтали о наших фэнтези-командах, том-сем, когда надо было переждать дождь. И уже потом я узнал, что это он продавил идею приглашения меня в члены AELTC. Для меня это было большой честью, потому что он знает игроков такими, какие они вдали от камер, и он решил, что я этого достоин. Еще только двух игроков приглашали стать членами клуба без чемпионства: Кена Роузуолла и Ивана Лендла».
Фото: Gettyimages.ru/Julian Finney, Gary MPrior, Alex Livesey, Oli Scarff, Hamish Blair, Clive Brunskill