Ричард Уильямс. «Смерть Айртона Сенны», глава 1
Этот пост написан пользователем Sports.ru, начать писать может каждый болельщик (сделать это можно здесь).
От переводчика
Ровно 30 лет назад, 1 мая 1994 года в 14:07 трагически необъяснимо оборвалась жизнь одного из самых талантливых спортсменов современности — гонщик Айртон Сенна, находясь на пике карьеры, врезался в бетонные ограждения на скорости более 300 километров в час и почти мгновенно скончался. Эта книга познакомит вас с вехами его карьеры вплоть до того рокового момента.
Я достаточно взрослый, что застал наблюдать за тем, как он ездил в прямом эфире и тогда, надо сказать, это была настоящая Формула-1.
В первой и последней главе каждой книги я обычно говорю о той посильной помощи, которую вы можете оказать переводчику — подписывайтесь на мой бусти (клик), таким образом вы поддержите меня, а также будете получать по одной (двух или более, в зависимости от уровня подписки) электронной версии книг, которые будет удобно читать на любом электронном устройстве — и вам не особо затратно, и мне — очень приятно!
Теперь, как обычно, описание книги и вперед:
Самая полная и убедительная книга о легендарном гонщике.
Для случайного поклонника гонок это очень хорошее чтиво, а для фанатов Сенны — незаменимое» Time Out
Миллионы людей по всему миру с ужасом наблюдали за тем, как в тот роковой день в Имоле на Гран-при Сан-Марино 1994 года автомобиль Айртона Сенны вылетел с трассы на скорости 306 км в час. Величайший гонщик в истории Формулы-1 был мертв.
В этой классической спортивной книге Ричард Уильямс исследует сложный характер бразильца, который был героем в своей стране и иконой для всех, кто любил не только автогонки, но и сам спорт. В своем стремлении к победе и желании всегда испытывать себя на пределе Сенна воплощал все самое лучшее и захватывающее в спорте.
¡Читайте на здоровье!
Об авторе
Ричард Уильямс — главный спортивный писатель газеты Guardian. Ранее он работал главным спортивным писателем газеты Independent, помощником редактора The Times, редактором журналов Time Out и Melody Maker, а также руководителем отдела артистов и репертуара в Island Records. Его последняя книга — «Голубой момент: Kind of Blue Майлза Дэвиса и переделка современной музыки».
Моему отцу
Согласно Бейлю, не следует судить о человеке ни по тому, что он говорит, ни по тому, что он пишет. Я добавлю: ни по тому, что он делает».
Альбер Камю, «Записная книжка VI»
«Вера может сдвинуть горы, но она не победит быстрого стрелка».
Из «Эль Дорадо» (1967)
Глава первая
Первые лучи дневного света застилали восточное небо, когда рейс RG723 прощался со своим истребителем сопровождения и заходил на посадку, в последний раз возвращаясь домой. Вдоль скоростной дороги, ведущей из аэропорта через пригороды, уже собирались люди — миллион или больше, они несли свои флаги и транспаранты, готовили слезы приветствия и плача, в то время как большой самолет выходил из луча восходящего солнца на Сан-Паулу.
В одиннадцати часах полета из Парижа капитан Гомез Пинту вел самолет McDonnell-Douglas M D11 со своим странным грузом над бесконечными скоплениями высотных домов с их трущобами. Сан-Паулу — один из самых больших и уродливых городов на земле, огромный мегаполис крайнего богатства и крайней бедности, но на этом рассвете его жители превратились в деревенских жителей, разделяющих траур по своему золотому мальчику, своему любимому сыну, своему чемпиону.
В 6:12 утра самолет коснулся главной взлетно-посадочной полосы аэропорта Гуаральос. Пассажиры, находившиеся в салоне эконом-класса, высадились из самолета. В течение следующих тридцати минут полированный гроб из красного дерева с останками Айртона Сенны был извлечен из салона бизнес-класса, опущен на землю на электрическом лифте и перенесен солдатами из Polícia da Aeronáutica [Авиационная полиция, все прочие примечания с порт. без дополнительного указания — переводчика] к ожидающей пожарной машине, где он был задрапирован bandeira [флагом] — знакомым зелено-желтым национальным флагом Бразилии. В 6:45 утра, под ярко-голубым небом, пожарная машина тронулась в путь, а перед ней — острие из семнадцати полицейских мотоциклистов в белых кожанках, которые возглавили кортеж на тридцатикилометровом пути в город.
Сразу за периметром аэропорта водитель такси нашел место для парковки на уже заросшей травой обочине. Мы выскочили и побежали вверх по склону, чтобы присоединиться к выстроившимся вдоль шестиполосного шоссе людям, как раз вовремя, чтобы увидеть проезжающий парад. На задней крыше пожарной машины по обе стороны от гроба, лицом к носу и корме, сидел квартет курсантов школы военной полиции в белых фуражках; еще пятеро примостились на выступе в задней части машины. За ними, под аплодисменты зрителей, ехали машины с официальными лицами и полицейские фургоны. Как только они проехали, мы с таксистом скатились по крутому травяному склону, сели обратно в машину и тут же оказались втянуты в клин неофициального движения, следовавшего за кортежем.
Это была огромная пыльная масса, насчитывающая сотни автомобилей всех форм, размеров и состояния ремонта: потрепанные Beetles и блестящие Subaru, новенькие XR3 и сильно перегруженные джипы, такси и пикапы, грузовик Mack с бразильским флагом размером с дом — все они пересекали центральную линию разметки, некоторые мчались по неправильной стороне проезжей части, пытаясь угнаться за последней поездкой Айртона Сенны. В большинстве машин на лобовом стекле была приклеена его фотография, а к радиоантенне привязаны черные шарфы. На одном из баннеров, который везли на машине, было написано Adeus Ayrton — Tricampeão. Прощай, Айртон — трехкратный чемпион. Из многих боковых окон, повторяя фирменный жест Сенны во многие триумфальные дни по всему миру, свободная рука держала bandeira, ее цвета застыли в потоке воздуха.
Свидетели этого зрелища, этого безумного ремейка Гран-при, жители родного города Айртона Сенны толпились на тротуарах, эстакадах, в окнах и на парапетах своих разрушающихся бетонных каньонов, аплодируя проезду своего чемпиона и проливая не первые и не последние слезы. Мотоциклы и велосипеды присоединились к параду. Когда начался час пик, город захлестнула тяжесть дополнительного движения. Иногда, как и людям на перекрытых обочинах, нам приходилось останавливаться и глушить двигатель, выходить из машины и обращать лицо к небу, где висела дюжина полицейских и телевизионных вертолетов, отмечая продвижение кортежа, словно туча летних мошек.
Когда мы проезжали через туннель Анхангабау, группа байкеров устроила скандирование: «Оле, оле, оле, Сенна». Баннеры и свежие граффити были повсюду, свисали с каждого моста, красовались на каждой пустой поверхности: «Obrigado Senna» (Спасибо, Сенна), «Senna não morreu, porque os deuses não morrem» (Сенна не умер, потому что боги не умирают). И «Obrigado, Senna por fazer nossos domingos felizes» (Спасибо тебе, Сенна, за то, что делаешь наши воскресенья такими счастливыми).
По мере приближения к месту назначения процессия замедляла ход. Мотоциклисты отъехали в сторону, их сменил почетный караул конных улан: пятеро на белых лошадях, еще два десятка на гнедых с красными кокардами на черных стальных шлемах, они обошли пожарную машину с флангов, пока она ползла между толпой, которая теперь была в двадцать человек в глубину, прижавшись друг к другу, раскинув руки над головой, аплодируя проезду Сенны.
Под розовыми цветами поздно распускающихся деревьев панейра я обошел Дворец 9 июля, здание законодательного собрания штата, классику бетонного брутализма пятидесятых годов, расположенное в городском парке в южной зоне Сан-Паулу. По всему периметру десятки тысяч людей уже спокойно стояли в очереди. Внутри, перед тем как открыть двери, пастор Сабатини Лали провел частную двадцатиминутную религиозную церемонию в присутствии членов семьи Сенны, собравшихся вокруг гроба. К тому времени, когда двери Монументального зала были открыты для публики, очередь из желающих отдать последние почести составляла не менее пяти километров в длину, петляя по дороге, выходя через вход и огибая периметр комплекса, пробираясь взад и вперед, без какого бы то ни было присмотра, но в идеальном порядке, через парк. Тем, кто стоял в конце очереди, потребовалось семь часов, чтобы добраться до своей цели, медленно продвигаясь вперед в условиях двадцатисемиградусной жары, установившейся к середине утра, чтобы отдать честь гробу, покрытому свежим покрывалом из bandeira и увенчанному одним из старых шлемов Сенны, который охраняли два солдата с пиками и четыре стрелка с повернутым вниз в знак траура оружием.
Узнав о трагедии, произошедшей в воскресенье днем на автодроме Имола, президент Итамар Франко немедленно объявил трехдневный национальный траур, в том числе выходной день для всех государственных школ. Поэтому бразильцы всех возрастов и профессий пришли в парк Ибирапуэра, чтобы лично попрощаться с гонщиком. Первой в очереди стояла восьмидесятичетырехлетняя Аделия Скотт, проделавшая многочасовой путь из своего дома на юге страны. «Я обожала его», — сказала она. Рядом с ней во главе очереди стоял тринадцатилетний школьник Марко Путноки, который занял очередь еще с полудня. На самом деле подавляющее большинство тех, кто стоял в очереди для прощания, были моложе двадцати пяти лет, что говорит и об Айртоне Сенне, и о Бразилии.
Сенна был молод и красив в стране, где эти активы зачастую казались единственной стабильной валютой, и обнаженное страдание молодых скорбящих — студентов университета и работников McDonald's — очень ярко показало, что он для них значил. «Он был нашим героем, — говорит восемнадцатилетняя Сильвия Баррос, — нашим единственным».
К неприметному заднему входу прибывали родственники, друзья, деловые партнеры и коллеги по гонкам, чтобы отдать дань уважения. У каждого на лацкане был прикреплен маленький значок с одной буквой: F — familia [семья], A — amigos [друзья]. Среди них был и двадцатитрехлетний Кристиан Фиттипальди, член ведущей бразильской династии автогонщиков, который проводил свой второй сезон в Формуле-1. Я попросил его объяснить, какое особое значение имеет погибший для молодежи его страны. «Он был хорошим примером для всех, — сказал Фиттипальди. — Он был тем, на кого ты всегда равнялся, и не только на трассе. Знаете, если у страны много политических и экономических проблем, а у нее есть кто-то, кто так хорошо справляется, кто выходит в мир, представляя страну третьего мира, и добивается успеха на фоне людей из мест, где условия намного лучше... что ж, он был большим плюсом для нас, вот и все». Фиттипальди отвернулся, чтобы утешить своего коллегу по Гран-при и соотечественника Рубенса Баррикелло, который прервал интервью с тележурналистом и откровенно рыдал на плече друга.
У главных ворот сдержанная атмосфера разрушалась перед лицом растущей толпы, которую полицейские прогоняли через небольшой вход. Более 150 человек упали в обморок, когда отряд военной полиции пытался восстановить порядок под баннером, который давал представление о силе чувств, которые смерть Сенны вызвала у его народа. Надпись «Assassinos Mercenários Queremos Justiça», выполненная черно-красным шрифтом, гласила: «Убийцы, жадные до денег, народ требует справедливости».
Час за часом молодые и пожилые проходили мимо, тысяча за тысячей, уделяя достаточно времени, чтобы бросить быстрый взгляд на маленькую трибуну, заполненную фотографами прессы и телеоператорами, их телеобъективы были нацелены на небольшой ВИП-зал напротив, стремясь не пропустить визиты семьи, друзей, коллег и знаменитостей — его отца Милтона да Силвы, его матери Нейде, его брата Леонардо и его сестры Вивианы; президент Итамар со всеми представителями политической жизни Сан-Паулу, его личный пилот, капитан Оуэн О'Махони, и футболист Виола, который накануне вечером во Флорианополисе посвятил свой гол за сборную Бразилии против Исландии памяти погибшего и теперь носил цвета своего клуба «Коринтианс», за который болел Сенна. (На следующий вечер Виола дважды забил за клуб в матче лиги против «Гуарани» и в обоих случаях отпраздновал это событие, пробежав круг по родному стадиону с маленьким bandeira в руках, мимо баннеров с надписями «Сенна — в наших сердцах навсегда» и «Спасибо, Айртон»).
Подруга Сенны, Адриана Галистеу, двадцатидвухлетняя блондинка, бывшая певица и манекенщица, то появлялась, то исчезала; последние тринадцать месяцев они провели вместе, в основном в его доме в Фару, на самой южной оконечности Португалии, и в его доме на пляже под Сан-Паулу. Ее визит к останкам возлюбленного совпал с появлением Алена Проста, старейшего и злейшего противника Сенны, и Герхарда Бергера, его лучшего друга в паддоке [Зона автодрома, где развертываются моторхоумы команд. Там же пребывают официальные лица заезда, прим.пер.]. Оба обняли ее, прижимая ее беду к себе. Фрэнк Уильямс, владелец автомобиля, в котором Сенна погиб три дня назад, приехал на своем инвалидном кресле, его вытянутое лицо выдавало его горе. Рон Деннис, владелец команды McLaren, с которой Сенна выиграл три своих чемпионата мира, просидел на ВИП-скамье сорок безмолвных минут. Нуно Кобра, в течение десяти лет личный физиотерапевт и советник Сенны, тонкокостный и сдержанный, медленно подошел к серебряному катафалку и заплакал, поглаживая изголовье гроба и обращаясь к нему с нежными словами, словно пытаясь утешить несчастного ребенка. Те, кто смотрел в этот момент, должны были отвести глаза от такой печали.
В более нормальных обстоятельствах гроб был бы открыт, и лицо покойного было бы доступно для последнего прощального взгляда. Но травмы, полученные черепом Сенны в аварии на автодроме Имолы тремя днями ранее, были настолько серьезными, что от обычной косметической подготовки пришлось отказаться, и по просьбе семьи крышка осталась закрытой. И все же многие из тех, кто нескончаемым потоком проходил мимо, поцеловали гроб, или помахали ему рукой, или перекрестились, или пошевелили губами в безмолвной прощальной молитве. Другие не могли ничего поделать, только сжимали друг друга в объятиях, а один или двое совсем сдались и рухнули в объятия поджидавших их медиков. Через веревку, отделявшую их от гроба, они бросали сувениры — одинокий цветок, браслет, стихотворение. Проходя мимо, некоторые держали в руках фотографии великого человека. У одной пожилой женщины к футболке был приколот клочок бумаги с нацарапанным посланием: «Senna obrigado». Спасибо, Сенна. Об этом говорилось снова и снова. Спасибо за то, что ты нам дал. Мужчина преклонных лет остановился, широко раскинул руки и начал официальную речь, обращенную к гробу, прежде чем его мягко прервал и увел сопровождающий. Поздним вечером мимо прошел слепой мужчина в деловом костюме, которого вел друг; он тоже провел в очереди семь часов.
У значительной части молодых людей — в основном у девушек — на лбу фломастером было написано имя покойного. У еще большего их количества было нарисовано по три полоски на каждой щеке — желтого, зеленого и черного цветов. Бразильский друг проводил меня из здания в парк, объяснив, пока мы проходили мимо шеренги скорбящих, что этот обычай зародился два года назад, когда молодежь страны впервые за двадцать лет вышла на улицы, чтобы потребовать импичмента и отстранения от власти коррумпированного президента Коллора де Мелло. «Они раскрасили себя в желтую и зеленую полоску — цвета Бразилии, — говорит Ана Сесилия. — Теперь они добавили черную полосу, в знак траура».
Выйдя из зала на солнечный свет, мы прошли мимо аллеи цветочных композиций, нагроможденных между дорожками. Гигантские конструкции из экзотических цветов, цветочных крестов, флагов и колес, на атласных створках которых были написаны названия официальных организаций и компаний, с которыми Сенна имел дело, а на других — карточки с подписями частных лиц. Венки от Goodyear, от Audi, от футбольных клубов «Сан-Паулу» и «Коринтианс», от семьи Фиттипальди, от семьи Андретти — Марио и Ди, Майкла и Сандры — и от Берни Экклстоуна и Ассоциации конструкторов Формулы-1. Цветы от автомобильных клубов Бразилии и клубов поклонников Сенны по всему миру. Два огромных креста — от Мансура и Кэти Оджех из TAG, одних из его спонсоров в годы чемпионата, и от McLaren International; это были люди, которые платили ему по миллиону долларов за гонку и были счастливы это делать. И простой круг из белых хризантем «от двух из ваших многочисленных поклонников в Северной Ирландии».
В одной из комнат дворца 9 июля брат Сенны, Леонардо Сенна да Силва, нарушил элегическое настроение, выступив на пресс-конференции с гневными словами, которые говорили о другом аспекте трагедии, о том, что будет звучать с нарастающей силой в течение следующих месяцев. «Власти автоспорта интересуют только деньги», — говорил он, повторяя гневный плакат у главных ворот. Они знали об опасностях, о рисках, которым подвергались гонщики в Имоле, о том, что в повороте Тамбурелло, где погиб Сенна, только узкая полоска травы и двадцать метров асфальта отделяли трассу от сплошной бетонной стены. Если бы они приняли правильные меры предосторожности, сказал Леонардо журналистам, его лицо было напряжено, чтобы скрыть глубину эмоций, «мой брат был бы сегодня жив».
Снаружи, в полуденный зной, на перилах ограждения по периметру были развешаны новые транспаранты: «Senna obrigado», «Adeus Senna», «Senna tricampeão», «Senna o melhor» [«Спасибо, Сенна», «Прощай, Сенна», «Сенна — трехкратный чемпион», «Сенна — лучший»]. На некоторых из них не было имени, а просто одно слово: saudade. «Это самое красивое слово в португальском языке, — сказала моя подруга Ана Сесилия, когда мы купили пару бутылок минеральной воды у продавца у дворцовой ограды. — И это один из тех случаев, когда нет прямого перевода. Это чувство утраты и грусти, которое ты испытываешь, когда любимого человека больше нет рядом. Ни в одном другом языке нет такого слова».
Всю ночь они входили и выходили из Монументального зала. Через час после рассвета, в 300 километрах от побережья Атлантического океана, в городе Куритиба, шестнадцатилетняя школьница выключила утренний телерепортаж о похоронах и застрелилась из револьвера 22-го калибра. «Я убиваю себя, потому что не хочу больше страдать, — написала Зулейка да Коста Роза в прощальной записке родителям и своему бывшему парню. — Я собираюсь встретиться с Айртоном Сенной. С любовью к вам и Фабрисио. До свидания, мама и папа».
К десяти часам, когда гаубицы 2-й артиллерийской бригады дали двадцатиоднопушечный салют над парком Ибирапуэра, более 200 000 человек лично отдали свои последние почести. Теперь лепестки роз устилали гроб и его флаг, когда курсанты военной академии Барро-Бранко подняли его с катафалка на плечи и понесли из зала по дорожке между цветочными дарами к ожидающей пожарной машине.
За этим вторым и последним кортежем, проехавшим по пятнадцати километрам городских и пригородных улиц до кладбища Морумби, наблюдало и сопровождало около четверти миллиона человек. Появилось еще больше транспарантов и плакатов, передающих ставшую уже привычной литанию: «Ayrton Senna para sempre», «Adeus», «Valeu», «Obrigado» [«Айртон Сенна навсегда», «Прощай», «Спасибо», «Благодарю».]. И это в переводе: «Ты стоил больше, чем 90% наших политиков». У здания Музыкальной академии имени Бетховена на проспекте Ребукас пианист исполнил музыку, которую бразильская телекомпания TV Globo обычно использует в честь побед Сенны. Ана Сесилия, которая не очень любит автогонки, расплакалась, когда услышала эти воспоминания о годах его славы и о том, что его успех означал для ее страны.
По всей Бразилии десятки миллионов людей наблюдали по телевизору, как семь самолетов Esquadrilha de Fumaça — группы высшего пилотажа бразильских ВВС — выстраивали дымовые следы в ромбовидный строй, пока кортеж полз вверх по склону к Морумби, анклаву изобилия, расположенному высоко над городом. Последний километр круто извилистой дороги напоминал Альп-д'Юэз в день «Тур де Франс»: люди аплодировали и передавали сообщения, пока парад проходил мимо. Разница заключалась в том, что многие из этих людей плакали, даже когда их руки аплодировали прохождению их чемпиона. «В этом проявлении сказано все, — сказал губернатор штата, сделав паузу, — о том, с какой любовью и уважением народ относится к своему герою». Я не видел ничего подобного со времен похорон Боба Марли в 1981 году, когда похожий кортеж гнался из одного конца Ямайки в другой, за ним следили вертолеты и тысячи простых людей наблюдали, как их герой — который был одним из них, из той же плоти и мечты — совершал свой последний путь через их города и деревни.
Но место последнего упокоения Сенны сильно отличается от крошечного кирпичного мавзолея Марли на холме в отдаленной сельской деревушке, где он родился. Мы ждали Сенну за охраняемыми стенами с видом на роскошные многоэтажные дома в Семитериу-де-Морумби, круглом парке размером с дюжину футбольных полей. На этих могилах нет надгробий: ровное пространство ярко-зеленого цвета нарушали лишь небольшие выгравированные таблички, вложенные в траву. Их широкое распространение — самое яркое свидетельство богатства, захороненного здесь, красноречивое выражение привилегий в кишащем городе, где сотни тысяч людей теснятся друг к другу, чтобы жить и умирать в импровизированных лачугах.
Мы наблюдали, как прибывают официальные траурные лица, маленькие буквы «F» и «A» на их темных костюмах и черных шелковых траурных мантиях. Они приезжали на лимузинах, в мини-автобусах и на вертолетах, которые сновали туда-сюда, приземляясь на импровизированной площадке за небольшой рощей. Их безопасность обеспечивали члены Grupo de Ações Táticas Especiais, бразильского подразделения специального назначения, в матово-серой боевой форме и черных бейсболках, с низко опущенными и пристегнутыми на бедрах кобурами. Мы стояли и делали записи, пока небольшие группы родственников и друзей медленно шли по устланной веревками дорожке из бледно-зеленого ковролина к центру круглой центральной лужайки, где вокруг свежевырытой могилы лежал ярко-зеленый брезент, а небольшой белый навес отбрасывал тень на место, где должна была состояться церемония.
В конце концов, в зале собралось около 500 человек. В центре — дружная семья: отец, мать, сестра, брат. Любимые: Адриана Галистеу, прибывшая с подругой, Биргит Зауэр, жена бывшего главы Volkswagen Brazil, и ее предшественница, Шуша Менегель, популярная певица и телеведущая, расположившаяся в семейном кругу. Друзья: боксер Адилсон Магила Родригес, художники Франсиско Куоко и Альберто Ричелли. На периферии — итальянский посол и президент итальянской автомобильной федерации, терпеливо отвечающие на вопросы репортеров о том, не погиб ли Сенна из-за небезопасности Имолы. Боссы Формулы-1: Кен Тиррелл, старейшина; Питер Коллинз из Lotus, команды, с которой Сенна выиграл свой первый Гран-при; Фрэнк Уильямс, в машине которого он погиб, чуткий к чувствам бразильских болельщиков и прибывший в фургоне с задернутыми шторами; Рон Деннис из McLaren, появившийся в окружении будто бы актеров из «Бешенных псов», молчаливых и плотно сложенных мужчин в черных костюмах и очках Ray-Bans.
Далекий гул в небе возвестил о приближении процессии. Когда полдюжины вертолетов телекомпаний показались над горизонтом, 2-й гвардейский батальон Юго-Восточного военного командования расправил свои зеленые мундиры и взял в руки винтовки, выстроившись в шеренгу прямо перед воротами кладбища.
Рядом, в той же тенистой зоне, собрались провожающие: Герхард Бергер, внешне спокойный, но время от времени отходящий в сторонку, чтобы восстановить самообладание; Ален Прост и Микеле Альборето, ветераны многих сражений с покойником; бывший трехкратный чемпион Джеки Стюарт, представляющий не только свою эпоху, но и все те, что были до него; Дэймон Хилл, последний товарищ Сенны по команде, за темными очками, как и все члены клана Фиттипальди — Эмерсон, Уилсон и Кристиан; бразильцы Рубенс Баррикелло, Маурисио Сандро Сала, Роберто Морено и Рауль Бозель; Педро Лами, молодой португальский гонщик, с которым Сенна подружился, когда тот пришел в Формулу-1 новичком в команду Lotus; Дерек Уорвик, на которого Сенна когда-то наложил печально известное вето в качестве своего партнера по команде; Джонни Херберт, гонщик Lotus; Тьерри Бутсен из Бельгии, тихий человек и близкий друг, который вместе с женой часто гостил у Сенны и Адрианы на вилле в Алгарве; и Ханс-Йоахим Штук, высокий немец, чей отец участвовал в гонках еще до войны, в золотой век.
Прост, действующий чемпион мира, был магнитом для телекамер и радиомикрофонов, и он выполнял просьбы журналистов рассказать об аварии Сенны. «Я был потрясен, — сказал он. — Он был из тех, по поводу кого ты думаешь, что такого не случится. Он был мастером своего дела. Наверняка что-то случилось с машиной. Автогонки всегда опасны, но мы должны минимизировать риски, где это возможно. Я думаю, пришло время многое изменить. Это не вопрос правил. Это вопрос философии, вопрос уважения к гонщикам».
Он немного рассказал о том, как после пяти лет конфликта он и Сенна примирились в последние дни жизни бразильца, и их растущее теплое отношение друг к другу достигло кульминации в объятиях в Имоле накануне аварии. Никто не хотел сомневаться в искренности Проста, но все это выглядело как-то пафосно, слишком сценарно. В конце концов, между этими двумя мужчинами возникло соперничество, которое выходило за рамки борьбы на гонке или даже в чемпионате, углубляясь в сложные вопросы честности и мужественности, увлекая нас за собой, заставляя принимать чью-то сторону и приводить аргументы.
Но на самом деле журналисты хотели знать, планирует ли Прост хладнокровно аннулировать свой недавний уход из спорта и вернуться в машину, из которой Сенна вытеснил его с такой публичной яростью всего несколько месяцев назад. «Из уважения к нему, — заявил Прост, — я бы никогда, никогда, никогда не занял место в его машине».
Если отстраниться и понаблюдать за этим маленьким tableau vivant [С фр.: Живая картина], за этой толпой репортеров и операторов, поглотивших маленькую кудрявую фигурку, то все это вдруг стало похоже на все те пятницы и субботы в паддоках и на пит-лейнах по всему миру, когда мужчины и женщины с блокнотами и камерами собирались вокруг Проста и Сенны по окончании тренировочной сессии. Два гонщика будут находиться в двадцати метрах друг от друга, каждый будет рассказывать о событиях дня со своей точки зрения и в своем характерном стиле, но каждый будет говорить о другом столько же, сколько и о себе — хотя в случае Сенны соперничество было настолько глубоким, что он не мог заставить себя произнести имя своего противника.
В этом травянистом паддоке было только одно скопление. «На одном этапе мы были врагами, — говорил Прост, — но в то же время очень близки, потому что боролись друг против друга, и чем дольше это продолжалось, тем ближе мы становились. В течение десяти лет это были Прост и Сенна. Теперь это только Прост. Половина моей карьеры сегодня ушла».
Среди гонщиков, сыгравших значительную роль в карьере Сенны, было три заметных отсутствующих, двое из которых — бывшие чемпионы мира, а третий — будущий чемпион. Первый, Найджел Мэнселл, который выиграл у Сенны титул в 1992 году, был занят своей новой карьерой в Америке, готовясь к своей второй попытке участия в Инди 500 в конце мая. Через несколько недель после похорон, сидя в автофургоне своей команды на трассе «Индианаполис Мотор Спидвей», Мэнселл тихо и с явным чувством говорил о смерти Сенны. Англичанин изо всех сил старается быть хорошим пиарщиком, но редко выступает от имени других, и сказать, что ему не хватает определенной гладкости языка, было бы преуменьшением; возможно, именно поэтому его сожаление выглядело убедительным.
Другой отсутствующий чемпион, Нельсон Пике, выиграл три мировых титула, как и Сенна. Но несколько лет назад его полностью заменили в бразильских сердцах на более молодого человека, и он тяжело это воспринял. Теперь, возможно, к его чести, он отказался от пререканий, не сумев сделать вид, что не оскорбил Сенну публично, назвав его «таксистом из Сан-Паулу», и многое другое. Тем не менее, его высказывания выглядели бессмысленными и отражали скорее отсутствие зрелых суждений у него самого, чем характер Сенны. «Я никогда не любил ходить на похороны, — сказал Пике. — Кроме того, я не хотел вести себя так, как вел себя Прост, притворяясь другом Сенны, когда на самом деле они всю жизнь провели в борьбе друг с другом».
Менее известный бразильский гонщик Гран-при Чико Серра поделился своими чувствами. «Я не пришел на похороны, потому что не хотел расстраиваться, — сказал Серра. — Слишком много притворства, от которого меня тошнит. Некоторые люди проделали долгий путь только для того, чтобы использовать ситуацию себе во благо. Эти люди никогда не помогали ему и хотели заставить нас поверить в то, что они прекрасные друзья, и что они так страдают. Поездка на похороны была для них полезнее, чем победа в Индианаполисе». Горькие слова Серры приобрели дополнительный резонанс благодаря тому, что именно он, двенадцатью годами ранее, положил начало карьере юного Айртона Сенны в автогонках, взяв его с собой в Англию и организовав его первый заезд. Сам Серра в начале восьмидесятых годов два или три сезона прозябал в хвосте Формулы-1, наблюдая за тем, как его протеже догоняет его, а затем и обгоняет.
Третьим отсутствующим был Михаэль Шумахер, человек, который, как ожидалось, должен был заменить Сенну в качестве гения Формулы-1, величайшего таланта своего поколения, законодателя стандартов. Большинство людей ожидали, что для подтверждения преемственности потребуется еще один-два сезона и, возможно, даже уход Сенны на пенсию. Но Шумахер неожиданно опередил Сенну в первых двух гонках сезона 1994 года, и его машина была всего в нескольких метрах позади, когда Сенна вылетел с трассы в Имоле и погиб. Теперь он предпочел сосредоточиться на подготовке к следующей гонке, в Монако.
На церемонии отсутствовали и другие люди, не относящиеся к числу бывших соперников Сенны на трассе, в частности, два английских администратора Формулы-1: Макс Мосли, президент Международной автомобильной федерации и, следовательно, ответственный за стандарты безопасности трасс; и Берни Экклстоун, босс Ассоциации конструкторов Формулы-1, которого считают причастным к неразберихе с задержкой объявления о смерти Сенны, чтобы добиться возобновления Гран-при Сан-Марино. Роль Экклстоуна стала предметом острых и горьких спекуляций среди простых бразильцев, которые считали, что если бы Сенна действительно умер мгновенно, то гонку следовало бы отменить из уважения и общечеловеческих соображений. В то утро Экклстоун был замечен в одном из отелей Сан-Паулу, но он не приехал на кладбище, поскольку Леонардо Сенна да Силва сообщил, что его присутствие будет «неловким». Со своей стороны Экклстоун выпустил коммюнике, в котором сообщил, что встретится с губернатором штата во второй половине дня, чтобы обсудить происшествие.
Но вот водители, с мрачными лицами, привели в движение гроб на металлической тележке. Через пятьдесят метров они остановились напротив гвардейцев, которые направили свои автоматы на землю и по приказу произвели три залпа в знак приветствия. В перерывах между выстрелами над асфальтом слышался звон пустых латунных гильз, а над головой кружили лопасти роторов. Затем, окруженные отвратительной толпой фотографов, водители провели Сенну по дорожке к лужайке, где гроб был взят дюжиной полицейских кадетов, которые понесли его по дорожке к могиле, пока водители присоединялись к группе вокруг могилы. В сотне метров от них, у ворот кладбища, несколько мальчишек стояли на коленках среди шеренги гвардейцев, собирая стреляные гильзы от салюта.
В первом ряду у открытой могилы стояли ближайшие родственники покойного: мать, отец, сестра, брат, племянник и племянницы. За ними располагались места, зарезервированные для Адрианы Галистеу и ее самой известной предшественницы в любви Сенны, Шуши Менегель. Но даже сейчас там чувствовалось напряжение, мелкая рябь, выдававшая темные глубинные токи чувств. Когда Адриана заняла свое место во втором ряду, Шуша быстро поднялась и переместилась на другое место.
Церемония длилась полчаса под ярким полуденным солнцем, и было слышно только два голоса: пастора Лали и любимой сестры Сенны Вивианы, которая сжимала шлем, лежавший на гробу во время торжественной церемонии, и произнесла последнюю речь над могилой, говоря о своем брате и об их стране.
«Бразилия переживает очень тяжелые времена, — сказала она собравшимся прихожанам. — Никто больше не хочет никому помогать. Люди живут только для себя. У моего брата была миссия, и сегодня наша семья в глубоком волнении, потому что мы и не подозревали, что она делала его таким любимым. Я увидела, как простые люди проявляют свои чувства. Некоторые из них были без обуви, другие одеты в шелка. Даже своей смертью он их объединил». Шум стальных лопастей вертолетов рубил ее слова, но она продолжала, и даже те, кто не владел португальским языком, могли следить за жестами. «Я думаю, что мой брат не там, внизу, — сказала она, указывая на землю, — а на небесах». И пока она говорила, два самолета из пилотажной группы нарисовали на ярко-синем полотне над кладбищем большое сердце и огромную букву S из белого дыма.
Наконец Вивиана вскинула правую руку, подражая победному жесту брата. «Valeu Senna», — крикнула она. И ее слушатели откликнулись: «Valeu Senna». Прощай.
Скорбящие еще долгие минуты стояли у могилы, переговариваясь в маленьких кучках, которые то смешивались, то расходились, то перегруппировывались. Постепенно они начали двигаться, прощаясь, медленно идя по траве и дорожкам к вертолетам и лимузинам. Адриана Галистеу попыталась сесть в одну из семейных машин, но ей сказали, что места для нее нет, и она уехала со своей подругой Биргит, судьба ее была неясна. (Позже, по ее собственному признанию, во время последнего визита в квартиру Сенны в Сан-Паулу она попросила у его матери только его зубную щетку и пижаму, в которой он был в их последнюю ночь вместе). В отличие от нее, Шуша отошла от могилы плечом к плечу с Вивиан, уехав на семейном лимузине, явно одобренная как официальная вдова.
Когда вертолеты поднялись в воздух, а лимузины уехали, по траве к могиле подъехал фургон. Двое мужчин в комбинезонах вылезли наружу и принялись выгружать его содержимое — цветы из зала в парке Ибирапуэра. Когда они начали складывать их вокруг могилы, мы с Аной Сесилией прошли по траве, чтобы посмотреть. Среди них был свежий венок с открыткой, написанной от руки большими буквами: «Дорогой Айртон, да упокойся. Ты заслуживаешь этого. Ты по-прежнему герой и останешься им для многих из нас. Мы всегда будем помнить тебя. С любовью, Тина Тернер».
К половине первого ночи скорбящие покинули церковь Семитериу-де-Морумби. Теперь рабочие более аккуратно раскладывали цветы вокруг могилы, следя за тем, чтобы груды цветов не заслоняли небольшую бронзовую табличку, установленную в свежем дерне. Она гласила: «Айртон Сенна да Силва 21.03.1960 - 01.05.94. Nada pode me separar do amor de Deus». Ничто не может отделить меня от Божьей любви.
Почти двадцать четыре часа назад маленький мальчик прошел перед гробом в зале Дворца имени 9 июля и, едва переступив порог движущейся колонны, выпустил из рук листок тетради с простым рисунком гоночной машины. Многие из нас когда-то были такими же мальчишками. По крайней мере, на несколько часов некоторые из нас снова ими стали. И это, пожалуй, самый большой сюрприз и самая глубокая правда, которую можно найти в смерти Айртона Сенны. Эти простые мечты, эта неподкупная привязанность: возможно, они оправдывают все это.
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!